1995: Voldemort rises! Can you believe in that? |
Добро пожаловать на литературную форумную ролевую игру по произведениям Джоан Роулинг «Гарри Поттер».
Название ролевого проекта: RISE Рейтинг: R Система игры: эпизодическая Время действия: 1996 год Возрождение Тёмного Лорда. |
КОЛОНКА НОВОСТЕЙ
|
Очередность постов в сюжетных эпизодах |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » 1995: Voldemort rises! Can you believe in that? » Альтернативные истории » Abyssus abyssum invocat
1998 год, Англия.
Альтернативная реальность, где Темный Лорд добивается победы.
Все чистокровные семьи в родстве между собой. Иногда это родство даже слишком близкое - а скелеты из тех, которые стоит хранить в самых темных шкафах.
Рональд, Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи исследуют проблему отцов и детей на свой страх и риск на фоне пепелища гражданской войны, Гермиона Грейнджер оттеняет, конспектирует и контрастирует.
- Мальчишка - Уизли, - говорит Рабастан.
Он говорит это в который раз, что уже, кажется, набил оскомину, но все зря.
Рудольфус, когда вообще снисходит до того, чтобы его услышать, реагирует предсказуемо.
- Мальчишка - будущий глава рода, - рычит брат.
И так раз за разом - они с Рудольфусом будто сломанные маггловские граммпластинки, воспроизводящие одно и тоже.
Младший терпеливо смотрит в сторону, вытягивая поудобнее плохо срастающуюся правую руку - несмотря на победу Милорда, кое-где еще встречаются недовольные, и, чтобы не дать им сбиться в кучу и организовать полноценное Сопротивление, Лестрейнджи прерывают заслуженное почивание на лаврах.
Рабастан делает это без особого энтузиазма - он погряз в реформе отдела международного магического сотрудничества, исполняет временно обязанности его главы, готовит представление обновленной магической Британии на международной арене, и ему совершенно некстати перспектива носиться по городам и весям в поисках тех самых недовольных.
Не говоря уж о том, что некоторые из них отлично обращаются с палочками и последняя засада увенчалась некоторым успехом: будь Рабастан Лестрейндж и в самом деле архивной крысой, пропущенным Ступефаем он бы не отделался. А так - перелом небольшая цена за поимку Теда Тонкса и Ремуса Люпина.
Они не возглавляют список нежелательных лиц, но входят в первую десятку, и глава отдела Магического Правопорядка, Уолден Макнейр, доволен.
Рудольфус же, в новом Министерстве себя не нашедший, доволен по другим причинам: пойманные были подвергнуты жесткой легиллеменции, и Ставка получила координаты дома, где укрывались многие другие - в том числе семья Уизли.
Большой куш - и большая партия для отправки в Азкабан. Вот только одного из пособников режима магглолюбцев Рудольфус требует вычеркнуть из списков на пересылку, и когда Рабастан узнает причину, то некоторое время меряет брата мрачным взглядом, надеясь, что Макнейр откажет.
Макнейр не отказывает, как не отказывает и временно - до намеченных по осени выборов - исполняющий обязанности Министра Магии Долохов. После иностранки-Главы Аврората мало что способно удивить, а Антонин Павлович, разумеется, не станет выдвигать свою кандидатуру - зато сейчас без всяких экивоков демонстрирует, кому на самом деле принадлежит верховная власть в магической Британии: Темный Лорд, держась в тени, уверен, что никаких неприятных сюрпризов не ожидается.
Чуть позже, когда новый порядок будет установлен, будет набрано марионеточное правительство - пока же сторонники Лорда продолжают нести свою службу так, как клялись десятки лет назад.
- Она не стала бы мне лгать, - приводит свой решающий аргумент Рудольфус. Рабастан не впечатлен. Он смотрит на старшего брата мрачно и скептически: в том, что Молли Уизли стала бы лгать, чтобы спасти своих детей, он практически уверен.
Рудольфус не носит траур - похороны Беллатрисы прошли практически незамеченными в суматохе построения нового мира, за который гибли маги на протяжении последних тридцати лет - но Рабастан считает, что сумасшедшая уверенность его брата в том, что он является отцом Рональда Уизли, всего лишь попытка заместить, пережить потерю Беллатрисы.
- Он не твой сын, - повторяет Младший.
Рудольфус вскидывается, скалится.
- Она не смогла бы мне солгать.
Рабастан молчит - долго, вдумчиво. Если Рональд Уизли в самом деле сын Рудольфуса, это решило бы множество проблем - например, не прервалась бы старшая ветвь рода. А также это существенно развязало бы руки самому Рабастану, которого ничуть не прельщала ответственность за продолжение рода, как и статус главы.
- Есть несложные ритуалы, - наконец говорит он, соглашаясь - пусть и временно, пусть и с проверкой - принять эту дикую мысль, засевшую в голове его брата боггартом в комоде. - Мы сможем выяснить это.
- Выясни, - распоряжается Рудольфус, не выказывающий ни малейшего душевного трепета по поводу своего предполагаемого отцовства. - И притащи его сюда.
Рабастан против воли оглядывает это "здесь" - даже сотня домовых эльфов восстанавливает Лестрейндж-Холл совсем не так быстро, как хотелось бы, и Рудольфус ожидаемо пьет и срывается на окружающих. Может быть, мальчишка - сын он ему или нет - отвлечет главу рода. Сам же Рабастан на эту честь не претендует - в свое время Беллатриса исполняла эти утомительные обязанности, и теперь Младшему вовсе не в радость быть объектом пристального внимания брата.
- Я передам Уолдену твои пожелания, - дипломатично замечает он, - но для ритуала - любого, которым мы решим воспользоваться - потребуется твое присутствие. Трезвое.
Рудольфус демонстративно допивает коньяк и швыряет стакан в домовика, пробирающегося вдоль стены. Осколки царапают новые панели красного дерева, эльф верещит.
Рабастан предпочитает покинуть брата, оставляя его в этом настроении.
В камере хотя и чисто, но воняет - это вонь отчаяния, и младший Лестрейндж знаком с ней очень хорошо. Настолько хорошо, что предпочел бы оказаться на другом конце Англии.
Он кивает сопровождающим его оборотням - пока Министерство охраняют именно они - и те остаются за дверью, обеспечивая подобие уединения.
- Здравствуйте, Рональд, - мальчишка рыжий - это первое, что бросается Рабастану в глаза.
Рыжий - и не похожий на Рудольфуса.
- Что вам известно о ритуалах, обнаруживающих родство между волшебниками? Вы хоть раз пользовались таким или ему подобным? - Лестрейндж стоит очень ровно, глядя на пленника, заложив руки за спину. Ищет черты своего брата в этом отпрыске предателей крови.
Рон сразу понял, что это ошибка. Не следовало ему возвращаться.
После последней крупной стычки он, Гарри, Гермиона и Невилл успели скрыться и около месяца прятались по лесам вчетвером, потом разделились. С тех пор Рон привык воровать старые газеты – искал некрологи со знакомыми именами. Гермиону объявляли убитой дважды. О скорой поимке Нежелательного лица №1 писали гораздо чаще, пока однажды вдруг не перестали. Рон боялся, что это значит только одно – Гарри Поттер действительно пойман и, скорее всего, уже мертв. О Невилле вестей не было.
Рыжий бродил по стране, учась преодолевать большие расстояния пешком и теряться в толпах магглов. Иногда удавалось переночевать в доме волшебников: потеряв Избранного, они готовы были возлагать надежды даже на его нескладного приятеля. «Что нам делать?» - спрашивали они, а Рон, которому было всего семнадцать, устало смотрел в бледные лица и не знал, что должен сказать.
Однажды его нашел Люпин и передал письмо от матери. Молли хотела, чтобы Рон вернулся. Место младшего сына – рядом с семьей, писала она. Опасная сентиментальность: он расстался с друзьями как раз потому, что поймать одного сложнее, чем толпу, не умеющую вовремя бросить товарища и спасаться самим. Рон сразу понял, что это ошибка. Но однажды все же постучал условным стуком в дверь убежища, скрывающего то, что осталось от семьи Уизли.
Билла и Флер, убитых в самом начале, они хотя бы успели пристойно похоронить. Тела отца, погибшего четырьмя месяцами позже, так и не нашли. По крайней мере, так говорила ему мать, постаревшая, осунувшаяся, с дрожью в непослушных пальцах, не выпускающих палочку. Сложно было поверить, что ещё недавно она на равных сражалась с Беллатрисой Лестрейндж. В доме заправляла Джинни – раздраженная, решительная, мечтавшая оттачивать боевые заклинания, а не готовить скудный обед. О судьбе Гарри и Гермионы она так ничего и не спросила.
Рон пробыл с матерью почти неделю, когда их дом окружили Пожиратели… Впрочем, теперь это были представители власти, которые носили куда более звучные имена. В любом случае, темные заклинания получались у них гораздо лучше, чем у Уизли. Рон отбивался, как мог, хотя почти сразу понял, что проиграл. Его схватили раньше, чем рыжий собрался с духом броситься под Аваду.
Рональда Уизли допрашивали дольше всех, мозги, казалось, были перемолоты в фарш. Узнали, кто давал ему приют. Вычислили, кто смертельно ранил двух работников отдела Магического Правопорядка, тела которых были найдены в Корнуолле три недели назад. Больше ничего. Рон в который раз убеждался, что незнание – благо. Особенно когда ты входишь в десятку наиболее опасных противников режима.
Когда их собрали, чтобы транспортировать в Азкабан, мать пришлось вести под руки. Лицо Молли Уизли ничего не выражало. Изменилось оно только тогда, когда Рона вдруг вырвали из колонны осужденных и объявили, что он останется в застенках Министерства. Рон помнил, что в этот момент мать вдруг улыбнулась.
Конечно, он сопротивлялся: орал, пытался вырваться, требовал вернуть его к семье. Когда его бросили в эту камеру, он тряс решетки и требовал объяснений несколько часов кряду, но парни, охраняющие блок, только неприятно скалили желтоватые зубы. Наконец Рон растянулся на жесткой койке, закрыл глаза и затих.
В его измученном мозге всплывали картины – счастливые картины, которые вскоре пойдут на корм дементорам. Шахматы с Биллом – лицо брата ещё без шрамов. Чарли притащил домой бродячего кота, и тот первым делом загнал Стрелку на шкаф. Седьмой день рождения – Джинни протягивает брату рисунок, на котором (по её словам, потому что разобрать эти каракули ему не под силу) Рон – вратарь сборной Англии. Хогвартс, Гриффиндор, Гарри и Гермиона… После первой школьной осени воспоминания забуксовали. Сейчас Рон понимал, что все пережитое потом было началом конца. Он сел и закрыл лицо руками. Больше счастливых воспоминаний не было.
Из оцепенения Рона вывел звук открывающейся двери. Фигура в чистой аккуратной мантии казалась призраком. Рыжему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы вглядеться в лицо визитера.
- И вам не хворать, мистер Лестрейндж, - эту семью он знал очень хорошо – ещё с тех пор, как от руки Беллатрисы погиб Фред, не пропускал ни одной заметки с их колдографиями. О старшем из братьев почти ничего не писали, но младший стремительно делал карьеру, и «Пророк» не раз запечатлевал его постную физиономию на важных сборищах. Рон ненавидел это умное надменное лицо. Совсем как у Перси. Перси, который однажды просто не вернулся с работы. Скоро у отдела Международного магического сотрудничества появится новый глава, а у того – новый помощник.
Но вопрос Лестрейнджа прозвучал неожиданно. Рыжий усталым жестом потер затекшую шею, давая себе время на размышление. Что это, подготовка к очередной пытке? Будет как-то задействована его семья? Или для показательной казни лучшего друга Поттера нужно формально отказать ему в чистокровности? Бред какой-то, но ведь они все – психи. Полные психи.
- Нет, - Рон опустил взгляд, изучая носки сбитых кроссовок. – Не было надобности. А что, - рыжий насмешливо сощурился, глядя в пустоту, - какие-нибудь чистокровные засранцы хотят меня усыновить? Уж лучше сразу в Азкабан. Вы же туда отправили мою семью?
По крайней мере, все еще в своем уме, думает Рабастан.
Он - конечно же - полон сомнений относительно идеи-фикс, охватившей Рудольфуса, но неосознанно ищет в стоящем перед ним семнадцатилетнем мальчишке проблески безумия.
Ищет, пожалуй, слишком тщательно, долго вглядываясь в опустившего голову Рональда.
Короткого взгляда вниз достаточно, чтобы Лестрейндж хмыкнул: Рональд не найдет ответов, разглядывая обувь или каменный пол камеры. Об этом Рабастан мог бы сообщить ему в качестве бесплатного совета, но он молчит.
Молчит до тех пор, пока камеру не наполняют звуки снаружи: шарканье ног бродящих по коридору оборотней, хриплый чей-то кашель, лязг зачарованных дверей в конце коридора. Здесь жизнь еще била ключом, здесь пленник еще не был досрочно вычеркнут из списка живых - Азкабан такой роскоши не дарил. И Рональд Уизли напрасно просил особой милости - в Азкабане понятие семьи совсем скоро истончилось бы до невнятных фигур на периферии сознания, потеряло бы первоначальный смысл.
- Вам семнадцать, Рональд. По законам магического общества вы достигли возраста совершеннолетия. Усыновить вас уже невозможно, - предпочитавший придерживаться фактов, Лестрейндж и сейчас остался на берегу, где чувствовал себя наиболее уверенно. - Что же до тех, кого вы зовете своей семьей, то ваша мать и прочие были приговорены заочно в феврале этого года к пожизненному заключению за деятельность против Магической Британии. Об этом писали газеты, вы должны были ожидать подобного исхода.
Он замолкает, потому что эта спокойная беседа вот-вот грозит перейти в нечто большее - в откровения, в объяснения, в отрицания. Рабастан не желает присутствовать при том, как Рональд Уизли узнает, что носит чужую фамилию - и хотя понимает, что ему вряд ли удастся этого избежать, паузу пока тянуть в состоянии.
- В любом случае, решать в данный момент не вам.
Он вытаскивает из внутреннего кармана мантии свиток, аккуратно перевязанный тонким шнуром поверх различных печатей - помимо автографа Министра, на пергаменте летящая подпись Макнейра: с такими документами Лестрейндж мог бы вывести отсюда добрую половину узников, но интересует его только один.
Оказавшийся моментально оборотень постарше долго разглядывает пергамент. Его ноздри трепещут, и Рабастан задается вопросом, а не пытается ли охранник выяснить подлинность бумаг с помощью обоняния, однако документы подлинные - и Лестрейндж скучающе возвращается к изучению мальчишки, пытаясь решить для себя вопрос, является ли дерзость Рональда наследственной чертой, или обусловлена постигшими его разочарованиями.
- Нам предстоит небольшая прогулка, Рональд, - тем же скучным тоном ставит мальчишку в известность Лестрейндж, когда оборотень, закончивший с разглядыванием приказа, сворачивает пергамент и с преувеличенной заботой прячет его у себя на груди. - Сохраняйте спокойствие. От вашего поведения зависит, не побеспокоят ли вашу сестру в ее заключении. Она, если я не ошибаюсь, считалась невестой мистера Поттера? Это может дать пищу фантазии многих из тех, кого вы не хотели бы видеть с ней рядом.
Для него это всем речам речь, и, не дожидаясь реакции Рональда Уизли, Лестрейндж жестом приглашает пленника выйти в коридор: камеры окружены слишком сильной магией, чтобы рисковать порт-ключом при совместном перемещении, а Рабастан не слишком торопится.
Из соседних камер на них таращатся волшебники, которые представляют какую-либо ценность для победителей: часть из них владеет кое-какой информацией и ждет продолжения пыток, часть - упорствует в своих заблуждениях в отношении добровольности пожертвований в казну Министерства. Уничтожение следов власти магглолюбцев требует немалого количества золота, и угроза Азкабана многих примиряет с необходимостью расстаться с содержимым семейных сейфов.
- Не забывайте о сестре. Если будете сохранять спокойствие, то, возможно, через пару часов окажетесь в Азкабане, рядом с ней и матерью.
Лестрейндж намеренно не вдается в подробности - пусть мальчишка думает, что речь об очередном допросе, пусть и не в камере - и вытаскивает волшебную палочку, сопровождая Уизли по коридору.
Когда до массивных дверей, ведущих из подвалов Министерства, остается пара шагов, он скользит в воротник мантии, извлекает на свет фамильный перстень на серебряной цепочке и сжимает в кулаке. Порт-ключ, который больше не держится на искалеченном мизинце, нагревается, реагируя на настроение хозяина, и Лестрейндж, одним широким шагом оказываясь рядом с Уизли, вцепляется ему в плечо здоровой рукой.
Перемещение порт-ключом переносит их обоих на территорию поместья. Влажная почва чуть пружинит под ногами - Лестрейндж выбрал для перемещения именно это место, узкий перешеек между озером в обрамлении густого кустарника и фамильным склепом. Погодные чары, наложенные еще до рождения отца Рабастана, по-прежнему держатся, чувствуя, что род не уничтожен, и родовая магия сберегает этот купол, обеспечивающий над территорией Лестрейндж-Холла и окрестных земель вечную осень.
Темная гладь озера отражает низкое серое небо, и Лестрейндж несильно подталкивает Рональда в сторону склепа, проглядывающего между стволов деервьев. Серый камень, давно источеный непогодой и аврорскими заклинаниями, служит отличным ориентиром, и Рабастан даже не сразу замечает Рудольфуса, стоящего неподвижно в нескольких шагах от входа в склеп.
Под сапогами хлюпает влажная грязь - дождь не то шел, не то собирается, а от аккуратных дорожек остались только воспоминания - эльфы пока слишком заняты внутренним убранством Холла, чтобы привести в порядок парк - и Рабастан про себя повторяет, все ли он подготовил для предстоящего несложного ритуала.
