[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

- Не хочется чаю, - Элизабет медленно кивает на слова Баста, когда тот уже отвернулся, смотрит куда-то в одну точку.
Действие зелья, которое дарило ей ощущение правильности всего, что она делает, растворяется, оставляет горьковатый привкус разочарования. Она, кажется, ужасно устала.
Но она не жалеет, что задала этот вопрос. Сжимает губы, потирает лоб, как будто раздумывает над ответом. Но молчит, конечно, молчит. Она уже пожелала ему спокойной ночи, он ей - тоже. Что тут еще говорить.

Ей странно чувствовать пустоту, или, точнее, не чувствовать ничего. Вопрос сам по себе подразумевал какие-то эмоции на выходе, но Элизабет считает ступеньки, а эмоций так и нет, она даже и не знает, как вообще относится к его ответу.
Удовлетворил ли он ее? Осталась ли она им довольна?
Элизабет легонько толкает дверь своей спальни, закрывает с щелчком. По календарю еще зима, и уже давно стемнело, в спальне тихо, холодно и совсем ничего не видно. За окном нет фонарей - даже мигающих - а тот, что освещает скамейку и столик, сейчас отключен. Элизабет не включает свет, она неплохо знает эту комнату.
Подходит к окну, закрывает - комната проветривалась, потому и холодно. Эльфы, которых совершенно не видно в доме, пока здесь Элизабет, приготовили для нее постель, хотя она предпочла бы сделать это сама. В спальню Баста она вообще запретила им заходить - и вообще появляться у него на глазах. Стягивает платье через голову, бросает в кресло, прохаживается туда-сюда, пока набрасывает легкий халат.
Значит, считает, что она была права, а он - нет. Что его предложение было нелогичным и нерациональным. Смешно даже, он употребил оба эти слова подряд. Раньше Элизабет разозлилась бы просто услышав это. А сейчас задумчиво присаживается на кровать, кладет ногу на ногу, смотрит в темноту.
Позволил себе увлечься - звучит даже хуже, чем "нелогично".
Но он прав, пожалуй. Все вот это между ними и есть результат небольшого увлечения, которое они оба - и она не в меньшей степени - себе позволили.
Элизабет готова во всем с ним согласиться. Во всем могла бы согласиться, если бы не эти последние слова.
Это было бы неправильно - если бы она согласилась. И он - не лучший вариант для нее.
Элизабет не знает насчет первого, в конце концов, в этом и был ее вопрос - правильно или нет? - и здесь каждый все-таки решает сам. Но вот насчет варианта... Она вообще не уверена, что существует варианты лучше или хуже, просто есть люди, которые "твои" и которые "не твои". То, что Баст - "ее" человек, она не сомневается. Она могла бы стать "его" человеком, в этом Элизабет тоже уверена.
Да Мэрлин подери, она ведь именно в этом сама убеждала свою мать три недели назад. Что она могла бы, могла бы стать этой проклятой миссис Лестрейндж, и не так уж и плохо смотрелась бы в этой роли.
Почему-то из всего сказанного Элизабет волнует только это - что он не считает себя "ее" человеком.
Может, потому что это понятие подразумевает не только брак. Оно подразумевает близость на каком-то особенном уровне, которую Элизабет все равно жаждет от Баста. Даже несмотря на отказ.
Быть может, впрочем, он не имел ввиду ничего кроме статуса ее мужа. Тогда это не беда. Но почему-то Элизабет настойчиво кажется, что Баст говорил о чем-то большем.

- Хэй, Лиззи, можно? - голос брата заставляет Элизабет вздрогнуть, приподняться на локтях. - Разбудил?
- Проходи, - она заснула, убаюканная своими не самыми приятными мыслями, и судя по тому, как противно ноет голова, спала уже не меньше часа. - Что-то случилось?
- Нет, да что могло случиться, - Элизабет не нужно видеть брата, чтобы знать, как он сейчас отмахивается, фыркает. - Просто зашел тебя проведать. Ты странно вела себя на кухне.
- Я устала и решила, что пора бы поспать.
- Нет, не тогда, - Брайан говорит спокойно, но ясно, что он не намерен ходить вокруг да около. - Что не так с этой француженкой, Лиззи?
Элизабет молчит, смотрит в потолок - точнее, в пустоту, где предполагается потолок.
- Я знаю ее. И ты тоже слышал о ней, я рассказывала.
- Это я понял. Мы с ней посидели потом в министерской столовой, она много спрашивала о тебе. Даже письмо передала потом, на второй день, - Элизабет слышит, как брат кладет что-то на столик рядом с ее кроватью, - я, конечно, понял, что нужно увести тему, но почему? Что не так с твоей Тэсс?
- А он спрашивал о ней? - Элизабет делает небольшую паузу, как бы нехотя поясняет. - Баст спрашивал о Тэсс?
- Спрашивал. Сказал, что знает ее. Что знал когда-то.
Элизабет пару секунд смотрит в сторону, откуда доносится голос брата, а потом падает на подушки, закрывает глаза. Темнее, впрочем, не становится.
- Может, ты таки посвятишь меня хоть в эту ситуацию, а? - Брайан раздражен, злится, повышает голос.
- Она была его невестой когда-то. Еще до Азкабана.
- Ну и? - ответ явно не вызывает у брата хоть каких-то эмоций. "Была" и есть "была". - Это проблема?
- Нет. Не знаю. Я не знаю, Брайан. Они не знают, что я знаю. Мне кажется, я обманываю их обоих. Особенно Тэсс. Она спрашивала тебя о нем, а ведь я давно могла бы рассказать ей, может, даже не в письме, это ведь не безопасно, но хоть как-то... Она ведь моя подруга.
- Ну так а почему не рассказала? - Брайан явно в замешательстве. - И почему не сказала ему, что знакома с этой француженкой? Что в этом такого?
- Ему нужна жена. Рудольфус считает, что ему нужна жена, - Элизабет игнорирует вопросы брата, хмурится, старается поскорее перейти к сути, чтобы закончить с этой темой. - Думаю, Тэсс была бы неплохим вариантом, учитывая... Ну, эту их незаконченную историю.
Какое-то время Брайан молчит, и Элизабет начинает казаться, что она что-то не так сказала или он снова ее не понял.
- Да ты вообще спятила, сестренка. Ты, мать твою, сама хоть понимаешь, что делаешь? - Брайан оказывается где-то рядом, почти наклоняется над сестрой, шипит и фыркает. - То есть, ты знала, что он ищет себе жену и отказалась? Любишь рисковать или хочешь, чтобы тебе предложение два раза делали, ну прям как твоей Элизабет Беннет?
- Ты глупости говоришь, Брайан, - Элизабет отворачивается, кутается в плед. - У меня много причин.
- И еще больше причин согласиться, - Брайан тыкает Элизабет в плечо, хмыкает. - Ты же говорила, что...
- Нет. Нет, Брайан, забудь.
- Ох, да пошли вы. Такие сложные, прям не подступись, - брат встает с кровати, шагает к двери. - Он клевый, Лиззи. Странный, конечно, но клевый. И машина у него клевая. Мы ее починили, кстати. Забей на все и скажи, что передумала. Можешь сослаться на меня, скажешь, вот поговорила с умным человеком и поняла, что...
Элизабет швыряет вслед брату подушку, но тот прикрывается дверью - Элизабет видит его лицо в полоске света из коридора.
- Спокойной ночи, будущая миссис Лестрейндж. Представишь меня потом Беллатрисе, ладно? - очередная подушка ударяется уже о закрытую дверь, и Элизабет зло сжимает кулаки, провожает брата приглушенными ругательствами.
Это так нелепо, что аж зубы сводит.
Нелепо, но у нее все внутри сжимается от этого "миссис Лестрейндж".
Впрочем, мрачные мысли о Тэсс, чье письмо она прячет в ящике столика, чтобы прочесть потом, быстро возвращают Элизабет в прежнее унылое и подавленное состояние, и она засыпает под удушливые вопросы о том, насколько чиста ее совесть.

- Год, да? Круто, круто, - Брайан запрокидывает голову, помещая в рот весь блин сразу и облизывает пальцы. - И в феврале ведь познакомились, ну, все дела.
- Брайан, да какая разница, - Элизабет снимает последний блин, убирает палочкой дым и запах. - Просто я люблю даты, ты же знаешь.
- Ладно, я уже уяснил - не трогать все эти темы, потому что вы все такие нежные, - Брайан пожимает плечами и уплетает еще один блин, запивает чаем. - Может, разбудим его? Время, время.
- Нет.
- Почему нет? Лиззи, я люблю тебя до смерти, но меня команда ждет.
- Он мало спит. Я вообще не уверена, что он спит, а не живет на бодрящих зельях. Пусть хоть здесь...
- Пусть хоть здесь выспится, пока я трепетно охраняю его сон, о, мой Баст, я готова допустить слезы бедных обделенных футболом детишек, лишь бы ты выспался, мой сонный рыцарь!
- Брайан.
- Понял, понял, не дурак, - Брайан поднимает руки, смеется, идет в гостиную, пока Элизабет набрасывает на чай и блины чары удерживания тепла.
Минут через двадцать, когда в гостиной появляется Баст, Элизабет окидывает брата тяжелым предупреждающим взглядом. Он улыбается в ответ и готовится принять зелье.
- Да, надеюсь, что получится, - Элизабет легко улыбается Басту, как будто вчерашнего дня и не было, как и последнего их разговора. - Выспался, надеюсь?
Ехидную улыбочку брата Элизабет игнорирует, протягивает ему открытый флакон.
- Я решила взять нейтральную тему, первый день в Хогвартсе. Но Брайан был бы не Брайаном, если бы уже в первый день с кем-то не сцепился. Попробую привести его к этому моменту, а потом заставить уйти обратно. Посмотрим, будет ли работать принцип воронки.
Брайан выпивает зелье, отставляет флакончик, довольно улыбается, пока переводит взгляд с сестры на Баста и обратно. Пытается что-то сказать, но почти сразу отключается, откидывается на спинку кресла, закрывает глаза.
- Я думаю контролировать голосом. Но пока пусть сам, - Элизабет поворачивается к Басту, смотрит на него, пытаясь понять, давит ли на нее все вчерашнее. Странно, но нет. За ночь она как-то успокоилась, свыклась с какой-то странной, не дающей ей покоя мыслью, но пока еще не поняла, с какой именно. Улыбается ему мягко, почти радостно - с предвкушением. - Должно получиться. Ну, должно ведь?
- Гриффиндор! - Брайан вскрикивает так, что Элизабет едва не подпрыгивает на месте, прикрывает губы руками, смеется. 
- Брайан, видишь тех слизеринцев за столом? Вон тех, что шепчутся? Иди к ним, - Элизабет чуть наклоняется вперед, закусывает губу. - Иди к ним, как тогда, в первый день.
Элизабет ждет какое-то время, наблюдает, как меняется выражение лица брата.
- А теперь вернись, вспомни, как я приветствовала тебя, помнишь, как ты махал мне? - в хронологическом порядке эти события шли друг за другом, но наоборот. Если Брайан сумеет вернуться к предыдущему воспоминанию, это уже будет значить некоторый успех. - Помнишь первый полет на метле? Первый матч по квиддичу?
Она заставляет его скакать по времени, хмурится, держит наготове палочку.
- Помнишь как сломал ногу? Как упал с метлы в том матче с Рэйвенкло? - нужно добавить негативных воспоминаний для чистоты эксперимента. - И первый матч за юношескую сборную.
Элизабет оставляет его в покое - дальше сам.
- Если получится, не хочешь попробовать тоже? - пока Брайан молчит и не двигается, Элизабет наклоняется ближе к Басту и шепотом задает вопрос, который волнует его со вчерашнего дня. Не зря же он дал теоретическую возможность экспериментов на себе. - Я бы попробовала.
Элизабет не сдерживает нетерпеливую улыбку, когда поднимает взгляд на Баста, все еще держась предельно близко к нему. Почти касается кончиком носа его щеки, когда брат прочищает горло и смотрит на них с плохо скрываемым любопытством.
- Я думал, вы тут мной увлечены, ну типа я тут звезда и все дела, - Брайан улыбается, растрепывает пальцами волосы, но тут же сосредотачивается на зелье. - Ну, что я могу сказать. Я хотел вспомнить первый день в Хогвартсе, и я его вспомнил. Моментами, вспышками. Я контролировал это, мы же договорились, что именно я буду вспоминать. Ну, сначала я почти что начистил скалящиеся рожи этим уродам, потом мы с тобой через весь зал орали друг другу привет, и эти снобы с Рэйвенкло шикали еще. А потом меня начало швырять по времени! Ну, я в целом ориентировался, но как будто меня вел кто-то другой. Ты, Лиззи? Вот знаешь, припоминать то падение с метлы было подло.
Брайан насупился, но тут же добродушно рассмеялся. 
- Зато пережить свой первый гол было так круто! Я даже вспомнил запах газона, я ж после него как раз подскользнулся и пропахал щекой полметра! Траву потом долго изо рта доставал, - Брайан смеется, весьма артистично изображает свой героический пролет по полю. - Короче, было круто, Лиззи. На этот раз, правда, было не так красочно и детально, как вчера, сегодня я как будто чуть в стороне был от этого, как будто всегда имел возможность отступить, вчера этого не было. Может, конечно, специфика воспоминаний, но... Словом, сегодня мне понравилось больше.
Брайан подскакивает с кресла, очевидно намереваясь отправиться в Лондон, но тут же замирает и падает обратно в кресло.
- Правда, голова что-то кружится слишком. И давит на виски. И что-то меня мутит. И как-то. Где там твои нейтрализаторы? - Элизабет сразу протягивает флакончик с нужным зельем, внимательно следит за реакцией брата.
- Брайан, это серьезное воздействие на сознание. Не может пройти без последствий. Пожалуйста, отнесись серьезнее.
- Все в порядке, - Брайан трет виски и хмурится. - Выпью кофе и поеду. Захвачу пару порций вот этой штуки. Меня дети ждут, Лиз.
Последнюю фразу Брайан произносит удивительно спокойно и серьезно, встает с кресла и идет на кухню, все еще чуть-чуть массируя виски.
- Что ж, теперь надо будет сосредоточиться на побочных эффектах, - Элизабет провожает брата взглядом и поворачивается к Басту. - Нужна бы и вторая проба, да? Ну, чтобы подтвердить результаты. Как считаешь?

