Отлив обнажил серую полоску пляжа, оставив после себя высушенные на ветру и солнце водоросли, наполняющие вечерний воздух резким йодистым запахом, обломки коряг, теперь напоминающие затаившихся чудовищ, и мелкий мусор, следы человека.
Он не долго разглядывает пляж - ему не нравится море - зато отошедшую Яэль провожает внимательным взглядом. У Беллатрисы с аппарацией при беременности намного хуже, ее рвет после - но, кажется, Яэль крепче, легче переносит беременность.
- Дом ведьм как раз в деревне, не так ли? - он идет за ней, останавливается в футе, не больше, смотрит на деревню внизу, на далеко ушедшее от берега море.
Волновать магглов в самом деле не стоит: Лестрейндж не думает, что здесь, в Корнуолле, в этой крошечной деревеньке, приютившейся между двумя холмами, жители в самом деле изучают плакаты разыскиваемых преступников, зато наверняка обращают внимания и запоминают всех чужаков. Пусть они одеты как магглы - вместе, должно быть, они представляют странное зрелище: элегантность Яэль и его добротные, но явно старые, видавшие виды шмотки - их все равно запомнят, а этого бы ему не хотелось.
- Ничего. Разве что деревня совсем маленькая. Она и была такой? - спрашивает он, не понимая, в самом ли деле это так странно, как ему кажется. Хотя, если жившие тут ведьмы сумели втроем организовать и подпитывать купол анти-аппарации, да еще с чарами ненаносимости и отвода глаз, деревня и не могла быть большой по площади: помогала им именно Хель или нет, но есть пределы возможного, и он даже не представляет, сколько нужно магии и силы, чтобы годами скрывать площадь, на которой может разместиться целая деревня. Эти мысли помогают ему понять кое-что еще.
- Во время работы в Аврорате ты участвовала в установке или подпитке антиаппарационки? Помнишь про триангуляцию? Для такой большой площади, я уверен, должны быть три точки и центр. Допустим, руины - одна из них, костер - вторая, дом ведьм может быть центром... Чем может быть третья точка? - мельком прочитанное и тщательно сохраненное в памяти сейчас, на практике, никак не ложится в то, что он видит. Лестрейндж все пытается сообразить, где могут находиться точки отсчета, но из-за того, что не знает точно ни положения центра, ни положения замка, картинка не складывается.
- Давай начнем с замка - хотя бы мельком. Пусть деревня уснет, - судя по всему, ночная жизнь здесь угасает к полуночи максимум, и Рабастан думает, что ночью им проще будет остаться незамеченными.

Яэль выбирает круговой путь - видимо, тоже не желая попадаться на глаза доброй половине деревни. Она упомянула, что здесь работали ликвидаторы, Лестрейндж услышал - но, может, инстинктивно боится не только того, что ее запомнят, но и того, что вспомнят. Если бы его хотели принести в жертву, он бы тоже не хотел, чтобы его вспомнили.
Глядя на северо-восток, он спускается рядом, старательно избегая смотреть в освещенные зашторенные окна. Шторы колышатся, но едва ли из-за того, что окна открыты: несмотря на апрель, к вечеру с моря дует сыростью, напоминающей ему то, что он хотел бы забыть.
Рука сама собой ложится на рукоять волшебной палочки, он маскирует этот жест похлопыванием по карманам будто ищет что-то - пачку сигарет, что угодно.
- Надо было взять ав-то-мо-биль, - вторит он ее рассуждениям. - Пусть местные ими не пользуются, но это все равно выглядит странно - мы появились как будто из ниоткуда.
Давным-давно, на маггловедении, которое он посещал вплоть до седьмого курса, профессор Бёрбидж часто упоминала, что наибольшее количество нарушений Статута выпадает именно на это: для магов вполне нормально, когда кто-то выходит из пустой комнаты или появляется из тупика, но магглы придают этим мелочам колоссальное значение. Быть может, и их с Яэль появление выглядит странно или подозрительно. Придется держать это в голове.
- Если будем разговаривать с кем-то, хорошо бы упомянуть, что наш ав-то-мо-биль, - в драккловом слове слишком много слогов, он никак не научится преодолевать его без задержки, - сломался где-то за холмом. Кстати, что деревня маленькая и не особо развита, иначе у них была бы эта...
Он щелкает пальцами, застывает, пока Яэль ругается, увязнув в мокром песке.
- Ремонтная мастерская, - обхватывая ее за талию, дает опору - его ботинки тяжелые для прогулок по песку, но явно удобнее, чем ее узкие сапоги. - Тебе не слишком тяжело идти? Давай найдем укромный угол и аппарируем поближе. Вон те сети достаточно высоки.
Не хватало еще, чтобы она находилось по этому мерлином забытому краю и навредила ребенку. Можно и рискнуть драккловым Статутом, зайдя за развешанные на просушку сети и исчезнув из-за этого ненадежного укрытия.
По всей Британии у магглов хватает сказок про привидений и таинственных незнакомцев, появившихся из ниоткуда и растворившихся в воздухе, стоило отвернуться на миг. Одной историей больше, другой меньше.
Однако за сетями, которые он облюбовал, обнаруживается старик, уютно устроившийся на носу неперевернутой лодки. При появлении магов он открывает глаза, глядя не то на них, не то сквозь - как будто они уже привидения, думает Лестрейндж - и шарит где-то рядом, что-то нащупывая. Затем салютует им найденной бутылкой.
Конечно, может, он к утру забудет, что видел, но аппарировать прямо при живом маггле Лестрейндж не готов - как и убивать его. Вдруг Аврорат или ликвидаторы все еще держат это место на контроле, зачем давать им повод думать, что каким-то магам здесь что-то понадобилось.