- Если вы солгали насчет ритуала, Рональд, вы не только потратите наше время, но и сильно нас разозлите, - выговаривает он в спину мальчишки тем же невыразительным тоном, преимущественно уверенный, что Рональд правильно поймет посыл: разозлит он в основном Рудольфуса.
Диагноз ясен – тотальное отсутствие чувства юмора. С этим у Пожирателей вообще серьезные проблемы: может, из-за Азкабана, может, остряки у Волдеморта просто долго не живут. Хотя и у Рона поубавилось желания шутить. Странно, даже когда они сбежали после похорон Билла и Флер, там, у костра, на котором булькал котелок на четверых, рыжий ещё мог отпустить какой-нибудь дурацкий прикол. Невилл прыскал в кулак, Гарри вымученно улыбался, Гермиона хмурилась… Да толку вспоминать: наверное, никого из них уже нет в живых. И ему тоже недолго осталось.
Но после слов о семье не удержался, бросил сквозь зубы:
- Плохи дела в Магической Британии, если ей вредит деятельность вчерашних школьников и вдовы-домохозяйки.
Хотя о чем тут говорить: и он, и Лестрейндж оба понимают, в чем на самом деле дело. Поэтому Рон не ждет ответа на свой выпад и без интереса разглядывает оборотную сторону пергамента, который чиновник сует под нос начальнику охраны. Старый пес не в восторге, и Уизли даже почти интересно, что с ним будет, если ни дементорам, ни оборотням он, видно, не достанется.
Лестрейндж-Постная-Рожа не дает ответов, лишь призывает к спокойствию. Рон почти горд собой: а младший Уизли ничего, отличился, если даже в гнилом чреве сдавшегося Министерства, отобрав у него палочку и надежду, «победители» боятся его буйства. А потом сами же провоцируют, некстати приплетая сюда Джинни. Кулаки Рона сжимаются, он делает шаг вперед – и охранники все аж подбираются, готовясь защищать чиновничью шкуру.
- Ей было шестнадцать, когда она пару раз прошла под ручку с Поттером. Шестнадцать! Маловато для невесты.
Они убили троих его братьев и отца. Они заперли в Азкабане его мать. Но продолжают шантажировать именно судьбой младшей сестры. Как на втором курсе началось, так и не заканчивается. Надо было все-таки набить Гарри морду, когда он впервые полез к Джин с поцелуями.
Но своей цели Лестрейндж достиг - из камеры Рон выходит присмиревшим, снова опустив взгляд под ноги, чтобы не видеть лиц других заключенных. В них наверняка одна только ненависть: надежды на Поттера не оправдались, и тот, кто стоял с Избранным плечом к плечу, заслужил любую кару, какую бы ни придумал ему Лестрейндж-младший.
Когда на плечо Рона тяжело ложится рука конвоира, он непроизвольно вздрагивает, и вдруг желудок рывком скачет к горлу - и серые стены министерских подвалов исчезают...
Рон с жадностью втягивает свежий воздух, пытаясь избавиться от прогорклого запаха отчаяния, которым была пропитана камера. Какое унылое место, великий Мерлин: это же надо было, имея деньги на специалиста по погодным чарам, выбрать в качестве постоянного декора этакую серость. Или это они специально для Рона расстарались, чтобы тому умиралось торжественнее? Ой вряд ли.
Между деревьев проглядывает какое-то строение, но только подойдя ближе Уизли понимает, что это склеп. Почему-то хочется расхохотаться: большей банальщины не придумать – пытать и убивать на кладбище! Такое их поехавший лорд практиковал ещё в 95-м! А потом Рон различает фигуру у входа и сбивается с мерного арестантского шага. Рудольфус Лестрейндж не работает в Министерстве, а значит, не занимается пленниками. Тут будет личная месть. И Рону наконец становится и правда страшно.
- Что вы… - начинает он, но Лестрейндж-младший перебивает его неожиданной фразой. Дался им этот ритуал! Раньше Рон думал, что это какая-то не вполне очевидная угроза, но теперь понимает, что за этим скрывается нечто более важное. Важное для Лестрейнджей или кого-то, кто стоит за ними. Но головоломка не складывается в бедовой голове рыжего, всегда поручавшего сложные задачки умненькой подружке, и Уизли огрызается – громко, чтобы и тот, второй, услышал:
- Нужен мне этот ритуал! Я и так знаю, кто я. Рональд Билиус Уизли, сын Артура и Молли Уизли, чистокровный маг, наследник древнего магического рода, который ваша семейка почти весь извела.
«И кто из нас только угрожает чистокровной Магической Британии, а, мистер Лестрейндж?»
...Она была в светло-голубом платье и его подол развевался вокруг округлых коленей, веснушки на которых Рудольфус разглядел даже с противоположной стороны улицы. Рыжие волосы того знакомого насыщенного оттенка странным образом гармонировали с цветом платья.
Лестрейндж остановился как вкопанный, из-за чего шестилетний Рабастан, тащившийся сзади, налетел на него и выронил рожок медово-сельдерейного мороженого, который старательно облизывал.
- Руди, - младший Лестрейндж в этом слове выразил всю гамму охвативших его чувств, но старший даже не обратил внимания на неприятности Рабастана, продолжая глазеть на девчонку в светло-голубом платье, скучающую возле витрины "Все для квиддича".
Спустя полминуты, которые Рудольфус провел, продолжая разглядывать рыжую ведьму, презревшую длинную мантию ради жаркого августовского дня, из лавки вышли два одинаковых парня, один из которых дернул девчонку за прядь рыжих волос, а второй расхохотался и приобнял ее за плечи. Девушка что-то принялась им с энтузиазмом говорить, все трое развернулись и направились к Фортескью.
Лестрейндж проводил взглядом округлые ягодицы, обрисованные голубым платьем, и перевел взгляд на младшего брата, задумчиво рассматривающего свою потерю, плавящуюся на раскаленном асфальте Косого переулка.
- Ну и чего ты встал? Пойдем уже, - семнадцатилетний Рудольфус и не собирался брать вину за их задержку на себя. Рабастан, привычный к подобному, фыркнул и надменно вздернул нос.
Братья перешли на другую сторону улицы и вошли в приятную прохладу квиддичного магазинчика.
Молли Пруэтт - он узнал ее только благодаря близнецам Фабиану и Гидеону, которые выпустились из Хогвартса в прошлом году - все еще не шла у него из головы. В школе она выглядела по-другому, в мантии гриффиндора, с завязанными волосами, пухленькая и невозможно непривлекательная. Сейчас же Рудольфус понял, что насчет последнего пункта очень сильно ошибался.
Он вспоминал ее голубое платье в Азкабане. Не так чтобы часто, не так, чтобы регулярно - иногда, может, раз десять за все годы, проведенные там. Ее платье, ее сливочно-белые бедра, ее тяжелые груди. Ее опрятную, но дешевую мантию того же голубого оттенка, в которой увидел ее в Министерстве в восьмидесятом - она пришла к своему мужу, прошла мимо Лестрейнджа в коридоре, сделав вид, что не узнала его.
Тем же вечером он выследил ее у Гринготтса, откуда она вышла подавленной и задумчивой. Тем же вечером он трахнул ее в каком-то дрянном мотеле в Дувре, чей хозяин-сквиб не задавал лишних вопросов.
Тем же вечером, если верить ее словам, она забеременела.
Беллатриса не смогла дать ему наследника, все его дети, рожденные не в законном браке, умирали во младенчестве. Все, за исключением сына Молли.
Она сама потребовала встречи с ним - твердила на допросах лишь о том, что разговаривать будет только с ним. Он отправился в Министерство, больше движимый любопытством, чем прежней страстью - годы оставили от нее только пепел, и даже убийство ненавистного когда-то Артура не принесло ожидаемого восторга.
- Он твой сын. Он Лестрейндж по крови, - ее голос хриплый и срывающийся. Растрепанные волосы, сквозь которые проглядывают нити седины, теряющиеся в рыжине, обрамляют мокрое лицо, но она не замечает, что по щекам текут следы.
Рудольфус возвышается над ней, сгорбившейся на краю узкой койки, столь же мало напоминающий себя прежнего, сколь осталось от той девушки в голубом платье.
- Ты своими руками уничтожишь все. Свой род. Своего сына. Своего единственного сына.
Она цепляется за полы его мантии с удивительной силой, смотрит прямо в глаза.
- Я клянусь тебе, Рудольфус, он наш сын. Твой сын.
Лестрейндж хлестким ударом опрокидывает ее на койку, ведьма сжимается в комок на смятом тощем одеяле, закрывает руками лицо.
- Ты должна была сказать мне, - в его голосе обещание смерти.
И впервые с начала разговора Молли Уизли издает сдавленное рыдание.
- Я не сказала бы тебе никогда! - взвивается она внезапно, вскакивая на ноги, обрушивая на него град ударов кулаками, метя в лицо, в грудь, но еще одной пощечины хватает, чтобы снова отшвырнуть ее на койку.
Не говоря ни слова Рудольфус выходит из камеры.
- Пустое. Больше не передавайте мне ее просьб, - оборотень-охранник кивает.
Он медленно оборачивается на незнакомый голос, громкий, раздраженный.
Баст притащил мальчишку, как было велено, и Рудольфус смотрит в лицо того, кого считает своим сыном, как будто хочет увидеть там
- Ты взял все необходимое? - спрашивает он у брата, продолжая смотреть на Рона. - Не будем затягивать. Если его мать говорила правду, магия подтвердит.
Не дожидаясь ответа - потому что Рабастан не мог не взять все необходимое, его младший брат, такой ответственный, такой обязательный, такой чужой - Рудольфус шагает к Рону, отмечает, что мальчишка высок, куда выше матери. Хватает его за отросшие на затылке волосы и поворачивает голову на свет.
Он ищет черты Артура, но не находит: куда больше сходства с Гидеоном и Фабианом, с Молли, какой он ее помнит, если закрыть глаза на ввалившиеся щеки и мешки под глазами от усталости.
- Заткнись, - коротко велит он, отпуская Рона. - Говорить будешь, когда я тебе разрешу.
Не дожидаясь, пока брат подтвердит, что все готово, небрежно заворачивает манжету мантии, обнажая левое запястье. Край Метки темнеет на коже, цепляя взгляд.
- Нож.
Мальчишка огрызается. Реакция, в сущности, Рабастану знакомая: бей или беги. И раз бежать Рон не может, ему остается только бить.
Вот это и в самом деле похоже на Рудольфуса - но в той же степени, как похоже и на любого загнанного в угол, а потому Лестрейндж поспешных выводов не делает.
Он кивает на вопрос Рудольфуса больше для проформы, гася желание спросить, почему бы старшему самому не озаботиться всем необходимым - желание, спровоцированное больше посещением камер предварительного содержания, тухлым запахом отчаяния, от которого у него теперь головная боль.
Видя их рядом - Рудольфуса и Рональда Уизли - Рабастан хмурится: его брат окончательно спятил. Молли Уизли образец добропорядочности и хранительницы семейного очага, с тем же успехом Рудольфус мог настаивать, что в прошлом заделал ребенка Минерве МакГонагалл - это нелепо и отдает безумием.
И, к сожалению, богатый опыт Лестрейнджа-младшего подсказывает ему, что именно поэтому Рудольфус может быть прав.
В любом случае, он не успокоится, пока не узнает наверняка, а навязчивые состояния Рудольфуса ничего хорошего не обещают и его младшему брату.
- Успокойся, - ровно обращается он к Рудольфусу, подходя ближе и разворачивая сверток с приготовленным ножом. Мальчишка и так на взводе - вон как отреагировал на упоминание сестры, кто знает, не повлияет ли это на ритуал.
Он хочет спросить, пил ли Рудольфус сегодня, но по налитым кровью глазам, по болезненной гримасе, проступающей на лице брата при каждом движении, понимает - нет.
И это тоже признак, что Рудольфус верит словам Молли Уизли - чтобы остаться трезвым целый день, у него должен был быть мощный стимул, думает Рабастан, не в состоянии вспомнить, видел ли брата трезвым хоть раз за последнюю неделю. Победа тяжело им далась - им всем - и хотя есть очевидные победители и очевидные проигравшие, победителем Лестрейндж себя пока не ощущает, как, подозревает, не ощущает и Рудольфус.
- Я сам все сделаю, - он протягивает руку, крепко сцепляет пальцы на запястье брата, морщась от этого прикосновения, примеривается и без размаха оставляет на внутренней поверхности предплечья Рудольфуса тонкий длинный порез, сразу же раскрывающийся, будто экзотический цветок. Кровь - темная, маслянистая - выступает из раны, пачкая манжеты, и Рабастан, перехватывая рукоять кинжала зубами, вытаскивает из ножен палочку. Невербальное заживляющее - и повыше его пальцев на запястье брата тонкий красный рубец - еще один шрам в его коллекцию.
- Ты помнишь, что делать? - устало интересуется у Рудольфуса, возвращая палочку на место.
Поворачивается к мальчишке:
- Руку, Рональд. Левую. Мне нужна ваша кровь - примерно пол унции. Это ваш единственный шанс уйти отсюда.
Равно как и единственный шанс остаться - но это Лестрейндж придерживает при себе, справедливо полагая, что мальчишка от таких перспектив может и попытаться утопиться.
Ритуал даже поначалу выглядит отталкивающе - а как еще может выглядеть ритуал, устанавливающий кровную связь? - и Рабастан не прочь закончить все как можно быстрее.
- Идите за Рудольфусом. Быстро, пока кровь не свернулась, - он кивает на брата, уже скрывающегося за полуоткрытой плитой входа в склеп, и демонстративно перебирает пальцами по палочке. Он не уверен, что Рональд заинтересовался до такой степени, чтобы самому отправиться за Рудольфусом, а потому периодически прибегает к понуканию. - Я иду следом за вами. Помните об этом.
Так он и делает - такой процессией они минуют узкие наклонные коридоры склепа, ведущие под землю, где на плитах, закрывающих ниши, можно различить даты и имена первых Л'Эстранжей, прибывших в Англию с Вильгельмом Завоевателем
и избравших эту землю, идут достаточно долго, и Рабастан чувствует, как родовая магия домашним питомцем ластится к нему, мягко касаясь затылка, перебирая волосы на висках материнским дыханием. Интересно, может ли чувствовать хотя бы часть этого тот, кто не принят в род, думает он, глядя на спину мальчишки. А если чувствует, то понимает ли, что это значит.
Рудольфус уже вымазал камень над изголовьем ниши, которую займет после смерти, и стоит довольный - хотя чтобы уловить его довольство, нужно быть как минимум Рабастаном и прожить с ним в одном доме - помещении - много-много лет.
- Давайте, Рональд, приложите правую ладонь к порезу, а потом оставьте отпечаток рядом с отпечатком, оставленным Рудольфусом, - распоряжается Рабастан, чувствуя себя распорядителем мероприятия, а затем прикасается волшебной палочкой к имени Рудольфуса, выгравированном в камне.
Ему хочется поторопить мальчишку - он будто в родовых ритуалах никогда не принимал участие - но Лестрейндж сдерживается: они же уже выяснили, что не принимал. До семнадцати лет дожил, а вот так вот. То ли дело он, Рабастан, в семнадцать...
При мысли о том, что к семнадцати было у него за плечами, младший Лестрейндж теряет охватившее его в семейном склепе благодушие, и уже куда мрачнее выговаривает сложную длинную формулу чар - выговаривает на одном дыхании, четко артикулируя, старательно расставляя ударения в архаической фразе на латыни.
Первым начинает светиться отпечаток руки Рудольфуса - от него занимается имя, и в полутьме подвала это тусклое зеленоватое свечение напоминает изумрудную вспышку первого непростительного. Рабастан ждет, напряженно вглядываясь в кровавый отпечаток ладони Рональда, секунды проходят томительно, ничего не происходит, но когда Рабастан уже готов равнодушно пожать плечами и сообщить мальчишке, что тот совсем скоро увидит семью, имя его брата вспыхивает на камне намного ярче, заставляя отвернуться, а когда он поворачивается, щурясь, отпечаток ладони Рональда светится также ярко, как и более крупный отпечаток рядом.
Братья переглядываются.
- Скажи ему, - говорит Рабастан, все еще оставляя Рудольфусу возможность проигнорировать результат, но уже зная - тот был прав. Рональд принадлежит их крови, и единственное этому объяснение может быть только одно: Молли Уизли не солгала.
Взгляд Рабастана как обычно нечитаем.
Рудольфус снова смотрит на два пламенеющих зеленью отпечатка на камне, пока свечение не угасает, игнорируя слова брата, а когда в склепе воцаряется привычный полумрак, разворачивается и бьет Рабастана в лицо, перстнем рассаживая кожу на скуле.
- Заткнись, - рычит яростно, вне себя из-за того, что тот посмел усомниться в его словах ранее, забывая, что и сам до конца не верил, ждал результатов простейшего ритуала.
Не иначе, сказывается это ожидание, вымотавшее старшего Лестрейнджа, обострившее его безумие.
Ему пятьдесят, он глава почти уничтоженного рода - ему ничего не нужно было, чтобы ухватиться за этот шанс, который Молли Уизли бросила ему, будто кость голодному псу. Этого у нее было не отнять: она всегда знала, кто он на самом деле. И умела обходить острые углы - а потом сбежала с этим Уизли, сбежала прямо из его, Рудольфуса, рук. Вышла замуж и родила семерых здоровых детей - в то время, как Беллатрикс не разродилась даже одним.