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

Состояние брата тревожит Элизабет, но, откровенно говоря, с ним бывало и хуже. Когда-то каждое ее зелье было экспериментальным, потому что она только училась их варить и далеко не всегда была уверена, что у нее выйдет хотя бы приемлемым какое-нибудь банальное бодрящее зелье. Все требовало практики, и Брайан - спасибо ему за смелость - всегда шел навстречу своей немного помешанной сестрице.
То, что Баст решил подбросить Брайана к ближайшему камину, Элизабет воспринимает с некоторым облегчением: ей вообще все время кажется, что общество ее брата мало кому может показаться приятным. Вряд ли, конечно, Баст очарован Брайаном и именно поэтому вызывается ему помочь, но все равно, это кажется Элизабет довольно...милым.
Когда джип исчезает за поворотом, Элизабет еще какое-то время стоит на улице, кутается в накинутый на плечи плащ. Потом пару раз обходит оживший лотус, счищает грязь с колес, заглядывает в салон, сама не зная, что хочет увидеть. Затем, уже изрядно замерзнув, чинит поваленную Брайаном ограду, переступает с ноги на ногу, пританцовывает, согреваясь.

В доме приятно тепло, пахнет травами, как будто сейчас разгар лета. Это напоминает Элизабет прошлый май, с его экспериментами и тихим вечером во дворе. Чтобы как-то себя занять, Элизабет копается в холодильнике и начинает готовить, как раз к возвращению Баста можно подумать об обеде.
Мистер Бингли заглядывает в кухню, очевидно почуял, что его основной раздражающий фактор куда-то делся. Опасливо обходит территорию, усаживается на высокий стул. Наблюдает за хозяйкой, но всячески выказывает свое ею неудовлетворение. Элизабет не замечает недовольства кота - слишком увлечена тем, чтобы стэйк получился хорошо прожаренным, но не сухим, и чтобы вкус чеснока не перебивал вкуса мяса, еще ей надо бы подумать о каком-нибудь салате, зимой как раз не хватает витаминов. Готовка - не самая сильная сторона Элизабет, и торты здесь не показатель, поэтому она совершенно отключается от действительности, пока сидит на полу, разглядывая румянящуюся говядину сквозь запотевшее стекло духового шкафа.
Джекилл потягивается где-то рядом, переворачивается на бок, урчит, обращая на себя внимание.
Почесывая кота за ухом, Элизабет задумывается, как естественно себя чувствует в данный момент - и как ей комфортно в этом состоянии. Одной фразой это можно описать как "в ожидании Баста", когда ты точно знаешь, что он придет с минуты на минуту. С ней уже было это - тогда, в прошлом апреле, день, который она забыла, а потом вспомнила. Несмотря на всю неоднозначность ситуации и заморочки в виде Обливиэйта и Империо, она вспомнила и вот это чувство ожидания, когда сидела в кресле напротив мирно спящей Эммалайн и думала о том, что Баст сейчас где-то в пути к ней. Тогда это было совершенно странное чувство, они виделись только в третий раз, но вот то ожидание говорило о многом - слишком многом - и сейчас Элизабет узнавала это чувство. И несмотря на всю его уютность, старалась поскорее от себя прогнать.

- Хэй, Баст, - Элизабет улыбается, отвечая на "приветствие", накладывает чары на уже готовый обед. - Что ж, тогда начнем.
Думать о еде невозможно, когда перед ними стоит такая задача. Элизабет всеми силами сдерживает свое любопытство - она вообще едва удержалась, чтобы самой не попробовать это зелье, настолько ей хочется понять принцип его действия. Но вчера Баст четко выстроил цепочку: Брайан - он - она - кто-то еще.
Баст садится на диван, а Элизабет - в кресло напротив, усаживается поудобнее, подбирая под себя ноги, кладет сверху блокнот, перекатывает в пальцах ручку. Она поставила на столик диктофон - на всякий случай, чтобы не упустить ни одну деталь. Раньше, когда Элизабет проводила эксперименты в одиночестве - Брайан не всегда имел возможность ей помогать - такой способ записи был единственным, потому как после приема многих зелий очень тяжело сфокусировать взгляд на бумаге. И все же блокнот она не оставляет - по привычке.
Элизабет записывает все в подробностях, наблюдает за тем, как он щурит глаза, как приподнимает руку, сжимает пальцы в кулак. И - как только Баст дает сигнал - начинает вести его в нужном направлении.
- Вспомни тот день ровно год назад. Трассу, лотус, нашу почти аварию, - Элизабет выбрала этот момент не из сентиментальности, просто у того эпизода очень конкретный временной промежуток, а им нужно понять, есть ли разница между воспоминания поздними и ранними. И здесь точные даты не помешают.
Баст замолкает на какое-то время, затем подробно описывает свои ощущения и то, как именно зелье показывает ему картинку. Это важно, но важны еще и детали, потому Элизабет задает дополнительные вопросы, расширяет границы момента.
Ответы Элизабет нравятся - подробные и четкие, с мелкими моментами, что-то вроде воспроизведения мыслей, которые посещали его голову год назад, только уже переосмысленные. Он не хотел аппарировать с драконьей кровью - забавно, эта жидкость постоянно всплывает в их совместной истории.
Элизабет скрупулезно записывает слова Баста, оставляет на время контроль. Не сразу замечает, что воспоминания определенно повели его куда-то не туда, чуть теряется, когда он почти приказывает вести его дальше. Нужно что-то нейтральное, чтобы сбить негативный эффект, и Элизабет отправляет его в Холл, в детство почти что. Но реакция Баста далека от безмятежности, и Элизабет использует аргумент, который всегда Баста устраивал - Хогвартс. Направляет его на экзамен по трансфигурации, уж это, она уверена, должно ему понравиться.
Ей приходится сдерживать себя, чтобы не направить его прямиком туда, о чем она действительно думает - куда-нибудь к девушке, которая несколькими годами позже станет миссис Лонгботтом. Элизабет припоминает ее девичью фамилию, видела тогда в том альбоме. Но для нее Алиса неотрывно связана с Фрэнком, в то время как для Баста это совершенно не так очевидно.
Но она, конечно, не делает таких прямых указаний, это грубо, да и может в итоге увести его в ужасную сторону.
Какое-то время Элизабет молчит, позволяя ему попутешествовать по своим воспоминаниям, а затем начинает перенаправлять его то туда, то обратно, проверяя устойчивость сознания к быстрым скачкам.
Сначала он держится неплохо, и Элизабет уже замедляет темп, желая выбрать воспоминание, куда погрузит Баста сильнее, чтобы вытащить какие-нибудь уже давно забытые им детали, когда он произносит "хватит". Это немного не входило в ее планы, точнее, она просто не знает, как выводить его из этого состояния. Для начала она просто замолкает, решает, что лучше всего будет перенаправить его в сегодняшний день - так ему гораздо проще будет "вынырнуть" на поверхность. Но не успевает реализовать свой план - Баст придумывает свой собственный.
Элизабет медленно вдыхает, откладывает блокнот и ручку, сосредоточенно смотрит на Баста.
Он открывает глаза - это хороший знак. Но ей отчаянно не нравится способ, с помощью которого он вернулся. Это можно назвать мгновенным стрессом, перегрузкой сознания, которое просто от безысходности выплевывает его в реальность.
Пока Баст делится впечатлениями, Элизабет неотрывно смотрит ему в лицо. Он выглядит уставшим, почти измученным. Не удивительно, конечно.
- Мне показалось, ты довольно хорошо контролировал процесс, пока эти ассоциативные цепочки не уводили тебя совсем глубоко. Видимо, чем меньше задаешь цели, тем хаотичнее сознание подбирает моменты, и тем сложнее потом остановиться, - Элизабет щелкает кнопкой диктофона, встает с кресла, задумчиво оглядывается, как будто не может понять, нравится ли ей исход эксперимента или нет. - Этого мало. Все равно мало, чтобы даже думать о Лонгботтомах. Они не смогут контролировать это ни секунды. Попробовать, конечно, можно, но тогда мне нужно знать все о способе восприятия этого зелья, хорошо ориентироваться в рычагах воздействия и знать схемы изнутри. А значит, нужно пробовать самой.
Если до начала эксперимента с Бастом Элизабет чуть ли не все готова была отдать за возможность попробовать это зелье, то сейчас она сомневается, что так уж этого хочет. Впрочем, хочет она или нет - это ее инициатива, и это зелье уже превосходно, быть может, попытка его улучшить только повредит. Значит, нужно использовать другие рычаги.
- Какой вестник, Баст, это же вызовет подозрения, - Элизабет усмехается, запускает пальцы в волосы, сосредоточенно сжимает губы. - А я не хочу вызывать подозрения, пока не добьюсь результата.
Почти сразу Элизабет выдыхает и улыбается уже расслабленно, подходит к дивану, берет Баста за руку.
- Обед будет сытным, идем, - ей хочется немного отвлечься от зелья, и ему, наверняка, это тоже пойдет на пользу. - У тебя руки холодные. Наверное, тоже действие зелья, кровообращение замедляется. Интересный эффект.

