[NIC]Dolores Umbridge[/NIC]
[AVA]http://s7.uploads.ru/fJoSz.jpg[/AVA]
Долорес, которая, вне всякого сомнения, обладала теми самыми достоинствами, которые делают из очень приятной дамы даму, приятную по всех отношениях, могла похвастаться и еще одной особенностью - вплоть до недавнего времени она точно знала, что и ради чего должна предпринимать. Затем, в декабре, ситуация изменилась, и мадам Амбридж - мадам исключительно из уважения к ней и занимаемым ею должностям, а вовсе не по причине того, что розовый цвет плохо справлялся со своей задачей по визуальному омоложению Долорес - частенько ловила себя на мысли, будто утратила тот жизненный ориентир, который вел ее через все препоны и преграды. И, даже искренне оплакивая дорогого Корнелиуса, она должна была признать: дело не было в его смерти.
Что-то произошло с ней самой - и оттого она бродила по школе, напоминая самой себе беспокойного призрака, отчасти утеряв вкус к насаждению дисциплины в рядах беспечных крошек, и даже невыносимый Гарри Поттер, бывший рыбной костью в горле, перестал действовать на нервы Долорес, как пустой гардероб на боггарта. Ну, по крайней мере, отчасти. Визит на заседание Визенгамота, пресс-конференция Министра Скримджера, нерадивые ученики и недавно отличившаяся мисс Лавгуд - все это проплывало мимо, будто Долорес была заключена в воздушный пузырь и смотрела на все со стороны.
И вот, сегодня, карусель вновь сделала полный оборот и подарила Долорес цель, найти которую она было отчаялась.
Она и не могла, пожалуй, сказать, когда это случилось - вот она беседует с Северусом Снейпом, и вот, после его незамысловатых слов, вдруг получает этот мощный импульс извне, осиявший ее ближайшее будущее.
А дальше все стало совсем легко: отданный приказ, несмотря на расползающееся с каждым днем Империо, нуждающееся в подновлении и не получающее его, не противоречил с представлениями госпожи Амбридж об обязанностях директора Хогвартса. Кабинет директора был по праву ее вотчиной, и пережитое унижение из-за упрямства уродливой горгульи первого сентября еще кипело в крови розовой бестии: "открыть камин в кабинете директора, оставаться там и никого не впускать" мурлыкала себе под нос Долорес, направляясь в означенное выше место под внимательными взглядами портретов, которые, впрочем, опасались обронить хоть слово насчет прогулок директрисы после отбоя.
Да и сам вид Долорес - собранной, при полном параде - не вызывал желания уточнять, куда ее несет глубокой ночью: еще одним достоинством госпожи Амбридж было умение напустить на себя столь деловой вид, что вопросы нередко застывали на губах заинтересовавшихся.
Впрочем, было в замке существо - если этот термин вообще был применим к полтергейстам - которого демарш директрисы к кабинету только раззадорил.
- Если кошка в жабу вырастает,
Ни один мужчина не растает! - проорал Пивз, взмывая под каменный потолок и оттуда строя директрисе отвратительные полупрозрачные рожи.
- Глагольная рифма, - фыркнула Долорес, поджимая губы. Будучи ведьмой, приятной во всех отношениях, она разбиралась в поэзии, а потому предпочитала делать вид, что хамоватая сущность, которую так и не удалось изгнать даже с помощью наскоро проведенного ритуала тет-а-тет с очаровательным завхозом - какой мужчина, какая драма, что сквиб! - не имеет к ней ни малейшего отношения. Иногда подобная тактика требовала приложения поистине титанических усилий, но Долорес обладала обширными ресурсами.
- За ликбез и всеобуч, - пропела она, глядя прямо в наглую морду горгульи, которая за прошедшие месяцы все же смирилась с главенством нового директора.
Массивная фигура в полутьме коридора, подсвещенного только зачарованными факелами на стенах, с пронзительным скрипом подалась в сторону, открывая проход. Как иногда думала Долорес, этот скрип каменная уродина приберегала специально для нее - по крайней мере, Амбридж не могла припомнить, чтобы появления в ее кабинете других профессоров сопровождалось настолько отвратительным звуковым сопровождением.
Полтергейст демонически расхохотался и исчез в ближайшей стене.
Долорес поспешила в кабинет под грохот горгульи, возвращающейся на свое место.
