Абстрагироваться он умел, и за это стоило поблагодарить Рудольфуса. И убийственные взгляды сопровождающих ему были нипочем.
По крайней мере, он хотел так думать.
Как и хотел думать, что у него еще есть будущее. Если, конечно, быть последовательным. Рациональным.
И ни за что ни в чем не признаваться.
Полустершаяся с Хэллоуина Метка - косвенная улика, пройди по представителям уважаемых родов - найдешь такую у через одного, а потому к тому, что произошло в доме у Лонгботтомов, она привязывается слабо.
Незарегистрированная палочка, с которой он взламывал защитный купол и атаковал Лонгботтомов, осталась там, в коттедже, куда он ее бросил - брали его уже с его собственной, которую наверняка узнает Олливандер и на которой максимум - это пара Ступефаев и Щитов, которые он объяснит с легкостью.
Лонгботтомы видели его только в Маске, опознать не смогут - а от Веритасерума он будет отказываться, ссылаясь на что угодно.
И нужно требовать защитника. Наверняка кто-то польстится на щедрое вознаграждение. За ценой Рудольфус не постоит...
При мысли о брате все эти мыслительные конструкции рухнули в один миг. Невозможность контролировать Рудольфуса и Беллатрису - потому что Бартемиус наверняка не стал бы молоть языком - была той самой ахиллесовой пятой в логических построениях Рабастана. Он чувствовал себя игроком в покер с неполной колодой - нельзя было сказать, есть ли в банке четвертый туз.
Впрочем, стоило пока посмотреть, что есть у противника - и ориентировать на это.

Миссис Итон была сюрпризом. Сюрпризом неприятным, хотя бы по той причине, что знала Рудольфуса и имела представление, пусть и не полное, о манере братьев держаться в бою. Следовало учесть это при изложении своей версии событий.
На приветствие он не отреагировал - добрым вечер не был по определению.
Так и стоял бы перед столом, если бы не намекающий тычок в спину от того, кто остался в крошечном кабинете.
Лестрейндж знал его - шапочно. Иногда им случалось выпить гадостный кофе в министерском буфете за одним столом.
Он, пожалуй, погорячился с тем, что ему были нипочем взгляды бывших коллег.
Задумчивый вид Итон тоже не сулил ничего хорошего.
Лстрейндж опустился на стул напротив, аккуратно пристроил закованные в магические наручники руки, особенно оберегая правую - плечо и шея ныли от топорной работы колдомедика, а мантия по-прежему воняла кровью.
- Я бы выбрал просьбу рассказать мне, что с Рудольфусом.
Уже договаривая, он понял - начинать следовало с другого.

То, как Дженис - они же при редких, очень редких встречах обращались друг к другу по именам после того памятного визита к ней домой братьев О'Брайенов - говорила о Рудольфусе, подсказывало: Рабастану лучше не углубляться в эту область. И то, что, если Рудольфус еще жив сегодня, совершенно не гарантировало этого в будущем.
Впрочем, к этому-то Рабастан привык.
- Я уверен, вы ошибаетесь насчет своего мужа, - очень вежливо, что могло бы сойти за издевку, если бы не было настолько серьезно, заметил Рабастан. Ровный тон привычно скрыл возможную неуверенность - работники международного магического очень быстро учились отвечать вежливо, уверенно и убедительно.
- Спасибо за совет, - так же вежливо, как будто это не она его чуть головы не лишила. Как будто то, что произошло у коттеджа Лонгботтомов на границе уничтоженного защитного купола, произошло в какой-то другой реальности.
Абстрагируйся, приказал он себе и поднял голову.
Это не было допросом - это было проверкой. Возможно, провокацией - а ну как он сам заговорит.
Не заговорит.
Но Дженис Итон могла этого и не знать.
Молча, Лестрейндж смотрел на отложенные в сторону листы.
Что бы она там не писала, это явно не касалось происходящего здесь и сейчас - хотя и могло стоить ему будущего.