На кухне все так же тепло, коты мирно спят втроем - даже Кай свернулся клубочком на холодильнике.
Элизабет кладет Басту побольше мяса, быстро режет овощи, добавляет пару капель восстанавливающего зелья в свежевыжатый сок. Ставит перед ним флакончики с зельем-нейтрализатором, но его лучше принимать после еды, так эффект будет сильнее. Режет лимон, пока закипает чайник.
- Тебе нужно поспать. Не урывками, как ты обычно спишь, а серьезно так поспать. Я хорошенько тебя помотала, - Элизабет усмехается, но выходит как-то вымученно, заметно, что она волнуется на этот счет. - Нам бы еще пару попыток провести, чтобы закрепить эффект и подробнее изучить сопротивляемость и возможность личного контроля. Ну, ты знаешь.
Элизабет присаживается за стол, теребит в руках ручку. Ей отчего-то не по себе, и она толком не знает, в чем причина.
- И нам бы потренировать выход из этого состояния. Чтобы это не было так... насильно. Нужен плавный переход, у меня есть пара идей. Может быть, делать полглотка, буквально для двухминутного погружения и сразу выводить, прямо несколько раз подряд. Это будет, конечно, то еще издевательство над сознанием, но этот момент очень важен.
Элизабет кладет голову на руку, задумчиво разглядывает стопку пергаментов, отодвинутых на угол стола. Переводит взгляд на руку Баста, хмурится, касается тыльной стороны ладони пальцами.
- Рука еще холодная. Организму нужно довольно много времени для восстановления. Я поработаю над усилением восстанавливающего зелья, но это не отменяет необходимость сна. И мне придется тебя заставить, если ты станешь сопротивляться, - Элизабет шутливо кивает на свою палочку, но темы насильного подчинения воли прямо не касается. - И кстати, ты снова упомянул сочетание с легиллеменцией. Судя по действию зелья, этого не избежать. Когда начнем уроки?
В отличие от Баста, у Элизабет аппетита нет от слова совсем, кусок в горло не лезет. Ей хочется занять себя чем-то, отвлечься, идти дальше.
- Пока ты будешь спать - а ты будешь спать - я бы почитала теорию. Ну или... Не знаю, не знаю, за что хвататься, - Элизабет хмурится, нехотя отрывает ладони от рук Баста и сцепляет их в замок. - Я ведь могу тоже попробовать это зелье? Мне нужно понять, как там. В прошлый раз у меня в голове был настоящий ад, и я не совсем уверена... Но сейчас ведь все иначе. Да и ты рядом, сможешь меня остановить, если придется.
Полминуты Элизабет молчит, а затем, задумчиво и не очень уверено, продолжает:
- Как там, Баст? Что ты вспомнил? - это довольно личные вопросы, и она не ждет, что он ответит или ответит подробно. И все же ловит себя на мысли, что не может не задать ему этот вопрос.

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

В голове слишком много мыслей, и Элизабет на всякий случай делает краткие записи в блокноте. Попробовать серию небольших доз зелья, попробовать чередовать зелье с пробуждающим настоем, попробовать сначала выпить зелье для крепкого и долгого сна, а затем уже это. Нужно проверить все пути, найти самое лучшее и удобное сочетание, просчитать все варианты и понять, как лучше доставать из сознания нужные детали. То, что это в принципе возможно, Элизабет уже не сомневается. Теперь осталось самое сложное - научиться все это контролировать. О способах контроля Элизабет думала еще в те времена, когда ее зелье имело исключительно теоретическую основу и находилось на стадии "я хотела бы сварить кое-что". Однако ничего конкретного она тогда так и не придумала, и наверняка, если бы Баст не участвовал во всем этом так активно, она бы сейчас и вовсе застряла на этом месте, даже несмотря на определенный успех с самим рецептом. Вариант с легиллеменцией, несмотря на всю свою очевидность, вряд ли пришел бы ей на ум. Да и решиться она бы на смогла - кому вообще она доверила бы учить себя этому хитрому мастерству, если уж Эрон ничего с этим сделать не смог? И хотя вариант, где Баст роется у нее в голове, кажется ей еще менее приятным, чем аналогичные действия бывшего мужа, стоит признать, что здесь она гораздо больше рассчитывает на успех. А ради дела - буквально, дела ее жизни, - она готова закрыть глаза на собственное неудобство.

Когда список идей иссякает, Элизабет закрывает блокнот, чуть склоняет голову набок, обдумывая слова Баста о проникновении в сознание Лонгботтомов. То, что это будет непросто и даже в определенной степени опасно даже для нее, и так ясно. Но Баст преподносит это так, словно ей и правда стоит об этом крайне беспокоиться.
- Я не стану даже пытаться, пока не буду уверена, что смогу, - Элизабет сжимает губы, вспоминая отсутствующее выражение лиц своих пациентов. - Буду активно тренироваться на Брайане, например. Введу его в состояние разрозненного сознания одним из сложных зелий и начну экспериментировать. Ну, когда уже неплохо натренируюсь в целом.
Элизабет усмехается, ей кажется, что ее слова смахивают на фразы какого-то мясника или маньяка. И впервые становится почти что жаль брата.
- Это, конечно, звучит порядком самонадеянно, я понимаю. Может, ты зря на меня рассчитываешь, и в итоге я полностью провалю курс легиллеменции. Но, пожалуй, это и правда самый доступный способ из всех. Как бы мы не работали над этим зельем дальше, оно не способно само по себе находить именно те воспоминания, что нам нужны, а контролировать голосом слишком рискованно, учитывая, что воспоминания иногда уходят слишком глубоко и восприятие действительности ослабевает.
Ей самой удивительно, насколько не хочется принимать это зелье. Насколько она не уверена, что ей понравится этот эффект и что ей захочется подвергать ему своих пациентов. Но пути назад нет, и Элизабет даже нехотя соглашается с наставлениями Баста насчет обеда. Безо всякого желания жует кажущееся жестким мясо, пока Баст рассказывает о том, куда отправляло его зелье. И то, что он говорит, напоминает именно тот эффект, что казался Элизабет идеальным, когда она только начинала разрабатывать концепцию этого зелья. Лонгботтомы должны вспомнить, кто они. Кем были, если точнее.
- Прямо сейчас? - Элизабет пьет чай, ворчливо вздергивает брови.
Она, конечно, уже смирилась с необходимостью попробовать зелье, но для начала ей хотелось убедиться в том, что она хорошо понимает, как именно действовать, думала поподробнее расспросить Баста о его собственном способе контроля. Пока бы он поспал - ну хотя бы несколько часов - она как раз успела бы немного покопаться в теории управления собственным сознанием. Элизабет отставляет кружку подальше, насупливается, готовясь к контратаке: фраза "подумай дважды" едва не толкает ее чуть поиронизировать на тему "истинного" Рабастана Лестрейнджа. Однако следующая фраза Баста - такая до нелепости двусмысленная - заставляет ее поджать губы, чтобы не рассмеяться, и запрокинуть голову, встречаясь с ним взглядом.
- Знаешь, ты меня заинтриговал. Я даже почти готова проиграть тебе эту дуэль, - Элизабет усмехается, допивает чай, забывая о протестах. Ей отчего-то кошмарно смешно, и только когда они оказываются в гостиной, а в ее руках - флакон с зельем, Элизабет без труда сосредотачивается на своей задаче. Ну, или почти без труда.

Медленно выпивает зелье, отмечая про себя вкус и консистенцию, делает небольшие глотки, задерживая вкус на языке. Первые несколько секунд в голове ясно, а затем появляется какой-то гул, как будто она опускается на дно озера, а где-то недалеко заведен мотор катера. Шум нарастает, а вода давит на уши и виски все сильнее, ощущения притупляются. Элизабет откидывается на спинку, расцепляет пальцы, медленно втягивает воздух, стараясь успокоить себя, чтобы лучше контролировать процесс. Слышит щелчок - Баст включил диктофон. Он направляет ее, говорит, что делать, но его слова доходят до нее как-то опосредованно, как будто он говорит через толстое стекло.
Распределение. Она не успевает подумать о нем сама - мысли устремляются куда-то в глубину сами собой, вспыхивают картинками перед закрытыми глазами.
- Я смотрю на свечи, они горят над головой. Какой-то парень толкает меня плечом, когда его вызывают к Шляпе. Кажется, он попал на Рэйвенкло. Шляпа меня пугает, я вспоминаю старые фильмы про Хэллоуин, которые мы смотрели с дедушкой. И пячусь назад, наступаю кому-то на ногу. Я не очень-то хочу туда, на стул, если честно. Мне все равно, на какой факультет я попаду, хотя бабушка надеялась на Гриффиндор. Высокая женщина в очках напоминает мою учительницу истории в маггловской школе и она мне не нравится. Я совсем не хочу идти к ней, когда она называет мое имя. Я оборачиваюсь, когда почти дохожу до шляпы, глупо, конечно, там же у меня нет никаких знакомых. Мне хочется вернуться домой. Шляпа плохо пахнет и почти закрывает мне глаза. Мне кажется, я слышу, как кто-то говорит у меня в голове, так странно, так странно... Совсем недолго, оно говорит само с собой, рассуждает о Гриффиндоре, и я думаю, что смогу обрадовать бабушку, но тут кто-то кричит "Хаффлпафф!" и с меня сдергивают эту ужасную шляпу. Ребята за одним из столов хлопают и зовут меня к себе. Мне кажется, что ноги слушаются плохо, но я почти бегу к ним, потому что они улыбаются мне и кажутся такими милыми и приветливыми. Я сажусь рядом с полной голубоглазой девушкой, она гладит меня по волосам и улыбается. Говорит, что ее зовут Зои и она моя староста. Я разглядываю ее значок и думаю, что хочу такой же. Зои кивает на высокую ведьму, говорит внимательно ее слушать. Мне хочется говорить с Зои, а не смотреть на других детей, потому что они выглядят испуганно, и я значит выглядела точно так же. Я не хочу, чтобы все знали, что мне здесь страшновато. Я все еще хочу домой.
И так предельно разговорчивая, под действием зелья Элизабет совершенно не контролирует себя. Вопросы Баста, которые она слышит все так же фоном, направляют ее в нужную сторону, все идет плавно, она будто стоит рядом с маленькой собой, смотрит сверху и тут же вспоминает все, о чем думала в тот момент. Смотрит вслед за одиннадцатилетней Элизабет на мальчика на стуле, тот вовсе не выглядит напуганным, наоборот, излучает уверенность, странное спокойствие. Ей хочется, чтобы он попал к ней на факультет, но Шляпа кричит "Рэйвенкло", и Элизабет двумя парами глаз провожает Эрона к его столу.
Эрон, Эрон, Эрон. Каменный пол под ее ногами чуть вздрагивает, стены замка темнеют, и она почти слышит его голос где-то у себя над ухом, когда Баст задает новый ориентир, и Элизабет оказывается в светлой гостиной родительского дома.
- Ассоциации действуют довольно быстро, перенаправляют в другое время. Но ты успел раньше и приоритетом оказались именно твои слова, - Элизабет с трудом говорит, перебивая несвязный поток мыслей, пока разглядывает сидящую на полу саму себя. - Апрель был теплым в тот год, и у нас были открыты окна. Я увидела сову еще за завтраком, рассказала маме. Я видела какое-то письмо, но мама сказала, что мы поговорим вечером. Я спешила в школу, потом у меня были занятия в балетном классе, и весь день совы сидели на деревьях, я даже зарисовала парочку на одной из перемен. Помню, Эрик Нортон тогда сказал, что я очень хорошо рисую, и я подарила ему тот тетрадный лист. Вечером, когда мы ждали бабушку с дедушкой, мама протянула мне письмо и сказала внимательно его прочесть. Я сидела на полу, гладила плотную бумагу, разглядывала витиеватый почерк. Мне казалось, что это пригласительный билет в парк аттракционов.
Элизабет замолкает, позволяя мыслям одиннадцатилетней себя заполнить свою голову, ее неожиданно трогает эта смесь балетных туфелек, аромата сладких цветов, акварели, вкус сливочного крема и лимонных леденцов, которые обожает ее отец, чувство, как ветер бьет в лицо, как ноги путаются в траве, пока она бежит за мячом, мамины руки плетут косу из ее светло-рыжих волос, а когда она сидит на лугу и протягивает руку вперед, бабочки как по волшебству садятся ей на ладонь.
Волшебство. Она никогда не задумывалась, что ее детство было наполнено им: разве бабочки не могут просто любить ее? Даже читая письмо, она и подумать не могла, что магия существует на самом деле.
- Мама сказала, что в письме написана правда и что я поеду в новую школу в сентябре. Что скоро мы пойдем за покупками и в том числе купим мне палочку. И что она тоже когда-то училась в той школе и у нее есть палочка, и что бабушка тоже волшебница. Я не верила, конечно. Помню, что была растеряна, так как мама не слишком любит вот так странно шутить. А потом она достала палочку... Я помню, что не испугалась, но мне не особенно понравилось то, что я увидела. Я не очень, знаешь, была рада этой новости. Мне нравилась моя жизнь. Школа, друзья, балет, художественный класс, Брайан, которого я не хотела оставлять. Я подумала обо всем этом сразу же. Мама дала мне время переварить эту новость, и я все сидела и сидела на полу, разглядывая письмо, а потом пришла бабушка, села ко мне и долго-долго говорила о том, что магия повсюду, и что я буду счастлива, когда позволю этой магии поглотить меня, потому что я - ее часть. Мне не хотелось быть частью магии. И я, кажется, почти расплакалась, когда она начала рассказывать про какие-то факультеты и то, что школа находится где-то в Шотландии.
Элизабет не открывает глаз, улыбается, без проблем вспоминая все те мысли. При этом не забывает абстрагироваться, контролировать то, что видит, цепляется за яркую картинку перед глазами, не позволяя увести себя дальше - а дальше хочется. Она как будто слышит все тот же шум мотора и кажется, будто она может переключиться на его, а он уже перенесет ее куда-то дальше. С усилием концентрируется на бабушке - разглядывает ее завитые в тугие кудри волосы, ярко-голубые глаза, морщинки вокруг них. Бабушка гладит ее по спине, Элизабет и сейчас чувствует мягкую прохладу ее рук, удивительно гладких в ее уже не юные годы. Ощущает ее дыхание возле уха, когда та как будто заговорщицки наклоняется и шепчет, чтобы никто больше их не услышал, хотя гостиная и так пуста.
- Рано или поздно магия тебе понравится, Лиззи. Ты поймешь, что она всегда вела тебя вперед, просто ты не знала, что именно это было. Я наблюдала за тобой и знаю, о чем говорю, - Элизабет без труда цитирует бабушкины слова, даже говорит с ее хорошо ощутимым акцентом. Баст спрашивает, что ей еще рассказывали в тот день, и она позволяет себе остановиться на этом моменте. - Не обижайся, что мы скрывали от тебя все это, Лиззи. Твоя мать не хотела, чтобы ты знала заранее. Но я готовила тебя, Лиззи. Я рассказывала тебе немного об этом мире, просто ты не знала об этом. Помнишь парк, тот парк с лодочкой? Там всегда осень и...
Элизабет замолкает, хмурится, как будто шагает назад от своего собственного изумленного лица и горящей энтузиазмом бабули. Нет-нет-нет, ей нельзя туда, нельзя сосредотачиваться на этой мысли.
Она почти успевает - смотрит на полку с отцовскими медицинскими справочниками, и кажется, будто сейчас ее захлестнет волна воспоминаний о больнице, в которой она так часто бывала в детстве, но золотистый парк, о котором где-то все еще говорит бабуля, яркими вспышками возникает в ее голове.
- Нет, не туда, не туда, - Элизабет сцепляет зубы, как будто пятками упирается в мягкий ворс ковра гостиной, ловит восторженный взгляд одиннадцатилетней себя, которая вдруг поняла, что магия действительно может ей понравиться.