Она точно знала, что делать, и эта уверенность кружила ей голову, наполняя два ли не эйфорией.
Мельком удостоверившись, что она вовремя, Долорес открыла директорский камин, тщательно исполняя инструкцию, и сжала покрепче в пальцах волшебную палочку.
Никого не впускать, крутилось у нее в сознании бесконечным рефреном.
Долорес расплылась в улыбке, вновь преодолела лестницу вниз, к выходу из кабинета, и, ткнув палочку в спину загораживающей проход горгулье, четко произнесла:
- Карьера начинается с детства!
Палочка выбросила сноп белых искр: пароль был сменен.
Долорес Амбридж, продолжая улыбаться, поднялась обратно в кабинет. Пиказ открыть камин и никого не пускать в кабинет был исполнен даже шире, чем требовало Империо, изрядно подточенное стрессами и неумелым Обливиэйтом.

Вот вроде бы не первый час и даже не первый день он уже готовился к защите школы, но до сих пор ещё не очень понимал, на кой ляд этим занимался. Какого-то особого героизма за Рэдом и в лучшие годы не водилось, никому из Аврората или Ордена Феникса должен он не был и даже в Хогвартсе не учился, чтобы оправдать затею нежными ностальгическими чувствами. Дети? Детей, конечно, жалко было, но их как раз почти всех эвакуировали, а с теми, кто остался, Рэду вряд ли предстояло встретиться. Идеализмом он тоже вроде не болел, как и желанием служить в каждой бочке затычкой. Помощь Скримджеру? Так Министра сюда бы никто и не пустил, в первую очередь – сам Лестрейд, если бы, конечно, его не опередили Итон с МакГонагалл. Тогда что? Бэйли-то хоть платили, а какое разумное объяснение было у Редвальда, кроме желания посмотреть вблизи на родственников? Разве что возможность поспособствовать выпилу Пожирателей Смерти, пусть даже в школе их отстреливать было не велено. Ну да ладно, с пулей в боку чёрта с два побегаешь из плена, так что перед собой определённые цели Рэд поставил.
Предварительной подготовкой занимались все и сразу: Авроры поделились своими короткими спецсигналами, орденцы обучили всех говорящим Патронусам, Бэйли и Лестрейд выдали кое-какое обмундирование и инструктаж, а также слегка подготовили замок для того, чтобы сквиб мог в нём выжить. Сам Бэйли остался на какой-то из башен под прикрытием рыжеволосого волшебника, который при виде снайперской винтовки чуть ли не лужицей растёкся от восторга и впереди Скотта побежал на предназначенную им позицию, попутно забрасывая маггла вопросами разной степени бредовости.
К окончанию эвакуации все уже были на своих местах в полной боевой готовности. С текущей позиции Редвальд видел только нескольких волшебников, которым предстояло встречать Пожирателей у выхода с лестницы, ведущей в кабинет директора. Остальные рассредоточились по замку, но они Рэда пока не интересовали. Те, кто караулил появление нападавших, разбились на две группы по обе стороны коридора, остановившись возле поворотов за углы. Оттуда они могли быстро выйти на видное место, чтобы вступить в бой, но при этом не всех их сразу можно было заметить (чему способствовали ещё и маски, выделяя среди всех только МакГонагалл и Дамблдора), а главное – если бы Пожиратели Смерти начали свой выход с какой-нибудь бомбарды или подобной дряни, до волшебников, стоявших вовсе не прямо напротив каменной горгульи, ничего не долетело бы.
Что там и как они собирались делать после полноценного начала атаки, Лестрейда не особо касалось, у него была своя точка и напарник, здесь же от него требовалось лишь одно. Как только за стеной послышался какой-то шум, Рэд жестом подал команду тем волшебникам, которые собрались в этом коридоре, и все они послушно натянули шумопоглощающие наушники – самые обычные, маггловские, принесённые Редвальдом и Скотом. Сам Лестрейд обошёлся без них – ему как раз важно было всё очень отчётливо слышать, чтобы только за секунду до нужного момента активировать сделанный Араминтой артефакт.