Яэль тянет его дальше, огибая вонючий ком водорослей, оставленный ушедшим отливом, и Лестрейндж, схватившийся за палочку, расслабляет пальцы, молча соглашаясь.
Старый маггл перестает занимать его мысли, как только остается за спиной. Рабастан анализирует услышанное от Яэль, смотрит на серый прибой, в грязную пену, в бессмысленные разводы на песке и оставленный мусор.
Какая-то истошно орущая чайка пикирует в море и снова взмывает к такому же серому небу, готовому проглотить солнце. В ее когтях что-то блестит, но как Лестрейндж не присматривается, он не может разглядеть, что это - может быть как рыбешка, так и что-то из мусора, загадившего берег и прибрежные воды.
- Я полезу. Если надо будет.
Разумеется, она не полезет в воду - это даже не обсуждается.
Он бы, к слову, тоже не лез - и что бы ему не научиться плавать лет двадцать назад.

Они идут по песку дальше, пока причитания старика не сливаются с воплями чаек, а под заходящим солнцем тени от столбов, вкопанных в песок, не удлиняются в три раза против своей реальной высоты. Проходя мимо одного такого столба, Рабастан обращает внимание на белесые разводы на потемневшем от старости дереве - отметки от приливов за много-много лет, задолго до того, как они с Яэль здесь объявились, и, быть может, задолго до того, как здесь была она со Скримджером.
- Мы, вроде, попали под конец отлива, может, вообще не придется...
Они огибают очередную небольшую скалу, вдающуюся почти до самого моря. Здесь волны подкатываются к самым ботинкам.
Лестрейндж готов к тому, что за скалой придется продолжать путь, но дальше только еще большее нагромождение невысоких камней. В том, как они расставлены, есть что-то неправильное - и не сразу он понимает, что. в природе скалы не образуют геометрические узоры.
Это старый фундамент, руины.
Он прослеживает взглядом тянущиеся каменные остовы - они далеко выдаются в море. Не замочить ног не выйдет.
- Ты говорила, был зал и все прочее. Это дальше по берегу или в воде?
Нырять куда-то в темно-серую воду Лестрейндж не то что не готов - кажется, просто не может.
- Я не умею плавать, - самое время для признаний.

