— Не могла же я пропустить такое веселье, — чуть хрипло откликнулась Итон, повернув, наконец, голову на звук, и, легко пожав плечами, добавила:
— К тому же я не люблю оставлять работу недоделанной. Вы должны понять.
Лорд ради своей вернулся из мёртвых. Дженис всё гадала: как ему удалось?
Впрочем, у магии были свои законы.
Впрочем, эту тайну ей из могилы было не вынести.
Итон побарабанила пальцами по колену, ещё нывшему тупой болью, оценила свои шансы успеть на тот свет, чуть покачала головой...
Видимо, не в этот раз.
— Я, признаться, вас не ждала.
Если уж даже Скримджера не удостоили визита, какой спрос мог быть с неё?
Скримджеру, пожалуй, повезло: приятного в Лорде было мало. Человеческого — тоже, и Дженис с трудом могла переносить его общество.
Не сказать, что у неё был выбор.
Плечи и шею начинало ломить от напряжения. Итон перебросила голову от одного плеча к другому, повела лопатками. Выдохнула, отвела, наконец, взгляд. Поинтересовалась, придирчиво рассматривая содранные о камни ногти:
— Слишком много чести, вы не находите?

Отредактировано Janis Eaton (26 ноября, 2016г. 17:58)

Прошлым годом Скримджер побывал в руках Пожирателей, и общество забыло об этом уже в декабре. Итон знала точно: она исчезнет из статей даже раньше, — а потому, небрежно поведя плечом, обозначила срок:
— До следующего громкого дела. Люди не держат в памяти чужих мертвецов.
И Дженис от людей уже тошнило. От Волдеморта — тоже, и что-то странное, склизкое держало Дженис под горло в его присутствии; что-то, от чего до костей пробирало холодом.
Рыжий говорил, что возродившийся Тёмный Лорд был похож на чудовище. Дженис никогда не думала, что настолько, а при ближайшем рассмотрении у него оказались красными глаза. Дженис не смогла отвести от них взгляда — так и смотрела, пока узловатая рука не легла на плечо, а её прошлое не стало между ними.
Дженис восемь лет. Её второй раз за два месяца выдёргивают из поместья Коулманов, а она предпочла бы вернуться к Микки. С Микки весело, и он знает кучу разных игр, а Джеймс лежит в гробу и потому скучный. Он и живой-то был скучный, точно как Джон. Джеймса кладут к нему в могилу, и это единственное, что кажется Дженис правильным в это утро.
У отца красные глаза. Дженис улыбается ему, и, пусть не сразу, он улыбается ей в ответ.
Нет, не то. Хотя, бесспорно, интересно.
Похороны Джона сохранились в памяти смутно. Они обрастают деталями на ходу, как обрастает мясом скелет — на плече проявляется холодная как лёд ладонь матери, рядом отец берёт на руки Джеймса. Дед стоит мрачный, и краем уха Дженис ловит брошенное им:
— У Мейеров дурная кровь.
Дженис сама — Мейер, первая в этом поколении.
Дженис уже не помнит, что это значит.
Итон выныривает ненадолго из прошлого, собирает пошедшую носом кровь. Проваливается обратно. Ищет, по одному перебирает воспоминания в поисках чего-нибудь интересного.
Ей в первый раз показывают близнецов. Они довольно уродливы, и от их крика начинает болеть голова, но это всё ещё не то. Дженис задерживается здесь только на минутку, чтобы подслушать домовика:
— Лорд Мейер, сэр Гамильтон прибыл.
Сэр Гамильтон — это её дед. Уже через двенадцать лет он лишит её наследства.
Дженис открывает в памяти последний кусок.
Ей почти пять — в этом возрасте умрут её братья, — и её третьи сутки держит лихорадка. Мать лежит в постели рядом — Дженис, проснувшись, видит её измождённое, но всё ещё прекрасное своей равнодушной красотой лицо. Годы спустя Дженис станет похожа на неё как две капли воды, но пока ей нужно пережить эту ночь.
Отец что-то поёт. Дженис, охваченная жаром, ловит отдельные слова. Она ещё плохо разбирает немецкую речь, и у неё нет сил повернуть голову, чтобы взглянуть на него.
Она засыпает снова.
Засыпает — и выныривает окончательно. Смотрит Волдеморту в глаза, а затем медленно, с чувством тянет губы в ухмылке.
— Леди Мейер к вашим услугам.