Кто из поборником справедливости мог бы утверждать, что мир справедлив к Рудольфусу? Кто посмел бы утверждать, что удел Лестрейнджей - это медленная агония в чистоте крови, в захлестывающем безумии, в ожидании смерти?
Он еще раз взглядывает на камень, на темнеющие пятна крови - их крови, крови Лестрейнджей - слизывает выступившую в углах рта пену и оборачивается к мальчишке.
- Ты не Уизли.
Он задерживает взгляд на Роне, совсем иначе теперь оценивая его рост, ширину плеч, угрюмый взгляд. Даже в полумраке склепа замечает рыжие волосы, тусклые и свалявшиеся за время в камере, но вспоминает не о том, как наматывал на кулак пряди Молли, а об ее муже - Артуре. Артуре, который не имел отношения к этому мальчишке, и давно гнил в болотах Девоншира. Взгляд Рудольфуса наполнен ненавистью к мертвецу, несмотря на то, что только что выясненные обстоятельства отвечают его сокровенным чаяниям.
- Тебя признала родовая магия. Здесь вокруг она сконцентрирована наиболее плотно, и твоя кровь - ты сам видел. - Он снова смотрит на камень, как будто за то время, пока он рассматривал сына, там что-то могло измениться. - Ты не Уизли. Ты Лестрейндж. Тебя признала магия. Ты наследник по старшей крови. И ты сделаешь все, что должен.
Рон видит лицо Рудольфуса Лестрейнджа совсем близко: тяжелый, слегка расфокусированный взгляд, молнии красных кровяных прожилок на будто распухшем носу, застарелый запах алкогольных паров. Вот он, цвет британской аристократии. За ним молча пойдут съежившиеся в своих домишках маленькие запуганные маги. Дали погубить семнадцатилетнего Гарри Поттера – ради чего, ради этого? Рон чувствует, как закипает внутри злость на весь мир, смешанная со страхом: что-то звериное есть в старшем Лестрейндже. Будто оборотень под антиликантропным наоборот: снаружи человек, а внутри – чудовище.
А где-то на краю сознания бьется эхо непонятной фразы: «Если его мать говорила правду…»
Рон молчит: тут не только страх - он в некотором роде заинтригован. Ритуал в склепе, на крови – это серьезная, древняя магия. Из-за чего-то подобного воскрес Волдеморт – и кровь Гарри была важной частью того проклятого обряда. Но зачем Лестрейнджам Уизли?.. И почему именно он?
Рон не может не смотреть на виднеющуюся из-за закатанного рукава Лестрейнджа метку, пока алый ручеек крови не перетягивает его взгляд. Им пускал кровь Аврорат, Орден, теперь они балуются этим сами – и все равно живут. Здравствуют. Побеждают. Рона трясет.
Младший Лестрейндж считает необходимым проговаривать каждый свой шаг, и его холодный заученный тон выводит из себя. Это похоже на лекцию в Хогвартсе, страшный, извращенный школьный урок. Рабастан смотрит на него холодными, какими-то неживыми глазами, и Уизли оттягивает рукав старого свитера и с вызовом глядит в ответ. Холодный металл прокалывает кожу, рыжий морщится, хотя ему почти не больно: на нем уже испытывали Круциатус, он знает, что такое боль по-настоящему.
Лестрейнджи заставляют его спуститься в склеп, и Рона обступает холодная затхлая тишина, разбавляемая лишь звуком шагов. Все происходящее кажется ему нереальным, и он смотрит на ниши с полустертыми именами отстраненно. Кому охота быть похороненным тут? Ему доводилось посещать светлые сельские кладбища, где лежали тела дедов и прадедов Уизли, и поросшие травой холмики не пугали его даже в раннем детстве. А тут кругом был камень и холод. Он давил на затылок, на плечи, на спину, он оценивал, требовал и обещал забрать свое. На месте Лестрейнджей он бы разбомбил этот склад костей к чертовой матери.
Рудольфус уходит вперед, и, когда Рон снова видит в темноте его угрюмую фигуру, тот уже стоит у пустой ниши, на которой поблескивает на неверном свету кровавый отпечаток ладони. «Рудольфус Рейналф Лестрейндж», - читает Рон и снова едва сдерживает неуместный хохот: все бы враги притаскивали его к собственным могилам.
Рабастан выглядит раздраженным его медлительностью, и Уизли подчеркнуто ленивыми движениями выполняет его указания. Интерес к ритуалу пропал – Рон знает, что его ничего не связывает с этими людьми, с этим склепом, а значит, ничего и не выйдет. «Если его мать говорила правду…» - продолжает навязчиво вертеться в голове, но рыжий отмахивается – на допросах чего только не обещают, лишь бы только «дознаватель» на секунду опустил палочку.
Младший бубнит какую-то белиберду, и отпечаток ладони Рудольфуса Лестрейнджа начинает светиться, как гирлянда на елке. Его собственная кровавая пятерня остается темной, и Рон размышляет, действительно ли его отправят в Азкабан или все же убьют прямо здесь. Хотя нет – рот Уизли ползет в кривой ухмылке – здесь нельзя, здесь подыхает только аристократия. Предателя крови можно будет заавадить и в какой-нибудь канаве.
И вдруг его ослепляет сияние, и Рон поднимает локоть, пытаясь заслонить глаза. В голове бьется мысль, что противники тоже ничего не видят, а значит есть секунда – секунда, чтобы удрать, но он не может оторвать взгляд от отпечатка, излучающего яркий свет. Отпечатка собственной ладони.
- Скажи ему, - слышит Рон постный голос Рабастана. Сказать что? Рыжий сглатывает, не в силах отвести взгляд от кровавой пятерни на камне. Он думал, что этот ритуал касается только Лестрейнджей. Что он сам – просто… ингредиент. Ритуалы, обнаруживающие родство между волшебниками... «Если его мать говорила правду…»
Рудольфус накидывается на брата, бьет наотмашь, зло, яростно, и Рон отступает на шаг, который должен был стать началом отчаянной попытки к бегству, но тут старший из Лестрейнджей поворачивает к нему свое безумное лицо и произносит фразу, которая заставляет замереть на месте.
Какого драккла? Что значит – не Уизли?! Даже Империо с обороткой и Конфундусом не могут заставить человека забыть, кто он такой! Они здесь все спятили, спятили…
Рудольфус продолжает. Он говорит, говорит и говорит, а Рон смотрит на него, не понимая, не желая понимать. Он – Лестрейндж? Это невозможно. Это не…
«Если его мать говорила правду…»
Все твердят, он пошел в Прюэттов, даже в близнецах больше от Уизли, а Рон – Рон вылитый Фабиан. «Но это не значит… ничего не значит!» Ему всегда казалось, что мать не любила его так, как остальных детей. Он думал, это потому что он самый младший, самый никчемный, потому что она хотела дочь, а вместо этого родился Рон. Но он вырастет, достигнет, заслужит… А что, если мать не любила его, потому что он напоминал о её позоре… её измене?
- Нет! – рычит Рон, отступая ещё на шаг. – Нет, – перед глазами стоит улыбка матери в очереди ожидающих отправки в Азкабан. – Нет, нет… - голос Рона слабеет, и он судорожно вздыхает, проглатывая едва не сорвавшееся с губ почти отчаянное «пожалуйста!».
Отредактировано Ronald Weasley (18 декабря, 2016г. 17:32)
Взгляд мальчишки по-прежнему полон злости, непонимания, отрицания. Рудольфусу хорошо знаком этот взгляд - мать парня смотрела на него также в их последнюю встречу.
Рудольфусу наплевать и на злость, и на отрицание, и на замешательство. Магия не врет, никогда не врет, и Рудольфус, убившиий за право ощущать себя частью магии стольких, что этому рыжему бледному парню и не снилось, шагает к Рону тяжело, но неожиданно быстро.
Пацан протестует, отчаянно, яростно, но старший Лестрейндж - не тот человек, на которого производят впечатления чужие "Нет!". Молли Прюэтт хорошо это знает, пришло время заучить кое-какие истины и их сыну.
Рудольфус впивается в плечо пацана, сжимает пальцы железной хваткой, подтаскивает его ближе, рывком дергает к отпечаткам их ладоней, будто въевшимся в камень.
- Нет?! - орет он в ярости, не церемонясь, припечатывая мальчишку к каменной стене склепа, совсем рядом с собственным именем. Кулак свободной руки разбивается в паре дюймов от виска Рона, но Рудольфус не чувствует боли - только всепоглощающую ярость. Разбитые костяшки оставляют еще несколько свежих мазков на стене, родовая магия беснуется вокруг, остро реагируя на состояние главы рода, на пролитую кровь - его и наследника.
- Смотри! Смотри, твою мать! - сопротивление его только подстегивает - сопротивление должно быть уничтожено, смято, и для этого хороши любые средства. Если потребуется, Рудольфус готов размазать мальчишку по камню, заставить отплевываться собственной кровью, и эта жажда крови подкармливается фактом того, что убить Рона он не может. Не имеет права.
Семнадцать лет он клял себя за то, что поставил судьбу рода на кон и проиграл. Семнадцать лет принимал справедливые упреки, не мог убить женщину, что так и не смогла понести второй раз после потери их первенца - больше он не позволит случиться ничему подобному. Хочет того Рон или нет, из склепа он выйдет Лестрейнджем.
- Круцио! - волшебная палочка Рудольфуса упирается в грудь мальчишки, и Непростительное алой вспышкой подсвечивает древние своды склепа и лица волшебников.
Раз-Беллатриса, два-Беллатриса, три-Беллатриса... Рудольфус облизывает потрескавшиеся губы, опуская палочку, переступает через Рона, вновь прикладывает ладонь к своему отпечатку, следя, чтобы каждый палец встал на свое место.
- По праву главы рода я, Рудольфус Рейналф Лестрейндж, принимаю в род свою кровь, своего отпрыска, своего сына. Моя кровь будет жертвой, его кровь будет порукой. Старшая кровь будет продолжена, я исполнил свой долг.
Тишина, наполнившая склеп вслед за тем, как отзвучало последнее эхо произнесенной ритуальной формулы, оглушила Рудольфуса. Он уставился на собственное имя на камнях мутным взглядом, оскалился, растягивая губы в пародии на улыбку, потряс головой. Ласковое, бодрящее чувство расходилось от затылка по всему телу, снимая абстинентный синдром, уменьшая боль в поврежденной ноге, даря облегчение, которое Рудольфус принимал с восторгом и удивлением.
Смерть Беллатрисы, Азкабан, потеря столь многого отступили перед осознанием, что он исполнил свой долг, что он дал роду продолжения, что старшая кровь не будет забыта.
По венам растекалась эйфория, сравнимая разве что с действием наркотика. Рудольфус нашарил в мантии плоскую серебряную фляжку, отпил длинный глоток, наслаждаясь тем, как виски обжигает горло, перекинул фляжку брату - им было, что отметить - и направился к выходу из склепа.
- Растолкуй ему, что к чему, - бросил, не оглядываясь.
Переносица взрывается болью - ощущение, будто между ртом и лбом, где-то глубоко под кожей расцвела роза из бритв.
Рабастан рывком вскидывает руки - не успевает блокировать, зато успевает почувствовать первые капли горячей крови.
Лицо немеет, по центру черная маггловская дыра. Он притрагивается к переносице, слыша только стук крови в ушах, шипит что-то нечленораздельное от боли.
Сейчас - это уже перебор.
Он и не думает открывать рот, поэтому приказ брата пропадает втуне. Меряя Рудольфуса ненавидящим взглядом, Младший пробует вздохнуть носом, сплевывает густую соленую слюну, оставляя на камнях склепа еще и собственную кровь.
Блядь.
И даже то, что Рудольфус все же слушается - он всегда в конечном итоге делает то, что говорит ему Рабастан, так какого драккла, Рудольфус! - мало примиряет с ситуацией.
Если из них двоих мозги остались только у одного, второму нет необходимости так часто пытаться их вышибить.
Он мажет ладонью по щеке, аккуратно, чтобы не задеть нос - опять кровь, да что такое. Только вот отсюда лучше выйти, прежде чем использовать чары, которые он выучил едва ли не первыми: вправление сломанного носа стало выходить чуть ли не автоматически.
Может, научить этому мальчишку, думает Лестрейндж между делом и сам усмехается собственной иррациональной шутке. У Рона будут проблемы похлеще, чем сломанный нос. Уже похлеще.
Рык того, кто осознает себя Уизли, отправляет Рабастана, в чьей голове все еще легкий звон и все немного перемешано - Рудольфус бьет сильно, сильнее, чем нужно, - в ностальгию и он думает, что Рон и правда похож. К дракклам рыжие волосы, светлые глаза, светлую кожу, как обычно бывает у рыжих. Сверкает глазами, сжимает кулаки он ничуть не хуже, чем его отец. Отрицать очевидное - о, в этом Рудольфус достиг признанного мастерства, продолжает думать Рабастан будто извне ситуации. Наверное, талант подобного масштаба не мог не передаться сыну.
И все же он немного сочувствует мальчишке. Особенно тогда, когда Рудольфус вздергивает палочку - этот замах Рабастан узнает где угодно. Этот замах он научился распознавать будто века назад - и нередко сам стоял на месте Рона в эти моменты, далеко не всегда с палочкой, чтобы отразить Круциатус.
Задрав голову, чтобы остановить кровотечение, он ждет - и поэтому первым видит, как своды потолка склепа начинают едва заметно светиться не сулящим ничего хорошего голубоватым светом. Сквозь камень проступает тонкая сеть нитей, похожая на кровеносную систему - и по ней пробегает ледяное синее пламя.
Блядь.
Рабастан резко опускает голову, шагает было к брату, но останавливается, замирает - мешать сейчас, когда Рудольфус признается в исполнении долга, самоубийство - но и оставаться здесь немногим лучше.
Здесь не стоит применять магию - особенно слишком прожорливую. Здесь и находиться-то не стоит - это не гостиная с видом на озеро. И им пора отсюда - всем.
Поймав фляжку, он кивает - Рудольфус тоже не собирается растягивать удовольствие. Фляжка прохладная, зачарованная, не иначе, и Лестрейндж сперва прикладывает ее к переносице, а только затем откручивает крышку и прикладывается к огневиски. От глотка становится легче дышать, обручи, стянувшие было лоб, пропадают. Это, конечно, эффект временный, но спасибо и за то.
Он встает перед Роном, протягивает фляжку и ему.
- Лучше нам убраться отсюда как можно быстрее, - невыразительно информирует Лестрейндж, снова поглядывая на потолок. - Это место плохо реагирует на магию подобного рода - особенно если она направлена на члена семьи.
Если еще и оставались какие-либо сомнения, реакция склепа развеяла их окончательно. Рабастан вновь едва ли не с сочувствием смотрит на мальчишку, чья жизнь во мгновение ока оказалась украдена у него из-под носа и заменена на грубое подобие.
- Выпейте. Смиритесь. От вас тут ничего не зависит. Никогда не зависело.
Он, положим, не силен в выражении сочувствия - он, если уж совсем начистоту, не уверен даже, что знает точно, что обозначает это слово: морально-этические нормы Рабастану даются лишь частично, как и любому Лестрейнджу.
- И все же поторопимся.
С каждым шагом он понимает, что у него нет слов, чтобы растолковать что-либо - да и что тут требуется добавить, все ясно как день. И только выражение лица Рона намекает, что ему придется найти слова - и даже вспомнить о такой магической твари, как красноречие. А в противном случае недовольство родовой магии лишь цветочки. Что будет делать Рудольфус, столкнувшись с прямым неподчинением, отягченным невозможностью убить? Рабастан, проживший с братом и Беллатрисой под одной крышей всю жизнь, мог поставить последний галеон на то, что знает правильный ответ - но Беллатрикс была пришлой, а за урожденного Лестрейнджа брату придется платить вдвойне. Ему ли, Рабастану, не знать, думает он, прикасаясь к лицу механически.
Свежий воздух после затхлости склепа бьет наотмашь, и Лестрейндж глубоко вздыхает, забывая о сломанном носе и тут же жалея об этом.
- Убить он вас не убьет, - чуть гнусаво начинает он - благо, кое-что они с Рудольфусом обсудили во время его настойчивых выражений недоверия. - Ему не позволит магия. Разве что ритуалом, но это крайний случай - совсем крайний. Но лучше не вынуждайте - помимо смерти, есть много неприятных вещей.
Смерть - не самое страшное, что может случиться, знает Лестрейндж, но не уверен, что это знает Рональд.
- О семье... о тех, кого вы привыкли считать семьей, не заговаривайте.
Он смотрит в лицо мальчишке и завершает заключительным аккордом.
- Но помните, что их жизни, как жизни всех тех, о вашей связи с кем нам известно или будет известно, полностью зависят от вашего поведения. От вашего старания. Вы поняли меня?
Лицо Лестрейнджа неожиданно оказывается слишком близко, и через мгновение Рон ощущает щекой холодный влажный камень – влажный от его собственной крови, только что предавшей все, во что он верил. Пожиратель продолжает бесноваться, разбивая кулаки, добавляя все новые и новые мазки в зловещую палитру на стене, но рыжий откуда-то знает, что ярость Лестрейнджа – это то же торжество. И это убеждает Рона, что нет никакой ошибки. Нет никакой ловушки, если не считать той, что была подстроена ему еще до рождения. Рон закрывает глаза.
Секунду спустя весь мир заполняет невыносимая боль, и он падает на пол, извивается на пропахших смертью плитах и кричит. Крик отражается от стен склепа и от стенок черепа, крик внутри и снаружи, крик – единственное, что осталось реальным. Рон мог бы подумать, что это не похоже даже на его первое Круцио – чувствуется рука мастера, но бывший гриффиндорец не думает ни о чем: его мир сужается до алого раскаленного сгустка, в который непростительное скатало его нервную систему.
