Когда он перестает чувствовать на себе чужие взгляды, его движения меняются - он больше не шагает легко и непринужденно, с видом, будто под его подошвами кружится земной шар. Теперь Долохов ступает осторожно и тяжело, волоча враз потяжелевшие сапоги с усилиями, вызывающими приступы тянущей боли в межреберье.
Опять поражение, поражение тем постыднее, чем неожиданнее. Опять поражение, а ему уже не пятьдесят - даже не пятьдесят - и он, никто из них, больше не может ждать еще десять, пятнадцать, двадцать лет.
И за это поражение кто-то должен понести наказание - кто-то, быть может, он сам.
Антонин встревожен: слишком многое может значить это появление Аврората в Хогвартсе, это неожиданное сопротивление. Они потеряли Уолдена Макнейра - и кто знает, что он расскажет на допросах. Они ранены - и травмы достаточно серьезны, чтобы о них можно было забыть.
Эти тревоги гнут плечи Долохова вниз, замедляют, утяжеляют его походку, сбивают дыхание. Он останавливается перед массивными дверями, за которыми его ждет Темный Лорд, останавливается едва ли не впервые в неуверенности - раньше он легко входил, раньше он был куда больше уверен в победе, раньше вкус поражений еще не был так хорошо знаком.
- Мой Лорд, - остановившись в дверях, Антонин Павлович склоняет голову, ожидая ответа. - Я только что от Итон. Она очевидно была готова к такому исходу встречи в Хогвартсе, об этом свидетельствует и тот факт, что она обзавелась механизмом самоуничтожения. Мы с Рудольфусом допрашивали ее и едва успели заставить молчать прежде, чем она убила себя, замкнув контуры ритуала. Если бы ей нечего было скрывать, ей не потребовалось бы прикладывать таких усилий.
Не поднимая головы, Долохов ждет, как ждут своего приговора. Нападение на Хогвартс, которое он так поддерживал, обернулось поражением, а поражения для них сейчас недопустимы. Теряя время, теряя силы, они потеряют шансы.
Антонин бледнеет, опирается на косяк, неожиданно остро чувствуя под пальцами гладкость древесины - в помещении прохладно, но у него на лбу выступает пот.
- Мой Лорд. Нас ждали в Хогвартсе, - глухо договаривает он, не поднимая глаз. - Эта информация не могла пройти мимо Главы Аврората, как и ее источник. Но узнать у Итон, кто источник, я не смог. Многое другое - но не это. И за ней явился патронус Скримджера. К нам явился, - поправляет Долохов себя же. - Он просит об обмене.
Он не притворяется перед Милордом, как никогда не притворялся: ни до того, как Метка почернела на его руке, свиваясь в туго натянутую цепь, ни после, но говорить тяжело, и он проглатывает целые куски, выделяя главное, докладывая основное.

Отредактировано Antonin Dolohov (13 декабря, 2016г. 20:21)

