Араминта не любила зельеварческое гетто. Она не умела варить зелья – только те, которые были самыми простыми и входили в школьную программу, она предпочитала покупать всё готовое у проверенного человека. Человек был действительно надёжным – настолько, насколько может быть таковым главный подпольный зельедел Лютного.
Мелифлуа рассовывает зелья и растворы по кармашкам своего безразмерного клатча, позволяет давнему знакомцу просканировать её диагностическими чарами – совсем не теми, какими работает Сметвик – злобно посмотреть на неё, посетовать о глупых женщинах, ищущих неприятностей на свои нижние (в случае Араминты – единственные) девяносто. И напоить каким-то отваром, от которого Мелифлуа ощущает невиданный прилив сил и магии – и это-то с ранением от вервольфа.
Зельедел – молодец.
Не зря она ему помогла в восьмидесятых подмять под себя зельеварческое гетто.
Он и в койке хорош.
Араминта фыркает своим мыслям – да уж, свободой выбора она обделена никогда не была.

Обратный путь из гетто проходит мимо таверны «Хромой висельник», где Араминта любит перекинуться в картишки со всеми, кто её интересует.
Или кому интересна она.
Ведьма думает зайти – поздороваться с владельцем таверны, посветить своим лицом тут и там, чтобы все видели, что она здорова, при делах и вообще Мелифлуа, и взгляд ведьмы, проехавшийся по знаменитой вывеске (настоящий человеческий скелет с укороченной ногой, подвешенный над дверью), спускается на глухие стены трактира, разрисованные всякой высокопарной похабщиной.
Внимание волшебницы привлекает не переписка (- Конни, я тебя люблю! – Конни у мадам Жоле! – Лизетт, я тебя люблю! – Червонец за час), а стоящий – пошатывающийся – напротив двери знакомый маг.
Надо же.

Ирвинг Дрейк замер на Т-подобном перекрёстке, таращась на дверь таверны.
Араминта подходит к нему со спины не таясь – но тот, кажется, даже стука каблуков не слышит.
Обдолбался, что ли?
Ведьма обходит журналиста, становится напротив, загораживая ему обзор таверны, и смотрит, как аврор на вошь.
- Красавчик, ты почему потерялся?

Конечно, челюсть болит. Он себя вообще в зеркало видел?
- Играли, - кивает Араминта.
Неплохо так сыграли. Не будь Мелифлуа раненой, она бы и сейчас повторила.
Но ведьма только хмурит брови, настороженно всматриваясь в журналиста.
Вот же зло*бучие америкосы. Вечно находят приключения на свой зад, и спихивают всё на надёжную, крепкую совесть британцев. Мол, пожалейте колонию.
- На четвёртый день был Новый год, - ничего не понимает волшебница, подходя к журналисту ближе.
Араминта снимает перчатки, проводит пальцами по скуле и щеке Ирвинга, прощупывает пульс на шее, не позволяет ему повернуть голову – всматривается в глаза.
- Но сейчас-то утро десятого февраля. Ты чем закинулся, красавчик? Зелье, травка или порошочек?
Дрейк даже смотрит так… рассеянно, растерянно и расфокусированно, что Мелифлуа принимается ощупывать ему голову – ну а вдруг огрели по башке? Все симптомы на то указывают.
Но под волосами – кроме колтунов – ничего, ни ран, ни даже шишек.
Араминта понимает, что слишком долго стоит с журналистом чуть ли не в интимном объятии на людном месте, и тянет его за руку.
- Идём.

Ирвинг следует за ней покорно, как ребёнок.
Араминте это не нравится.
Она кивает владельцу таверны, поднимается на второй этаж, открывает первую же не запертую дверь – и изнутри навешивает на неё заклятий от души. И на окно. И по стенам, связки от прослушиваний и прочих штук.
- Зачем ты пришёл в Лютный? – спрашивает ведьма, садясь на стул.
Дрейк сидит напротив, на постели, и взгляд его всё так же потрясающе никакой.

Араминта стягивает с руки вторую перчатку, кладёт её на стол – на газету на столе.
Вчерашний номер.
Мелифлуа переворачивает страницу, просматривает текст, вспоминает громовещатель.
Ну да, тут сложить воедино голос Лестрейнджа и видок Дрейка несложно.
- Ты выжил, - уважительно произносит ведьма. – Но что тебя привело в Лютный?

Вместо ответа Араминта протягивает Дрейку вчерашнюю газету.
- Вчера, - кивает она. - Жаль, вопиллер самоликвидировался. Рудольфус был очень убедителен.
Не для ликвидации вопиллера, конечно, а для того, чтобы ему поверили – сразу, все, безоговорочно.
Это вам не мямли-министры, выражающие озабоченность сложной ситуацией.
Убийцы всегда говорят по делу.
- Конечно, - Мелифлуа указывает на газету, - не помнишь. И не вспомнишь.
Араминта мрачно, с сожалением наблюдает за журналистом.
Ведьма понятия не имеет, что за диктофон, но, судя по всему, им Дрейк воспользовался.
По назначению.