Лестрейндж покосился на палец. Случайность? Ну разве что она хотела лишить его руки.
Да и то - Дженис Итон не случайно вела курсы по самообороне.  И он видел ее против двух решительно настроенных магов.
Случайность, что он вообще остался жив, вот что она, наверное, имела в виду.
Как бы там ни было, он был рад.
- Ничего страшного. Я не увлекаюсь кружевоплетением. - Лестрейндж пожал бы плечами, если бы мог. Пока не мог - мизинец был не самым опасным ранением. Однако Итон извинилась только за него.
К теме Рудольфуса и его невиновности он предпочел не возвращаться, посчитав свой братский долг исполненным. В конце концов, утверждать, что Рудольфус действительно невиновен, Рабастан не мог. Да и если не муж Дженис - то чей-нибудь другой муж. Или жена. Последние годы для Аврората выдались мрачными.
В противном случае у Лестрейнджа было бы больше шансов.
- Вы расскажете мне, в чем конкретно меня обвиняют? - Абстрагируйся, драккл тебя дери. - В момент ареста я был не в том состоянии, чтобы понять это. Вы нашли тех, кто атаковал дом? А Фрэнка и Алису?
Не переигрывай. Абстрагируйся.
И ни в коем случае больше не спрашивай о Рудольфусе.

Пять минут? Он настороженно молчал, соотнося названный ею временной отрезок с тем, что помнил сам.
К сожалению, время у того коттеджа, где воняло кровью, гарью и безнадегой, потеряло свою внутреннюю четкость, так полюбившуюся Рабастану. Оно там вертелось и извивалось, будто под Круциатусом - он не мог бы сейчас сказать, сколько времени они провели у Лонгботтомов. Помнил только, что когда прибыли, шел снег.
И не знал, не понимал, о чем говорит Итон. Много это - пять минут - или мало.
И потому непонимающе и слабо улыбнулся, как мог бы - ну, ему так казалось - улыбнуться человек, услышавший нечто, что никак не могло быть правдой - особенно применительно к нему.
- Вы ошибаетесь, Дженис.
Вдохни. Выдохни. Больше непонимания - больше уверенности, что все образуется. Что всего лишь произошла огромная ошибка.
- Очень сильно ошибаетесь. Мы оказались у дома Лонгботтомов случайно. За несколько минут до вас. Меня запиской пригласила Алиса - мы учились на одной параллели в Хогвартсе. Когда я аппарировал, купол над домом уже был уничтожен - помню, еще обратил внимание на легкость перемещения. Сначала даже подумал, что ошибся, потому что дом... Ну, вы понимаете.
Еще вдох. Еще выдох.
- Затем появились Рудольфус и Беллатриса - и сразу же поспешили к развалинам. Наверное, хотели помочь или искали Фрэнка. Потом - Барти, он остался со мной в саду. Когда появились авроры,  мы просто не поняли, кто это. Подумали, что вернулись те, кто напал на Лонгботтомов. И оказали сопротивление.
Уж не улыбаясь, он все же пожал плечами - и тут же пожалел об этом.

Ни грамма интереса. Его ложь была ей нужна не больше, чем его правда.
Вот тут-то Лестрейндж впервые осознал, что все может быть уже решено.
Решено, подписано, сдано - вон как она старательно писала.
По закону военного времени, так, кажется, это называлось.
Он откинулся на спинку стула. Чтобы не смотреть на женщину, снова принялся разглядывать обрубок мизинца, перемотанный уже не слишком чистым бинтом. Колдомедик, накладывающий чары, и правда был довольно бестолков. Впрочем, может, не особо старался - а ради чего.
Может, стоило сказать спасибо, что Лестрейндж может сейчас говорить, а не сипит, с поврежденной трахеей-то и разорванными связками.
Хотя сказать-то ему больше и нечего.
Неприятно кольнуло воспоминание о том, как обошлись с Блэком. С тупицей Блэком, поморщился Лестрейндж, опустив голову. Воеое время диктовало свои правила - и если в другой, нормальной жизни подобный допрос мог бы стать основанием освобождения прямо в зале заседаний Визенгамота, то сейчас мало кого волновало, насколько соблюдалась процедура.
Может, и Блэк так же  пытался оправдаться - а ему, в отличие от Лестрейнджа - не пришлось бы врать. Да только никто его не слушал.
Ну уж нет.
- Послушайте, Дженис, - Лестрейндж снова подался вперед, проезжая наручниками по обшарпанному столу с противным лязганьем. - Есть же процедура. Есть же заклинания, снятые с моей палочки. Я не делал того, в чем меня обвиняют. Вам наплевать?