Когда в глазах проясняется, старшего Лестрейнджа уже нет – Рон смутно отмечает удаляющиеся тяжелые шаги. Младший стоит перед ним – нос распух, и речь кажется невнятной. Рону в который раз смешно, смешно до икоты: Рона Уизли только что стерли с лица земли, а свидетелями тому были старый пьяница и гнусавый чиновник. Но ребра болят, и смеяться не получается. Вместо этого он берет фляжку и прикладывается к ней, но виски не идет в горло, все еще сдавленное недавней болью, и льется по разбитым губам, щиплет и отрезвляет. Рон проводит по рту грязным рукавом, с трудом встает и бредет к выходу – к тусклому свету и холодному осеннему ветру. Он чувствует необычные магические вихри вокруг и брезгливо дергается, будто хочет сбросить с руки паука.
На улице этой чужой магии почти нет, и Рон жадно хватает ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание и привести мысли в порядок. Ничего не выходит ни с первым, ни со вторым. Рядом конвоиром маячит младший Лестрейндж, вызывая непередаваемое желание добавить в эту разбитую физиономию пару новых кровоподтеков. Но у и.о. главы отдела магического сотрудничества при себе палочка, а рыжий уже не тот крепкий квиддичист – партизанская жизнь оставила на нем глубокий след, а уж после Круцио он и вовсе едва держится на ногах. Поэтому Рон просто слушает (методы по склонению к сотрудничеству у и.о., что ни говори, хоть куда). И сжимает кулаки.
- Как тут не понять, - щерится он наконец. - Слушайте, чего вы от меня хотите? Вы что, правда верите, что я смогу стать... Кем? Наследником рода?.. Это же... бред! Даже если я ублюдок Лестрейнджа, я почти восемнадцать лет рос как Уизли. И я им и останусь, хоть буду стараться, хоть нет. Да и угрозы ваши... Я не знаю даже, жива ли все еще моя семья, а вы торгуетесь ими, как старуха в Лютном.
Рон замолкает. Он вспоминает Джинни и Чарли. Джорджа. Думает о том, на что пошел бы ради призрачной надежды, что их оставят в живых. Пусть в Азкабане – Лестрейнджи тоже там были. Азкабан – это не навсегда. А вот смерть... Смерть уже ничем не поправишь.
Рон знает это слишком хорошо.
Отредактировано Ronald Weasley (20 января, 2018г. 14:09)
[icon]http://s5.uploads.ru/t/AMN5P.jpg[/icon]
Газета прибивается к ее ногам ветром. Гермиона уже давно не слоняется по волшебным кварталам, так что обрывок бумаги прошлой жизни, скомканный у ног, выглядит странно. И подозрительно. Как ловушка. Гермиона хотела пройти мимо, но взгляд зацепился за заголовок "Сенсация! Объявился наследник великого семейства!", а под ним фото Рона. С каких пор Уизли - великое семейство, а Рон - их наследник? И что значит "объявился"? Они ведь договорились - разделиться и скрываться. Под таким заголовком отлично смотрелся бы Перси, а лучшее вообще какой-нибудь Малфой или другая надменная рожа.
Гермиона одернула себя слишком поздно, чтобы не привлечь внимания - какой-то магл остановился и заботливо поинтересовался все ли с ней хорошо. Она сдавленно улыбнулась и поблагодарила мужчину, а затем сгребла с грязного асфальта газету и сунула ее под полы широкого пальто.
Гермиона почти распрощалась с волшебным миром. Она свела колдовство к минимуму и ей удалось добраться до Бристоля своим ходом, скоро она планировала пересечь границу и ненадолго обосноваться в Уэльсе. А оттуда рвануть в Ирландию. А оттуда куда-нибудь еще, где пока нет прихвостней Темного Лорд. Она видела и верила, что надежда еще есть, встречала несколько групп сопротивляющихся, но для себя поняла - оставаться в Англии слишком опасно. Если где-то еще и есть возможность бороться, то точно не здесь. Она советовала бежать всем, кого встречала, но сама предпочитала держаться в одиночестве. И при этом начинала понимать, насколько тяжело без друзей. Шутки Рона по поводу и без, которых теперь так не хватало. А Гарри - их бессменный лидер, всегда умел вдохновлять. Знали бы они с какой надеждой смотрели на нее люди, ведь если Гермиона Грейнджер здесь, значит и Гарри Поттер... Нет, Гермиона не слышала о нем ничего с тех пор, как они разошлись. Радовало лишь то, что Пожиратели Смерти до сих пор не вывесили его труп на Трафальгарской площади и не устроили вечеринку в готическом стиле по поводу смерти Героя. А значит, надежда есть.
Гермиона добралась до своего очередного временного убежища и бросила газету на полугнилой стол. Чтиво оказалось как никогда занимательным. Рон - Лестрейндж? Что за бред?
Она опустилась прямо на пол (иных пригодных для сидения мест в доме не было) и прокрутила в голове все написанное еще раз. Факты: фото не врет, Рон определенно находится у Лестрейнджей; это какой-то странный акт пиара, но не факт, что правдивый; Рона шантажируют, зачем? Быть может это - ловушка для Гарри Поттера. Последнее умозаключение показалось наиболее рациональным. Привлечь внимание и заставить их выйти из тени. Логично было бы не делать ничего, но Рон... Что, собственно, теперь с ним будет? Убить объявленного во всеуслышание "сына" и "наследника рода" они не могут, тем более Гермиона припоминала, что у Лестрейнджей вообще с продолжением рода было туго. Так что, ей бежать дальше и читать в газетах о похождениях нового Лестрейнджа? Или еще хуже - о том, как Гарри Поттер попался на столь хитроумную уловку Пожирателей? А потом? Обоих ее друзей убьют, а она будет спокойно попивать Пинно-Коладу где-нибудь в штате Гавайи?
Гермиона закрыла лицо руками и застонала. Не надо было оставлять Рона. Гарри справится, он хорошо знаком с магловским миром, а Рон наверняка не удержался от колдовства. А еще у них с Гарри не было семей, в то время как многие близкие Рону люди страдали, это делало его легкой мишенью. Нет, пожалуй, сколь логично бы это ни было, она не могла бежать. Интересно, кто сможет дать информацию по местонахождению поместья Лестрейнджей?
Гермиона почти не сомневалась, что это подвох, когда вытягивала информацию из одного сомнительного типа. Но вот она здесь, приземлилась в лесу (пришлось же когда-то через "не могу" освоить метлу), на территории якобы принадлежащей Лестрейнджам. Палочку с собой не берет - все равно отберут. Да, Гермиона абсолютно уверена, что попасть в поместье иным способом, кроме как заложницей нет. А что дальше? Ну, для начала убедить их, что убивать ее не выгодно. А там - по обстоятельствам, уж слишком много неизвестных в этом уравнении.
Когда Гермиона выходит из леса, уже светает. Проходит еще пару десятков метров, прежде чем раздаются хлопки, и у нее начинает кружиться голова и темнеть в глазах. Последняя мысль заключается в том, что она не знает точно, какие именно защитные чары стоят на поместье Лестрейнджей. Беллатрикс была достаточно психованной, чтобы наколдовать что-то смертельное. Но несомненный плюс в том, что в этом случае о своей самонадеянности Гермионе жалеть уже не придется.
Отредактировано Hermione Granger (17 апреля, 2017г. 22:46)
[AVA]http://s5.uploads.ru/i4LBS.jpg[/AVA]
Столовая восстановлена - и Рабастан задается вопросом, стоила ли игра свеч. Стоили ли все эти усилия того, что он может выпивать чашку чая практически на ходу на фоне панелей красного дерева, искусственно состаренных, чтобы максимально вернуть столовой прежний вид.
По всему выходит, что нет. Все вообще не так - и цепляться за Холл кажется ему еще одним симптомом безумия, прочно завладевшего Рудольфусом. Возвращения домой не будет - несмотря даже на родовую магию, приветливо ласкающуюся к рукам, будто соскучившийся гиппогриф. Холл не стоило восстанавливать - не ради того, чтобы доживать в нем.
Ах да, напоминает сам себе Лестрейндж, проглядывая очередную газету. Не доживать, конечно же. Род не прервется - у главы рода есть наследник.
Что с того, что наследник наверняка предпочел бы сжечь здесь все вместе с собой, чем принять наследство.
Что с того, что наследник находится на правах заключенного, а домашние эльфы получили жесткий приказ все его распоряжения подтверждать у главы рода.
Младший Лестрейндж, который больше не младший, вкусил прелесть жизни вовне Холла - и пока не может решить, не хочет ли остаться где-то там, вовне, навсегда.
Впрочем, если у главы рода появился наследник, все возможно - что ему теперь за дело до Рабастана.
Меланхоличные мысли занимают голову промозглым утром - рассвет дурно влияет на него еще с Азкабана.
Лестрейндж отпивает еще чая.
Где-то там, за стенами незаконченных, нежилых помещений - Рудольфус и Рональд. Один мертвецки пьян, второй наверняка ищет способ уничтожить здесь все.
Счастливое, мать его, будущее.
- Проникновение на территорию, сэр, - пищит домовик, материализуясь прямо возле стола - огромного, застеленного крахмальной скатертью, заставленного новым сверкающим серебром - и все ради единственной чашки чая для того, кто до сих пор скучает по своей маггловской куртке, притащенной Петтигрю сразу же после побега.
Рабастан отставляет чашку, не веря услышанному - проникновение? Сюда? Сопротивление атакует Лестрейндж-Холл?
- Сколько? Где? Как далеко? - заманить и поймать всех разом. Всех идиотов, решивших бросить вызов Лестрейнджам на родовой земле. Видимо, перевелись в Сопротивлении те, кто хоть что-то понимал в родовой магии - а может, это приманка? Может, способ отвлечь основные силы, чтобы нанести удар по Министерству? В прошлом такой тактикой пользовалась Организация - почему бы не попробовать и другой стороне?
- Одно, одно, к юго-востоку от поместья, почти миля, господин, - эльф прижимает к морщинистой морде скрюченные лапы, ждет пинка.
Рабастан, проигнорировав "господина" - с появлением Рональда он больше не "молодой хозяин" - хмурится, трет лоб - один-единственный нападающий? Бред. Что вообще происходит.
- Мой брат в курсе? - спрашивает больше из желания потянуть время, поднимаясь.
- В курсе.
Рудольфус появляется в дверях эффектно - полуседые волосы торчат, одутловатое лицо искажено в яростной гримасе, мятая мантия сама по себе уже стала источником табачной и алкогольной вони. Рабастан не знает, радоваться ему тому факту, что брат в состоянии держаться на ногах, или желать, чтобы тот проспался и мог лучше себя контролировать.
- Я разберусь, - ровно проговаривает он, не желая провоцировать Рудольфуса. - Прихвачу пару из Стаи, посмотрю, кого принесло - и зачем.
- Веди сюда. Сразу же, - Рудольфус тяжело хромает к столу, опирается, сминая скатерть, кивком отсылает эльфа - Рабастан отлично знает, зачем. В ритуалах больше нет надобности - трезветь нет необходимости.
Самоубийственный вопрос "твой сын явится на завтрак?" остается непроизнесенным: за сарказм сейчас можно заплатить жизнью. В родном доме многое изменилось.
Вновь отослав появившегося с графином и стаканом эльфа - на сей раз предупредить оборотней - младший Лестрейндж оставляет столовую, как часто оставлял поле боя за братом.
Рассвет окутывает Холл волшебной дымкой - приведенный в порядок парк, избавленное от густых зарослей камыша озеро и ухоженные дорожки куда больше напоминают Рабастану детство, чем обстановка столовой, но его голова занята другим - и вперед его гонит любопытство. Два крепких ликантропа, следующих за ним, в прекрасном настроении - шумно втягивают носом воздух, перешучиваются шепотом. Оборотни пока обласканы - и еще не понимают, что чистокровная аристократия едва ли считает их чем-то большим, чем сторожевыми псами.
Все это. конечно, ерунда - но Рабастан, когда-то в прошлом всерьез интересовавшийся вопросом прав оборотней, все еще удивляется этой мрачной иронии. И готовится к восстанию, которое непременно произойдет, когда Грэйбек поймет, что остался в дураках.
Приглушенные хлопки сообщают, что новоприбывший миновал вторую линию - и к сигнальным чарам присоединяются охранные.
Лестрейндж считает про себя - один, два... Четыре. И аппарирует на звук, предоставляя оборотням возможность пробежаться.
Ведьма - густая грива волос не дает усомниться в поле визитера, на краткий миг из-за игр рассвета подбрасывая Рабастану сходство с Беллатрикс - едва держится на ногах, однако забралась далеко. Впрочем, ей хватило едва ли не самого безобидного из охранного арсенала - проклятий против магглорожденных, развешанных по периметру еще Рейнальдом, и подновляемых по необходимости.
- Петрификус, - последнее, что ему необходимо, это чтобы ведьма начала дергаться. Приказ брата ясен - да Рабастану и самому интересно, кто это и что магглорожденная ведьма делает в охотничьих угодьях ее смертельных врагов.
На первый вопрос он получает ответ, когда, под заклятьем обездвиживания, гостья падает навзничь и он может видеть ее лицо.
Если Мерлин принесет сюда еще и Поттера, Лестрейнджи соберут дракклов флэш-роял, мрачно думает Рабастан, подходя ближе и глядя на девчонку сверху вниз.
Нужно признать, он полон любопытства. Просто, мать его, горит энтузиазмом знать, что привело Гермиону Грэйнджер в эту негостеприимную часть Норфолка.
Он оглядывает лес - но там тихо, пусто. Сигнальные чары уже успокоились - ничто не намекает, что под соседним кустом притаился ударный отряд Сопротивления.
Лестрейндж бездумно касается срастающегося перелома - плечо по-прежнему напоминает о себе.
- Прочесать лес. Выставить периметр. О любых находках сообщать лично мне, - распоряжается он подоспевшим оборотням. Перевертыши дышат тяжело, но кивают - они официально на службе Министерства и склонны больше слушать Рабастана, первым пришедшего к ним еще в девяносто пятом с предложением от Темного Лорда, чем Рудольфуса, не скрывающего своего презрения.
Лестрейндж невербально поднимает ведьму в воздух, обхватывает за плечи - под петрификусом совместная аппарация то еще удовольствие, но едва ли она рассчитывала на теплый прием.
Он, конечно, не ждет, что Рудольфус вытащится встречать их на крыльцо - а значит, местом аудиенции будет столовая, если брат еще не убрался к себе, заправившись виски и забыв о проникновении на их землю. Или если не решил проведать сына - в последнее время Рудольфус непредсказуем настолько, что Рабастан гадает, не передалось ли ему, часом, многое от покойной Беллатрисы.
Перед столовой Лестрейндж снимает чары левитации - падать невысоко, максимум три фута, так что идти дальше сама она сможет - и снимает Петрификус.
- Мисс Грейнджер, поднимайтесь. Мой брат хочет как можно скорее узнать, что вас сюда привело - и почему, например, сразу не в Азкабан, - его собственное удивление слишком велико, чтобы не проявиться. - Экспеллиармус.
Лестрейндж удивляется еще сильнее - она пустая. Что это, драккл ее дери? Оливкая ветвь? Переговорщик? Белый флаг?
Он не любит такие сюрпризы - любит упорядоченность, и это оборачивается раздражением. Толкая Грэйнджер в двери, Рабастан все еще удивлен - и от этого еще больше раздражается.
- Гермиона Грэйнджер, если ты не узнал. Лицо, приближенное к мистеру Поттеру. Одна из самых разыскиваемых противников режима. Близкая подруга твоего сына, - рекомендует он девчонку Рудольфусу, устроившемуся за торцом стола. Судя по нескольким чашкам кофе и полной пепельнице - надолго. - Магглорожденная ведьма, лучшая в своем выпуске.
Он кое-что знает о друзьях Избранного - но сейчас, несмотря на лишенный любой интонации голос, его слова звучат похожими на выкрики уличного зазывалы, рекламирующего очередное дешевое "чудо света".
Рудольфус запивает свой же приказ коньяком, велит эльфу привести в столовую мальчишку и ждет, устроившись во главе стола.
Домовик - уже другой, не тот, что послан за сыном - опасливо ставит перед главой рода чашку крепкого кофе, поспешно аппарирует за пепельницей, когда хозяин закуривает, не обращая внимания на пепел на крахмальной скатерти.
В первой чашке Рудольфус тушит окурок, зато следующую выпивает. Кофе на вкус ему кажется хуже азкабанской баланды, зато в голове перестает шуметь, и в глазах чуть проясняется.
Он проводит тыльной стороной ладони по небритой щеке, стирая подсохшую кровь - где он вчера был? в этом борделе, который посоветовал Долохов? - разглядывает ладонь, держа руку на весу.
Не дрожит. Его руки не дрожат, даже сейчас, когда похмелье вколачивает очередной гроб в крышку его гроба - или, если выражаться более предметно, закладывает следующий ряд камней в нише, за которой упокоится Рудольфус.
Его руки не дрожат - он боевик, ему не по нутру это затишье, эта победа, это натянутое спокойствие, сменившее бойню последних месяцев. Ему не это нужно - ему нужно в самое пекло, туда, где можно забыть о смерти Беллатрикс.
Если бы он знал, что ее смерть вырвет из его жизни такой кусок.
Если бы он знал, что эта победа обернется отравой.
И это нападение на поместье кажется ему чуть ли не мерлиновым благословением. Уж он вырвет у тупицы всю информацию, которой тот располагает. И отправится прямо по его следам, чтобы найти и уничтожить логово сопротивления, давая себе эту передышку, давая снова почувствовать себя... Живым.