- Сколько ты можешь насчитать таких провалов в памяти, Ирвинг? Ты вообще можешь их подсчитать? Или только чувствуешь, что они есть?
Дурацкое у него имя. Но Араминта умудряется произнести его мягко, даже ласково.
Конечно, ласка в исполнении Мелифлуа – тот ещё концерт, но всё же.
- Сколько раз выходили твои статьи – а ты о них ни сном, ни духом?
Её любопытство не праздное. А ещё она злится, что кое-кто так грубо работает Обливиэйтом.
Чей-то Обливиэйт – почти что сочетание леггилименции с Круциатусами.
И на этого кого-то Араминта вчера косвенно начала работать.

- Ирвинг.
Мелифлуа зовёт волшебника, пытаясь вырвать его из блуждания по обрывкам памяти и догадок – мозг пытается выстроить утерянные мосты и связи, и поэтому Дрейк выглядит как умалишённый.
Как бездомный умалишённый.
Ведьма вздыхает, поднимается, подходит к комоду, наливает из кувшина воды в таз для умывания. Тратит драгоценную магию на подогрев.
- Это Лестрейндж тебя так отходил? Только избил, или магией тоже приложил?
Выстраивай догадки хотя бы на основании самочувствия, давай.
Анализируй, мать твою. Дай мозгу точку опоры. Хоть какую-то.

Араминта переносит таз на стул, вооружается полотенцами, и начинает вытирать лицо мага. Синяки живописные – очень хочется рассмеяться, но вряд ли момент подходящий.
- Прижми здесь, - на челюсти кожа разорвана, кровоточить начинает.
Мелифлуа раскошеливается на Восстанавливающее и Кроветворное зелья из своего клатча, залечивает порез.
- Что значит – ты всё забываешь? – тихо спрашивает она как у душевнобольного. – Ты помнишь меня? Помнишь, что мы играли в карты? Парней помнишь? Где ты встречал Новый год? А о нападении на Хогвартс слышал? Где ты был в ту ночь?
Мелифлуа не знает, за какие ещё события уцепиться, чтобы сознание Дрейка следовало по одной прямой линии до обрыва Обливиэйтом.
До Араминты после всех ответов журналиста доходит одно: он не путает даты.
Он путает настоящие воспоминания и мыслеобразы, скроенные мозгом в попытке залатать дыры в памяти.
Это не только грубая работа, это ещё и беззащитное сознание. Такое бывает после Пыточного.

- Сейчас одиннадцать утра десятого февраля, - мягко повторяет Араминта. – Ты в Лютном переулке. Ты дезориентирован, тебе стирали память, - однажды – рука Мелифлуа, ну да ладно, не о том деле речь.
Что ему зацепили в башке, раз он пришёл сюда?
- Вспомни, зачем ты шёл сюда. По памяти или потому, что захотел?
Давай, хотя бы один крючок, пока можешь соображать.
Араминта с трудом припоминает, что говорила Ирвингу в декабре, за покерным столом. Она не эти воспоминания ему затёрла. Он должен увязать слова и дату – точка отсчёта хоть немного стабилизирует рассудок.
- Чем ты занимаешься не за карточным столом?  Я вот не пью кофе, не играю в шахматы и однажды просидела двухчасовую игру в дезабилье.

Ну, хвала Мерлину.
Обливиэйты не зацепились друг за друга. Тут надо бы так по-приятельски хлопнуть Дрейка по плечу, сказать что-то пошло-утешительное, констатировать, что, мол, всё хорошо, но хорошо ни дракла не было.
Араминта мысленно хвалит себя, несколько хамовато и самодовольно ухмыляясь: теперь журналист сам со своими мозгами разберётся, но тот произносит имя, которое Мелифлуа предпочла бы не слышать больше никогда в жизни.
А её обладательницу если увидеть ещё раз – то исключительно в гробу. Закрытом.
- Вот уж точно, странности одни в твоей головушке, - ведьма знает, что пост-обливиэтовский период характерен повышенной восприимчивостью к любого рода внушениям, но, мать его, Ирвингу память-то затирали больше суток назад!
- Здесь нет никакой Дженис Итон. Авроры сюда вообще не заглядывают, - в этом ведьма уверена.
По крайней мере, те авроры, которые не прикормлены дельцами из Лютного.