Элизабет кашляет, как будто вдохнула пыль с потревоженных полок. В столбиках света, пробивающегося через мутные окна чердака, ее волосы блестят ярко-рыжим. Брайан сидит рядом с ней, кудрявый, семилетний, в порванной полчаса назад футболке. Они сидят на полу, на старом полосатом паласе. Колени затекли, но они не обращают внимания, воровато поглядывают на дверь, листают какую-то тетрадь в темной коже.
Элизабет с трудом хватает воздух - ей кажется, что погружение начинает ее затягивать. Приходится вцепиться в какую-то полку, тратить все силы, чтобы сконцентрироваться на словах двух детей.
- Нам не нужно это читать, Брайан, - в голосе девятилетней Элизабет очень мало уверенности, зато любопытства с лихвой. - Бабушке это не понравится.
Она легко произносит слова, сказанные почти двадцать лет назад, как будто это было вчера. Элизабет не уверена, что произносит это вслух - но и слов Баста тоже не слышит. Он, кажется, не ведет ее, позволяет уйти дальше по ассоциативной цепочке, и Элизабет старается не разочаровать его - говорит все, что видит.
- Мы с Брайаном на чердаке в доме бабушки. Читаем ее дневник. Я, кажется, до сих пор чувствую стыд за этот поступок, - ей непросто отделять себя от мыслей и видений этого воспоминания, контроль на этом уровне становится все сложнее. Ей нужна небольшая передышка, и Элизабет отпускает давно забытую полку, позволяет себе окунуться в воспоминание полностью, быть как будто проводником между настоящий и прошлым.
- Дай мне, дай сюда, Лиз, - Элизабет не помнит тот день в деталях, стыд за эту маленькую шалость перекрывал до этого дня все остальное. Только строчки стихотворений - или как это назвать? - навсегда остались в ее голове и без зелий. - У бабушки такой красивый почерк.
Брайан листает тетрадь, не читает, просто листает, разглядывая ровные строчки. Записи заканчиваются где-то на середине тетради, затем только белые листы. Брайан переворачивает тетрадь, открывает последнюю страницу, как будто знает, что там должно быть что-то еще.
- Рабастан. Кто такой Рабастан? - вопрос брата, давно забытый, изумляет Элизабет, но она вспоминает, как без особенного любопытства смотрела на десятки раз написанное имя на той последней странице. Рабастан, Рабастан, Рабастан, Рабастан.
- Я не знаю, кто такой Рабастан, - отзывается она уже вслух, цитируя саму себя.
Ей не интересно, кто это, она увлечена стихами об осеннем парке, какое ей дело до этого странного имени, которое тут же исчезает из ее памяти.

- Ты знаешь Рабастана Лестрейнджа? - голос Кеннета врезается в нее стеной, воспоминание о прошлом июне гораздо ярче, живее, бьет сильнее по эмоциям. Элизабет невольно подносит ладонь к губам, это сложнее, чем она думала.
Она видит напряженное лицо Кеннета, видит, как тот сжимает руки в кулаки, против воли машет головой.
- Я не знала Рабастана Лестрейнджа, - голос ломается под тяжестью этого имени, и Кеннет хмыкает, отводит взгляд.
Только не говори Эрону, только не говори Эрону, о, пожалуйста, только не ему.

Аромат дорогого мужского парфюма смешивается с алкоголем, голос Эрона стучит в висках, он смеется, кажется, он смеется, а ей тошно, и голова болит, точно она два дня не спала.
- Отпусти меня, - она шепчет одними губами, вздрагивает, сжимается вся, точно как тогда, в восемнадцать, одергивает руку, чувствует подступающий к горлу страх. - Мне страшно, Эрон, отпусти.
Тошнота почти перекрывает дыхание, Элизабет запускает пальцы в волосы. Кое-как держится за мысль, что все это - просто воспоминание. Это нереально. Ей нужно выбраться оттуда, нужно выбраться, схватиться еще за что-то.
В голове вдруг отчаянно пусто, вычищено, стерто. Чужой голос направляет ее, ведет за собой. Империо связывает ее по руках, затягивает удавку на шее.
Империо. Давай, Элизабет. Переключайся.
Ресницы Эммалайн чуть дрожат, дыхание ровное. Элизабет убирает волосы с ее лба, мягко поглаживает, сидя на коленях у дивана. Джекилл лежит в ногах гостьи, урчит, и комната полна только этим умиротворенным изъявлением кошачьего удовольствия. Элизабет смотрит на дверь, переводит взгляд на часы. Он скоро вернется. Наверняка гонит на полной скорости. Он скоро вернется, и она совсем не уверена, что через полчаса не забудет его.
Но она хочет помнить. Она хочет помнить, и даже готова, кажется, на Обливиэйт, лишь бы он не стер все. Лишь бы оставил ей то, что принадлежит только ей. Она должна помнить его.
- Я хочу помнить тебя.
Интересно, он заметил, как жадно она смотрит ему в лицо, как глупо и бесполезно пытается его запомнить, даже зная наверняка, что этому не бывать. Заметил ли он, понял ли, что она до последнего момента, до самого последнего момента надеялась, что он оставит ей все, не станет стирать этот вечер из ее головы?

Ее как будто выталкивает наверх, на поверхность, и шум в ушах почти болезнен.
Элизабет скользит рукой по спинке дивана, запрокидывает голову, едва удерживаясь на краю сознания.
- Воды бы, - ей кажется, что она кричит, но выходит едва слышный шепот, в горле совсем пересохло. Только после пары больших глотков и пяти минут тишины Элизабет фокусируется на сидящем напротив Басте.
- Это не лучшее ощущение в моей жизни, определенно, - Элизабет трет переносицу, откашливается, - я во многом контролировала то, что там происходило. То есть, сначала я хорошо контролировала это, а потом становилось сложнее удержаться в той точке, которая мне была нужна. Ассоциации были такие сильные, меня к ним точно магнитом тянуло. Но это были именно важные вещи, я пыталась переключиться на нейтральное воспоминание об отцовской клинике, но меня перекинуло в более важный сейчас момент. Ну, или не важный, но имеющий какое-то значение, хотя я не помнила о нем.
Элизабет хмурится, делает еще пару глотков воды. Ей определенно стоит задать бабушке несколько вопросов при встрече.
Ах, точно, она же старается не пересекаться с бабушкой с тех пор, как та узнала об ее отказе Басту.
- Каждое из воспоминаний имело значение. И все они были яркими, и вспомнила я их с деталями, какие-то лучше, какие-то хуже. Даже вспомнила образ мыслей в десятилетнем возрасте, сейчас это воспринимается как-то особенно, необычно. Многие вещи кажутся незнакомыми, даже запахи, кажется, раньше воспринимались иначе. Но что меня насторожило - это попытка вернуться. Это было сложно, кошмарно сложно. Эту часть мне точно придется делать за Лонгботтомов, сами они не справятся. Я и сама-то едва справилась.
Элизабет ухмыляется, трет висок. Басту понадобилось воспоминание об Азкабане, чтобы вернуться, ей - тот Обливиэйт. Лучше так, чем если бы это было что-то по-настоящему травмирующее.
- Мне кажется, я сейчас отключусь, как перегоревшая лампочка, - Элизабет чуть уваливается на бок, закрывает глаза, но головная боль точно не даст ей уснуть. - Я ведь все время говорила, да? Мне так было легче. Голова кружится. Наверное, нужно выпить зелье. Хотя сознание сейчас такое податливое, знаешь... Может, имеет смысл продолжить, как думаешь? Пойти чуть глубже, но на более жестком контроле. Нам нужно исследовать, как уставшее сознание воспримет вмешательство. Небольшая ролевая ситуация, я бы сказала. Его сейчас разрывает на части, и вполне ведь сойдет за условно поврежденное, правильно? Наверное, стоит попробовать, Баст. И тебе тоже, я думаю. Этот эффект так быстро теперь не пройдет, о, не пройдет, я чувствую. И что ты там говорил про спальню? Я хочу устроить дуэль, когда мы закончим. Ну, то есть. Мы вроде бы собирались немного потренироваться, и... А, ладно, к чему это я. Где там зелье, Баст? Я плохо себя контролирую сейчас.