- Я не боюсь. - Он не думает, что она хотела оскорбить его. - Просто не люблю воду.
Море. Он терпеть не может любое дракклово море. Соль, остающуюся на лице, тревожный звук накатывающихся на берег волн, плеск о камни, вопли чаек. Он сыт всем этим по горло за годы в тюрьме.
- Стой тут, я попробую подойти поближе.
Куда поближе - понятно: впереди, глубоко вдаваясь в море, фундамент древнего замка уходит под воду вместе с уцелевшими остатками стен. Наверное, когда-то давно здесь был мост, ведущий прямо во внутренний двор, огражденный от воды, но теперь море взяло свое, и все, что было на этом месте, показывается лишь с отливом, храня свои тайны на глубине.
Лестрейндж забирается на остов фундамента, тянущегося прочь от берега, и, балансируя на шатких и скользких, покрытых илом и тиной камнях, идет так далеко, ппока волны не начинают перехлестывать через фундамент, заливая его ботинки.
Там он останавливается, хотя видит, что путь тянется и дальше, уходя все глубже в воду, и кастует слабенькие следящие чары, которые должны бы помочь обнаружить магическую активность.
Ничего.
Он раз за разом повторяет формулу чар, постепенно усиливая мощь заклинания, но в ответ по-прежнему ничего. Либо на дне ничего нет, либо он слишком далеко.
Возвращаясь тем же путем, Лестрейндж не убирает палочку.
- Надо выплыть подальше. Возьмем лодку.
С лодками он на короткой ноге - относительно плавания, конечно.
Однако, когда они возвращаются за скалы к ближайшей перевернутой лодке и магией переворачивают ее, чтобы отправить на воду, то с удивлением обнаруживают, что к ней не идет в комплекте весла.
Не то чтобы это большая проблема, но Лестрейндж не уверен, как править лодкой с помощью магии.

Он сталкивает лодку чарами, пока Яэль балансирует между лавками, кидает весла, а затем, когда лодка перестает задевать килем песок, входит в воду и сам. Здесь тяжесть лодки компенсируется выталкивающей силой воды, и он зажимает палочку зубами, упирается обеими руками в нос, выравнивая лодку, идет.
Когда считает, что даже под его весом им не грозит сесть на мель, останавливается, переходит к борту.
- Сядь и держись. Я сейчас залезу.
Подтягиваясь, он забирается в лодку - возможно, не так эффектно, как хотелось бы, но дракклова лодка так неустойчива, так и норовит выскользнуть из-под него - но в какой-то момент все же оказывается в ней. Прилаживает весла в уключины, ругаясь сквозь зубы, но в какой-то момент дело все же налаживается и они, забирая лохмы водорослей, чинно выравнивают курс, направляясь в море вдоль еще виднеющегося фундамента.
- Арка? - уточняет он, наконец-то разбираясь с веслами. - Опусти палочку в воду и скастуй что-нибудь освещающее и поярче. Не хочется лезть в воду, не убедившись, что мы на месте.
Кидая взгляд через борт, он еще различает каменные остовы, поднимающиеся со дна, кое-где днище лодки царапается о подступающие к самой поверхности воды камни.
Разглядывая то, что подсвечивают чары Яэль, Лестрейндж скорее удивлен и опускает весла в лодку - они достигли места, где пологий ранее берег резко обрывается, и вымощенная гладкими плитами дорога от самого берега тоже уходит на глубину, но сверху видны лишь камни, никакого проема, никакой арки.
Они делают круг почета, Рабастан налегает на правое весло, поглядывая через борт - по-прежнему завал, из которого, будто гнилые зубы, торчат кое-где остатки верхних этажей.
Если каменные троны и были в подвале, то сверху их не разглядеть.
Он снова бросает весла, кастует следящие - опускающееся в море солнце окрашивает воду в инфернальный красный цвет, как будто здесь пролилось немало крови. Впрочем, судя по рассказам Яэль, так и есть - и, по идее, над жертвенным местом должен остаться приличный магический фон даже через десять лет, но никакого отклика на свои чары Рабастан не получает.
- Я спущусь. Оставь люмос - мне будет проще ориентироваться.
Лестрейндж разувается, стаскивая мокрые ботинки, носки - целые, в знак своего почти-семейного положения - мокрые штаны. Куртку и свитер заботливо откладывает в сторону - они сухие, не вымокли в соли, приятно будет надеть после.
- Держись.
Он наступает на лавку рядом с Яэль, отталкивается от борта и спрыгивает в воду.
Она ледяная, конечно - он так и думал. Соленая. Сразу же начинает разъедать глаза, но это все мелочи.
Скастовав воздушный пузырь, отпускает борт лодки и позволяет морю его сожрать.
Даже яркий люмос в воде кажется тусклым - и, сколько он не таращится сквозь пузырь, никакой арки не видит.
Поднимает чарами пару крупных камней - под водой колдовать совсем другое - уничтожает пузырь в надежде, что дело в его искажающем эффекте вскоре всплывает на свет, неуклюже барахтаясь и извиваясь. Очень глупое чувство, но что уж теперь жалеть.
- Я не вижу никакого прохода - все завалило. Ты уверена, что мы в правильном месте? - спрашивает он у перегнувшейся через борт Яэль, зацепившись за деревянную обшивку, отплевываясь и вытирая мокрое лицо ладонью. - Может, в зал был другой вход? Здесь нет и арки, ничего.