Насколько было известно защитникам, Пожиратели Смерти о нападении не знали, но Редвальд не слишком рассчитывал, что оборона школы благодаря этому удастся лёгкой и бескровной, поэтому без зазрения совести предложил один упреждающий удар, которого нападавшие никак не могли ожидать, как, впрочем, и защитники, будучи волшебниками. Однако после объяснений они согласились с возможными плюсами такого хода и безропотно надели крупные наушники. Теперь дело оставалось за Рэдом: дождаться либо когда Пожиратели проломят стену, либо просто приведут в движение механизм горгульи – и хоть чья-то фигура мелькнёт в тёмном проходе или разломе. Дальше Лестрейд быстрым движением активировал артефакт, бросал шумовую гранату и прятался за спины волшебников, отходя на свою позицию. Маггловская шумовая граната не являлась чем-то, что можно было отразить щитом против материальных объектов, поскольку не взрывалась как таковыми осколками и не должна была попасть точно в цель. Зато её шум способен был оглушить любого человека вплоть до пяти часов, а на несколько секунд после самого взрыва – вызвать шок и выиграть драгоценные мгновения для защитников, которым звук был не страшен благодаря наушникам. Особая смакотка именно шумовой гранаты была в том, что она бы накрыла даже тех, кто не сунулся в коридор, а остался в проходе за горгульей и на пороге кабинета директора: акустика узкого закрытого помещения только усилила бы звук и разнесла его значительно дальше, чем просто в коридоре.
Убить этой штукой никого бы не убило, ранить могло только при очень большом невезении элементами корпуса, лишить возможности колдовать тоже не вышло бы, но враг, который не слышит, ждут ли его за поворотом и нет ли кого-то позади него, становится уязвим. Даже один Пожиратель, оглохший на часок-другой, был уже положительной динамикой начала операции, а уж если больше – тем лучше.

В крови Рудольфуса адреналин напополам с жаждой чужой смерти. Он сейчас едва ли отличается от двух оборотней, которые пойдут в Хогвартс с членами Ближннего круга, но убил бы любого, кто посмел бы указать на это.
Огневиски, которым он как следует отполировал тянущее предвкушение еще до отправки в поместье Паркинсон, предоставленное Элоизой в качестве отправной точки с открытым камином, ему не помеха. Он пил перед рейдами в прошлом и  это только добавляло ему решимости и сил, сейчас же Рудольфус не удосуживается даже скрывать, что обильно прикладывался к бутылке незадолго до выхода. Огневиски его только бодрит, обостряет рефлексы, помогает безболезненно пройти через багровое марево, отделяющее его личность от проснувшегося в нем еще в восьмидесятые зверя и так и не заснувшего вновь.
Он не уделяет ни взгляда Элоизе, которая, видимо, не сумев совладать с любопытством, спустилась в большую гостиную и теперь стоит в тени плотных портьер темно-синего глубокого оттенка, прячущих ее от собирающихся возле камина Пожирателей Смерти.
Элоиза просила его позаботиться о своей дочери, но все равно волнуется, хотя и не достаточно, чтобы не выполнить приказ Рудольфуса. Камин открыт в назначенное время, как и зона для аппарации посреди купола, защищающего всю территорию.  Элоиза в уличной мантии, и, насколько Рудольфус знает, она собирается покинуть поместье, едва стихнет гул от каминного перемещения последнего Пожирателя. У нее не осталось больше шансов обелить себя - изображать непричастность она больше не сможет: после Хогсмида и встречи с Асторией Гринграсс, после того, как камин этим вечером был связан с камином Хогвартса.
Лестрейндж в дела своей любовницы вникает мало. Она исполнила то, ради чего он с ней встретился: Фадж был мертв, границы открыты вовремя. Жива она или мертва теперь, его интересовало мало. После того, как Теренс умрет, ей придется и вовсе затаиться, зато совсем скоро, после того, как победа будет достигнута, она сможет получить свою долю награды. Если, разумеется, еще будет жива к тому времени.

Милорд шагнул в камин и исчез в метели ядовито-зеленых искр. Лестрейндж двинулся следом, желая отправиться следующим, не давая кому-либо перехватить возможность вступить на поле боя вторым.
- Кабинет директора Хогвартса, - четко произнес он, растягивая губы в ухмылке. Нападение на Хогвартс заставит каждого отступника оценить недвусмысленную угрозу, и Рудольфус помнил насчет указаний не трогать детей, однако в отношении встречи с возможными преподавателями никаких указаний не было. Да и ничто не заставит мелких сопляков петь своим родичам песни, угодные Пожирателям, так, как сможет это сделать свежий труп профессора, оставленный ночными визитерами на столе в Большом Зале или одном из кабинетов.