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

Она привыкла к тяжелым последствиям принятия экспериментальных зелий - сколько у нее их было, Мэрлин. Конечно, именно такое сильное для нее в новинку, но с другой стороны, чем сильнодействующее зелье отличается по эффекту от зелья, которое просто неверно сварено? Там последствия бывают и похуже. Единственное различие - сейчас она почти не чувствует физического недомогания, только слабость и некоторую "ватность", как будто тело с трудом ее слушается. Зато в голове происходит что-то настолько неприятное, что она едва остается в сознании. Наверное, это защитная реакция организма, попытка отключить ее, пока сознание придет в порядок. Но не сейчас, сейчас самое время для проверки некоторых теорий, и Элизабет не дает себе шанса на маленькую слабость. Она всегда успеет потерять сознание, а вот найти его нужно попробовать прямо сейчас.
Баст пересаживается к ней на диван, помогает ей принять более удобное положение. Это кстати, потому что она даже не слишком понимает, какие именно сигналы нужно подавать своему телу, чтобы оно правильно реагировало. Это очень странное чувство, и несмотря на всю кошмарность этого ощущения, Элизабет пытается запомнить его, чтобы потом записать в блокнот как одно из побочных действий.
- Уверена, Баст, - Элизабет медленно втягивает воздух, задерживает дыхание, так ей кажется, что она лучше контролирует себя. Может сконцентрировать взгляд на его лице.
Баст выглядит напряженным, но напряженным в хорошем смысле, готовым к работе. Это отлично, потому что у Элизабет нет сил заставлять его или перечислять причины, почему им действительно стоит сейчас попробовать. Это, конечно, ситуация не из "сейчас или никогда", но ее состояние слишком удачно в разрезе их эксперимента и упускать такую возможность было бы настоящим преступлением. Баст это понимает, и Элизабет вздыхает с облегчением, пока он десять раз повторяет слова про "полглотка", убеждая, кажется, больше самого себя, что это безопасно. Самой Элизабет совершенно не страшно, она уверена, что ее сознание достаточно сильное, чтобы в конце концов восстановиться, вытолкнуть инородное действие зелье, когда оно начнет ослабевать. Да, потребуется время, но она не особенно спешит, а Баст наверняка не оставит ее одну в таком состоянии.
Он говорит, что будет здесь и поможет ей, если что-то пойдет не так. Это, может, даже лишнее - она и так в нем уверена. Элизабет слабо улыбается, кивает, прокручивает в голове свои основные цели. Попробовать взять под контроль воспоминание, попробовать перейти по ассоциативной цепочке куда-то еще, попробовать сменить воспоминание, перейти на другое, если первое окажется неудобным, а затем попробовать вернуться в сознание. Сплошные попытки и сплошные риски, Элизабет не уверена, что ей удастся хотя бы половина задуманного. Но на то это и эксперимент.
- Договорились, - она не слишком уверена, что хочет начать курс легиллеменции уже сейчас, но отчего-то самонадеянно полагает, что Басту не придется прибегать к этому радикальному методу, думает, что она справится и сама. С другой стороны, это было бы более, чем полезно в их случае - воспользоваться легиллеменцией и контролировать происходящее, а затем вывести из этого состояния. Это, по сути, была бы настоящая тренировка ситуации, которую она и стремится провернуть с Лонгботтомами: расшатанное и неустойчивое сознание плюс внешний контроль леггилеменцией. Идеальный эксперимент. И ей следует признать это.
Полглотка - Элизабет снова чувствует вязкое зелье на языке, облизывает губы. Почти не чувствует вкуса на этот раз, как будто все ощущения отходят на второй план. Чуть сжимает ладонь Баста, это ее успокаивает, помогает настроиться на работу. Это работа, и она должна сделать все возможное, чтобы добиться результата. Нужно хорошо поработать, Элизабет.
Баст задает ориентир - последний визит в дом родителей. Элизабет не успевает даже осознать, что это не самое удачное воспоминание, иначе она бы попросила Баста о другом. Но зелье действует мгновенно - накрывает ее волной, тянет за ноги вниз, ко дну того озера, где заведен мотор катера. Вода на этот раз кажется холодной, почти ледяной, и Элизабет зажмуривается, перешагивает через собственный страх и делает вдох - вместо воды ее легкие наполняет аромат булочек с корицей, которые пекла мама в тот самый день.
На этот раз воспоминание кажется ей каким-то размытым, нечетким, хотя оно совсем свежее. Даже то июньское было гораздо ярче. Вероятно, это из-за повторного приема зелья, сознание не справляется. Элизабет оглядывается, опирается на дверной косяк, смотрит на происходящее в гостиной. Бабушка, отставив чашку, качает головой, бормочет что-то под нос и хмуро взглядывает на сидящую рядом Элизабет. Та в свою очередь сложила руки на груди и немигая смотрит в какую-то точку на стене, пока мама невозмутимо пьет чай. Элизабет прекрасно помнит тот вечер и без зелья, слова бабушки отдают раздражением и даже - Мэрлин! - разочарованием, как будто это было худшее решение в ее жизни. Элизабет возмущена и расстроена, до крайности жалеет, что вообще поддалась какому-то странному порыву и рассказала о Лестрейндж-Холле, о предложении, об отказе. Напряжение в гостиной можно резать ножом, и Элизабет - настоящая Элизабет - совсем не хочет рассказывать про этот вечер Басту. Она отшатывается от косяка и ищет глазами что-то достаточно сильное, чтобы перенестись куда-то дальше. На каминной полке ряд фотографий разных лет, она разглядывает одну за другой, но ничего не происходит - она остается на месте, в гостиной, куда направил ее Баст. Краем сознания Элизабет отмечает, что, возможно, на этом уровне внешний контроль усиливается, и переходы из одного воспоминания в другое усложняются. Или, что тоже вероятно, просто полглотка зелья - это слишком маленькая доза, чтобы оно уводило ее куда-то дальше. Что ж, это тоже интересный момент, и это стоит обозначить в блокноте, но для начала нужно выбраться отсюда. Элизабет старается не концентрироваться на разговоре в гостиной, становится рядом с камином, хватается за полку, хмурится. Ей нужно выбраться отсюда. Кажется, что прошло уже достаточно времени, чтобы действие зелья начало ослабевать, а значит нужно просто переключиться на какую-то сильную эмоцию, и сознание само вытолкнет ее на поверхность.
- Отказала Лестрейнджу, Лиззи! Ты вообще понимаешь, что это значит для твоей безопасности? - голос бабули, которая перешла в активное наступление после череды ахов и вздохов, таки доходит до Элизабет, и она позволяет себе переключиться на эту волну, надеясь именно там найти выход из этого воспоминания.
- Моей безопасности ничего не угрожает, - холодно отзывается сидящая на диване Элизабет, но она прекрасно помнит, что вовсе не была так уж уверена в этом.
Чувства и воспоминания той Элизабет заполняют голову, она кусает губы, жмурит глаза, пока ее охватывает чувство страха, скользкое и холодное, как серые глаза Рудольфуса Лестрейнджа, которые навсегда запечатлелись в ее голове как некая иллюстрация неприкрытой опасности. Рудольфус хмуро смотрит ей в глаза, напоминает, что между ней и его родом больше нет долгов. Баст лихо раскидывается Непростительными, и новая порция страха - за него, за то, кто он, - охватывает ее, перерастает в уверенность, а затем - в осознание. Огромный волк вышагивает непропорционально длинными лапами прямо ей навстречу, скалится, роняет слюну на пожухлую прошлогоднюю траву. За ними по пятам следуют авроры, окружают их, сужают круг, отрезают пути отступления.
В безопасности ли она? Разве?
Страх сковывает, Элизабет хватает воздух, пытается избавиться от мелькающих в голове образов. Она, кажется, все еще в родительском доме, но эти чувства, этот страх так близок, что она не может контролировать себя, ее шатает из стороны в сторону, хочется кричать, хочется, чтобы Баст пришел за ней, забрал ее отсюда.
Резкий вкус настойки на лунном камне заполняет гортань, Элизабет кашляет, мотает головой. Образ волков, стальных глаз старшего Лестрейнджа и преследующих их авроров растворяются, отступают под этой концентрированной порцией нового зелья, и в какой-то момент Элизабет кажется, что она почти в сознании - ей кажется, что она ловит взгляд Баста, вцепляется ему в предплечье, стараясь удержаться в сознании. Но зелье, то первое зелье, не отпускает ее - напротив, настойка из лунного камня прогоняет лишнее, расчищает воспоминание от неподконтрольных чувств, утягивает ее обратно.
Элизабет успевает глотнуть воздух, впиться в руку Баста еще сильнее, может быть, даже прошептать что-то вроде "забери меня оттуда", но все это расплывается, и сознание снова фокусируется на том дне, запах корицы ударяет в нос, а в ушах стоит журчание открытого крана.
Она не сможет выбраться отсюда сама. Усиленное лунным камнем, воспоминание теперь не блеклое, а четкое, контрастное, точное до самой мелкой детали. Ей надо было бы приложить максимум усилий, чтобы уйти отсюда. Баст сказал не паниковать. Действие зелье закончится само по себе. Нужно ждать.
Элизабет присаживается за кухонный стол, кладет голову на руки. Ей не нужно наблюдать за происходящим, она и так все это прекрасно помнит.