- Merde, Яэль, что значит забрали! - он раздраженно смотрит на нее из воды, но за протянутую руку все же берется - а затем отпускает ее пальцы. - Да сядь, ну. Сядь и держись. Я заберусь в лодку хоть как, а если ты упадешь в воду, проблем может быть куда больше...
Он не успевает договорить - цепляясь за борт, он лишает лодку устойчивости, а Яэль, наклонившись над ним, усугубляет эту ситуацию - они же так и не зачаровали лодку получше на берегу. Стоит ему начать подтягиваться, как хлипкое кажущееся равновесие оборачивается катастрофой: лодка медленно, но все сильнее набирая скорость опрокидывается, Яэль оказывается в воде и их обоих накрывает перевернутой посудиной.
От неожиданности он снова уходит под воду - бьет руками и ногами, на мгновение, которое кажется целой вечностью, теряет ориентацию: куда дергаться? Где воздух?
На этот раз Лестрейндж не готов, не успевает скастовать пузырь, а потому сразу хлебает столько соленой воды, что хватило бы до конца жизни.
Продолжая барахтаться как щенок - да, он в курсе, что это все. на что он способен в воде - он слепо рвется куда-то в разные стороны. Совсем рядом темный силуэт - Яэль, в пальто, длинной юбке, наверняка сковывающей движения.
Натыкаясь на ее пальцы, он делает еще рывок, обхватывает ее за локоть, но верх и низ уже неразличимы, он вертит головой, пытаясь найти абрис лодки, но вокруг серая ледяная мгла...
А потом пыльная комната в тусклой светло-голубой гамме.
Он падает на пол с высоты как минимум пары футов, проезжается бедром по дощатому и занозистому полу - но сухому, хвала Мерлину, сухому.
Отпускает локоть Яэль, переворачивается на живот и с наслаждением отхаркивает горько-соленую морскую воду, цепляясь пальцами за пол, вжимаясь в доски.
Дракклово море.
- Я думал...
Он не договаривает, встает на колени, упираясь руками в пол, смотрит на Яэль.
Только потом переводит взгляд на палочку, зажатую в кулаке.
- Драккл, мои вещи.
Вторая палочка, амулет, данный ему Нарциссой, кое-какие деньги, рассованные по карманам.
У него не особенно много осталось имущества, чтобы разбрасываться тем, что есть.
- Ты в порядке? Где мы? Как далеко от того места, где перевернулась эта сраная лодка?

Он озирается под бессвязный рассказ, если это вообще можно так назвать, Яэль. Судя по всему, комната не жилая - слой пыли, закрытые ставни, сквозь которые едва просачивается закат, запах отсутствия людей, так хорошо ему знакомый по тем домам, где сейчас живут Лестрейнджи. Убогая обстановка, зачехленная мебель, широкая кровать со снятым бельем и голым матрасом, тишина. Мотель, значит. Мотель, где она останавливалась десять лет назад. Вот куда ее дернуло аппарировать, даже не на берег.
- Тише. Тише, - он быстро перебирается к ней, испуганный сказанным, когда до него доходит.  - В смысле, ничего не чувствуешь?
Ребенок. Дракклов ребенок.
Вытирая мокрое лицо, Лестрейндж торопливо зажимает ей рот ладонью, чтобы прекратить поток бессвязного от шока лепета - им бы сохранить в тайне свое появление в мотеле, если в соседних номерах кто-то есть, - отбрасывает палочку и второй рукой принимается ее общупывать, стаскивая мокрое и тяжелое пальто, в поисках возможных травм. Бесцеремонно лезет под такую же мокрую и тяжелую юбку, надеясь, что никакого выкидыша прямо сейчас им не грозит.
- Тише, - повторяет он, - все нормально, вещи я достану, ты молодец, все правильно сделала.
Бедра у нее мокрые - это вода или кровь, Мерлин?
Он велит себе успокоиться, блокирует накатывающую злость - на себя, на нее, на всех. Тянет с нее юбку, сует руку между бедер, рассматривает ладонь - не кровь. Кровь была бы красной, горячей. Он понял бы, если бы была кровь.
Просто вода.
- Все нормально, - теперь это в самом деле звучит так, что похоже на правду. За стуком собственного сердца он начинает различать и напряженную тишину прибрежного мотеля, на который он не обратил внимание с холма. - Никаких серьезных травм, кажется. Не паникуй. Не шуми. Здесь могут быть люди.
Убирает руку с ее рта, гладит по щеке, неуклюже прижимает к себе, чувствуя дрожь - может, ее, может, свою, может, дрожат они оба. Ее тело кажется холодным как у русалки. Мокрая водолазка липнет к его груди.
- Раздевайся. Давай. Сейчас мы все поправим.