Лгала ли она насчет веритасерума? Он ставил, что лгала.
Впрочем, он бы тоже лгал на ее месте.
Он лгал и на своем.
Короткий взгляд на левую руку - туда, где под плотной тканью мантии, которая давала ему иллюзию устойчивости его реальности, до сих пор темнела изрядно потускневшая Метка - и Лестрейндж снова смотрит на женщину.
Метка ничего не доказывает. Метка - не преступление.
Такая же косвенная улика... Только ей плевать. И на улики тоже.
Когда Дженис дернулась к карману, Лестрейндж инстинктивно отшатнулся - потому что он не был невиновен и знал об этом.
А следом выдохнул - одновременно с ее вздохом.
И хорошо, что выдохнул, иначе в следующий момент уже не смог бы.
Горло перехватило, в желудке шевельнулось что-то темное и осклизлое.
Ему никак нельзя было... Поцелуй?
Он стянул руки на колени, чтобы за столешницей скрыть внезапную дрожь.
Сознание, до сих пор усиленно сопротивляющееся неприглядной реальности, заработало на полную мощность. Он наконец-то в полной мере осознал проблему и получил стимул к ее решению.
Вот только для этого ему нужен был кто-то другой. Не Джеис Итон, которой ему нечего было предложить. Не Дженис Итон, которой было наплевать настолько, что она даже ни разу не спросила, как, что и зачем.
Для нее приговор уже был делом решенным. Рабастан, разумеется, не мог с этим согласиться.
- Больше не берете работу на дом? - прозвучало вызывающе, ну и что. Допрашивать ей определенно было не так интересно, как ловить - она, наверное, и на суд не придет. Для нее все уже состоялось.

- Спасибо, да, хорошо, - автоматический ответ, такой же пустой, как и ее вопрос - ей же все равно.
Повел подбородком, чтобы не пожимать плечами - война закончилась, говорит она? Видимо, да.
Больше месяца Метка тускла и неактивна, а то, что предварило эту неактивность, до сих пор помнил любой ее носитель.
И хотя Лестрейндж не верил в чудо, совершенное младенцем Поттеров - ибо вообще не верил в чудеса, а верил лишь в рациональную магию - признать, что что-то случилось в доме Поттеров, приходилось.
Темный Лорд исчез - и даже берущая работу на дом Дженис Итон так считала, потому и уходила в отставку.
Война закончилась, и Рабастан с удивлением обнаружил себя на проигравшей стороне.
Это было неожиданно и пугало не меньше Поцелуя.
Он промолчал в ответ на то, что она сказала. Откуда ей знать, насколько плох вариант с Поцелуем? Для Лестрейнджа это было концом света. И уж точно для начала этот вариант предстояло обдумать самому. И подготовиться.
Невиновным не может грозить Поцелуй - не говоря уж о чем-то похуже. Так что нужно просто все отрицать. Что бы она там не написала, он не подпишет: если для нее все уже решено, то для него, как оказалось, все только начинается.
- Ни к Поцелую, ни к чему либо еще не приговаривают по косвенным уликам, - уверенности, звучащей в его голосе, хватило бы на двоих.