Пена наполняет раковину, пока Элизабет пробует воду кончиком пальца, делает чуть горячее. Мать стоит рядом, берет тарелку за тарелкой и неторопливо протирает полотенцем одну за другой. Они молчат, и Элизабет этому несказанно рада: кажется, в ближайшее время ей вообще не захочется разговаривать. Но за все время, что они провели в гостиной, мать так ничего и не сказала. Просто пила чай и хмуро поглядывала на срывающуюся в истерику бабушку, никак не комментировала новость, которая, как казалось Элизабет, все-таки должна была вызвать у нее какие-то эмоции. Впрочем, лучше и не знать, что именно мама думает по этому поводу.
Тарелки почти заканчиваются, когда Саманта задумчиво ставит одну из них в сторону и говорит как будто в пустоту:
- Ты правильно поступила, Элиза. Не сомневайся.
Какое-то время Элизабет молчит, затем закрывает кран и тянется за полотенцем, вытирает руки насухо.
- Ты так считаешь?
- Я рада, что ты отказала ему. Это говорит о том, что ты понимаешь и осознаешь свое положение, - Саманта открывает шкаф и аккуратно ставит тарелки в стопку, пока Элизабет пристально за ней наблюдает.
- Мое положение? - мать молчит, очевидно полагая, что разговор окончен, но Элизабет внезапно ловит себя на том, что это странное замечание ее задевает. - Что именно не так с моим положением, мама?
- Ты бы не справилась, Элиза. Не справилась бы с ролью его жены.
Мать закрывает дверцы шкафчика и оборачивается, невозмутимо встречаясь с почти яростным взглядом Элизабет.
- Я бы не справилась с ролью жены Баста? Это еще почему? - Элизабет хмурится, складывает руки на груди, пока мать аккуратно развешивает полотенца.
- Потому что "миссис Лестрейндж" - это не твоя роль. Это же очевидно, Элиза. Слишком сложно для тебя.
- Прости? То есть, по твоему мнению, я просто испугалась давления этой фамилии? - Элизабет, весь вечер выслушивавшая от бабули поток стенаний, вдруг по-настоящему раздражается, кривит губы, точно едва сдерживает себя от крика.
- По моему мнению, ты просто разумно взвесила все обстоятельства и поняла, что это - не для тебя, - Саманта останавливается возле столешницы, опирается на нее спиной, спокойно смотрит на дочь. - Из тебя вышла бы плохая жена. Плохая миссис Лестрейндж.
- Из меня вышла бы прекрасная жена для Баста, мама, - Элизабет фыркает, отворачивается, хотя и понимает, что ее слова сейчас звучали немного истерично.
- Жена для Баста, - мать пародирует ее тон, ухмыляется, качает головой, - будь все так просто, ты бы приняла его предложение. Не лги сама себе, Элиза.
- Ты все сводишь к его фамилии, а дело не в этом.
- Дело в этом, в этом и в том, что из этого следует. Сомневаюсь, что ты бы отказала своему обожаемому Басту Гриффиту, существуй он на самом деле.
Элизабет дергается, поджимает губы, отворачивается, скользит ладонями по прохладной мойке, где лопаются последние пузыри пены. Молчит какое-то время, постепенно выравнивает дыхание.
- Может, и отказала бы. Какая теперь разница, - голос Элизабет звучит приглушенно, почти безжизненно.
- Разница в том, что ты сомневаешься. А тебе не следует этого делать. Выбор сделан, и он единственно верный.
- Да с чего ты это взяла? С чего ты взяла, что мне так будет лучше? - Элизабет вздергивает голову, мнет в руках полотенце, бросает его куда-то в сторону.
- Послушай меня, Элизабет, - Саманта невозмутимо поднимает полотенце и вешает его на место, затем возвращается к столешнице, - твоя бабушка может сколько угодно строить из себя сентиментальную дуру и говорить, что она страшно в тебе разочарована. Однако тебе следует помнить, Элиза, что на твоем месте она поступила точно так же.
На какое-то время на кухне воцаряется молчание. Элизабет неплохо знает историю бабушки и не слишком понимает, как мать уложила все в подобные рамки.
- Она была вынуждена отказаться от брака с тем Лестрейнджем, разве нет? Ей не оставили выбора.
- Выбор есть всегда, Элиза. Например, ждать. Или перешагнуть через свою гордость и написать родственникам по материнской линии, не Прюэттам, но другой чистокровной семье, которая была бы в восторге от возможности пусть и косвенного, но породнения с Лестрейнджами. Она нашла бы пути, да и он вовсе не собирался отказываться от брака с ней, просто просил отсрочку, немного времени, которое твоя бабушка могла бы при желании занять чем-то полезным, например, учебой или преподаванием. Она была очень способной ведьмой, могла бы давать частные уроки, заработать себе имя, и этим, возможно, только ускорить свой брак.
Элизабет хмурится, с трудом связывая материнское видение с собственными размышлениями, однако пока что все это звучит довольно логично.
- И в чем же, по-твоему, тогда была проблема?
- В том, что она поняла, что не справится. Она не была такой дурой, какой хочет казаться, и прекрасно понимала, к чему все идет. Все эти поездки за рубеж, собрания, выработка новой идеологии. Думаешь, она не понимала, чем все это закончится? Я не говорю, что она испугалась. Просто была честна сама с собой и поняла, что эта роль не для нее. А ведь она была чистокровной и привыкшей ко всему этому. Что уж говорить о тебе, Элиза.
- К чему такому она оказалась не готова, мама? - Элизабет почти иронизирует, складывает руки на груди.
- Например, к тому, что ее сыновья вырастут убийцами.
Элизабет вскидывает брови, вцепляется пальцами в плечи. Мать смотрит на нее спокойно, совершенно хладнокровно, делает небольшую паузу.
- Ты же не думаешь, что будь она на месте той другой миссис Лестрейндж, это бы что-то изменило? Что эти мальчики, имена которым они с "милым Рейналфом" обсуждали еще в Хогвартсе, разительно отличались бы от того, что мы видим сейчас? Может, детали бы изменились, но суть, Элиза, осталась бы прежней. Они все равно стали бы Пожирателями Смерти, как и их папочка, о чем твоя бабушка прекрасно догадывалась и довольно разумно отказалась от этой перспективы.
- Это всего лишь твои предположения, мама, - голос Элизабет звучит совсем не так уверенно, как бы она этого хотела.
- Знаешь, когда их посадили в первый раз, ты еще была маленькой и переживала об успехах на уроках Трансфигурации. Когда эта новость пестрела со всех передовиц, твоя бабушка пришла к нам на ужин и весь вечер просидела в кресле, подливая и подливая себе эля. И прежде, чем дедушка забрал ее домой, она успела сказать мне единственную фразу в тот вечер. "Это могли быть мои сыновья". Даже смешно, как рьяно она сейчас тоскует по твоей несостоявшейся свадьбе с этим младшим.
Саманта хмыкает, едва не впервые позволив себе проявление эмоций.
- Ты готова, что твои сыновья могут вырасти убийцами, Элиза?
- Этого бы не случилось, - Элизабет глухо отзывается на вопрос матери, потирает пульсирующие виски. - Он не такой.
- Он - Лестрейндж. Не умаляй значение этого факта. Каким бы "другим" он тебе не казался.
- Лестрейндж не значит убийца, мама, - с усталостью проговаривает Элизабет, прохаживается по кухне.
- Ты, кажется, знакома с Рудольфусом, Элиза, - Саманта усмехается, наполняет два бокала вином, протягивает один дочери.
- Он не Рудольфус, - Элизабет кривится, фыркает, но принимает бокал.
- Нет, не Рудольфус. Но он его брат, - Саманта замолкает, подносит бокал к губам и медленно выпивает вино до дна.
Взгляд матери кажется Элизабет странным, слишком прямым, ей отчего-то становится неуютно под этим взглядом, и она тоже осушает свой бокал.
- Давай начистоту, Элиза. Ты просто не уверена, что даже став его женой, ты встаешь на одну ступень с его братом. Знаешь, что он всегда выберет его, а не тебя. Знаешь, что он всегда, Элизабет, всегда останется прежде всего младшим в роду, а уже потом - твоим мужем. И не говори мне, что тебя это не пугает. И что это не было причиной для отказа.
Элизабет опускается на стул перед столиком, закусывает губы, сжимает руки в кулаки, чтобы затем в бессилии закрыть ладонями лицо. Саманта отставляет бокал, склоняет голову, с сожалением смотрит на дочь.
- Ты правильно поступила, Лиззи. Ты и сама это знаешь. Ты бы просто не справилась.
Элизабет - та, что все время пролежала лицом на руках, - приподнимает голову, хмурится, как если бы хотела вступить в перепалку с матерью из своего воспоминания, но осекается. Ей на секунду кажется, что она видит Баста на этой кухне, хотя уж его точно там не было, а в следующую секунду все вокруг темнеет, расплывается, и Элизабет видит яркую вспышку своей собственной гостиной, прежде, чем теряет сознание.

Она не знает, как долго пробыла без сознания, голова ноет и даже открывать глаза как-то больно. Урчание Джекилла доносится откуда-то рядом, наверное, лежит в ногах. Элизабет с усилием приподнимается на руках, трет глаза, оглядывается.
- Баст? Как давно я отключилась? - в горле першит, и в целом состояние далеко от приятного, но в голове гораздо спокойнее, чем в прошлый раз. По крайней мере, она контролирует свое тело и хорошо понимает, где находится. - Знаешь, кажется, на том уровне самостоятельный возврат очень сложная штука. Как именно я выбралась, кстати?
Элизабет кое-как садится, спугивая с дивана кота, и тянется за приготовленным стаканом воды.

[SGN][/SGN]

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

У нее ноют пальцы - как будто как в детстве она долго играла в снежки, а потом сунула руки под горячую воду. Дышать как-то сложно, вдохи выходят рваными, короткими, и Элизабет приходится насильно заставлять себя дышать ровнее, глубже. Наверное, организму сейчас сложновато: столько сильнодействующих зелий подряд, столько противоборствующих ингредиентов. Ее то погружало в собственное сознание, то выдергивало оттуда, и голова сейчас напоминает пустой котелок, по которому бьют маленьким молоточком.
Она сосредотачивает взгляд на Басте, тот записывает что-то в блокнот. Это хорошо, потому что она сама пока не в состоянии что-то писать, а надо бы. Может, стоит надиктовать ему свои ощущения. С другой стороны, а что там диктовать? Смысл был в попытке выбраться оттуда самостоятельно - попытка провалена. Перейти на другое воспоминание - тоже провал. Можно обозначить некоторую нечеткость первоначального воспоминания, очевидно, повторные попытки даются сознанию сложнее. Затем что-то произошло - она почти выбралась, ее вытолкнуло оттуда, но затем вернуло обратно. Все это нужно обсудить с Бастом, и она обязательно обсудит, как только сможет более или менее внятно изъясняться.
- Думаю, это с непривычки. Я давно так не издевалась над собой, - Элизабет не слишком удачно усмехается, ей как-то больно даются слова, в горле все еще противно сухо. - А раньше я довольно часто теряла сознание после экспериментов. На первых стадиях разработки этого зелья.
Элизабет закусывает губу: в очередной раз призналась, что привыкла заходить очень далеко в своем стремлении сварить это зелье. Баст и так уже это понял, но ее настойчивость рано или поздно может показаться ему маниакальной. Не дай Мэрлин, еще возобновит свой запрет на эксперименты на себе.
Но это все сейчас не важно, Элизабет смеет надеяться, что они зашли достаточно далеко, чтобы Баст не смог отказаться от продолжения.
Ее на пару секунд выключает эта мысль про невозможность остановиться, когда заходишь достаточно далеко, - почему-то вспоминается парк с душистой сиренью - и воспоминание выходит столь ярким, что Элизабет хватает ртом воздух, вцепляется холодными пальцами в край дивана. Наверное, остаточный эффект - память сейчас разукрашена яркими тонами, и даже находясь в сознании, можно почувствовать давно забытый аромат цветов или волну мурашек по спине. Ей хочется поделиться с Бастом этим небольшим наблюдением, но он рассуждает о способах возврата из воспоминаний, а это слишком серьезная тема, чтобы отвлекаться. 
Элизабет кивает, сосредотачивается. Да, она тоже уже поняла и прочувствовала, что для возврата нужна концентрация и какое-то определенное и довольно сильное воспоминание. И если в первый раз ей удалось воспользоваться этим способом, то во второй это просто не сработало. Или, точнее, у нее как будто не хватало сил, чтобы должным образом сосредоточиться на чем-то значительном.
- Ну мы так и предполагали, что в случае с Лонгботтомами придется выводить их искусственно. Даже есть взять за верный вариант первый, где проблема в наложенном эффекте двух зелий, для них это ничего не меняет - сами они все равно не способны найти маячок и сфокусироваться на нем. Все это придется делать за них, - Элизабет пожимает плечами, она, вроде бы, именно так и рассчитывала.
Конечно, для более простых случаев куда более выгодным будет вариант с собственным выходом из воспоминания, но на данный момент она рассматривает это зелье не как общенаучное, а как привязанное к конкретным пациентам, а значит, ее вовсе не пугает, что единственным надежным выходом является применение легиллеменции. Она даже успела привыкнуть к этой мысли.