- К-к-кораблекрушение, - роняет он, стуча зубами. Смешок для завершения шутки вообще не выходит - какой-то невнятный всхлип, который тут же сменяется новым приступом кашля.
Лестрейндж пытается сдержать кашель, нащупывая палочку, набрасывая на комнату звукоизолирующие чары, и только затем снова кашляет чем-то мокрым, горьким.
Может, такой на вкус страх, откуда ему знать.
Яэль тоже потихоньку ориентируется - почти голая, как и он сам, ищет палочку, болтает про вещи.
Нельзя думать, чем они рисковали. Чем он рисковал.
Нельзя думать.
Он едва чувствует палочку в руке, а потому согревающие ложатся криво, косо, как у третьекурсника после каникул. В другой ситуации это разбило бы ему сердце.
- Акцио, палочка Яэль, - он перебрасывает найденную деревяшку невесте, поднимается - шерстяной коврик посреди комнаты, на котором они оба сидят, насквозь мокрый и кажется глыбой льда. Проходясь взглядом по телу Яэль, Лестрейндж отмечает гусиную кожу на бедрах, острые вершины сосков под тканью белья, мокрые, прилипшие к шее волосы.
- Бегом на кровать. Раздевайся вся, тут, кажется, никого.
Никого, кроме него, но с этим у нее проблем быть не должно.
Чехлы на мебели противные на ощупь - пластиковые или как это называют магглы, жесткие, не гнутся. а ломаются. Так себе одеяло.
Несмотря на то, что согревающие чары, пусть и кривые, постепенно начинают действовать, тепло идет сверху, и Лестрейндж борется с искушением попрыгать на месте, чтобы напомнить ногам, что они у него есть. Не очень удобно прыгать, если на тебя смотрит собственная невеста - особенно если ты только что едва не утонул на ее глазах, заодно устроив ей внеплановый выкидыш.
Лестрейндж снова издает сдавленный смешок. Ничего, это сейчас пройдет, иногда - очень редко - с ним такое случается. С любым случается, ничего постыдного.
Под драккловыми чехлами нет ничего интересного - и тогда он замечает шторы. Не такие вот легкие, сквозь которые просвечивает бирюза моря летним утром, а нормальные плотные шторы, чтобы отгородиться и от огней проплывающих кораблей, и от непрошенного соленого бриза.
Шторы очень ему нравятся - он даже не мог представить себе, что ему могут так нравиться шторы.
Сдирая обе, он возвращается к кровати, вываливает эту пыльную тяжелую ткань на Яэль, залезает тоже, натягивая на себя тот кусок, что ближе, избавляется от того, что еще на нем.
Урон катастрофический - ему не случайно пришло на ум кораблекрушение: его жертвой он себя и чувствует.
- Подождем тут немного. Как стемнеет, вернусь и верну свои вещи. Отлив не отлив, но Акцио у меня хватит до самой Ирландии.
Он, конечно, врет - ни у кого не хватит Акцио до Ирландии, даже у Темного Лорда, но следить за словами нет ни малейшего настроения.
Поочередно указывая палочкой на разбросанные по комнате шмотки, он невербально кастует высушивающие чары. Да, будет сыровато и запах так себе, но всяко лучше, чем если оставить как есть.
- Так что ты говорила? Почему там нет арки?  - между делом подтягивая к себе Яэль - снова это неосознанное оглаживание ее по всему телу, сколько смог захватить, в поиске травмы или ранения - спрашивает Лестрейндж. - Кто ее забрал?