Отредактировано Janis Eaton (4 декабря, 2016г. 17:49)

Так её, пожалуй, ещё никто не называл — может, потому, что иначе, чем грязнокровкой, представить себе не могли. Коротко хохотнув, Итон пожала плечами, подмигнула Лорду заплывшим глазом и честно призналась:
— Плевать я хотела на вашу кровь.
Том был полукровкой — и она любила его больше жизни.
Она умерла вместе с ним — семнадцать лет назад, — но началось всё задолго до Тома. Всё началось с серого форда, толкнувшего Дженис капотом под рёбра. С истошного крика "Скорую!", вкуса собственной крови, капельницы, впившейся в вену единственным зубом, с противного писка серых коробок и зелёной маски на уставшем лице.
Всё началось именно тогда, и затем уже катилось по накатанной: маггловские друзья, маггловские привычки, маггловские войны.
Джон — его забрали во Вьетнам, и в память об этом Дженис не стала заканчивать пацифик.
Билли — янки, которых её дед ненавидел даже сильнее, чем грязнокровок.
— Серьёзно, Дженни. Поехали домой.
— Два месяца, Билли.
Билли, за которого она когда-то обещала выйти замуж, который приехал сейчас, чтобы забрать её, и она опять оставила его, и опять ради Тома.
Том.
Том.
Дженис с трудом вытаскивает из памяти его лицо, так глубоко она его похоронила.
У Тома удивительная улыбка и красивые руки; их пальцы встречаются поверх косяка, и, затянувшись, Дженис улыбается ему тоже.
Это всё очень забавно, признаёт она — но это всё не то.
Нужное — где-то, вертится вокруг слившихся в один образов Тома.
Дженис вспоминает сразу.
— Хватит!
Дженис не может не кричать, так от сопротивления болит голова.
Дженис стискивает зубы, на челюстях играют желваки, и недолго Дженис видит перед собой змееподобное лицо.
После — сдаётся.
Это не то, что ей защищали ментальщики — это слишком личное, слишком для двоих.
— Rock-a-bye, baby, — улыбается Дженис, снимая с себя тяжесть Скримджера, и берётся за нож.
Это — Luminis Motum, перемещение света, и Дженис в нём донор.
Волей Волдеморта Дженис поднимает со дна памяти то, что давно уже присыпано песком. Дженис поднимает свой путь по этому ритуалу: тонкие ручьи света и силы, текущие с её запястий вместо крови.
Она вырубилась тогда, так и не залатав себя толком, и долгие, очень долгие годы даже не подозревала о совершенной ошибке.
— Привет, Скримджер.
Это, впрочем, всё позади.
— Кстати, Дженис, хочешь к нам в аврорат?
Это всё позади, так далеко, как её талант колдомедика.
— Я и сама бы попросилась.
Дженис до сих пор помнит — она пошла в аврорат не за Томом, просто хотела закончить войну.
Уже позже она узнала — война никогда не заканчивается.
— Хватит.
Ей не выдержать больше.
Дженис смотрит на Лорда такими же красными глазами.
— Хватит.

Отредактировано Janis Eaton (15 декабря, 2016г. 12:21)