Примерно до того момента, как Баст как бы мимоходом упоминает, что сам воспользовался этим способом.
Воспоминание, в котором она варилась под действием второй порции зелья, Элизабет отпустила сразу, как только пришла в себя: она вообще старается не думать о том дне. И только теперь прокручивает в голове все, что там было сказано. И в контексте того, что Баст при этом присутствовал, каждое слово приобретает особенно неприятный смысл.
- Дьявол, - Элизабет запрокидывает голову и неловко облизывает губы, не сдерживая тихого ругательства.
Нет, она не против того, что Баст воспользовался легиллеменцией - какой у него был выбор, да и вообще, именно этого и требовал эксперимент. Ее скорее смущает сам момент, да и возврат к этой непростой теме кажется весьма лишним. Ну и да, там было сказано слишком много. Слишком, Мэрлин.
Неловкая пауза, во время которой Элизабет никак не может решить, какая именно фраза матери кажется ей наиболее острой, заканчивается предложением выпить чаю и поработать над легиллеменцией, и это предложение вызывает у Элизабет полное одобрение. Это очень сложно и ей некогда будет думать обо всем лишнем.
- Мне уже лучше. А после чая станет совсем хорошо, - Баст идет на кухню, а Элизабет потирает все еще ледяные пальцы, старается настроиться на серьезную работу.
Она и правда чувствует себя хорошо - ну, знобит немного, с кем не бывает. Но в голове все ровно и спокойно, никакого тумана и головокружения, очевидно, восстанавливающее зелье хорошо подействовало. Зато сейчас ее восприятие все еще обострено, и пусть это дает Басту возможность увидеть в ее голове гораздо больше, будь ее сознание менее восприимчиво, но и может обернуться очевидным плюсом уже для нее - в плане успешности вхождения в мысли самого Баста. Ее сознание сейчас яркое и сильное, это должно пойти на пользу.
Правда, мысли Баста являются сомнительным местом, где Элизабет хотела бы побывать. Она вообще считает, что мысли другого человека запретны, особенно если ты этого человека неплохо знаешь. То есть, сможешь с достаточной степенью достоверности интерпретировать то, что там увидишь. И Элизабет сильно сомневается, что ей этого хочется.
Но как иначе научиться? А научиться нужно - иначе вся ее затея с зельем и Лонгботтомами просто провалится.

Она уже слишком поглощена мыслями о предстоящем уроке леггилеменции, что слова Баста с кухни, к которым приходится прислушиваться из-за звона посуды, вызывают у Элизабет неприятное чувство возврата к тому, что она усиленно пытается забыть.
Поджимает губы, перебирает пальцами по столу. Она и не думала говорить Басту, что все в курсе "произошедшего между ними". Но сначала Брайан оповестил об этом своим истеричным "как ты могла", теперь вот и вовсе он стал свидетелем психологического давления имени Саманты Нэльсон. И даже если отбросить всю очевидную неловкость этого разговора, Басту ведь действительно может банально не нравиться сам факт, что Элизабет все это обсуждала с кем бы то ни было, пусть даже и с семьей. Элизабет хмурится, трет висок - правый отчего-то пульсирует - и сцепляет пальцы в замок.
Она готова немного обсудить этот момент, объяснить, почему так вышло и что она с некоторых пор на самом деле старается вообще мало о нем говорить, но вернувшись, Баст вдруг говорит то, что она меньше всего сейчас хочет слышать.
Элизабет прикрывает глаза, подносит руки к лицу - потирает сложенными ладонями переносицу.
Ему не нужно было это говорить. Наверное, и сам понимает, да и продолжать разговор не собирается - утыкается в блокнот, как будто может увидеть в нем что-то новое.
Элизабет берет кружку, греет пальцы, немного нервно делает глоток - и обжигает язык, демонстрируя полное неумение учиться на своих же ошибках. Молчит какое-то время, насильно возвращается к запланированному.
- Я не собиралась им рассказывать. Просто, знаешь, я неделю рисовала этот парк, у меня тогда картинка в голове сложилась. Я с детства слышала о нем и представляла себе по-разному, но только увидев, поняла, что это именно то место. И мне хотелось поделиться этим с бабушкой, потому что тогда, в детстве, это было что-то вроде нашего секрета, нашего тайного места, сказки о котором помогали мне уснуть в дождливые ночи - в Ирландии, где я всегда гостила у бабушки, летом часто идут проливные дожди с грозами. Это было, конечно, опрометчиво, но я не смогла удержать себя от соблазна показать ей эту картину, и, наверное, ты посчитаешь это глупым, но ведь она всегда говорила, что я никогда не побываю там, и...
Элизабет потирает лоб, отмечая, что ее привычная разговорчивость к ней возвращается, а может, она просто старается заговорить себе - и Басту - зубы, чтобы как-то уйти от ответа на его фразу.
- Но я сразу поняла, что это было ошибкой, сразу, как бабушка увидела картину. Она всегда больше всех их ждет, я уже говорила, кажется, что у нее в доме висят мои работы, и тут я показываю ей холст, и знаешь, становится очевидно, она так странно и почти испуганно смотрела на это место, и мне захотелось отвлечь ее чем-то, и я начала рассказывать про авроров и погоню, и про то, как мы оказались в этом месте, и меня, черт возьми, как волной накрыло, я не могла остановиться, говорила и говорила, и как-то запнулась, но, думаю, было очевидно, что что-то произошло, потому что бабушка как-то сразу все поняла. Спросила, что я ответила. Я растерялась и рассказала. Ну и... И у нее началась истерика.
Элизабет вздыхает, дует на чай, прежде чем делает еще два больших глотка.
- Бабушка сентиментальна и считает, что магия имеет память. Точнее, что места, пропитанные древней магией, имеют память и могут в определенной степени воздействовать на людей, толкать их на слова и поступки, для которых существуют барьеры во внешней среде. То есть, для этого, конечно, нужно уже иметь сформированную мысль в голове, а магия, вроде как, просто помогает этой мысли найти выход, - Элизабет отставляет кружку, стараясь говорить как можно более отстранено, как будто речь идет о научной теории. - Я, кажется, уже рассказывала о чем-то таком. Так вот, она считает, что мои сильные ощущения в этом месте могли быть продиктованы именно тем, что она сама, вроде как, была магически связана с Лестрейндж-Холлом, и кровь просто дала о себе знать. Она не уточнила, как именно была связана, но насколько я поняла, на земле со столь сильной родовой магией даже слова, точнее, обещания, магически закрепляются. И потому она вроде как была более или менее принята этим местом, и - боже, бабуля ужасно, просто кошмарно сентиментальна - и может быть на тебя просто воздействовало что-то вроде обязательства закончить начатое, выполнить обещание, данное представителем твоего рода.
Элизабет выдыхает, как будто данный монолог отнял у нее слишком много сил.
- Это все на уровне бабулиных рассуждений, и я сто раз ей повторила, что это никак не закреплено научно, но она осталась при своем, как будто эта мысль должна была меня порадовать. Если честно, ничерта она меня не порадовала, как будто мне должно быть приятно от мысли, что предложение ты мне сделал только потому что когда-то твой отец хотел жениться на моей бабке. Бред какой-то.
Элизабет берет кружку, допивает чай и почти что зло ставит пустую на столик.
- И давай займемся легиллеменцией. Потому что нет, Баст, быть твоим другом - это одно, а быть женой - другое. У друга нет обязательств перед твоим родом, и пусть это, скорее всего, не главная причина, но страх, что я не справлюсь с этой ролью, определенно имеет значение. И не думай, что я в последний момент об этом подумала. У меня было время с июня.
Разговорчивость возвращается полностью, факт. Элизабет в очередной раз проклинает свой язык и тут же с неестественным энтузиазмом возвращается к легиллеменции.
- В прошлым раз проблема была в том, что Эрон действовал очень резко, напористо, не давал мне передышки и требовал слишком много. Он иногда буквально разрывал мне голову, доходил о края, доводил меня до истерики, заставляя вспомнить самые неприятные моменты. Думал, что так я быстрее научусь, потому что у меня будет стимул из-за желания его остановить. В итоге он добился только того, что у меня начались мигрени и... И небольшие провалы в памяти. Но с этим я справилась.
Она говорит быстро-быстро, как будто убегает от прошлой темы, а между тем ввязывается в другую, не менее неприятную и опасную, если говорить откровенно. А потому вдруг осекается и отводит взгляд.
- Давай начнем с самого первого шага. С основы. Расскажи про саму технику, - Элизабет все еще не поворачивается, но старательно возвращает тону непосредственность и нацеленность на работу.

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

Неужели Эрон не объяснил ей механизм действия?
Элизабет делает вид, что этого вопроса не было, иначе ей пришлось бы долго и невнятно отнекиваться.
Естественно, Эрон объяснял. Естественно, Эрон заваливал ее научной литературой по этому вопросу. Естественно, прежде, чем перейти к практике, он едва ли экзамен у нее не принял по теории.
Просто это ни к чему не привело. Никак не помогло ей разобраться с тем, как с этим работать. Да, она помнит теорию, да, может цитировать абзацы о легиллеменции из сборника продвинутых заклинаний, но сейчас ей проще сцепить пальцы в замок и внимательно слушать объяснения Баста, чем вспоминать прошлую попытку овладеть этим навыком. Начать все с начала, как будто предыдущей попытки и не было.
Так проще - и, скорее всего, продуктивнее.

Элизабет не обращает внимания на общие слова - как там все это действует, она знает. Ее больше заботит то, на чем Баст делает акценты: эмоциональное состояние объекта, степень доверия между объектами, естественные и искусственные блоки, разного рода связи. Последнее вызывает у Элизабет некоторый дискомфорт: получается, что у них с Бастом слишком много вот этих вот "различных связей", что упрощает легиллеменцию, а значит, степень эксперимента не будет предельно чистой. Помимо него ей придется тренироваться на других людях, прежде чем заняться Лонгботтомами. Одно дело знакомое сознание Баста (да уж, дожились, чужое сознание уже считать знакомым) и совсем другое - вторгаться туда, где о ней вообще нет никаких "записей". Вряд ли статус их смотрящей медсестры что-то дает. Но все это дела далеко идущие, а сейчас Элизабет стоит сосредоточиться на настоящем моменте, и пусть со слов Баста они в выигрышной позиции, Элизабет вовсе не уверена, что все пойдет так уж гладко.
- Ты будешь учить меня и окклюменции тоже? - Элизабет уточняет на всякий случай, она и сама считает, что эти заклинания идут в прочной связке, и нет смысла учить только что-то одно. Да и к тому же, откровенно говоря, навыки окклюменции пригодятся Элизабет гораздо больше, чем легиллеменция, которая необходима только в научных целях. На самом деле, ей давно бы освоить это умение, учитывая, в какой непростой ситуации она находится. Если Эрон внезапно сорвется с цепи и решит натравить на нее аврорат, тем даже не придется утруждаться, чтобы вытянуть из ее сознания тонны информации о Басте. И вот этого Элизабет никак не может допустить.
- Мои попытки... - Элизабет кривит губы, как будто Баст задал вопрос о ее успехах в прорицании, потирает переносицу, подбирая слова, - они не были блестящими. Эрон учился окклюменции с детства, еще до Хогвартса, так как его отец считал, что это первый навык, который должен освоить будущий политик. И он не привык оставлять что-то, пока не доведет это до совершенства. Наверное, я была его самым большим провалом.
Элизабет криво усмехается, как-то необычно зло, проводит языком по зубам. Ей почти что нравится эта мысль, этот факт, который наверняка сидит в голове бывшего мужа и каждый день шепотом напоминает, что он не так безупречен, как ему бы этого хотелось. Что он тоже совершал ошибки, и кое-какие из них являются трудноразрешимыми, как бы он ни старался и сколько бы влияния и связей не имел.
Ей действительно нравится быть главной ошибкой Эрона Тафта.
Потому что больше всего он не любит ошибаться.