Отдел тайн - это неутешительные новости. Лестрейндж даже примерно не представляет, как туда сунуться - и ведь Яэль тоже больше не имеет доступа на любые уровни Министерства.
Просить Скримджера? Придется рассказать ему все - тот едва ли поделится такой информацией просто так. А рассказав о коме Рудольфуса, что ему, Рабастану, останется предлагать? На месте Скримджера он ни за что не стал бы делать ничего, что даже отдаленно могло бы помочь Рудольфусу очнуться, и не то чтобы это было неожиданностью.
- Ты не помнишь...
Он поворачивается к Яэль в очень неудачный момент - или, наоборот, очень удачный.
Она целует его куда-то под правое ухо, согревая дыханием, ерзает под его рукой, больше не напоминающая русалку.
Левая ладонь вспыхивает памятью вырезанной Мелифлуа руны, он затыкается - договорят как-нибудь потом.
Поворачивается еще сильнее, почти набок, шарит ниже, мельком касаясь груди, пока не чувствует под ладонью теплый живот.
Все нормально. Она цела и ребенок, который купит ему жизнь, тоже цел.
Все нормально, и с ним тоже все в порядке - март кажется совсем далеким, почти нереальным, как дурной сон в камере. Кто будет вспоминать дурные сны?
Губы у Яэль соленые, но горячие, совсем не похожие на море, и она сама горячая, и он ее тянет на себя, откидываясь назад под протестующий скрип старого матраса под лопатками.
Он, конечно, собирался поберечь ее в ее положении - но она выбралась из-под перевернувшейся с ней лодки, так что, думает Лестрейндж, цепляясь за эту мысль, пока еще способен думать, если он просто будет аккуратен, ничего страшного не случится.
Это хорошая мысль - может, излишне оптимистичная, но хорошая, и очень кстати сейчас, раз уж дело так повернулось, и он сосредоточенно изучает ее тело руками, как будто они впервые оказались в одной кровати.

Позже, подобрав съехавшие на пол шторы, подсушив их и убедившись, что они не потеряли ни одну из оставшихся волшебных палочек, Лестрейндж, подложив под щеку кулак, смотрит за Яэль, ловя в щелях ставень отблески далеких огней с моря.
- Хорошее место, - говорит он внезапно. - Моря почти не слышно. Никого нет. Нет всяких этих маггловских штук - ав-то-мо-би-лей, ки-не-ма-тог-ра-фа, пабов. Когда мы уедем, я найду нам такое же место. Без шума, без суеты. Лишь бы совы долетали.
Он выпишет себе все издания по рунологии - и будет проводить дни, читая. Может, даже напишет что-нибудь сам - о том, что рассказала Грегорович или о том, что они с Вэнс нашли в голове Хорезми.
Думать об этом куда приятнее, чем быть реалистом - реалист, как подсказывает ему объявившийся Розье, не избегает того факта, что закончит в тюрьме, в объятиях дементора.
В общем, реализм может и немного подождать.

Лестрейндж переворачивается на спину, смотрит в потолок.
- Другого - это того, который будет жить? Твоего? - не замечая жестокости в своих словах, уточняет он. - Ну, будь он старшим, будь он следующим главой рода, его звали бы Родериком, но теперь так будут звать сына Рудольфуса. Мне нравится это имя - если он будет Гамп, то какая разница, как зовут следующего Лестрейнджа, правда? Родерик Гамп звучит ненамного хуже, чем Родерик Лестрейндж.
Он ненадолго замолкает, сравнивая про себя, а затем продолжает.
- Это мое второе имя. Родерик, я имею в виду. У нас в семье было несколько Родериков - ну, имен на Р не так уж много,  - один из них был почти нормальный. Подавил пару гоблинских восстаний, написал почти один фамильный кодекс, пристроил к Холлу Восточную башню, в которой устроил лабораторию. Ты ее не видела, она была разрушена еще до ареста. Я ее сжег. Случайно, разумеется, - тут же поясняет он. - Словом, на фоне многих других... А как в твоем роду выбирают имена?
Он разворачивается, приподнимается на локте - у них целая самая настоящая беседа, настоящий разговор. Можно сказать, почти светская, пусть даже они все еще голые и у него горит от попавшей соли расцарапанный бок.
- Уинстон - это родовое имя? - спрашивает Рабастан, высовывая ногу из под шторы и проверяя, не пора ли подновить согревающие чары.