Американская сучка слишком часто всплывает в жизни Мелифлуа: то о ней сообщил Долохов, то её привёл Лестрейд, нагло спалив саму Араминту. Ведьма не может откреститься от чутья, что ничего хорошего ей эта Итон не сулит.
Вспоминается острое лезвие у горла и падение в бурлящую реку.
Мелифлуа сглатывает.
- Что связывает тебя с Итон, кроме гражданства? И факта, что вы оба в Англии напрочь неуместны?
Ведьма прощупывает пальцами челюсть и скулы Дрейка, поворачивает его голову из стороны в сторону – пытается понять, можно ли его оставить здесь и сделать ноги, или он скопытится от внутренних повреждений.
Араминта отсчитывает пульс на шее, отмечая попутно температуру кожи, скользит с нажимом пальцами по грудной клетке и рёбрам – может, нет переломов и трещин, но гематомы тоже радости не принесут – и, когда её ладони перемещаются чуть ниже по бокам, левым запястьем она ощущает достаточно тяжёлый предмет во внутреннем кармане куртки.
Какая-то странная штука, плоская коробочка, на ладони уместится.
Дрейк смотрит на неё – коробочку – как на ядовитую гадюку, вертит в пальцах, что-то нажимает.
Комнату наполняет голос Лестрейнджа.

Мелифлуа уже слышала эти слова – вопиллер в кабинете Сметвика, где Араминта встречала вчерашнее утро, вынудил её связаться со своим зельеваром и вечером того же дня удрать из Мунго  в Лютный, за зельями и новостями.
А ещё Араминта обвиняла вопиллер – и старшего Лестрейнджа – в том, что к ней в гости заявился Рабастан.
Ведьма наблюдает за лицом Дрейка, за его глазами – он помнит этот голос, он видел обладателя этого голоса наживо в слишком опасной близости от себя. И поплатился за это – но далеко не так, как мог бы.

- Впечатляет.
Голос волшебницы разрезает почти интимную тишину – эта… запись закончилась, и Араминте жизненно необходимо было что-то сказать, чтобы прогнать прочь мерзкое, липкое, ледяное предчувствие чего-то дрянного.
- Ты это хотел передать Дженис Итон?
Почему это имя всплыло в его дырявой памяти?
Почему это имя всплыло в его памяти в Лютном?

Отредактировано Araminta Meliflua (15 декабря, 2016г. 17:59)

Араминта ни разу  не удивлена, что янки косила под маггловку. У них там, в этой колонии заокеанской, вообще никаких понятий о чести и ценности чистой крови (Мелифлуа слушает и ласково улыбается – что ей, впервой выслушивать признания ото всяких мужчин?), так что ничего странного.
Впрочем, ведьма всё же опускает ладони и упирается ими в постель. Во-первых, так гораздо удобнее сидеть – можно перенести вес тела на руки, и тогда в боку не дёргает, а во-вторых, так легче сдержать желание придушить сопливца.
- Ты. Работаешь с Пожирателями.
Чего не отнять у Араминты Мелифлуа – контроля. Вот сейчас она прекрасно контролирует свой голос – подлила поровну презрения, отвращения, насмешки и очень грубой иронии.
- Пока что заметно только то, как они работают с тобой, - волшебница мещанским жестом указывает пальцем на лицо Ирвинга, обрисовывая уползающие под воздействием магии кровоподтёки.

Араминте хочется покопаться в мозгах журналиста. Но это возможно, только если ведьма вскроет ему череп – и, ясен цапень, лишит весь магмир Британии возможности читать такой талант.
- Ну а почему ты не обратился в Аврорат? Не связался с ней привычным способом?
Мелифлуа кажется, что у неё самой помешательство какое-то – потому, что она ничего не понимает.
Вот нет бы у Борджина научиться Обливиэйтить! Боевики криворукие.

Араминта смеётся.
«Делать что-то бессмысленное» без Дженис Итон – это, слушайте, ещё надо уметь такое сформулировать.
Мелифлуа весело; Мелифлуа совершенно не совестно, что она тут веселится над человеком, который мозги в кучу собрать не может. Это похоже на добродушное избиение младенца – но Араминта всегда терпеть не могла эти мерзкие маленькие орущие комки мяса.
Если они не алтаре, конечно.
- Парень, - самым доверительным тоном сообщает ведьма, - твои статьи – это твоя смерть. Ты это понимаешь?
Голос её тих, даже задумчив, но твёрд. Араминта знает, о чём говорит.
Может, она и ошибается – и Дрейка не прихлопнут прямо через пару часов, но прихлопнут точно.
Он слишком слаб, а Пожиратели – равно как и старожилы Лютного – отличаются повышенной агрессией к слабым.
Слабых надо уничтожать. Планомерно и навсегда.