- Я и не пыталась выкинуть тебя из своей головы. Я даже не знала, что ты там, если честно. Я не испытывала никакого дискомфорта или чувства, что у меня в голове чужак. Может, мое сознание под действием зелья было слишком уставшим или просто подсознание не воспринимает тебя враждебно. В любом случае, я не пробовала даже выставить хоть какие-то блоки, а инстинкты не сработали. Может, дело в той самой эмоциональной связи, о которой ты говорил. Или я была слишком увлечена повторной лекцией своей мамочки, - Элизабет чуть закатывает глаза, фыркает, но предпочитает тут же уйти от этой темы. - Когда Эрон врывался в мысли, которыми я меньше всего хотела делиться, у меня порой получалось выставить неплохой блок. К какому-то этапу наших с ним тренировок я даже научилась делать это заранее - прежде, чем он брал в руки палочку. Знаешь, это выходило автоматически, и я порой ловила себя на мысли, что делаю это даже когда мы не тренируемся, а просто ужинаем или говорим о работе. Я не знаю, возможно, это со временем стало просто рефлексом.
Элизабет задумчиво пожимает плечами, кусает губы. Ей приходится говорить больше, рассказывать то, о чем не хочется вспоминать. Но если она действительно хочет извлечь из их с Бастом уроков какой-то толк, придется быть предельно откровенной о прошлом опыте.
- А вот проникнуть ему в голову у меня получалось очень редко. Очень редко. Там, знаешь, как будто стена из кевлара, а кевлар - это очень прочный материал, ну вот Бэтмен использует вставки из кевлара в своем костюме, ну или там титановая стена какая-нибудь... Словом, прочная и непроходимая для меня. Он иногда намеренно ослаблял защиту, но даже когда он не ставил блоков, у меня не всегда получалось проникнуть ему в голову. У него там как будто заложена была какая-то программа, меня оттуда как выбрасывало. Ну и плюс я нервничала, потому что знаешь, когда ты настолько безнадежен, что приходится убирать все блоки, это порядком расстраивает и сбивает с рабочего настроя. Словом, у меня не очень получалось.
Элизабет вздыхает, потирает уже теплые ладони. Достает по примеру Баста палочку, но не откладывает в сторону, а вертит в пальцах.
- Я прекрасно помню, что чувствуют подопытные, - ей снова приходится кривиться, поджимать губы, точно это было вчера, а не несколько лет назад, - потому я попробую сначала сама, чтобы ты оценил степень безнадежности моего случая. И немного пожалел о том, что пообещал научить меня этому.
Элизабет, конечно, шутит, но даже эта шутка выдает ее крайнюю нервозность, хотя казалось бы, после всего, что сегодня произошло, ей вообще должно быть все равно. Кажется, они с Бастом доламывают и без того дымящиеся руины хоть каких-то барьеров между ними.
- Ну, попробуем, - Элизабет чуть подается вперед, прищуривает глаза, сильнее сжимает палочку в руках.
Зрительный контакт с Бастом настолько привычен и почти что приятен, что ей даже кажется, будто все получится. Но, естественно, это только кажется, даже несмотря на то, что теория выходит у нее гладко - формула заклинания как будто выжжена в сознании - почти сразу Элизабет понимает, что это провал. Просто в какой-то момент ее накрывает неизвестно откуда взявшаяся паника, палочка в руке дергается и Элизабет опускает голову.
- Ммм. Давай заново, - ладони моментально потеют, по телу пробегает неприятная волна озноба, приходится закусить кончик языка, чтобы снова сосредоточиться.
Впрочем, вторая попытка едва ли удачнее.
- Дьявол, - Элизабет отбрасывает палочку в сторону и складывает руки на груди, раздраженно впивается ногтями в предплечья. - Я не могу объяснить, что именно не так. Просто в самом конце, когда я уже вижу что-то вроде стены, через которую мне нужно пройти, точно Китти Прайд, я вдруг паникую и вписываюсь в нее лбом. Ох. Давай ты все-таки сначала покажешь мне, как это делается.
В голосе Элизабет сквозит откровенная обреченность, хотя она изо всех сил старается не падать духом.

[AVA]http://sg.uploads.ru/6MWvO.jpg[/AVA]

Слова Баста, очевидно подразумевавшиеся поддержкой, только сильнее вгоняют Элизабет в уныние. Найдет нового легиллемента? Смеется, что ли? Он единственный, кому она доверила это, и то лишь потому, что они с успешностью торнадо смели все разумные границы между собой. Иногда ей кажется, что там действительно уже ничего не осталось. Ну, кроме самого очевидного.
Элизабет хмурится, дует на упавшую из-за уха челку, поджимает губы.
Разумом она прекрасно понимает, что не может рассчитывать на быстрый успех - хотя бы потому, что у нее вообще эта часть магии плохо получается. Плюс негативный опыт. Плюс еще миллион причин. Но разум это одно, а ее желания - это другое. И в списке этих желаний строчка "у меня должно все получаться" стоит в самом верху списка. Обычно вот такие явные неудачи - считай, провалы - действуют на Элизабет удручающе, и она просто бросает это неудающееся ей занятие. Решает, что не так уж ей и хотелось-то на самом деле. Да, но только в данном случае такой подход невозможен. И ей придется сжать зубы и прорываться через череду неудач, сколько бы она не длилась. Если, конечно, Баст готов так долго с ней возиться.
Элизабет пытается последовать совету Баста и успокоиться. То, что она нервничает, заметно, наверное, даже Мистеру Бингли, который неприязненно подглядывает за ними из-за дверного косяка.
Старается дышать ровнее, кивает на слова Баста - его спокойный тон удивительно контрастирует с раздражением и почти что злобой, сквозившими в словах бывшего мужа, когда у нее случался очередной провал. Наверное, это потому что они с Эроном никогда не были друзьями. Друзья - это лучше супругов.
Забавная мысль, кстати.

- Готова, - Элизабет кивает, подхватывает с подушек палочку.
Концентрируется, смотрит прямо в глаза Баста. Это ведь так просто.
Ну да, конечно. Очень просто, всего-то впустить чужого человека в свою голову. Позволить ему бродить в своих мыслях как по прогулочной тропе в городком парке.
Она даже не успевает подумать хоть о чем-то: едва ощущение какой-то странной прохлады - то самое ощущение, Мэрлин! - касается ее висков, Элизабет вздрагивает, моргает, инстинктивно выбрасывает руки вперед, а следом прогоняет и это проклятое ощущение. Как будто дверь вдруг захлопывается при сильном порыве ветра - с грохотом, даже посуда летит с поток.
- О, Баст, прости! - Элизабет в легкой панике закрывает лицо руками, с трудом подавляет желание сорваться с места и сбежать - то ли в сад, то ли ближе к Басту, чтобы убедиться, что тот в порядке.
В порядке, конечно, но это явно не то, чего он ждал и о чем с ней договорился минутой ранее.
- Прости, это случайно, это как будто само собой, - Элизабет бормочет сама себе, закусывает губу, хмурится, потирает лоб.
Басту, естественно, ее оправдания не нужны, да она и сама это прекрасно понимает. Мало ли, что там у нее само собой выходит. Мало ли, какие у нее проблемы с легиллеменцией. Он здесь для того, чтобы научить ее, и она должна приложить все усилия, чтобы его не подвести.
Если она, конечно, все еще рассчитывает чего-то добиться от своей затеи с Лонгботтомами.
И если все еще надеется на звание его лучшей ученицы.

Слова про доверие звучат как-то грубовато - дело ведь не в том, что она ему не доверяет. Но она понимает, к чему он клонит: ей стоит лучше контролировать себя. Забыть обо всем, что там было раньше, и довериться ему.
Элизабет мысленно считает до пяти и делает глубокий вдох.
Настраивается, прогоняет страх перед этим "визитом в гости" в свою голову.
Да ладно, чего он там не видел? О чем не догадывается или что его могло бы действительно удивить?
Странно, но Элизабет может перечислить сразу несколько таких вещей. А ведь была уверена, что уж для Баста она полностью открыта.
Делает еще один глубокий вдох, прежде чем открыть глаза и встретиться с прямым взглядом Баста. Ничего, все в порядке. В ее голове полно мыслей - важных и не очень - куда она вполне может его пустить.
На этот раз она готова к этому мерзковатому ощущению - и через силу пропускает его дальше. Приходится сжать зубы, чтобы не потерять контроль, и первые секунды она занята именно этим и даже не может понять, что там за образы мелькают перед глазами, что именно видит сейчас Баст.
Яркое солнце слепит, и она ощущает себя непривычно счастливой. Почти сразу схватывает эмоцию и погружается в воспоминание. В нем нет ничего особенного, просто один из бесконечных летних дней с братом, еще во времена школы. Присутствие Баста не болезненно, но ощущается, и Элизабет старается как можно дольше продержать его у себя в голове, но это ощущение чего-то инородного, чужого, неуместного настолько раздражает ее, что в какой-то момент она просто разжимает до боли сжатые зубы и выталкивает его из своей головы, а заодно и себя из того давно забытого солнечного дня.
Он жадно пьет остывший чай, пока Элизабет тяжело дышит, вцепившись ногтями в обивку дивана. Пытается вслушаться в его монолог, где он почти что ее хвалит - это, кажется, хорошо. Но сама Элизабет не чувствует никакого удовлетворения. Скорее, наоборот, в ее голове снова начинается маленький ад.
И все же главное сделано - она вспомнила и прочувствовала принцип действия, смогла найти и заблокировать "чужака", взяла свои мысли под контроль. Это уже немало, но вовсе не значит, что у нее получится это повторить.

Баст предлагает ей попробовать, Элизабет коротко кивает. Естественно, теперь она должна продемонстрировать, что умеет учиться на конкретных примерах.
Что-то там про усталость от экспериментов и "попробуем в другой день" Элизабет пропускает мимо ушей. Еще не хватало, чтобы Баст ее утешал таким вот топорным способом. Впрочем, она всегда делала ему скидку на всем, что касается межличностных отношений.
Палочка снова в руке, Элизабет облизывает подсохшие губы, на языке неприятный солоноватый привкус - опять прокусила до крови. Сосредотачивается, смотрит ему в глаза. Представляет, как шагает к наглухо закрытой двери, произносит заклинание одними губами, четко повторяя его структуру.
Дверь как будто-то поддается: сквозь небольшую щель Элизабет видит запрокинувшего голову Баста, закатные лучи скользят по его профилю, скрывая черты. Ему, кажется, еще меньше, чем ей в воспоминании про футбол. Элизабет хочется увидеть больше, хочется увидеть его лицо - это ведь оно тогда смотрело на нее с той колдо в кабинете Тэсс? Но напоследок ей в нос ударяет сладкий, тяжелый аромат цветов, и как будто целый ковер белоснежных бутонов ослепляет ее, с треском захлопывая так и не открывшуюся дверь.
Это длилось буквально секунду, если не меньше - просто картинка, мгновение, но Элизабет даже роняет палочку, настолько в голове сейчас шумит.
- Не вышло, - хрипло резюмирует, не позволяя Басту начать что-то вроде "ну вот, уже лучше".
Плевать на лучше, он не выставлял никаких блоков, а у нее все равно не получилось. Такими темпами они будут еще три года учиться.
- Но я согласна, на сегодня все. Кажется, будто меня через мясорубку пропустили, - Элизабет кое-как встает с дивана и бредет на кухню, стараясь не выглядеть очень уж разочарованной. - А как ты научился легиллеменции, Баст? Тоже в детстве? Надеюсь, тебя не братец обучал?
Элизабет ставит чайник, едва не вздрагивает - если Баста и правда учил Рудольфус, то это еще похуже Эрона будет.
- Как ты себя чувствуешь, кстати? - Элизабет достает половину торта, оставшегося после их вчерашнего пикника, усмехается - половина торта, это даже еще более символично. - Баст, послушай.
На кухне тепло и уютно, Джекилл тихонечко урчит на стуле, пахнет травами и сочными ягодами.
- Баст, ты не думаешь, что эти уроки могут... Навредить нам? - Элизабет наполняет чашки кипятком, аккуратно ставит на стол. - Я имею ввиду, это не слишком личное? То есть, ясно, что личное, но мы ведь не можем перейти никакую черту, да? Может, давай договоримся... Что если мы увидим в этим мыслях что-то... Что-то непонятное, неприятное или откровенно личное, ну вот прямо откровенно... Мы просто сделаем вид, что этого не было. И не станем задавать вопросов.
Элизабет точно не знает, кого именно хочет обезопасить этой договоренностью. Пожалуй, их обоих.
- И ты так и не сказал, что тебе понравился торт. Не думай, что я забыла, - Элизабет демонстративно пододвигает к Басту блюдце с тортом и улыбается.
В голове почти прояснилось, но усталость с каждой минутой становится только ощутимее, и она удивляется, как Баст до сих пор сохраняет бодрость.