У вины есть свой вкус, и от него Дженис уже тошнит. Дженис знает, что виновата в смерти Тома, она живёт так почти двадцать лет, каждый день просыпаясь и засыпая с этим знанием, и ей уже давно во всём чудится привкус пепла. Дженис не любит, когда ей об этом напоминают, и потому морщится — пренебрежительно, с оттенком собственного превосходства, — поводит плечом под ледяной рукой:
— Хватит.
Том умер из-за неё. Так же, как умерли Прюэтты.
Она говорила, что любит его, и убила своими же руками.
Она врала Прюэттам, что они ей как братья, и сдала их Пиритсу.
Антонин уже забрал тех, кто был ей дорог, и позже заберёт Скримджера. Он никого ей не оставляет.
Вина написана у Дженис на лице. От неё разит виной, разит кровью и потом.
— У вас что, нет способа скоротать вечер приятнее? Так я знаю один неплохой бордель.
Это её любимый трюк, и Руквуд раскусит её первым. Руквуд подтвердит ей, что Пожиратели согласились на обмен — Лорд согласился. Руквуд предложит ей жить за того, кто на неё обменялся — жить не ради, но за Скримджера. Это будет позже, четыре бесконечных дня спустя, а пока Дженис молчит, не решаясь ни назвать их с Руфусом любовниками, ни отторгнуть их связь.
Она старается вспоминать незначащее: обмен приветствиями в коридорах Министерства, летучки в аврорате, редкие общие тренировки. Она очень старается, но это всё отбрасывается как отбрасываются пустые жемчужницы. Она сдаётся не сразу: только когда от боли становится податлива точно тёплый воск — и даже в министерских кабинетах для Лорда находится что-то интересное.
— Меня не волнует, чем ты тогда руководствовался, братец. Я не отзову людей. Теперь твоя безопасность — одна из моих главных задач, и твоё мнение на этот счёт меня мало ебёт.
— А должно бы ебать. Я, дьявол тебя задери, министр магии!
Это тянет за собой всё остальное — чем-то похоже на рассыпанную мозаику, где первые два куска, наконец, совпали пазами.
— Это было двадцать лет назад, — усмехается Дженис поверх коробки с остывшей лапшой и очень осторожно убирает руку из-под чужой ладони. — Но ты ещё можешь поплакать, девочка моя.
Скримджер говорит, что разучился плакать. Это нормально — она разучилась тоже.
— Тогда дай мне спокойно пожрать.
Это — вечер, в который она согласилась стать главой аврората.
Дженис зажимает ладонью бок — тот вновь начинает кровоточить. Дженис смотрит в чужие глаза, и пелена воспоминаний падает тем вернее, чем ближе она сама к потере сознания.
Она успевает захватить ещё кусок. Последний. То, что было нужно.
Она сидит на полу, прижавшись затылком к стене, смотрит на Скримджера. Их левые запястья выпачканы в крови, и кубок на столе ещё слабо дымится.
— Меня не волнует кровь Мейеров, — говорит ей Скримджер, и он говорит правду.
Его никогда не волновало её прошлое. Будущее, до недавнего времени, тоже.
Дженис обмякает, так и не успев сказать ему: не надо.
Она связала его с собой зря.

Отредактировано Janis Eaton (8 января, 2017г. 03:01)

Сопротивляться Итон и не думает — приказ есть приказ, а на войне принято слушать своего командира. Итон пьёт, поверх склянки глядя Волдеморту в глаза, и в её взгляде нет ничего, кроме готовности следовать его слову и облегчения. Сейчас, когда её разум пуст и нет необходимости принимать решения, она чувствует себя почти на своём месте — чувствует себя солдатом, который верит своему командиру настолько, что не сомневается ни в едином его слове.
Это проходит, едва Волдеморт отнимает склянку от её губ и снимает Империо: Итон дёргает подбородком, задевая ледяные, гладкие как чешуя пальцы, ловит отдачу, а затем широко раскрывает стремительно наполняющиеся слезами глаза. Она узнаёт лишний в заживляющем бальзаме компонент уже по тому, как хочется разрыдаться, шмыгает носом, кусает давно уже запёкшиеся в крови губы. Молчать она не может, а потому поднимает горящие ненавистью глаза, отвечает на всё по порядку:
— Мы познакомились в конце августа, он помогал мне с приготовлением противоядия.
Комната в "Кабаньей голове" сменяется другой картиной — обессиленным от кровопотери подростком, которого связывает с матерью тонкая, наполненная красным трубка. У Дженис руки в крови, и она нервничает, прикуривает от одной сигарету другую, смотрит то на Снейпа, то на тонкую сеть диагностических чар, окутавших ребёнка. Ждёт, когда прорежется зеленью её магия.
Итон ещё может не называть имён. Она увиливает, избегая деталей.
— Когда мой личный зельевар умер, я наняла Снейпа. В частном порядке.
Никаких оптовых заказов для аврората — только набор сильнодействующих зелий для неё лично. Ничего, что могло бы заинтересовать Волдеморта.
Связь между "бывшим" Пожирателем и поступившей аврорату информацией о нападении становится вдруг очевидна. Итон прикрывает глаза, прячет взгляд, ищет выход.
Итон не видит выхода.
У неё нет времени думать, и она говорит дальше — слова сыпятся сами как бусы с оборванной нити.
— О нападении нам сообщил знакомый и мне, и Министру человек, — максимально уклончиво отвечает Дженис, но в памяти всплывает лицо Минервы МакГонагалл, и с этим Итон ничего не может поделать. — Откуда у него информация — я не знаю.
Губы Минервы едва заметно шевелятся, и она говорит, что в данный момент не может заявить в Аврорат официально. Дженис, развалившись в кресле рядом с Дереком, едва заметно стискивает челюсти и невольно повторяет тот же жест в реальности. Трясёт головой, старается переключиться — она знает, что будет дальше.
Она не может переключиться.
Она не может, и Минерва говорит об Ордене Феникса. Только потом воспоминание снимается с крючка, и Итон всхлипывает снова, смаргивает слёзы с ресниц, и выдыхает, медленно, тяжело.
Ей стоило бы умереть ещё в восьмидесятых — и точно не стоило возвращаться.