Здесь, вдали от посторонних глаз, Темный Лорд оставляет субординацию за дверями, и Долохов слабо улыбается, услышав и обращение, и позволение сесть, но улыбка тут же исчезает. В голосе Милорда - отголоски эмоций, которых Долохов находит и в себе: гнев, тем разрушительнее, чем бесмысленнее, усталость, вкус поражения. Ему это не нравится, он хочет видеть в Милорде сильнейшего лидера, могущественнейшего мага - но понимает, что Том тоже устал, и его усталость длится и копилась не один-единственный этот бесконечный день, но столько же, быть может, сколько Антонин ждал его возвращения в Азкабане.
Долохов не знает, чего потребовал от Тома этот день, будучи слишком занятым своими собственными попытками вдохнуть еще воздуха, прожить еще час, но смутно угадывает, что, начав платить, все они заплатили свою цену - все, начиная с Милорда.
Он чуть пережидает, копит силы, а затем оставляет в покое косяк и, шатаясь, проходит к столу, к указанном креслу. Первая же фраза Милорда подсказывает, что сейчас нет нужды делать вид, что ни годы, ни многочисленные проблемы, ни противостояние с Дамблдором на нем не сказались, и Антонин почти падает в кресло, не скрывая, как на самом деле плохо обстоят дела. Кураж, который с трудом, но держал его на ногах под взглядами Итон, размывается, просачивается сквозь поры, и больше не нужно притворяться, что все под контролем: не здесь. Он мог врать Итон, что нападение увенчалось успехом - в конце концов, они захватили Главу Аврората - но сам понимал, что в Хогвартс они шли не за этим. Не выясняя, за чем именно - Антонин верит Тому как и сорок лет назад, верит до последнего вздоха, верит настолько, что не спрашивает о деталях - он вытягивает ноги в сапогах, разглядывает на правом пятна крови. С возрастом он становится менее аккуратным, вот, пропустил грязь. Безукоризненный вид, бывший его отличительной карточкой даже сейчас, когда многие из прежних узников не уделяют этому особого внимания, нарушен, и все благодаря Дженис Итон.
Долохов благодарно прикрывает глаза. Если бы Милорд приказал ему допрашивать Итон, он бы подчинился - и, возможно, сдох бы там, потерявшись в ее воспоминаниях - но Милорд решает иначе, даря Антонину незаслуженную передышку.
- Благодарю, - негромко говорит он, по-прежнему не открывая глаз - он за многое благодарен Темному Лорду, за столько, что не уместить в словах, но все равно проговаривает эту новую благодарность, вкладывая в нее куда больше, чем кажется на первый взгляд: Долохов чувствует себя повинным в неудаче нападения, за которое так держался, чувствует себя в ответе за то, вот что превратилась крохотная гвардия Темного Лорда, и считает, что заслуживает наказания. Милость Милорда ему приятна и облегчает ношу.
- Их пленник,  - он не называет Макнейра по имени сейчас,  - мало что знает.
Никто из них, включая самого Долохова, не знают всего - и это единственное верное решение сейчас, когда их так мало, когда они так слабы, особенно сейчас, когда среди них может скрываться предатель.
- Нет, не сейчас, - отвечает он на предложение отдохнуть. - Не сейчас. Скримджер не предлагает обменять Итон на Макнейра. Он, должно быть, понимает, что мы не пойдем на это - у нас достанет сил освободить Уолдена самим, стоит только перевести дух, напомнить оборотням о нашем договоре, созвать других. Не Уолден его приманка, а он сам. Он предлагает прийти к нам в одиночку и без палочки, если мы отпустим Итон. Вот о каком обмене идет речь.
Долохов не считает Макнейра предателем, однако оставляет свои соображения при себе: чутье Тома простиралось куда дальше за границы, отпущенные магам, и Антонин склонен доверять этому чутью, однако видит, что Милорд колеблется.
- Позволь мне заняться обменом. Допросив Итон, выскоблив ее сознание, мы получим все тайны Аврората на блюде - а затем обменяем ее на Министра. Он расскажет нам оставшееся. А затем умрет. И мы вновь окажемся впереди, невзирая на неудачу в Хогвартсе.
Долохов не знает, что именно интересовало Темного Лорда в школе, и лишь потому позволяет себе отозваться об этом так небрежно, увлеченный перспективами.

Долохов внимательно наблюдает за реакцией Милорда, замечает и то, что предложение Скримджера ему не по вкусу.
- Если и подвох - что мы потеряем?  - прямо спрашивает он. - К тому же, единственное условие, которое поставил Скримджер, касается сохранения Итон жизни. Не больше. Все остальное зависит от нас, мой Лорд - и мы можем назначить встречу там и так, что практически полностью исключим возможный риск.
Однако Лорд не отказывается полностью от идеи обмена - он размышляет. Антонин бессознательно копирует позу Темного Лорда - опирается о колени, подпирает подбородок, стараясь дышать размеренно и без резких движений. Возможность расслабиться в присутствии Милорда ценится им куда выше, чем зависть Рудольфуса его положению.
- Даже если он подготовится к допросу, что он сможет утаить от нас? Лишь то, что не скажет Итон - но сведения Главы Аврората сейчас для нас имеют первостепенное значение, нежели планы и намерения Министра, касающиеся внешней политики или экономики. - Он говорит глухо, почти через силу, но говорит. - К тому же, смерть Скримджера нанесет удар больший, чем смерть Главы Аврората. Авроры умирают - такова правда жизни, даже у самых далеких от понимая ситуации волшебников нет заблуждений на этот счет.
Организация немало сделала для укрепления среди мирного населения этого мнения, и Антонин ощущает мимолетно гордость, но продолжает.
- В то время, как смерть второго Министра за одну зиму едва ли ожидаема. Едва ли к этому можно подготовиться. Мы посеем хаос и смуту, а там, быть может, Министерство станет уязвимым даже для нас сейчас.
От Лорда он не собирается скрывать, что думает по поводу боеспособности Пожирателей: все, на что их хватает, это на короткие, тщательно подготовленные вылазки, успех которых по большей части объяснятся фактором внезапности. Захват власти в стране в ближайшее время слишком утопичный сценарий, а Долохов отнюдь не наивен.
Не то прислушавшись к его доводам, не то приняв решение самостоятельно, Темный Лорд все же отдает приказ заняться обменом, подтверждая свое согласие. Если бы не проклятая слабость, Антонин бы отправился исполнять волю Милорда немедленно, но пока остается в кресле.
- Обмен не будет проходить в Ставке, - согласно кивает Долохов, также отдающий себе отчет, что они даже не знакомы в полной мере, на что способно Министерство. - Назначим другое место - известное Скримджеру, но защищенное. Такое место, куда он мог бы прибыть - но был бы существенно ограничен в своих возможностях там.
А вот заключительные слова Милорда задевают Антонина намного сильнее. Он понимает, что Лорд прав: нападение на Хогвартс явно демонстрирует, что среди них может быть предатель. Их осталось так мало - и Долохов скорбно опускает голову, будто несет личную ответственность за то, что семена предательства проникли в Ближний Круг.
- О нападении на школу знали многие, - тихо говорит он. Сейчас это "многие" не включает в себя и десятка человек, но достаточно одного предателя, чтобы нападение было обречено на неудачу. - О деталях - трое. Я, Рудольфус и Северус. Если ты хочешь найти предателя, начни с нас. Начни с меня, Том. Я прошу тебя об этом. Твои сомнения убьют меня быстрее, чем это сделают старость или чары.