С силой опустив кулак на стол, Рудольфус прихлопывает эту мысль, наливает еще коньяка, но тонкий хрусталь бокала хрустит в его пальцах, сжимающихся все крепче и крепче. Он стряхивает окровавленные осколки прямо на скатерть, в брызги крови и коньяка, отпивает прямо из графина.
И исподлобья рассматривает ввалившуюся в столовую девчонку, конвоируемую Рабастаном.
- Грязнокровка? - рычит он, тяжело поднимаясь на ноги. - Мой сын спал с грязнокровкой?
И не убил ее после? - так должен звучать вопрос в его идеальной формулировке, но Рудольфус не поклонник идеализма и считает, что некоторые вещи подразумеваются. Например то, что Лестрейнджи убивают маггловских грязных сук.
Тот факт, который с подачи Рона ему пару раз осторожно пытался втолковать Рабастан - что Рон воспитан как Уизли, а Лестрейнджем является лишь по крови - на Рудольфуса впечатления не произвел и едва ли произведет в будущем: для него нет ничего, что было бы важнее крови. Важнее того, что она диктует.
Он разглядывает девку, хромая к ней тяжело и угрожающе, и, оказавшись рядом, хватает ее за волосы, оттягивая голову назад, чтобы рассмотреть лицо. Ничего особенного.
- И что делает лучшая на курсе здесь? А, маггла? Что ты делаешь здесь? - он сжимает пальцы крепче, натягивая густые пряди, смотрит не моргая. Что она принесла ему. Чем порадует.
[icon]https://image.ibb.co/bYxoT6/263hern11.jpg[/icon][nick]Ronald Lestrange[/nick]
Рон постепенно привыкает к своему заключению в Лестрейндж-Холле, как, наверное, день за днем свыкаются со своей камерой осужденные в Азкабане. Не слишком этично, возможно, сравнивать холодную цитадель посреди моря с богато обставленным поместьем, но у Рона все равно язык не поворачивается благодарить судьбу.
В том, что он в тюрьме, сомневаться не приходится, и забыть ему об этом не позволяют. Рона поселили на верхних этажах, так, что спрыгнуть вниз и не переломать все кости не представляется возможным. Впрочем, Рон не сомневается, что на окнах все равно стоят защитные чары. По крайней мере не бьются они точно – пару раз, разнося свою комнату, он пытался высадить раму или швырял в стекло тяжелые стулья, но не оставил даже трещины. Домовики следят за каждым его шагом – Рон постоянно чувствует на себе пристальный взгляд маленьких глазок - и не стесняются применять свою особую магию, если «молодой хозяин» пытается сбежать или каким-либо способом себе навредить. Порой новоявленный Лестрейндж порывается кого-нибудь из своих тюремщиков освободить – не надеясь на успех, просто из чувства досады, но те лишь с писком разбегаются. Интересно, что, увидев это, сказала бы Гермиона?
Буйства первых дней постепенно сошли на нет: Рон перестал громить комнату, орать и швырять в домовиков тяжелыми предметами, замкнувшись в своей тихой ненависти. Его начал навещать Рабастан: он оставляет какие-то книги и свитки и пытается что-то рассказать о роде, который Рону абсолютно безразличен. Младший Лестрейндж с его колючим взглядом и ничего не выражающим лицом, на первый взгляд, лучше вечно пьяного Рудольфуса, медленно погружающегося в безумие, но Рон ненавидит его едва ли не больше: Рабастан, в отличие от брата, не столь явный психопат, а значит, куда больший подонок, потому что мучит, пытает, убивает и, наконец, держит его здесь, взяв в заложники его семью, совершенно осознанно.
Рудольфус занимается попытками перевоспитания сына не в пример меньше. Иногда он вызывает Рона к себе, но разговор редко заканчивается для него чем-то, кроме удара тяжелым кулаком. Забавно: из всего наследия Лестрейнджей Рону больше всего бы пригодилось заклятие, которым Рабастан латает ему нос.
Порой, впрочем, Рон наблюдает что-то вроде попыток наладить с ним родственные отношения. К примеру, недавно в его комнате появилась метла – новая и, судя по всему, из ограниченной серии. Было ли это попыткой подкупа или просто блажью Рудольфуса «У Лестрейнджей все должно быть самым лучшим», Рон не знает и знать не хочет. Первым его порывом было разломать древко и вышвырнуть подарок на лестницу, но потом он взял себя в руки. Мальчишеские выходки ничего не изменят, и, кто знает, может, однажды метла поможет ему сбежать отсюда.
Вот только куда бежать, Рон не представляет. Газеты ему приносят редко, но по тому, что он может прочитать в абсолютно прогнувшемся под новую власть «Пророке», складывается впечатление, что Британия сдалась. Все приняли новый порядок и учились в нем жить. Многие, пожалуй, даже извлекли из этого выгоду. Если сопротивление и существует, до Рона не доходит никаких вестей о его акциях. Даже если он найдет горстку отщепенцев... После того, как «Пророк» в красках расписал принятие в род Лестрейнджей блудного сына, ему никто не поверит. Все немногие честные люди, оставшиеся в стране, наверняка считают его перебежчиком и ненавидят даже больше, чем верных последователей Того-Кого-Нельзя-Называть.
Предоставленный самому себе, Рон часто думает об отце. Не о Рудольфусе – об Артуре Уизли. Знал ли он о том, что Рон – не его ребенок, догадывался ли, что жена его предала? В отличие от Молли, Артур никогда не относился к младшему сыну хуже, чем к остальным детям. Иногда Рон думает, что судьба была милостивой к отцу, убив его раньше, чем правда выплыла наружу. О матери он старается не вспоминать.
Гнетущее однообразие медленно ползущих дней компенсируется снами: Рон видит школу, дом, представляет, как взлетает на метле над квиддичным полем – и просыпается разбитым и потерянным. Порой его мучают кошмары – бледные тени сестры и братьев в окружении дементоров, лица Гарри и Гермионы, исчезающие в зеленой вспышке. Иногда палочку, отправившую смертоносное заклятие, держит его собственная рука...
Очнувшись от очередного тяжелого забытья, Рон лениво натягивает на себя брюки и сорочку – его старую одежду домовики сожгли сразу после того, как помыли, выбрили и постригли блудного наследничка, видимо, надеясь так же избавиться от его нелицеприятного прошлого. Делать ему нечего, и Рон валится на кушетку и принимается разглядывать потолок. В голове нет ни одной связной мысли. В самом начале он еще боялся, что рано или поздно Лестрейнджи проведут настоящее посвящение в свой проклятый род – заставят его убивать магглорожденных или как там у них принято показывать верность семье. Но постоянно бояться невозможно, и, когда перед Роном появляется домовик с приказом от Рудольфуса спуститься, он едва удостаивает эльфа взглядом.
- Скажи хозяину, чтобы шел в задницу, - равнодушно говорит Рон. Если это попытка провести завтрак всей семьей, то он лучше останется голодным.
Снизу слышны вопли Рудольфуса – что говорит, не разобрать, да Рону и неинтересно: у главы рода всегда найдется повод для ярости. Но домовик не отстает и, похоже, готов со всем почтением спустить молодого хозяина с лестницы против его воли, так что Рон наконец встает и выходит из комнаты в полной уверенности, что Лестрейнджам уже нечем его напугать.
Спустившись в столовую, он видит, как оба брата сгрудились вокруг кого-то третьего – без сомнения, пленника. Внутри у Рона что-то ёкает: неужели началось, и сейчас его будут учить главному семейному достоянию: пыткам и убийству? А потом Рудольфус чуть отодвигается, Рон видит лицо непрошеного гостя, и пол комнаты медленно уплывает у него из-под ног. Вцепившись в косяк так, что белеют костяшки пальцев, он смотрит на Гермиону, и скорлупа хрупкого спокойствия трещит и разваливается, оставляя его один на один с обрушившимся на него отчаянием.
Это уже слишком. Это, мать его, действительно чересчур.
Отредактировано Ronald Weasley (16 октября, 2017г. 00:20)
[icon]http://s5.uploads.ru/t/AMN5P.jpg[/icon]
Это почти медитативный процесс, то, как Рабастан Лестрейндж (о, она знает кто есть кто в этом серпентарии - к родословной Лестрейнджей Гермиона подошла скрупулезнее, чем к эссе по высшей трансфигурации) приносит ее к порогу поместья. Она понимает, всем любопытно, что она здесь делает. И, конечно, они боятся, что это - ловушка, что неожиданное и никому не известное сопротивление наконец нанесет удар. Приятно думать об этом, неприятно знать, что это неправда.
Гермиона ударяется лопатками об пол и не слишком спешит вставать. Она задвигает эмоции и выдвигает рациональное, у нее теперь свой рецепт от всех проблем - смотреть на все со стороны.
- Вы сама любезность, Рабастан, - отвечает она и наконец поднимается. Экспеллиармус забавляет. Ну, серьезно, разве похоже, что она пришла сражаться? А если бы и пришла, не попыталась бы обезоружить его еще минуту назад?
- Идемте, - соглашается Гермиона. Лестрейндж толкает ее в спину, но создается впечатление, что это она приглашает его войти и во всем разобраться. Наверное, не стоит быть такой дерзкой, но что поделать, видимо, одиночество плохо повлияло на ее социальные навыки.
Гермиона с любопытством оглядывает интерьер поместья, до этого приходилось бывать лишь у Малфоев, но, увы, там осмотреться не удалось. В итоге приходит к выводу, что Лестрейнджи живут весьма дорого, но уныло - таким она видит холл. Столовая не лучше, огромная... и такая же унылая. Сдается ей, ничто в этом доме не может попасть на страницы Elle Decor. Ни симпатичных занавесок, ни дизайнерских ковриков. Впрочем, удивляться не приходится. Она хорошо понимает под стать кому здесь все устроено, лишь бросив взгляд на человека, сидящего во главе стола. На фото Рудольфус выглядел лучше, опрятнее. Она быстро подмечает детали - пепельница, бутылка, щетина. Рабастан тем временем представляет ее по всем "регалиям".
- Вообще-то я не выпустилась, - машинально поправляет она и хочет добавить, что лучшая она не только на своем выпуске. Но все это не может иметь значения в том положении, что существует сейчас. - Но мне приятно, что вы следили за моей карьерой, - не удерживается и добавляет, переводя взгляд на Рабастана. Наверное, это - сарказм, хотя она и не уверена, что в бесцветном тоне голоса это читается. Она так и не отводит взгляда, даже когда Рудольфус хватает ее за волосы и тянет назад, всматриваясь в лицо. Хотя уже через секунду зрительный контакт приходится прервать - Гермиона неожиданно даже для себя жмурится и задыхается. Нет, дело не в боли, куда там - она не понаслышке знает что такое Круциатус (кстати, просветила ее никто иная, как сама Беллатрикс), и тут, конечно, не сравнить. Дело в запахе. Алкоголь и сигары - сигары и алкоголь. Наверное, не один день и не два. У Гермионы проблемы с этим и не самые приятные ассоциации. Она даже с трудом сосредотачивается на том, что говорит Лестрейндж. В голову вдруг приходит ненужная мысль: каково ему дышать одним воздухом с грязнокровкой? Так же как и ей сейчас?
Она немного привыкает, но это все равно отвратительно. Дергается - становится еще больнее, впрочем, Гермиона не издает ни звука. Осмысляет. Несмотря и вопреки всему из груди рвется смех. Что значит "спал с грязнокровкой"? Можно предположить, что Рудольфус начитался "Ведьмаполитена", и эта догадка вовсе не способствует ее успокоению. Наверное, в весьма обозримом будущем она получит Круциатус или сразу Аваду, но наконец не выдерживает и беззвучно трясется.
- Я пришла... к Рону, - выдавливает из себя, пытаясь подавить истерику. Тем более в этом ответе все и ничего. - Мы с ним - друзья... близкие, - это уже слишком. Неужели ее последний в жизни разговор будет о сексе с Роном? Аж слезы наворачиваются. Как много всего и сразу.
Смех проходит мгновенно, когда в дверях появляется и сам Рон. У нее нет возможности рассмотреть его получше, но даже с такого ракурса ей кажется, что он в порядке. Не в цепях и не ранен. И он, наверное, не слишком рад, но если подумать, ей тут сегодня вообще не рад никто.
- Рональд? - тихо зовет, пока Лестрейнджи не успели... все испортить. Ей хочется, чтобы Рон сказал хоть что-нибудь. Было бы ужасным разочарованием прийти сюда и не услышать его голос.
Отредактировано Hermione Granger (17 апреля, 2017г. 23:33)
[AVA]http://s5.uploads.ru/i4LBS.jpg[/AVA]Покладистость девчонки для него не такая уж неожиданность, как можно было подумать - все, что он слышал о Гермионе Грейнджер, так или иначе подтверждает, что она умна. Может быть, даже умна настолько, чтобы не нарываться. С другой стороны, она здесь - и ему не приходит в голову никакое объяснение этого факта, которое имело бы отношение к ее хваленому уму. Догадки, одна фантастичнее другой, приходят ему на ум, чтобы быть отброшенными после секундного сомнения. Пожалуй, сегодня он задержится в Холле.
Девчонка отвечает ему - серьезно, отвечает ему, как будто они тут собрались на полусемейную встречу ко всеобщему удовольствию. Поправляет. Как будто это важно - выпустилась она или нет. Лестрейндж сбит с толку настолько, что не находится с ответом, и просто смотрит на нее, пытаясь понять, что за игру она затеяла - замаскированная под вежливость дерзость может привести ее в могилу куда быстрее, чем открытое сопротивление, если говорить о Рудольфусе, но для него, Рабастана, даже такое подобие нормального диалога с кем-то, кто по определению находится за демаркационной линией, за роскошь. В конце концов, он хочет верить, что дурной мир лучше доброй свары - и предположение, что Гермиона здесь в качестве, быть может, переговорщика, снова возвращается и приобретает больший вес.
Посылать Поттера было бы глупо - даже младший Лестрейндж, до сих пор верящий в закон и справедливость, понимает, что Гарри Поттеру светит только Авада, но вот мисс Грейнджер фигура как раз подходящего калибра для предложения о перемирии, в чем бы оно не заключалось.
Правда, она наверняка исходила из неверного представления о быте Рональда в Лестрейндж-Холле, сильно приукрашенного в прессе, и если рассчитывала, что ее дружба с обретенным сыном главы рода как-то укрепит ее шансы выжить, то вскоре сможет убедиться в обратном - как только разберется в специфике жизни самого Рональда. Если, конечно, успеет.
Все это он обдумывает под прямым взглядом Грейнджер, но так и не находится с ответом - нелепо же объясняться перед магглорожденной ведьмой, что он вовсе не следил за ее карьерой. Особенно если это не так и он все-таки следил.
Сложно было справиться с соблазном, учитывая статус ее крови и магический потенциал, и теперь он чувствует себя нелепо: как будто совершил глупость и попался на этом.
Не самое приятное состояние - и, видимо, именно из-за этого он и отвечает на первый вопрос Рудольфуса так, как не стоит:
- Тебе должно быть виднее, с кем спал твой сын. Дурной вкус может передаться не только от матери.
Прибытие Рональда чрезвычайно вовремя - Лестрейндж разворачивается, потому что на его глазах с ведьмой начинает что-то происходить, из-за чего она трясется как в припадке.
Итак, она пришла не к ним, она пришла к Рону.
Не слишком многообещающе ввиду его версии о переговорах, но одного взгляда на племянника хватает, чтобы Рабастан заподозрил, что мрачные подозрения Рудольфуса имеют под собой основание: насколько он успел заметить, стреножить мальчишку могут только угрозы его близким, а значит, что бы там не имелось в виду в самом деле, за то время, что друзья Избранного исчезли из вида Лестрейнджа, обозначенная им дружба никуда не делась.
- Рудольфус, мисс Грейнджер пришла к твоему сыну. Давай хотя бы узнаем, зачем, - "хотя бы" звучит не очень-то обнадеживающе, и ведьма вполне может уловить все то, что осталось непроизнесенным, но ее душевное равновесие значит для него меньше, чем состояние брата.
Реальность Рудольфуса явно вот-вот вступит в слишком явное противоречие с реальностью объективной - и иногда Рабастану кажется, его брат в курсе и абсолютно не против.
- Узнаем, ожидать ли нам мистера Поттера. - Обращается он к брату, а смотрит по-прежнему на ведьму, которая сейчас, кажется, никого, кроме Рональда, в столовой и не замечает. Не очень осмотрительно - не очень осмотрительно переставать обращать внимание на Рудольфуса. - Принеси Веритасерум из моего кабинета.
Последнее относится к эльфу, приведшему Рональда, и ушастая тварь торопливо исчезает.
- Войдите и сядьте, Рональд. Хочу убедиться, что мисс Грейнджер получит то, ради чего пришла, если это возможно. Говорите, мисс Грейнджер.
[AVA]http://s8.uploads.ru/nEDyf.jpg[/AVA]Девчонка жмурится, дергается в его хватке, как будто думает, что может отвернуться или сбежать.
Ни того, ни другого он не даст ей сделать, от него не сбегают.
Лестрейндж придвигается еще ближе. В тот короткий миг, пока девка еще не жмурилась, ее взгляд, полный чего-то, похожего на отвращение, страх и осознание собственного бессилия, напомнил ему множество других взглядов. Беллатриса смотрела так на него когда-то очень давно - в первые годы их брака, и не только она. Вереница женщин, имеющих имена и безымянных для него, проходит мимо, чтобы закончиться на этой грязнокровке, явившейся к нему в дом.
Рудольфус одаривает брата предупреждающим взглядом в ответ на вызов, прозвучавший в словах о дурном вкусе. Рабастан ошибается, если смеет думать, что может так разговаривать здесь, ошибается, если считает, что Рудольфус слишком стар или слишком пьян. Он - глава рода, он решает, что и как.