У Яэль, очевидно, интересные родовые традиции - Лестрейндж с интересом слушает про то, что фамилию ребенку выбирает женщина, но особенно в тему не вдается, считая, что это не его дело. Его дело - пункты их договора и все, что касается Лестрейнджей, от второго их ребенка ему стоит держаться подальше.
- Я же говорю, случайно. Не совсем правильно перевел кое-что, ритуал оказался слишком сложным. Мне было пятнадцать или шестнадцать, - как будто это его извиняет, добавляет Рабастан и продолжает не без гордости. - Адское пламя, знаешь ли. Башня выгорела полностью, вместе с перекрытиями. Часть обрушилась. Рудольфус сломал мне нос и принял решение не восстанавливать башню. Они с Антонином Долоховым все потушили - повезло, что он у нас гостил. Эльфы потом разобрали остатки кладки. Больше мне не разрешалось устраивать в доме лабораторий.
Это хорошая история, думает Лестрейндж. Безобидная, про прошлое, не касается Пожирателей Смерти. История как раз для такого вот момента.
Он выслушивает вопрос Яэль, задумчиво смотрит в сторону.
- Нет, не думаю. Лестрейнджи женились на ведьмах из Франции последние... ну, всегда. Это тоже было традицией. Род изначально французский, оставались какие-то связи - бизнес, родственники, драккл знает. Потом это стало просто традицией. Рудольфус послал ее к Мордреду, выбрав Беллатрису. Отец долго сопротивлялся, но потом позволил ему поступить по-своему - я был помолвлен с ведьмой из Франции, так что род ничего не терял. Потом был Азкабан, а сейчас это вряд ли имеет значение - не думаю, что она ждала меня или была бы в восторге от напоминания о давнем договоре.
Тэсс кажется ему не то сном, не то персонажем из прочитанной в детстве книги - ни в имени, ни в тех воспоминаниях о ней, которые у него остались, нет больше ничего реального.
Реальность здесь, рядом - Яэль реальна, ее беременность реальна.
И ее опасения тоже реальны.
Лестрейндж трактует ее слова по-своему - концепция своего ребенка проходит мимо него, потому что он не врубается, зачем ему свой ребенок и что с ним делать, а вот беспокойство Яэль ему вполне понятно.
Позволяя ей прикасаться к себе, он делится тем, что, как он считает, может ее успокоить.
- Да, конечно. Двойня была бы наилучшим решением, и мне тоже жаль, что не вышло. Но не беспокойся, правда. Даже если   по каким-либо причинам я не смогу... ну, выполнить весь наш договор, все это с ребенком в твой род - ну там, буду пойман или вроде того, - вроде того, очевидно, означает, что он будет убит, но "вроде того" нравится ему больше, - то если Рудольфус будет жив, он все сделает. Я с ним договорился, он мне был должен, так что ты получишь чистокровного Гампа.
Конечно, есть шансы, что не только он, но и Рудольфус не доживут до родов Яэль - но Рабастан думает, что ей будет спокойнее, если она будет знать, что его смерть, случайная или нет, или арест, или что-угодно еще не лишит ее надежды продолжить род. Ему было бы спокойнее.

Это он тоже понимает - в самом деле, понимает. Его кровь не грязнее, чем у Рудольфуса, зато, может, в ней поменьше безумия. Так что, если речь все равно не идет о старшинстве, а о ребенке в чужой род - о да, дети предпочтительнее от него. Так считает Гамп, так считала лже-Итон - словом, он может чувствовать некоторую гордость собой: не так часто удается переиграть Рудольфуса там, где речь не идет о прочитанной и усвоенной информации.
- Разумеется. Разумеется, я постараюсь. - Ему совсем не по душе идея делиться Яэль, с какими бы обстоятельствами это не было связано, и он вообще считает, что Рудольфус не знает меры, присваивая себе все, что угодно, все, на что упадет его взгляд. - Это просто вариант для самого крайнего случая. Если совсем прижмет. И только с твоего согласия. Я отдельно подчеркнул этот момент. Ну, знаешь, на всякий случай.
Потому что они оба знают его брата - тот может счесть, что мнение Яэль Гамп вовсе не обязательно выяснять и что ее согласие не принципиально. Да что там может, он именно так и сочтет.
Лестрейндж переворачивается на спину, подновляет согревающие и кладет палочку под подушку.
В комнате становится душновато, а за лишенными штор окнами сумерки превращаются в ночь.
- Зачем Отделу Тайн понадобились камни арки? - возвращается он мыслями к насущному после всех этих экскурсов в прошлое, родовые традиции и яркие перспективы. - Не помнишь, что с ними делали? Что о них говорили?
Отдел Тайн - самый загадочный отдел в Министерстве и один из самых закрытых, но Лестрейнджу очень не хочется расставаться с идеей расправиться с Хель любым способом, как только он вытащит ее из брата. Еще меньше ему хочется расставаться с идеей заставить Хель выполнить парочку его желаний прежде, чем выкинуть ее обратно, чем бы не было это ее обратно. Он, конечно, недооценивает Хель - но его извиняет то, что он, в отличие от многих других, никогда не встречался с ней лицом к лицу и не до конца осознает, насколько она сильна.