Отредактировано Antonin Dolohov (19 января, 2017г. 07:54)

- Я думаю о Лестрейндж-Холле, - не скрывает Антонин. Эта мысль пришла ему в голову сразу же, едва он задумался об обмене всерьез, сразу же, едва он увидел патронуса, заговорившего голосом Скримджера, хорошо запомнившимся по пресс-конференции. - Несмотря на то, что Рудольфус многое отдал Ставке, Холл отозвался на их зов, подчинился им. Всем троим, - подчеркивает Долохов.
Планы Рудольфуса на продолжение рода не секрет от него - не после просьбы провести тот скромный ритуал, не после выписанных на старшем Лестрейндже рун, и потому Антонин уверен в каждом своем слове: Лестрейндж-Холл, даже разрушенный, будет подпитывать всех троих оставшихся в живых Лестрейнджей, а это куда больше, чем может предложить любой из прочих членов Ближнего круга.
К тому же, Долохов вовсе не хочет возвращаться в Румынию - он еще слишком полон тягостных, неприятных воспоминаний о погосте, в который превратилось его далеко не роскошное, но всегда отличающееся уютом в прошлом поместье. Его дом здесь, в Англии, в Ставке - и годы только укрепляют его в этом мнении.
- Но мы с Рудольфусом наведаемся туда прежде, чем принять окончательное решение, - Долохов не чужд осторожности, а сейчас слишком многое зависит от того, верно ли они выберут место. Еще одну схватку в ближайшее время не выдержать половине из Ближнего круга, а настаивать на помощи стаи Грейбека чревато тем, что вожак вновь заведет разговор об обещаниях Пожирателей - о людях, о землях.
То, что Темный Лорд делегирует ему принимать это решение относительно места, одновременно и льстит, и наполняет Антонина тревогой - на этот раз он не может позволить себе даже малейшей ошибки. И без того его поддержка предложения атаковать Хогвартс стоила им всем дорого, да и в самом замке он едва ли был полезен. А потому он должен сейчас обеспечить успех этому обмену. Или признать, что, возможно, стремление Рудольфуса перехватить его место в Ближнем круге не лишено резона - в конце концов, разделяющие их двадцать лет с каждым следующим годом будут играть против Антонина.