- Заткнись, - бросает Лестрейндж брату, возвращая внимание на грязнокровку, которую бьет дрожь настолько сильная, что игнорировать ее невозможно.
Он еще крепче вцепляется ей в волосы, заставляя еще сильнее отвести голову назад - ее ответы ему не нравятся, как не нравится и то, что она жмурится. Пусть смотрит - пусть видит его перед своей смертью, и пусть передаст привет Беллатрисе, когда окажется там, за великой пустошью.
Рудольфус стоит спиной к дверям и уже успел забыть о своем приказе домовику - ему все сложнее сосредоточиться и поддерживать эту сосредоточенность с каждым днем - а потому когда грязнокровка вдруг зовет по имени его сына, ему сначала кажется, что она бредит.
Он оборачивается через плечо: Рон застыл в дверях.
- Знаешь ее? - требовательно спрашивает Рудольфус, дергая девку перед собой, как будто сыну нужно увидеть ее целиком, чтобы понять, она ли это в самом деле. - Спал с ней?
Воспитан Рон Артуром Уизли или кем похуже, но такое пятно на репутации роди Рудольфус терпеть не намерен: всему есть предел, и грязная кровь должна быть смыта с герба. Никто не должен узнать, что наследник рода Лестрейндж запятнал себя связью с грязнокровкой - а значит, она не выйдет из поместья живой.
Бесцветный, слишком спокойный голос брата раздражает, подстегивает. Лестрейндж почти швыряет грязнокровку в кресло, выдвинутое от стола, подходит ближе, припадая на хромую ногу, широкой ладонью закрывая Грейнджер рот.
- Будешь отвечать на вопросы - поживешь еще немного. Будешь молоть языком просто так - я его отрежу и заставлю тебя проглотить. Тебе понятно, маггла?
Перспектива встречи с Поттером его мало заботит - его вообще все мало заботит. С куда большим удовольствием он выпустил бы грязнокровку в парк и устроил бы за ней охоту, но это, скорее всего, очень короткое развлечение едва ли отвлечет его как следует. Не так, как отвлечет то, что она расскажет о Сопротивлении. Вот о чем он бы послушал. Вот ради чего он покинул бы поместье.
Эльф с Веритасерумом появляется очень быстро - то, что Рабастан держит под рукой сыворотку правды, неожиданно уместно, хотя обычно Рудольфус презирает брата за хозяйственность и скрупулезное планирование.
Он выдергивает из лап домовика полупустой флакон толстого стекла, зубами выдергивает пробку, выплевывая ее в сторону, и свободной рукой пережимает грязнокровке горло, чтобы она открыла рот. Просить об этом - да даже приказывать ей выпить зелье самой - кажется ему тратой времени.
Неразбавленное, зелье наверняка доставляет неприятные ощущения - но это уж точно не должно смущать грязнокровную девку, нанесшую им визит без предупреждения. Оставляя ее горло в покое, Лестрейндж выпрямляется, ухмыляется - он не боится запачкать рук в ее грязной крови, а ощущение ее пульса под пальцами сулит не менее увлекательные развлечения.
- Давай, - хрипит он, поворачиваясь к сыну. - Спрашивай ее. Пусть расскажет, что задумала. Зачем хотела тебя увидеть. Какие планы у Сопротивления.
С его точки зрения, это - королевский подарок, возможность задавать вопросы и получать честные ответы. Наигравшись с Веритасерумом, Рон должен ощутить этот вкус власти, а позже он научит сына и другим способам получать ответы - способам, включающим в себя магию, ножи и много крови. Способам, от которых по жилам растекается жидкий огонь, которые даруют ощущение собственной силы. Грязнокровка будет хорошим уроком, хорошим способом попрощаться с прошлым, к которому нет возврата.
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2 мая, 2017г. 15:34)
Рон замечает колючий взгляд Рабастана и понимает, что совершил ошибку. Единственный его шанс не усложнять положение Гермионы еще больше (он старается не думать о том, что лучшее, что он может выторговать ей здесь, – это быстрая смерть) – изображать максимально возможное равнодушие. Впрочем, Рон не склонен себя обманывать – все в Британии в курсе общего прошлого Уизли и Грейнджер.
Все, кроме Лестрейнджа. Щеки Рона заливает краска гнева и стыда. В эту минуту он вдруг полностью осознает, что вот это – его отец, его кровь. Вот с этим пятном в биографии ему жить – даже если однажды самого Рудольфуса не станет. Гермиона окликает его – полным именем, которое в ходу в этом драккловом доме, как будто и она уже считает его только Лестрейнджем. И Рон не может возразить, не может и сказать ей хоть что-то ободряющее – по крайней мере, пока Рудольфус вот так вцепился в нее, поэтому отвечает только ему, давая выход своему отчаянию и надеясь, что ответная ярость главы рода будет направлена на него одного:
- Да, знаю. Нет, не спал. Я не тащу в постель все, что движется. Тут я не в родителей пошел, - выплевывает Рон, не догадываясь, что почти повторяет слова Рабастана. Знал бы – скорее откусил бы себе язык.
Младший Лестрейндж наконец заговаривает, и Рона тошнит от его спокойного рассудительного тона. Слова «пришла к твоему сыну» кажутся ему издевкой – он не может допустить и мысли, что Гермиона появилась на земле Лестрейнджей по собственной воле. Он боится представить, зачем пленницу затащили в Холл – не в Министерство, не в Азкабан, но не сомневается – ничего хорошего ждать не стоит. Даже если это не сделано исключительно в качестве очередного жуткого «подарка» непокорному наследнику, они не упустят возможности продемонстрировать Рону, что он не слишком старается стать достойным членом семьи и что расплачиваться за это будут люди, которые когда-то были ему дороги. Поэтому он не должен терять самообладания. Не должен злить Рудольфуса. И не должен упустить момент, когда они решат, что наигрались.
Пока же Рон тяжело опускается на массивный стул и смыкает руки в замок, чтобы нервное дрожание пальцев его не выдало. Ему хочется отвернуться и не смотреть, как Рудольфус вливает в горло Гермионы Веритасерум. Ему нужно хотя бы несколько мгновений один на один с собой, чтобы собраться и что-то придумать – но он не должен отводить взгляд ни на секунду, чтобы не упустить момент, когда Лестрейнджи решат, что с девчонкой пора кончать. Рон не знает, что станет делать в этом случае, лишь смутно понимает, что единственная и весьма сомнительная его ценность – это его кровь, и, может быть, удастся выменять наследника рода на жизнь магглорожденной ведьмы... Если он не упустит момент.
Но пока Лестрейнджам не до этого, и Рон постепенно убеждается, что они действительно хотят знать, почему Гермиона оказалась здесь. Они не выслеживали ее, не хватали и не тащили сюда силой. И в какой-то мере появление Гермионы в этой столовой удивило их почти так же, как его самого. Рон не хочет думать о том, что бы это значило. Совершенно точно не хочет.
Но Рудольфус не оставляет ему выбора. Рон видит в глазах Лестрейнджа торжество – в последний раз он был таким в склепе. Торжество и азарт, который не обещает им с Гермионой ничего хорошего. Рон наконец разжимает пальцы и выпрямляется.
- Гермиона? – ему стоило бы просто задать ей эти чертовы вопросы, но Рон просто не может оставить её один на один с тремя Лестрейнджами сразу. Что бы она там ни думала о нем сейчас, должен же он хоть как-то показать, что на ее стороне. Даже если в его арсенале разве что пара банальных и далеких от истины фраз. – Не волнуйся. Все будет в порядке.
У него не хватает духу добавить, что она должна рассказать все и не пытаться сопротивляться воздействию зелья – для своего же блага. Может быть, её действительно прислало какое-то мифическое Сопротивление. Может быть, её признание погубит этих проклятых повстанцев - Рону, в общем-то, все равно. Туда им и дорога. Самая подходящая участь для людей, бросивших на растерзание Лестрейнджам безоружную девчонку.
- Почему ты оказалась здесь? Тебя кто-то прислал? Или, может быть, кто-то еще пришел с тобой?
Голос Рона звучит глухо и, договаривая последний вопрос, он переводит взгляд с лица Гермионы на свои руки, потому что боится услышать, что никакого Сопротивления действительно нет. И единственный, кто заставил её прийти сюда, - это он сам.
[icon]https://image.ibb.co/bYxoT6/263hern11.jpg[/icon][nick]Ronald Lestrange[/nick]
Отредактировано Ronald Weasley (16 октября, 2017г. 00:20)
[icon]http://s5.uploads.ru/t/AMN5P.jpg[/icon]
У нее неплохое настроение. Так бывает. Когда все реально плохо, разум пакует чемоданы и едет куда подальше, оставляя все остальное разбираться с навалившимися проблемами. Собственно, Гермиона в таком состоянии уже с тех пор, как они с Роном и Гарри разбежались по сторонам. Но и, что особенно интересно, при встрече с другом, лучше ей не становится.
- Я не тащу в постель все, что движется, - выдает Рон. Ей хотелось услышать его голос, но содержание сообщения тоже супер. Для легкости восприятия можно представить, что это - одна из тех пародий, которые он так любит. Допустим, сегодня Рон - Малфой, весь такой, ах-ах, привередливый аристократ, который нос воротит от маглорожденных. Гостиная Гриффиндора просто взорвется смехом. Конечно, на самом деле никто не смеется. И ей тоже приходится заткнуться и вообще успокоиться насколько это возможно. У Рудольфуса Лестрейнджа с юмором явно не очень, зато выражается он предельно ясно.
Новость о Веритасеруме ожидаема и вполне логична со стороны Рабастана Лестрейнджа, но все равно раздражает. Она пришла бы сюда в надежде, что сможет наговорить им небылиц и сбежать с Роном в закат? Нет. Она бы предположила, что Пожиратели, если не убьют ее сразу, то предложат чашечку Веритасерума? Да. Так почему бы не проскочить этот эпизод? Увы, все формальности должны быть соблюдены. Остается надеяться, что никто не спросит ее о слишком личном, вроде "твой любимчик в Backstreet Boys?" или "самый сексуальный Пожиратель смерти?". А остальное... она ничего не знает, а то малое, что знала, предусмотрительно забыла там, в магловском доме на окраине Бристоля. И вернуть эти воспоминания даже магическим способом вряд ли получится, разве что она сама заново догадается, где еще можно попросить помощи. И она догадается когда-нибудь. Если понадобится.
Гермиона как кукла подчиняется импульсу и падает на кресло, любезно подставленное. Не на пол - уже можно считать за честь. И ей хотелось бы поправить Рудольфуса и сказать, что под зельем правды "молоть языком просто так" не представляется возможным, разве что тренироваться годами, непонятно чего ради. Но сдается ей, что этого не стоит делать... по многим причинам. Одна из них заключается в том, как Рудольфус посмотрел на собственного брата за то, что тот, видимо, вообще раскрыл рот, когда его не спрашивали, - будто ему все равно кого сегодня прикончить, а еще - он явно делает ей больно не из необходимости (ведь она же даже не пытается сопротивляться), ему это просто по душе. И самая очевидная причина - они не на уроке ЗоТИ и баллов Гриффиндору тут не прибавят.
Молчит, слушает и смотрит, как негигиенично Рудольфус открывает зелье. У нее даже есть несколько секунд подумать. Очевидно, что он сходит с ума. Кто бы не сошел? Помимо того, скольких он убил, есть еще Азкабан, смерть жены, отсутствие наследника, неожиданное появление наследника - Рона Уизли. Последний факт даже ее заставляет нервничать, а уж что говорить о самом Лестрейндже.
Пузырек Веритасерума небольшой, и это не может не радовать, ведь Рудольфусу явно плевать на дозировку и экономию. Процесс насильного принятия зелья неприятен, но текстура у него шелковистая - это сразу чувствуется, видимо, перья болтрушайки настаивались чуть дольше, или секрет в самом происхождении перьев... Изготовитель, методом логичного исключения, - Рабастан Лестрейндж. Хотелось бы задеть его и послать на первый курс зельеварения, но придраться, увы, не к чему.
А уже через секунду в голове пустота. Взгляд сам концентрируется на Роне. Все будет в порядке? О чем он вообще? Все и так в порядке. И уж тем более она не собирается сопротивляться зелью.
- Я пришла к тебе, - кажется, она повторяет это в тысячный раз, но что уж поделать, если это - единственная правда. Наверное, Лестрейнджей это взбесит - целый пузырек достаточно долго приготовляемого зелья перевели на то, что уже и так слышали. - Меня никто не прислал. И никто не придет. Я пришла к тебе одна.
Кратко и четко, как на уроке. Она прекрасно справляется с пожеланием Рудольфуса.
Отредактировано Hermione Granger (7 мая, 2017г. 00:13)
[AVA]http://s5.uploads.ru/i4LBS.jpg[/AVA]
Вопреки его планам, сомнительную честь допрашивать магглорожденную подругу Избранного Рудольфус отдает сыну - не лучший выбор хотя бы по той просто причине, что едва ли Рональд, еще совсем недавно искренне считающий себя Уизли, поднаторел в методике ведения допроса. Рабастану не жалко, конечно - пусть учится, где еще такому учиться, если не в отчем доме - но случай все-такие не тренировочный. Впрочем, лучше Рональд, чем Рудольфус - последний языком трепать не любил и быстро скатывался к легиллеменции, которая так ему особо и не далась, а потому вредила мозгам допрашиваемого куда сильнее, чем требовалось.
Так что пока, осаженный пламенным взглядом брата еще за комментарий про Молли, младший Лестрейндж предпочитает не вмешиваться - пусть допрашивает племянник - хотя и прячет ухмылку за пустым выражением лица: не в родителей пошел, ты подумай.
В общем, девчонку поят зельем, и Рабастан тоже двигается ближе к столу - ему и в самом деле интересно, что там происходит в том мире, который они рано или поздно уничтожат. Интересно, на что рассчитывает Гермиона, придя сюда. Интересно даже, чье это было решение - ее собственное или, быть может, Гарри Поттера.
Начинает Рональд неплохо - за эту убедительную ложь о том, что все будет в порядке, Лестрейндж мысленно награждает его Превосходно. Отличное начало - даже если мисс Грейнджер действительно настолько умна, чтобы понимать: ни драккла не в порядке. Особенно у нее.
А вот вопросы по существу его разочаровывают. Рональд и впрямь чуть ли не дословно решает придерживаться линии, намеченной Рудольфусом, и ограничивается исключительно выяснением, можно ли отозвать оборотней от обыска территории.
Само по себе, конечно, это все очень мило - и то, что мисс Грейнджер подтвердила свои же слова под Веритасерумом, и то, что пришла по собственному почину и в одиночестве.
Стало быть, это не хитрая акция полумифического Сопротивления, а просто...
Ну, глупость, наверное, безжалостно заключает Рабастан про себя.
- Отправим ее Макнейру - нас это больше не касается, - он равнодушно наливает в стакан воды из графина, пододвигает к девочке: следовало бы разбавить Веритасерум, но тут уж как получилось. - Пусть вытащат из нее все по последним месяцам, вдруг это поможет найти Поттера.
Воодушевленный пришедшей в голову мыслью, он - потому что вряд ли это сделает Рональд - все-таки спрашивает:
- Вы знаете, где сейчас мистер Поттер, мисс Грейнджер? Где он может быть? Где и когда вы видели его в последний раз? - да, этим должен заниматься не он, но устоять перед соблазном оказывается не так уж и просто: в конце концов, Гарри Поттер дано превратился в символ, и этот символ неплохо поддерживал тех, кто еще мог сопротивляться. Если символ низвергнуть, считает Рабастан, все закончится максимум за полгода.
Мальчишке наверняка не по душе происходящее, и Рудольфус следит за ним, не скрывая презрения: то, как Рон нянчится с грязнокровной девкой, раздражает почище, чем дерзкий ответ насчет унаследованных привычек.
Ему слишком нравится ответ - нравится не то, что Рон не пал до грязнокровки, а то, что не признает это, даже если и спал, не считает чем-то важным.
Он опирается на стол, смотрит прямо в лицо девки, чей взгляд пустеет. Его не заботит ни дозировка, ни то, насколько Рабастан вообще преуспел в зельях - девка не помрет, пока он не позволит, и эта уверенность не оставляет Рудольфуса.
Когда Рон задает свои вопросы, Лестрейндж подходит ближе. Мальчишка взволнован, но вида не показывает, и Лестрейндж тяжело опускает руку ему на плечо: пусть помнит, кто тут хозяин.
Ответы грязнокровки заставляют Рудольфуса задуматься, он пропускает неуместный жест брата, который делает вид, будто магглорожденная ведьма в стенах этого дома имеет право быть, не говоря уж о стакане воды.
Он тяжело нажимает на плечо Рона, размышляя, не удостаивая брата взглядом - думать тяжело, муторно, противно. Виски заливает ясность мышления, и Рудольфус не без труда протискивается через череду невнятных образов, обрывочных и вызванных опьянением.
- Нет, - веско говорит он, постепенно приходя к какой-то определенной мысли.
Несмотря на то, что Рон держит себя в руках, даже Рудольфус не может не почувствовать, что девка все-таки важна для него. Непонятно, как именно - самая очевидная догадка Лестрейнджа не подтвердилась, и он думает, не соврал ли ему сын и не напоить ли Веритасерумом и его, наверняка у Рабастана есть запас зелья, - но все же важна: об этом свидетельствует и заминка перед допросом, и попытка уверить девчонку, что все в порядке.
Пригвоздив Рона к месту, Рудольфус всматривается в Грейнджер, все еще размышляя о том, как ее приход обернуть в свою пользу.