Яэль ерзает рядом и возвращает Лестрейнджа к реальности, откуда он сбежал в размышления о том, на что Отделу Тайн могла понадобиться арка из старого замка.
- Вот драккл, - снова сетует он на то, что они потратили время ради прогулки на побережье, лишенное важного артефакта. - Если невыразимцы добрались до арки, то наверняка добрались и до других объектов.
Наверняка - но, раз уж они все равно здесь, отчего бы не проверить, не так ли?
Ему практически ничего не говорит имя Голсворта - в то время, когда взошла эта звезда, он давно сидел, да и арка попала в Министерство уже после того, как с Рабастаном было покончено, однако он все равно с удивлением констатирует, что хотел бы посмотреть на нее. Просто увидеть эту дракклову арку. Может, пройти сквозь нее - и кто знает, не там ли окажется дом Хель и то, что может вернуть его брата?
- Забавно, - говорит он тоном, который напрочь отрицает любую забавность, - что арку так тщательно охраняют. Особенно от тебя - в конце концов, ты ее видела, была в центре всего этого. Не знаешь, от Скримджера ее тоже охраняют?
Не то чтобы он думает, что Скримджер возьмет и позволит ему нанести визит в Отдел Тайн - но, может, расскажет что-то ценное?
Хотя, обрывает сам себя Рабастан, это маловероятно - и лучше Скримджеру не быть в курсе состояния Рудольфуса.
Для всех лучше.
- Давай пробежимся по остальным точкам. Посмотрим, что осталось там и не забрали ли невыразимцы что-то оттуда, - встает Лестрейндж под немилосердный скрип залежавшегося покрывала.
Руквуд, приходит ему в голову под этот скрип, но и это имя он отбрасывает - инстинктивно, он не желает, чтобы кто-то сторонний знал о том, что происходит в семье. Что происходит с Рудольфусом. И, разумеется, о Яэль.
- Послушай, - возвращается он к невесте, наклоняется, упираясь кулаком в плоскую подушку, из-под которой забрал волшебную палочку - без нее он чувствует себя еще более голым, нежели без одежды, если это вообще возможно. - Кто еще может знать об Арке? С кем ты можешь об этом поговорить? Друзья из Отдела Тайн? Обиженные за что-то на Министерство коллеги? Какой-нибудь заместитель, бывший от тебя без ума и имеющий высокий уровень доступа к их секретам? Бывший муж, с которым вы обмениваетесь открытками на Белтейн и можете встретиться ради разговора о твоей новой страсти к таинственным артефактам масштаба арки?

Яэль одевается быстро и споро, как и сам Рабастан - от его одежды пахнет горьким, морем, наверное, и в швах скрипит заскорузлая соль.
- Ладно, я поищу способ спросить у Скримджера, если вариантов больше не останется, - легко соглашается он, отступая от кровати, встряхивая свитер, - но давай начнем с этой мисс Лэкдеми. Я думаю, что знаю, как разорвать связь между Хель и Рудольфусом - не могу пока этого сделать, но думаю, что знаю, что для этого нужно, но это не решает проблему полностью. Нам нужно не только вытряхнуть ее из моего брата, но и засунуть подальше. В идеале, туда, откуда она пришла. Если в прошлом она приходила с помощью Арки, то, может, получится и уйти с ее помощью.
Он договаривает, смотрит на Яэль испытующе - в конце концов, он впервые изложил ей весь план практически от начала и до конца, не скрыы ни единой детали, фактически, делая ее соучастницей этой задумки. Это куда больше, чем они до сих пор друг с другом себе позволяли - и к этому их не обязывает заключенная сделка, а потому Яэль, вполне возможно, вовсе не в восторге от перспективы разделить с ним не только койку, но и заказ Мелифлуа, не говоря уж о помощи брату.
Яэль, вполне возможно, вообще не в восторге от того, во что влипает - и с его стороны не слишком-то любезно тащить ее и дальше.
- Может быть, мне потребуется оказаться рядом с аркой, - осторожно продолжает он, по-прежнему глядя на Яэль - она кажется на удивление беззащитнее, когда одевается. - Может быть, не только мне. Хочу, чтобы ты знала и была к этому готова. Узнала все, что только можно, не только об арке, но и о том, как можно проникнуть в Отдел Тайн и можно ли в принципе.