Что касалось Рудольфуса, он и вовсе знал, кого предпочел бы встретить в хогвартском коридоре: маггловеда - чтобы продемонстрировать, куда завела того любовь к мусору - и старую добрую Минерву МакГонагалл.
Сжимая в руке волшебную палочку, Лестрейндж шагнул в камин, чтобы уже в следующий момент выйти в кабинет директора.
Бледное лицо Амбридж белело на фоне затянутых плотной тканью портретов - Лестрейндж проронил одно-единственное слово, и директриса, наверняка готовая вот-вот сообразить, что именно наделала, застыла статуей в шаге от стены.
Рудольфус помнил, что участь Амбридж уже решена, но помнил и распоряжение не начинать с Непростительных, чтобы не вызвать срабатывание сигнальных чар в Аврорате, а потому прибег к Петрификусу, на что палочка отозвалась с недовольством - палочка, в арсенал которой за последнее время прочно вошли самые темные, самые зловещие боевые заклинания.
Схожее раздражение испытал и Рудольфус, меряя Амбридж придирчивым взглядом, пока прочие Пожиратели перемещались камином, и решая про себя, так ли уж ценна эта тупая дрянь, но жизнь Долорес была спасена коротким распоряжением Лорда, отданным Беллатрисе.
Рудольфус резко развернулся, оказался возле жены - ее участие не обсуждалось, но не обсуждалось и то, что она все время операции будет на периферии - скользнул взглядом по талии, ища округлости там, где быть им было еще слишком рано.
- Если эта дрянь хотя бы дернется к тебе, прикончи ее, - не было для него сейчас во всем мире ничего, ценнее Беллатрисы.   Какие бы планы на Амбридж не были у прочих на ближайшее время, он не мог допустить, чтобы его жене был причинен хотя бы минимальный вред - не после того, что они сделали ради продолжения рода. - Перстень с тобой?
Родовые перстни, так удачно возвращенные ими вскоре после побега из Гринготтса, служили многоразовыми порт-ключами в Лестрейндж-Холл, ныне пребывающий в руинах, и хотя аппарация отнюдь не рекомендовалась на ранних сроках беременности, проведенные до, при и сразу же после зачатия ритуалы должны были снижать вред не только аппарации, но и прочей активности, включая и перемещение портом - приятный бонус, но не гарантирующий рождение здорового потомства, не снимающий проклятие полностью.
Прощание не в их стиле, да и непривычно - обычно супруги Лестрейндж рука об руку оказывались в самой гуще боя, ступая по льющейся крови будто по красной приветственной дорожке, а потому Рудольфус не затягивает тягостный момент.
Снимает с Амбридж чары и нависает над ней, позволяя узнать себя, позволяя увидеть волшебную палочку у ее лица.
- Пароль, - скрежещет Лестрейндж и отворачивается от сжавшейся в ужасе ведьмы, едва она заплетающимся языком смогла пробормотать требуемое.
Коротким полупоклоном он отвечает на приказ Милорда, кивает брату, находя того среди готовых выйти в коридор мужчин, и первым спускается по винтовой лестнице, ведущей вниз.
- Карьера начинается с детства.
Массивная фигура неправильной формы, чей зад и спина загораживают проход, медленно отъезжает в сторону, подчиняясь верно произнесенному паролю, и Рудольфус, вскидывая палочку, выбрасывает в коридор банальные Гоменум Ревелио, руководствуясь больше общими правилами, нежели подозрениями, что в коридоре может быть кто-то из обитателей замка.
Ответ приходит ему не в виде результата чар. Тусклая вспышка заклятия едва начинает разгораться ярче, сигнализируя о том, что неподалеку есть живые люди, как с противоположного конца коридора, скрывающегося за углом, вылетает небольшой предмет, напоминающий уменьшенную копию бладжера.
Лестрейндж действует инстинктивно, шагая в сторону, уворачиваясь, а не выставляя Щитовые, к которым не имеет ни склонности, ни таланта, ни привычки, и предмет взрывается в воздухе, осыпая успевших выйти из проема Пожирателей Смерти дождем осколков.