Несмотря на то, что смотреть в лицо Темного Лорда сейчас требует немалого мужества, Долохов взгляд не отводит, даже когда их взгляды скрещиваются. Он смотрит на лидера их Организации, ожидая вердикта - готовый, если потребуется, доказывать свою верность любыми средствами, и слова Милорда бальзамом проливаются на его агонизирующее сердце. В нем не сомневаются, и юношеская кличка только подтверждает это, но Долохов не опускает взгляд, смотрит даже, быть может, слишком требовательно - будто на контрасте с едва уловимой мягкостью в безэмоциональном глухом голосе Лорда.
- Это не оскорбление, - мотает он головой упрямо, будто им снова чуть за двадцать и впереди великое будущее. - Я сам прошу об этом.
Следующие доводы Милорда Долохов принимает с согласием, все же отводит глаза.
- Осенью ты просил меня проверить каждого - я пришел к выводу, что никто из нас не думает о бегстве. Если позволишь, я продолжу, но, боюсь, на это потребуется еще время, которого у нас нет.
А затем он замолкает, ведь Темный Лорд нашел и другое решение - намного проще, намного оскорбительнее, намного эффективнее. Долохов осмысляет услышанное, коротко кивает:
- Никаких исключений, ты совершенно прав. Те, кто верен тебе и нашему делу, не могут не понимать этого. Оскорбляться здесь не просто бессмысленно, но и опасно для Организации в целом. Начнем с меня.
Он протягивает руку за флаконом, глядя на то, как последние следы веритасерума растворяются в зелье. Несмотря на то, что Милорд сжимал склянку, стекло не сохранила тепла его прикосновения, но Долохов не позволяет себе задуматься об этом.
Приподнимая флакон над столом, он вновь смотрит на старого друга - одного из двух. Того, ради которого он убил второго.
- Tvoye zdorov'e, - выпивает залпом так, как в далеком прошлом глушил самый разнообразный алкоголь в самых разнообразных компаниях, большая часть которых уже давно мертва.
Сыворотка правды действует на него специфически - будто он и правда хлебнул хмельного. Пустившееся было вскачь сердце начинает биться пусть и быстро, но размеренно, без аритмии, и Антонин впервые с ночи глубоко вдыхает, не чувствуя стесняющей ребра боли.
- От меня никто непосвященный не узнавал о плане нападения. Засада стала для меня неожиданностью, - он ответит на любые вопросы Милорда, но сначала торопится высказаться сам: призрак недоверия, сомнения в нем мучает Долохова куда сильнее, чем боль, и даже ободряющие слова Темного Лорда мало помогают. - Я знаю, среди нас были предатели, - он до сих пор не может думать об Игоре без рождающегося где-то глубоко внутри болезненного вопроса о том, почему, как тот мог, - и если ситуация повторяется, если кто-то, облеченный твоим доверием, оказался настолько малодушен, что предпочел бегство открытой борьбе, я не знаю об этом. Если кто-то думает о предательстве, я не знаю об этом. Но я хочу знать, я узнаю. И тогда я поступлю с предателем так, как следует.
Долохов не кровожаден - Долохов верит в справедливость. И поступает так, как диктует ему внутренний кодекс.
- Но сам я всегда был верен Вам, Милорд, - веритасерум заставляет его обращаться к Милорду на "вы", но сейчас это едва ли играет сколь либо важное значение. - И буду верен впредь. У меня ничего нет, кроме Вас. И я больше ни в чем не нуждаюсь.
Антонин с удивлением понимает, что это правда - и даже его путешествие в Румынию месячной давности, даже открывшиеся при ритуале обстоятельства ничего не меняют. Ни родная кровь, ни годы дружбы, ни симпатия - ничто не идет даже в слабое сравнение с тем, чему он отдал свою верность.

Отредактировано Antonin Dolohov (7 февраля, 2017г. 09:09)

Можно ли их в самом деле ныне назвать друзьями? Долохов не задается этим вопросом, не считая его важным. Он знает точно, что они были друзьями - и знает, что пронесет эту дружбу, выковавшую его судьбу, через всю жизнь, но сейчас тот, кого он знал под именем Тома, тот, с кем они делили честолюбивые мечты в кабаках Бухареста, Парижа и Вены, ушел слишком далеко, чтобы дружба еще имела какое-то значение там, за границей.
И все же слова Темного Лорда отзываются в нем благодарностью, теплотой. Антонин опускает веки, чтобы сохранить этот миг в своем сердце - навсегда, до самой смерти, и молча слушает инструкции.
Темный Лорд прав - помимо проверок с Веритасерумом не помешает и осторожность. Любое зелье, вспоминается Антонину постулат времен его дурмстранговского прошлого, можно обойти - Империо, Обливиэйтом, другим зельем, и хотя он не сомневается, что веритасерум Темного Лорда сварен тщательно, он признает необходимость бдительности. Поймать предателя за руку, будто крысу - это взбодрит дух тех, кто остался верен.
- Или всех, кто может быть нам полезен, - завершает Долохов слова Милорда об Азкабане, смотрит вопросительно. - Брошенные в тюрьму, едва ли они питают теплые чувства к Аврорату и Скримджеру, который столько лет был его главой. Вряд ли полны желания служить Министерству, огласившему приговор. Вы же, подаривший свободу, станете им новым господином - куда более справедливым, куда более щедрым. Благодарным им за то, за что они были осуждены.
Кто знает, какие самородки ждут их в Азкабане помимо Уолдена. Кто знает, на что они готовы ради свободы и возможности продолжить свои дела.
Долохов улыбается хмельно и весело - ни одной тюрьме не устоять перед волей Темного Лорда, он знал это в прошлом, знает и сейчас. Но есть кое-что, что требует быть высказанным, и хотя Милорд не спрашивает, не требует от него дополнительных клятв в верности, Антонин, давно ищущий повод заговорить об этом наедине, без свидетелей, решается.
- Нужно поторопиться с проверками, мой Лорд. Вам понадобятся верные последователи. Верные советники. Я умираю.
Он говорит об этом совершенно спокойно - времени, чтобы смириться, было достаточно.
- Это произойдет не сегодня, благодаря Вам. И не завтра. Но произойдет - и скорее, чем я смел надеяться. Я не так искусен, мне не обмануть Костлявую, но я не хотел бы, чтобы Вы оказались окружены недостойными или предателями. Прошу, позаботьтесь об этом, мой Лорд.