- По правде говоря, - Араминта чуть отклоняется назад, когда журналист, напротив, тянется к ней, - этот вопиллер… встречу эту твою с Лестрейнджем, - поясняет она, - совсем уж бессмысленной не назовёшь.
А потом Мелифлуа всё же цепляется за слова.
- Погоди. Ты не пытался связаться с Итон? С кем-то из её окружения? Или… у тебя нет с ней контакта, верно?
Почему он искал её в Лютном? Янки проболталась о татуировке? О визите в «Борджин и Бэркс»? не проболталась бы. Проболтался бы один попутавший берега сквиб.
- Твоя память подменяет понятия и лица, - авторитетно лжёт ведьма. – Ты, скорее всего, искал в Лютном кого-то другого. Не Итон. Человека, знакомого с Итон, который здесь живёт или работает. Шёл на встречу, увидел таверну – и воспоминания начали замещать друг друга, поэтому ты так растерян. Вспоминай, кто из Лютного знаком с тобой и с Итон – отведу тебя, куда надо.

Араминта думает, что ещё один Обливиэйт Дрейку не повредит. Не больше, чем предыдущий.
А Лестрейда приструнить стоит – пусть только Мелифлуа фамилию услышит знакомую.
Совсем все оборзели.
Попадай вот так вот в Мунго.

Араминта таращится на журналиста. Глава Аврората в Мунго – а Мелифлуа, которая только что оттуда, ни сном ни духом? Даже учитывая тесное знакомство со Сметвиком и вынос мозга всем подряд целителям? Как это так вышло, что Араминте не пригрозили глававрором? Ну не могли же люди поумнеть настолько, чтобы сообразить, что подобный финт ни к чему не приведёт.
А если и могли, то это печально. Араминте идиоты больше нравились – с ними весело. Было.

- Сквибом? - ядовито отзывается ведьма, чуть не клацнув зубами.
Вот надо было в своё время не закон о травле магглов протаскивать через Визенгамот, а его аналог – об уничтожении сквибов.
А Рэда она бы у магглов спрятала. Ну, подумаешь, нашли простецы дядьку без памяти вообще, с кем чудес не случалось-то?..
– Каким ещё сквибом? Что ещё за покушение? На кого? На Главного Аврора? – Мелифлуа оживляется так, будто её сам Мерлин подлечил, хотя Мерлин как раз бы сказал голосом Сметвика, что такое уже неизлечимо.
Араминта буквально светится от новостей.
- Где? Когда?
От щастье-то привалило!
А вдруг покушение удалось, и янки того, это самое, навсегда и без права воскрешения?
Араминта пирушку закатит. Честное слово. Даже Дрейка вон чем-то хорошим напоит.

Интересно, кстати, если забыть о том, что ты давал Непреложный Обет, то тебя задавит откатом за его нарушение, или тут как на допросах в Аврорате – чего не помню, того не было?
- Красавчик, ты бы целителю показался. В Мунго. Это лечебница такая. Хорошая, - покивала ведьма головой. – Тебе хотя бы причинно-следственные связи восстановят, и соображать начнёшь лучше. Нет, - скривилась Мелифлуа, увидев взгляд журналиста, - к местным мозгоправам не суйся. Они чисто из любви к науке тебя в овощ превратят и скажут, что так и было. И, поверь, судя по тому, у кого ты брал интервью, - Араминта кивает на диктофон, - никто не станет сомневаться в их правоте.

- Чтобы хоть что-то понять, - агрессивно огрызается Араминта. – И что Министр? – гнёт свою линию ведьма. – Ты не подумай ничего хорошего – я лично очень «за», чтобы и Глававрора и Министра того-этого, - невозмутимо сообщает волшебница, старательно пытаясь смотреть на журналиста сверху вниз.
Минимальная разница в росте прекрасно нивелируется привычкой Араминты сидеть с ровной спиной.
- И, разумеется, я – лучше. Я лучше всех! – возвращается к привычному самоуверенному стилю общения ведьма, ухмыляясь.
Ухмылка её кривовата и бледна, но вряд ли этот красавчик страдает излишней наблюдательностью в таком состоянии – мозг его поимели, как вышедшую в тираж шлюху в корабельных доках.
- Нет, парень,  – Араминта мило улыбается. – Знакомство наше уже состоялось, и мне оно нравится именно таким.
Ведьма даже не лукавит. Ну, может, немного.
- Поэтому, дружочек, приходи в себя и – ради сохранения остатков здоровья – уноси отсюда ноги. Сможешь сам аппарировать или отправишься каминной сетью?
Выжать из памяти Дрейка она, положим, ещё хоть что-то да смогла бы.
Но продавить драклов Обет у неё не выйдет.
Обет – нет, а вот сквиба болтливого – очень даже да.