Но куда больше вреда, чем от осколков, хотя некоторые из них с острыми гранями и оставляют на своем пути рваные раны, или импульса взрыва, отбрасывающего Рудольфуса в стену коридора, причиняет другой эффект от странного гостинца: грохот взрыва заполняет коридор, заполняет Лестрейнджа, давит на глаза, на барабанные перепонки, выдавливает из легких воздух...
Рудольфус широко открывает рот, ссаживает глотку громким проклятием, отправляет в предположительную сторону, откуда вылетел недо-бладжер, связку Ступефаев, густо разбавленных Костеломами и Рассекающими, но он не только оглушен - не слышит собственного голоса, вообще ничего больше не слышит, кроме мощного бухания крови в ушах - он еще и дезориентирован и ему требуется никак не меньше пары минут, чтобы прийти в себя. Снова наталкиваясь плечом на стену, Лестрейндж не опускает палочку, продолжает кастовать атаки, не разбирая особенно, находят ли они жертву или представляют опасность для соратников.
- Дракллово отродье, сучьи выкормыши, - хрипит он, не слыша ни себя, ничего.
Мысль о том, что это засада, ему еще не пришла - он находился чуть ли не в эпицентре взрыва гранаты, осознавать реальность пока нет возможности.

[icon]http://oi68.tinypic.com/zjhrbb.jpg[/icon][nick]Augustus Rookwod[/nick][info]<b>Августус Руквуд, 55^y.o.</a></b><br><i>Невыразимец-рецидивист</i>[/info]
Руквуд оглаживал бесцветным взглядом артефакты и магические устройства, расставленные по кабинету директора. Не ощущал ровным счётом ничего – ни ностальгии по работе в Отделе Тайн (Каркаров платил по счетам долго и мучительно), ни исследовательского энтузиазма при виде разных около- и научных штук, ни даже малейшего оттенка радости или тепла от узнавания некоторых вещиц.
Руквуд выгорел.
Спасибо Азкабану. Нет, спасибо Каркарову – но предатель познал благодарность Невыразимца – коих, как водится, бывших не бывает – сполна.
Трэверс за левым плечом снисходительно морщился:
- Драклов балаган, а не кабинет.
Августус не отреагировал. Выслушал наказ, принял к сведению информацию, вообразил, как оно всё будет проходить – и отлично, он готов.

Маски срастаются с кожей – с более старыми, другими масками на их лицах, масками иного рода.
Руквуд выходит из кабинета последним – в дверях его обогнал Трэверс, которому всё не сиделось спокойно, и, когда Августус недобро оскалился на Николаса, почему-то вскидывающего палочку выше, он теряется в звуках.
Следом – в их отсутствии.
Трэверс, выставив не подействовавший щит, упал на ступени винтовой лестницы – он стоял на четвереньках, тряся головой совсем по-собачьи, а Руквуд, на полусогнутых ногах прислонившийся к стене, запоздало открывал рот, пытаясь выровнять давление на барабанные перепонки.

Николас буквально выкатился в проход, ближе к горгулье – туда, куда отправился Рудольфус; Руквуд, вдыхая прокалённый пылью воздух, моргал в такт своему сердцебиению, всё ещё не двигаясь с места.
Тихо.
Тихо.
Под маской, у самого её края, влажно. Неприятно. Горячо.
Руквуду не надо поднимать руки к голове и прикасаться к ушам, чтобы знать – под маску затекает кровь.
Гудит беззвучный звон, переливается скрипом тишина.
Звуки отрываются от Августуса, когда тот, не удержавшись, проводит рукой – рукавом мантии – под капюшоном совершенно беспризорным жестом. Чёрная ткань отливает иной чернотой – влажной.
Августус всерьёз раздумывает, может ли он колдовать в полную силу, будучи лишённым – как надолго? – слуха, но эти раздумья занимают в его голове наносекунду.
Они рассыпаются о синеватую вспышку Щитового от Трэверса – Николас стоит в проходе у статуи напротив… напротив Рабастана, да.
Руквуд взмахивает палочкой, убирая из воздуха пыль. Сглатывает. Привкус на языке мерзковатый.

Трэверс слышит окрик Рабастана, смотрит на Рудольфуса, отступает ещё дальше за горгулью, за её крыло, оставляя старшему Лестрейнджу пространство для манёвра – может, ломанётся обратно – а сам кастует односторонние Щитовые.