Долохов опускает голову: он виноват, он подвел Тома, и подводит вновь, прекрасно зная, насколько сейчас важен каждый человек, насколько слаба Организация.
Он сжимает кулаки, следит за ладонью Лорда. Разделенные столом с пустой склянкой на нем, они не похожи на себя прошлых, это ушло безвозвратно, и Антонин не без тянущего чувства понимает, что, положив жизнь во имя идеи, он едва ли на шаг продвинулся дальше, чем был в пятидесятые.
Тем больнее ему осознавать, что на сей раз времени осталось куда меньше.
Поднимая голову, он смотрит на Тома снизу вверх, разжимает кулаки, выдыхает, вновь чувствуя болезненную тяжесть за ребрами, казалось, отступившую на хмельной волне зелья правды. Дискомфорт отдается в руку, Антонин прижимает обе ладони к столешнице, чтобы спрятать дрожь, первый признак старости и слабости, что всегда были для него синонимами.
- Эти раны на теле Организации уже не залечить, мой Лорд, - сыворотка все еще действует, и потому-то Антонин отвечает на эту ремарку Тома честно, хотя знает, как должен был бы ответить - или промолчать, если уж время оптимизма прошло.
Он понимает, о чем говорит и думает Том: Рейналф, как и Абраксас, в могиле. Игорь тоже - и лучше бы он поторопился туда еще пятнадцать лет назад. Старая гвардия - по-настоящему старая, а не те, кто сейчас считают Ставку своей - покинула своего Повелителя, и он, Антонин, вот-вот готов последует этому примеру даже вопреки своему желанию.
- Возврата к прежнему уже не будет, - продолжает он, потому что веритасерум продолжает работать, заставляя его говорить. - Но будущее. Будущее, Том. Оно есть у тебя. У Организации.
О себе Долохов умалчивает в свете недавно обнаруженных новостей, однако это никак не умаляет его веры в их дело. Их общее дело.
- Что-то тянет из меня жизнь. Что-то, - Антонин откидывается на спинку стула, опускает веки на миг, который растягивает на добрый пяток секунд - ему дорого далась эта ночь, которая все никак не закончится. - Может, проклятие Маккиннонов - Лестрейнджи хорошо платят по своим счетам, но меня задело не меньше. Может, аукнулись ритуалы и некромантия, может - родовое поместье окончательно поизносилось. Может, последний сюрприз от Игоря. Не суть. Дело в том, что то, что должно подпитывать меня, теперь едва работает.
Он молчит какое-то время, по привычке шарит в поисках сигарет, но сигарет нет и он просто дышит, и дышит, и дышит, старательно игнорируя засевшую в грудине боль.
- Я был у ритуалистки. Хорошей, из прежних знакомств - не самоучки, как я, - он предусмотрительно воздерживается от нахального "как мы",  - но она только указала на очевидное и указала направление. Сможет ли она помочь - кто знает.
Он поднимается, хотя для этого ему приходится собрать все свои силы, и это движение лишено прежней легкости и изящества, выдающего в нем бретера и боевика.
- Прошу тебя, вернемся к этому разговору позже. Но ты должен знать. И должен рассчитывать на кого-то еще. Прошу, - Антонин смотрит в лицо Темному Лорду, но без вызова, без гнева. Он ни за что не выбрал бы сам этот путь, этот побег, и надеется, что еще успеет сделать все, что от него требуется и в чем он клялся, но умалчивать кажется ему еще большим предательством.

Отредактировано Antonin Dolohov (17 марта, 2017г. 08:04)