Новые метлы, наборы по уходу за ними, глянцевые журналы с двигающимися фигурами знаменитостей мирового квиддича - и все это Рональд едва замечает, не желая принять протянутую в жесте примирения руку, а на большее фантазии Рудольфуса, привыкшего действовать кнутом и пряником, причем с преобладанием первого, не хватает. Рон упорно не желает стать тем, кого хочет видеть Рудольфус - и если угрозы тем, кого он привык считать семьей, могут лишь держать его под контролем, Рудольфусу приходит на ум использовать кое-что новое.
- Мы не отдадим девчонку Макнейру, - заканчивает он, переводя взгляд на Рабастана - пусть только попробует оспорить его решение.
- Никто не знает, что она здесь - никто и не узнает, - с угрозой он смотрит на брата: тот сообразителен, поймет, что от него требуется проконтролировать оборотней. - Она останется здесь. Пока.
Убирает руку с плеча Рона, обходит стол, возвращаясь к своему месту во главе, но не садится, а подливает еще огневиски и выпивает половину, а затем кивает на графин Рону.
- Ты вратарь. - Он многое знает о сыне, хотя далеко не все, что должен бы знать отец. - Сыграем в квиддич. Прямо сейчас. Не защитишь кольцо - я отдам ее оборотням. Защитишь - и грязнокровка поживет еще.
Это - щедрое предложение. Это заставит Рона обратить внимания на новые метлы, заставит его почувствовать в своих руках чужую жизнь. Это растормошит его, покажет ему, кто он есть такой.
Потому что ему придется стать Лестрейнджем.
- Жду тебя у озера.
Рудольфус залпом допивает, чувствуя этот разгорающийся азарт, искрящийся в крови, и выходит из столовой. Быть может, он и хромает, но на метле это не играет ни малейшего значения. Пришло время узнать, сколько лестрейнджевского в его сыне.
Он не считает, сколько прошло с его последней игры, но мощная метла в руке - не из новинок, зато подходящая лично Рудольфусу - ощущается привычно и уверенно.
Озерная гладь, больше напоминающая потемневшее от времени зеркало, идет время от времени рябью - ветер. Лестрейндж смотрит на качающиеся макушки деревьев заросшего парка, определяет на глаз скорость и направление, пока домовик, тащивший за ним кофр с мячами, а затем прямо в воздухе рисует кольца над озером напротив друг друга. Мерцающие кольца хорошо видны, и это будит в Рудольфусе воспоминания о матери мальчишки - о том, как она смотрела на него с гриффиндорских трибун, когда с поля уносили сбитого посланным им бладжером игрока команды-противника.
Ни он, ни Рон не охотники, тем будет интереснее: без команды придется все делать самому. И победа достанется не команде - победит только один.
Эльф покорно замирает рядом сгрузив кофр и дожидаясь дальнейших указаний. Старый и сумасшедший - почти как и сам Рудольфус - эльф на удивление хорошо соображает, когда дело касается квиддича: он жил в Холле еще в те времена, когда Рудольфус учился летать, и был тем самым домовиком, который вылавливал из озера обломки метлы Рабастана. Ушастый урод замер в ожидании команды, не отрывая взгляда от биты в руках Рудольфуса.
Лестрейндж скинул мантию, не чувствуя ни ветра, ни осеннней прохлады, взвесил в руке биту, перекинул ее из руки в руку - постепенно к его движениям возвращалась прежняя живость и точность, и тело уже само отзывалось, опираясь на мышечную память.
Взлетев в воздух, Рудольфус сделал несколько кругов над озером, с каждым кругом наращивая скорость и маневрируя не только с помощью наклонов, но и с помощью взмахов битой. Бьющий в лицо ветер, азарт, кипящий в крови и изгоняющий заторможенность, вызванную неумеренным употреблением спиртного, наполнил Рудольфуса первобытным восторгом, основанным на желании победы, и он запрокинул голову к прозрачному небу и рассмеялся, вспугнув гнездящихся в парке птиц.
Рона тоже поили сывороткой – после облавы у Уизли, в Министерстве, пока он был еще сыном предателей крови. Он помнил, каково это: безразличие, спокойствие, и слова скатываются с языка равномерно и гладко, а главное – совершенно беспристрастно. Как и не о себе вовсе.
Гермиона подписывает себе смертный приговор тоже спокойно.
У Рона внутри гулко и пусто. Рука Рудольфуса на плече, кажется, весит целую тонну. Продолжать не имеет смыла: нет ни сопротивленцев, ни заговоров. И лично у него вопрос остался только один: зачем? Ну какого драккла, Гермиона? Сколько должно пройти лет, чтобы ты наконец поняла, что не нужно меня постоянно подстраховывать? Не нужно спасать. Но такое при Лестрейнджах не спросишь.
Рону кажется, что братья разочарованы – его вопросами, ее ответами и всей ситуацией в целом. Рабастан переходит на деловой тон, и от этого у Рона мурашки бегут по спине. Ясное дело, как Макнейр будет добывать информацию.
- Я же говорил вам, что мы не знаем, где Гарри, - голос звучит напряженно – чересчур, пожалуй, но в голове Рона уже мелькают картинки того, как из него самого выбивали сведения об Избранном. – Дракллову. Тысячу. Раз, Лестрейндж! Мы и разошлись тогда для того, чтобы ничего не знать друг о друге.
Будь он хоть сотню раз наследник рода, в этом доме его не слышат. Зато слышат старшего Лестрейнджа. И когда тот говорит «Нет», все еще сжимая его плечо, Рон понимает, что зря беспокоился насчет оборотней.
- Рудольфус! – Рон пытается встать, но не вполне уверен, что его рывок хотя бы замечают. Что все это значит? Что они собираются сделать с Гермионой такого, что боятся рассказать об этом даже своим?
А потом старший Лестрейндж вдруг отпускает его и выдает нечто, что заставляет брови Рона удивленно ползти вверх. Серьезно? Ему предлагают разыграть жизнь Гермионы в квиддич? Жизнь Гермионы? В квиддич?!
Рону требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и осознать, насколько щедро это предложение. Лестрейндж пьян. Он накачивается здесь с самого первого дня, что Рон появился в Холле, и наверняка глушил огневиски и раньше. Он безумен. Он неосторожен. Он не играл в квиддич годами. И, - Рон прищуривается, - при самом удачном раскладе он вполне может свалиться с метлы и сломать хребет.
Сам он не стоял у ворот с шестого курса, и, сказать по правде, и на пике формы выступал неровно. Но разве у него есть выбор?
Рон посмотрел на Гермиону. Почему-то закралась мысль, что, если они оба каким-то чудом выберутся отсюда, она ему эту игру никогда не простит.
- Эй ты, - Рон подозвал жмущегося в угол домовика, - тащи метлу!
Над Лестрейндж-Холлом всегда осень, и ветер в первый момент пробирает Рона до костей: он давно не выходил из поместья, обрекая себя на полудобровольное заточение: все лучше, чем прогулки под конвоем. Но уже второй глоток свежего воздуха его почти пьянит. Рон не чувствует обычной робости, которая накатывала на него всякий раз, когда он натягивал гриффиндорскую спортивную форму в раздевалке. Он наконец-то может действовать. Может победить Лестрейнджа. Хотя бы так.
Рон взмахивает битой, пробует ее в руке. Он редко играл один на один – в их большой семье на поле выходило минимум четыре человека. Но так даже лучше. Он с удовольствием лично зарядит Лестрейнджу бладжером промеж глаз.
Огненные кольца отражаются в темной, подернутой беспокойной рябью воде. Рон фиксирует направление и силу ветра почти машинально, отталкивается от земли и взлетает над озером. Марево внизу похоже на густые, липкие, жадно чавкающие чернила. Берег недалеко, но почему-то кажется совсем нереальным.
Рон надеется, что хотя бы на время матча Гермиона будет в безопасности. Ему кажется, младший Лестрейндж умеет уважать правила, но не хотелось бы обманываться в своих надеждах именно сейчас.
Он делает круг и останавливается у своего кольца.
- До первого гола? Или до трех очков?
Кольца на обоих концах поля. Лестрейндж хочет посмотреть, каков его сын не только в защите, но и в нападении. И Рон – к его глубокому отвращению – не имеет права не оправдать надежд главы рода.
[nick]Ronald Lestrange[/nick][icon]https://image.ibb.co/bYxoT6/263hern11.jpg[/icon]
Отредактировано Ronald Weasley (16 октября, 2017г. 00:21)
[icon]http://s5.uploads.ru/t/AMN5P.jpg[/icon]
- Я не знаю где Гарри, - видимо, передоз Веритасерумом сказывается, и ее голос уже совсем не похож на голос обычного человека. В нем нет жизни, абсолютно никаких эмоций, даже характерного для этого зелья чувства умиротворения. Зато появляется желание говорить все и много.
- Я не знаю где Гарри. Он может быть где угодно. Мы не виделись 2 месяца и 6 дней. Где угодно. Он может быть где угодно. В Англии. Или где угодно в мире вообще. Но не в Годриковой впадине, наверное. И не в Хогвартсе. Где угодно. Вряд ли он в Министерстве. А так - где угодно. И тут его тоже нет, - Гермиона продолжает витиевато рассуждать о том, где Гарри быть не может, не слышит даже сама себя. На фоне что-то кричит Рон, но для Гермионы имеют значения лишь вес ее тела, который по ощущениям она теряет весьма стремительно. Или мир переходит в состояние свободного падения, тоже вариант. Она кладет руки на столешницу и широко расставляет пальцы, кажется, что так удержать поверхность будет легче. И очень кстати обнаруживает стакан воды, четкий фокус на скатывающуюся по прозрачной стенке каплю. От слов в горле пересохло, но все точно взлетит, если Гермиона отпустит стол, а мысли вслух тем временем не заканчиваются.
Гарри не может быть в спальне у Ангелы Меркель скорее всего. Не может быть на обложке PlayBoy почти точно. Не может его быть и на других планетах Солнечной системы: Меркурии, Венере, Марсе, Юпитере, Сатурне, Уране и Нептуне, Плутоне. И на всех спутниках тоже. Это слишком сложная аппартация. Потом она резко возвращается на Землю и замечает, на полном серьезе, что Гарри вряд ли может оказаться в заднице у василиска, потому как такой вряд ли остался в магическом мире, насколько ей известно, последнего он же и убил. И Гарри совершенно точно не может быть мертв. На том свете, то есть, его нет. Можно пуститься в теологические дебаты, рассуждая существует ли "тот свет", и фраза о том, что Гарри там нет доказывает существование загробного мира или, наоборот, отрицает?
Потом она каким-то образом поднимается, куда-то идет. Поход этот - те еще американские горки. Кстати, Гарри вряд ли сейчас в Диснейленде.
Она любит это. Исключать все невозможное и докапываться до истины. Еще несколько недель в таком состоянии, и Гермиона пришла бы к каким-то 30-50 тысячам вариантов, где Гарри мог бы быть, при условии, что выжила бы, конечно. Злая шутка.
Она садится на трибуну и только теперь в статичном состоянии видит всю картину целиком. Квиддич.
- Я ненавижу квиддич, - неожиданно четко и ясно произносит она и затыкается окончательно. Как будто отпустило. Почти сразу после этого находит опору, хватается рукой за скамью и держится так, что пальцы белеют. Даже в адекватном состоянии, без тысячекратной передозировки Веритасерумом, то, что происходит сейчас показалось бы ей бредом. Быть может ее состояние и к лучшему.
Отредактировано Hermione Granger (9 июня, 2017г. 20:35)
[AVA]http://s5.uploads.ru/i4LBS.jpg[/AVA]
Рабастан прищуривается, не понимая, как трактовать слова Рудольфуса. Что это значит - не отдадим девчонку Макнейру? а куда ее? Оставим здесь, для красоты?
Но, к счастью, строить догадки ему приходится недолго: Рудольфус не из тех, кто будет долго держать интригу, и Младший, хмурясь, пожимает плечами - если брат хочет разыграть мисс Грейнджер в квиддич, это его дело. Заодно, может, и Рональд повеселеет. Ненадолго, правда, но все же.
- Хорошо, - сдержанно отвечает он. - Как скажешь.
Ему, по большому-то счету, вообще наплевать - разве что день становится все интереснее, невзирая даже на перспективу квиддича. Впрочем, раз Рудольфус не тащит на метлу его, с этим можно смириться.
Куда больше ему нравится то, что происходит с Грейнджер. Девица выдает все эти потрясающие ответы на его вопрос, и, в какой-то момент, Лестрейндж наклоняется над столом в опустевшей столовой и холодно смотрит ей в лицо.
- Потрясающая реакция, - а она все продолжает перечислять, где не может быть Гарри Поттера. Вот хитрая дрянь - пошла от противного, обманула, вроде того, зелье.
Рабастан откровенно веселится, выслушивая весь этот бред - впрочем, едва ли по нему заметно это веселье - и между делом фиксируя, где же неуловимого Поттера в самом деле не может быть. Некоторые имена и названия ему не знакомы, другие - только по маггловедению, но Гермиона явно задалась целью не молчать, и у нее получается это на Превосходно.
- Пойдемте-ка и посмотрим, как вашу жизнь разыгрывают в квиддич, - как бы Лестрейндж не хотел, ему сложно удержаться от хотя бы намека на сарказм. Впрочем, развлечение вполне по Рудольфусу - и его сын не отстает, вон как резво погнал домовика за метлой.
Сюрреализм какой-то - и почему он не отправился в Министерство с утра?
Неужели хочет знать, чем дело закончится?
Идя вслед за Гермионой, конвоируя ее к озеру - хотя, стоит только высунуться на главное крыльцо, с направлением ошибиться невозможно - Рабастан лениво прикидывает, есть ли шансы у любого из противников.
Выходит, что есть - Рудольфус смертельно пьян и только годы тренировок помогают ему скрывать это состояние под видом легкого опьянения, а Рональд... Ну, у Рональда, кажется Лестрейнджу-младшему, могут возникнуть проблемы. И в том числе из-за мотивации - разве что гены возьмут свое. Словом, ему и в самом деле любопытно.
Эльфы восстановили трибуну с такой основательностью, будто Лестрейнджи в самом деле собирались устраивать товарищеские матчи, но сейчас Рабастан не имеет ничего против этой траты времени и сил: если уж наблюдать за квиддичем, от которого его с детства с души воротило, то хотя бы с удобством.
- Надо же. Я тоже, - он все же поворачивается к ведьме, усаживая ее на скамью. Грейнджер выглядит сомнительно - не в том смысле, что вот-вот прыгнет на него в попытке отнять палочку, а в том, что кажется готовой вот-вот упасть в обморок - ну или куда там падают магглорожденные ведьмы. Прослеживая взглядом за тем, как белеют ее пальцы, ухватившиеся за скамью - кажется, в столовой она все хваталась за столешницу, ему казалось, просто нервничала - Лестрейндж приходит ко мнению, что с их незванной гостьей не все ладно. А точнее, все совсем неладно - возможно, стоило разбавить Веритасерум, или он перелил в зелье настойки асфоделя, рассчитывая не на девчонку лет Грейнджер и ее комплекции в качестве основного потребителя.
- Принеси воды, - приказывает он домовику, появившемуся по щелчку пальцев в сторону - жесту, отточенному до автоматизма в прошлом и легко вошедшему в привычку снова, едва Азкабан остался позади.
Эльф покорно аппарирует прочь, за водой, но Рабастану кажется, что у них все равно проблемы: Грейнджер выглядит так, как будто может не дождаться воды.
Он встает прямо перед ней, загораживая вид на игроков, намеренно медленно вытягивает волшебную палочку из крепления.
- Агуаменти, - ледяная струя воды бьет ведьме в лицо, вымачивает воротник, волосы. - Мисс Грейнджер, если вам дурно, скажите. Если у вас индивидуальная непереносимость к сыворотке или какому-то ее компоненту, нужно было сказать об этом...
Едва ли бы это что-то изменило, но, по крайней мере, Рабастан был бы готов к проблемам.
- Мисс Грейнджер? - он вглядывается в ее мокрое лицо. - У вас есть платок или мне трансфигурировать что-то подобное?
Открытые вопросы помогли ему пережить Азкабан - открытые вопросы заставляют сконцентрироваться, начать принимать какие-то решения, вернуться в реальность. Для ведьмы, у которой еще есть шанс на жизнь, открытые вопросы - настоящая палочка-выручалочка.
Рудольфус проводит палочкой по горлу, невербально кастуя сонорус, и прячет деревяшку в сапог, в ножны к кинжалу, с которым не расстается даже в Холле.
Вопрос мальчишки его смешит, и он снова хохочет - смех разносится над озером, отражается от мрачной воды, у берегов покрытой ряской.
- До первого гола, - отвечает он эхом к угасающему хохоту.
Лестрейнджи не дают вторых шансов.
Первый же забитый одному из них квоффл будет приговором для девчонки: жить ей или стать игрушкой Стаи.
На рукояти биты зарубки. Рудольфус почти любовно проводит большим пальцем по ним, подсчитывая, крутит кистью. Бита со свистом рассекает воздух, привычной тяжестью оттягивая руку. Метла подчиняется малейшему нажатию коленей, движению бедер.
Когда-то Рудольфусу практически не было равных в воздухе, и то, что он выбрал земную стезю, польстившись на соблазн нести смерть, мало что меняет: разучиться играть в квиддич невозможно.
Он смотрит на Рона одобрительно, затем оглядывает берег озера - брат и грязнокровка занимают места в первом ряду.
Она должна видеть, как решается ее судьба, это даст ей наглядный урок того, как теперь все устроено для нее.
Рудольфус глубоко вздыхает, чувствуя на вкус ветер, пронизанный вечной осенью Лестрейндж-Холла, подает эльфу, терпеливо ждущему у кофра, знак, и, резко развернувшись, поднимается чуть выше, замирая над своими кольцами.