Её история должна была закончиться в восьмидесятых, вместе с историей Антонина и Рудольфуса — в тот день, когда они оба оказались в Азкабане. Итон иногда думала, что история и в самом деле закончилась тогда, а всё, что случилось потом — не более, чем нудное послесловие. Дженис не удивилась бы, вытяни она сейчас руку и наткнись на обложку своей книги.
Реальность была другой. Реальность мало походила на историю, даже на вышедшую малым тиражом, и в реальности был Тёмный Лорд. Итон видела его плохо — сквозь застившую глаза пелену слёз, — и слышала как из-под воды из-за зашумевшей крови, но, едва её измученный разум распознал вопрос, сыворотка сама вытолкнула ответ:
— Шумовая граната. Это идея Рэда — мне представили его как Рэда.
Итон хорошо помнит его лицо — и улыбку, от которой ему не избавиться, даже рыдая. Итон помнит заброшенный склад и Бэйли, чью пулю потом так вовремя поймал Тафт.
Итон очень старается не вспоминать сухие губы, коснувшиеся её руки, и его настоящее имя.
Сыворотка скрадывает эмоции, но, как и алкоголь, организм Итон перерабатывает её по-своему. В Итон осталось ещё немного, потому она поднимает взгляд и улыбается:
— Понравилось?

— У меня такого много, — бессильно дразнится Дженис. — Одолжить?
Голова раскалывается как после недельной пьянки, а по глазам точно плеснули кипятком. Итон плохо реагирует на сыворотку — та делает её слезливой, эмоционально лабильной. Уязвимой.
Итон кусает губы и проклинает себя за то, что знает хоть что-то.
— Он представился мне как Редвальд Лестрейд, — выбирает она самое нейтральное. Премьер-министр и глава МИ-5 работают скорее с самой Итон и Скримджером, чем на Министерство. — Сквиб. Полицейский. Он свёл меня со снайпером. Я задействовала их обоих на пресс-конференции и в Хогвартсе. Успел ли он набрать других — не знаю.
Едва договорив, Итон начинает рефрен, но не успевает закончить. Она сдаёт всё, что знала: все схемы защиты населения, все программы тренировок, всю политику внутренней безопасности. Под конец Итон рассказывает то, чего в аврорате не знали: свои планы по интеграции маггловского вооружения в магическую войну. Большие планы. Грандиозные. Она не зря выбивала из Билли кредит для аврората.
Итон говорит так долго, что от собственного голоса к горлу подступает тошнота.
Страшно хочется пить. Утешает одно: все схемы начали менять без её участия ещё вечером четвёртого числа.
— Магглы придумали тысячи способов убивать друг друга, — хрипло завершает она, и действие сыворотки сходит на нет. — Очень изобретательные ребята.
Итон боялась их долго — до смерти Тома. После его смерти она не боялась ничего.
— С детства ими восхищаюсь.