Ветер треплет его отросшие, грязные волосы, где давно поселилась седина, и он открытым ртом глотает ветер, глотает этот воздух, воздух над родовым имением.
Бладжеры взмывают в небо, будто желая разорвать его свинцовое полотно, как только эльф распускает застежки на удерживающих их в кофре ремнях. Сердитое жужжание рвущихся ввысь мячей наполняет рот Рудольфуса слюной. Теперь, после победы, когда с редкими очагами сопротивления разбираются те, кто желает выслужиться, а Ближний Круг почивает на лаврах, квиддич - все, что ему осталось.
Он слизывает с губ выступившую слюну, провожает оба бладжера взглядом, запоминая тональность каждого, и переводит взгляд на Рона, вращая биту и направляя метлу чуть ниже, вперед, разгоняясь, чтобы перехватить квоффл первым.
Домовик отправляет квоффл вслед за бладжерами, но он медленнее, неповоротливее, тяжелее - и когда первый бладжер пикирует к Рудольфусу, тот играюче отправляет его в мальчишку, отрезая ему путь к квоффлу, заставляя сменить траекторию, чтобы не подставиться под удар.
Жужжание второго бладжера доносится издалека и приближается не слишком быстро - Рудольфус наклоняется влево, описывает битой резкий полукруг,и метла покорно идет в сторону, подныривая под вторым бладжером, пропуская его вперед.
Квоффл останавливается, на долгий-долгий миг замирает в воздухе - Рудольфус видит его так отчетливо, как видят, должно быть, готовые к прыжку тигры, - а затем тяжело и неторопливо начинает снижение.
Лестрейндж правит метлу под квоффл, инстинктивно зная, где будет мяч через пару секунд, и уже в движении размахивается битой, чтобы отправить квоффл в кольцо Рона.
Квоффл протестующе скрипит, когда бита врезается в его плотный бок, но удар задает и направление, и ускорение - квоффл приближается к кольцам. Рудольфус бросает метлу вперед, следуя за квоффлом, избегает лобового столкновения с одним из бладжеров и резко дергает вверх, пропуская второй под собой, в паре дюймов от сапога.
Дожидаясь, когда первый бладжер опишет круг и вернется, он снова бьет по квоффлу, догнав мяч - и тут же пригибается к метле. Бладжер проносится над его головой, от него воняет старой слежавшейся кожей, и Лестрейндж резко выпрямляется, уже замахиваясь, и не дает бладжеру вновь атаковать себя - бьет по нему, отправляя в Рональда.
Бладжеры носятся по полю будто взбешенные осы. Под ударами бит их направление меняется молниеносно, угрожая и игрокам, и наблюдателям.
Пару раз Рудольфус отбивает бладжер в последний момент, не обращая внимания на направление, лишь бы избежать столкновения, и бладжеры проносятся в опасной близости от трибун, но его это мало заботит - он следит за мальчишкой и квоффлом, играя в нападении, оставив далеко за спиной свои кольца, забыв о них, прислушиваясь к жужжанию бладжеров.
Нежелание отдать Рону инициативу гонит его вперед, и Рудольфус, выбирая наиболее уязвимое место соперника, отвлекается, слишком широко замахиваясь, слишком высоко бросая метлу, чтобы ударить по квоффлу, направив его сверху вниз и под углом, закручиваясь от пришедшего по касательной удара.
Он так сильно бьет по квоффлу, что метлу дергает в сторону, аккурат на пересечение с путем одного из бладжеров. Прямое столкновение чревато концом игры - на такой скорости мяч просто разнесет метлу в щепки, и Рудольфус резко кренится в сторону, выправляя взмахом биты равновесие, и встречает бладжер на центр биты.
И этот удар бита не поглощает - по инерции Рудольфуса поворачивает вместе с метлой в прежнем направлении бладжера, и он слишком занят выравниванием равновесия, чтобы погасить инерцию.
Метла теряет управление. Закручиваясь штопором, не подчиняясь движениям, она падает вертикально вниз с высоты в сорок футов.
Ветер бьет в лицо, не давая дышать и слепя. Свинцовая серость воды надвигается стремительно, будто Хогвартс-экспресс.
Рудольфус ни чувствует ничего, кроме азарта, полыхающего в крови - адреналин вступает в битву с огневиски.
Это не первая подобная ситуация в его жизни. Рудольфус живет в вечном пике, ему не привыкать, и сейчас он целеустремленно зажимает биту параллельно бедру локтем той руки, которая сжимает древко, а второй рукой перехватывает метлу чуть подальше и изо всех сил тянет на себя, выправляя взбесившееся транспортное средство
Усиливая сопротивление воздуха своим собственным телом, принимая грудью это сопротивление, сейчас вполне сравнимое плотностью с хорошим Ступефаем, Рудольфус не сдерживает подступающий к горлу смех. Отрывистые, лающие смешки подхватывает ветер и уносит вверх, прочь от приближающейся поверхности озера.
Метла постепенно замедляет движение - и над самой водой Лестрейнджу удается выправить метлу горизонтально, а затем резко направить вверх.
Его сапоги поднимают брызги, но он снова управляет метлой и рыщет взглядом в небе, разыскивая квоффл и бладжеры.
[nick]Ronald Lestrange[/nick][icon]https://image.ibb.co/bYxoT6/263hern11.jpg[/icon]
С первых минут матча ясно, что Лестрейндж был когда-то загонщиком: Рон видит это по его посадке на метле, по тому, как он держит биту. Можно было сообразить и раньше: эта позиция больше других предполагает насилие, и остается только гадать, сколько противников будущего главы рода заканчивали матч на больничной койке. Но новость хорошая. Они оба – не охотники. Чтобы забить тот самый единственный мяч, им придется использовать свои лучшие навыки. И если Лестрейндж будет действовать с позиции силы – а иначе он и не умеет, то Рону не стоит пытаться соревноваться с ним в атаке. Его дело – защищать. Только это выходит у него лучше всего.
Защищать и ждать, когда противник, опьяненный полетом, азартом и литрами огневиски, совершит ошибку.
В отличие от видимо упивающегося игрой Лестрейнджа, Рон до предела собран и почти ничего не чувствует. Его движения скупые и точные, а на лице застыло неопределенное, безэмоциональное выражение. Все, что от него требуется, – забить один мяч раньше, чем забьют ему. Рон не думает, зачем это нужно и что случится, если он проиграет. Ему просто нельзя об этом думать. Его дело – защищать кольцо.
Рон виляет в сторону, уходя от бладжера, отмечает про себя силу удара Лестрейнджа, его неожиданно точный замах. К квоффлу он уже опоздает – ну и драккл с ним. Он отбивает второй бладжер, скупым, но сильным движением оправляя его обратно – к мчащемуся к его кольцу Рудольфусу, только что едва не переломившему свою биту о мяч. Прижав свою биту к боку, Рон бросается наперерез, ныряет вниз, к сверкающему огненными всполохами кругу ворот и ловит квоффл обеими руками, чтобы через мгновение поднять глаза и увидеть летящий к нему бладжер.
Он швыряет мяч вверх, высоко над собой, и выхватывает биту, потому что уйти от столкновения уже не успевает. Тяжелый удар кожаного ядра вибрацией проходит по дереву, отдается в его руке, но лицо Рона все так же не выражает ничего – ни досады, ни боли. Потеряв интерес к бладжеру ровно в тот момент, как тот изменил траекторию, он вскидывает голову, пытаясь найти квоффл, который уже в руках Рудольфуса.
Они перебрасываются мячом быстро, без малейшей передышки, под свист хищно носящихся вокруг бладжеров. Лестрейндж верен себе – он играет напористо и зло, как будто проверяет Рона на прочность. Но ему не хватает непредсказуемости – именно так кажется Рону, когда он раз за разом отражает мячи – то принимая их всем телом, рискуя свалиться с метлы, то лишь кончиками пальцев меняя их траекторию и не давая улететь в кольцо, то отбивая мощным ударом кулака, стискивая зубы, когда костяшки, незащищенные вратарскими перчатками, пронизывает боль.
Главная проблема – бладжеры. Рон о них почти не думает, полностью сосредоточившись на главном мяче, и несколько раз уходит от столкновения в последний момент или бьет битой неточно, отправляя снаряд не в Рудольфуса, а куда-то совсем в другую сторону, откуда мяч с большей вероятностью снова атакует его самого. Где-то в глубине души ему очень хочется швырнуть бладжер прямиком в это спитое, раскрасневшееся под ветром лицо, проломить ему кости черепа, превратить этот воспаленный, злобный мозг в кашу... Но это совершенно неважно. Он должен просто защищать кольцо.
И ждать.
И Рон дожидается. Он едва успевает в очередной раз поймать квоффл – мяч бьет его в грудь, выбивая весь воздух, но он все же подхватывает его, прижимает к себе и выравнивается в воздухе. И вдруг видит, как метла Рудольфуса штопором уходит вниз.
Время замирает, а с ним замирает и Рон, неотрывно глядя, как Лестрейндж падает все ниже и ниже. Яростное желание его смерти вырывается наружу, и Рон напряженно, отчаянно ждет, когда темные волны сомкнутся, хороня под собой главу ненавистного ему рода. И когда понимает, что этого не будет, что Рудольфусу удастся выйти из пике, с огромным усилием заставляет время снова начать свой бег. Время, которое сейчас играет за него.
Рон прижимает локтем квоффл и, пригнувшись, стремительно бросается к другому краю поля. Метла слушается каждого его движения – у него никогда не было модели лучше. Слушается она, и когда он вдруг тормозит где-то на середине пути и зависает в воздухе, понимая, что Рудольфус должен видеть свой проигрыш. И даже иметь шанс предотвратить его.
Что бы ни было, Гриффиндор играет честно.
Рон смотрит вниз и ловит взгляд Рудольфуса. На мгновение маска безразличия слетает с него, и лицо искажает болезненная гримаса, не похожая ни на азарт, ни на торжество. «Попробуй - догони!»
Рон замахивается и со всей силы бросает квоффл, целясь точно в центр свободного, никем не охраняемого кольца.
[icon]http://s5.uploads.ru/t/AMN5P.jpg[/icon]
Они играют на нее. На ее жизнь. В любой другой момент Гермиону эта мысль привела бы в ужас, но теперь ей было все равно. Даже так: ей было глубоко параллельно до существования самого понятия "квиддич". И если бы Гермионе сказали, что через секунду она умрет, то она бы лишь удивилась, что состояние, в котором она находится сейчас - не есть смерть.
Темный силуэт Лестрейнджа заслонил ее мир, в том числе спасая от возможности видеть и понимать по-своему всю эту канитель в воздухе. Гермиона же в ответ на его слова, лишь через силу оторвала ладони от скамьи и обхватила себя - нелепая попытка защититься.
Вода не стала неожиданностью. Они запланировали ее задушить - и Гермиона уверена, что в таких случаях без воды никак. Она хватает воздух ртом, будто вынырнула из глубокого бассейна, но мир неожиданно ненадолго возвращается в фокус. Она чувствует себя дрожащей от холода, мокрой совершенно и оттого удобно, в ее случае, тяжелой. На какое-то время страх улететь отсюда ее покидает, и она с настоящей злобой взирает на господина Рабастана. Злоба сочится в каждой ответной фразе наравне с правдой. Про себя Гермиона отмечает, что истина перешла на все уровни. Теперь они будут не только слышать слова, но и видеть ее настоящие эмоции.
- Серьезно? - интересуется она, ничем не прикрывая свой сарказм. - Серьезно? ВЫ СЕРЬЕЗНО? - громко интересуется она и смотрит в его непроницаемое лицо. Где-то тут Гермиона понимает, что он и его брат олицетворяют вообще все, что она ненавидит в этом мире. И могла бы - произнесла непростительное без колебаний прямо сейчас. Эта правда становится неожиданностью даже для нее. Впрочем, учитывая, все, что было, ей следовало знать о себе это.
- Вам и вашему брату ведь все равно до моих непереносимостей. И я никогда не принимала веритасерум, чтобы знать такое, - чеканит Гермиона, наполняя эмоцией каждое слово. Она не в состоянии скрыть то, как ее бесит его речь и его невозмутимость. И каким тупым она его сейчас считает тоже скрыть не в состоянии. Превосходство человека, которому терять нечего. Вот только ей есть что. Гермионе в перспективе хочется жить хотя бы до того момента, как она сможеть остаться с Роном хоть ненадолго. Хочется орать и цепляться за Рабастана Лестрейнджа с криками, чтобы он ее не слушал.
- Я беглая грязнокровка среди ваших друзей-фашистов. У меня даже другой одежды уже несколько месяцев нет, не то, что платков. Придурок, - к своему ужасу презрительно выдает она, вместо того, чтобы заткнуться. В момент, когда вопросы заканчиваются, остается только шок от сказанного. Она испуганно поднимает взгляд на мужчину и не ждет его реакции. Тянется пальцами к его мантии и бормочет:
- Я не это хотела. Я... - но ведь и это неправда. Гермиону накрывает с новой силой. Фокус теряется. Протянутая рука перевешивает и кренит ее вниз. Погружаясь в кромешную тьму, она успевает признаться:
- Я бы убила вас прямо сейчас, если бы могла. Я бы вас убила и мне было бы все равно. Я знаю точно...
Отредактировано Hermione Granger (15 декабря, 2017г. 00:03)
[AVA]http://s5.uploads.ru/i4LBS.jpg[/AVA]
Открытые вопросы в самом деле помогают - девчонка собирается, как перед атакой, отвечает на его вопросы больше взглядом. Все с ней будет нормально.
Пока она орет на него - ну, допустим, не орет, но определенно повышает голос, уже не теряя сцепку с реальностью, не заходясь десятками предположений, где не может быть Поттера, - Лестрейндж неторопливо, почти лениво убирает палочку, делая знак появившемуся домовику со стаканом воды ждать.
Она права - и не права одновременно, но, видимо, момент, чтобы пуститься в длительные теоретические выкладки и дискуссию, не самый подходящий: как-то она взвинчена всем происходящим, перестает прятать свои настоящие эмоции - весь этот сарказм, бессильную злость, страх где-то на дне, не за себя, может, но ей есть, чего бояться, и было бы нелепо, если бы она не боялась.
Поэтому Лестрейндж почти готов к тому моменту, когда она осознает, что наболтала, и только демонстративно вздергивает бровь на оскорбление - такое детское, такое, Мерлин, беспомощное.
Ему не слишком понятен термин "фашизм" - что-то маггловское, и сейчас не время выяснять, но он отлично понимает, что она имеет в виду.
И ухмыляется - блекло, скупо, потому что нет никакой необходимости сдерживаться, когда она невероятно медленно тянется к его мантии - беглая грязнокровка, не имеющая ни смены одежды, ни носового платка.
Как будто он может ей посочувствовать.
Нет, конечно, не может - зато, и вот на это Лестрейндж не рассчитывал, он может ее понять.
Ее положение сейчас не лучше - а скорее, хуже - чем его собственное в девяносто пятом, когда они вышли из Азкабана к руинам Холла. Отсутствие носового платка, конечно, само по себе не трагедия, зато очень зримый символ поражения.
И для нее это поражение - едва ли вариант, к которому она была сознательно готова.
- Ну конечно, - он даже не скрывает сарказма, так же щедро делится им в ответ. Сарказма и, может быть, ободрения. - Конечно, вы хотели не этого. Конечно, убьете - вот чего вы на самом деле хотите.
Не врать себе - не так уж просто.
Он почти горд за их грязнокровку.
Подхватывая за шиворот скользящую к ступеням трибуны девчонку, Лестрейндж оборачивается на смех Рудольфуса - и в первый момент сжимает пальцы на воротнике Грейнджер с излишней силой: метла брата несется вниз вместе с седоком.
Впрочем, Рудольфус возвращает себе контроль, едва касается зеркальной поверхности озера - и снова устремляется вверх.
Поздно: Рабастан видит, как квоффл, пущенный Рональдом, находит кольца.
Рудольфус никогда не был силен в защите - и сейчас никто не прикрывал его спину.
Для человека, который уже потерял дом и жену, потому что слишком рвется в атаку, он так ничему и не научился.
- Проводи наследника и его гостью в комнаты хозяйки. Гостья молодого господина поживет там. И позаботься о том, чтобы переделать гардероб под нее.
Если, конечно, не умрет от своей непереносимости или Мерлин знает, чего, приходит ему в голову.
Сонорус окутывает горло:
- Спускайтесь, Рональд. Вы выиграли. Мисс Грейнджер задержится у нас какое-то время. Как гостья, а не как добыча оборотней, - уточняет Лестрейндж. - Забирайте ее - она не в курсе вашей победы, слишком переволновалась. Домовик проводит вас в ее комнаты.
Позволяя Грейнджер откинуться на скамье, Лестрейндж накладывает на нее Эннервейт и спускается с трибун, снимая Сонорус.
- Блестящий план, - говорит Лестрейндж быстро, еще до того, как Рудольфус успевает все испортить. - Такой инструмент давления - и мальчик уже знает, что в ответе еще и за подругу. Проигрыш, принесший победу.
Впрочем, он и сейчас не уверен, что Рудольфус не впадет в ярость - и договаривает, чтобы не затягивать с этим и получить всю реакцию, какой бы она ни была.
- Я распорядился отправить ее в комнаты Беллатрисы. Ей нужно где-то жить, а реставрация не закончена. К тому же, раз ты хочешь оставить ее здесь, ей нужно будет что-то носить, где-то спать. Ты продержишь ее живой до церемонии официального принятия сына в род? Чтобы он не дергался?
Вы здесь » 1995: Voldemort rises! Can you believe in that? » Альтернативные истории » Abyssus abyssum invocat