Руквуд быстро подходит к концу прохода, попадает в момент, когда Щитовые накрывают его, и трижды подряд, лишь изменяя угол кастования, швыряет Пиро, следом выставляя Отражающее – чисто на всякий случай. Августус знает, что от аткаующего заклятия лучше уворачиваться – Трэверс тогда умудрится или подсечь кого-то, или вывести из строя полностью – а отзеркалить его выйдет не у каждого.
А если и выйдет – срикошетит ещё раз.
Проход неширокий, Августус отходит назад.
Плохо, что переговорить не удастся – маг сам всё ещё слышит лишь низкое гудение от заклятий.
Трэверс, присевший за крылом статуи, не сводит глаз с коридора, готовый в любой миг атаковать – тех, кто уже ждал.

Что-то подсказывает Руквуду, что с эффектом неожиданности они все немножко пролетели.

Долохов не торопился последовать за Лестрейнджами, Руквудом и Трэверсом. Будучи впервые в кабинете директора Хогвартса, он оглядывался с интересом, не покинувшим его за годы тюрьмы, сравнивая увиденное с тем, что помнил по Дурмстрангу. Отличий было предостаточно, но больше всего в глаза бросались ровные ряды фарфоровых тарелочек, развешенных за рабочим столом директора. С них скалились и равнодушно поглядывали на визитеров всевозможные котята: пушистые и гладкошерстные, серые и полосатые, сонные и игривые. Будто армия, выстроенная перед генеральским смотром, тарелки привлекали внимание, и тут же хотелось отвести взгляд: чуткий к эстетическому, Антонин Павлович пришел в глубочайшее восхищение полным отсутствием вкуса и чувства уместности у той, кто развесила это уродство по стене.
Виновница, достойная Азкабана за одни только свои преступления против прекрасного, нашлась сразу же: невысокая, пухлая женщина, украсившая себя розовой помадой и брошкой-кошкой на лацкане мантии. Долорес Амбридж, сумевшая достичь недостижимого и изгнавшая Амльбуса Дамблдора из этой обители.
Антонин любезно поклонился прижимающей руки к груди ведьме, к которой уже скользила Беллатриса:
- Не сопротивляйтесь, госпожа Амбридж, это ни к  чему не приведет.
На лестнице в углу, ведущей в коридоры, уже грохотали шаги Рудольфуса, рванувшего первым, ведомого желанием разрушить сонный покой спящего замка. За ним спускались прочие.
Долохов оглянулся на Милорда, улыбнулся ему под прикрытием полумрака кабинета - Темный Лорд вновь вел их, и на сей раз их цели будут достигнуты.
Расстегнув мантию, чтобы та не стесняла шаг, хотя и не ожидая настоящего боя, Антонин направился к лестнице, услышав скрежет отодвигающейся двери, загораживающей выход в коридоры, но не успел спуститься и на пяток ступеней, как взрыв сотряс и всю лестницу, и узкое помещение. А затем пришел звук.
Вцепившись рукой в перила, Антонин удержал равновесие, тряся головой, чтобы прочистить мысли. В ушах шумело, крики снизу доносились будто сквозь толстую перину, накрывшую его с головой. С каменной кладки, составляющей стену, сбегал ручеек мелкого песка, потревоженного импульсом взрыва.
Долохов мельком бросил взгляд вниз, но привычных следов примененной Бомбарды не углядел, хотя был уверен, что взрыв раздался чуть ли не у него под ногами. В проеме, образованном отодвинувшейся в сторону неопознаваемой фигурой, сверкали заклинания, раздавалась ругань старшего Лестрейнджа, а младший бестолку взывал к брату, уговаривая его вернуться из коридора.
Вспышки Пиро, посланные в коридор Руквудом, осветили совсем немногое, но Долохову и без того стало ясно: они попали в засаду.
Любые звуки он по-прежнему воспринимал с большим трудом, но временная и частичная глухота не лишила его спокойствия.
- Уолден, донесите до Руквуда и Трэверса, что мы отступаем в кабинет для пересмотра стратегии. Оглядитесь. Лестрейнджам - держать коридор. Поднимайтесь через десять минут. Все.  - обернувшись к спускающемуся следом за ним Макнейру и потому пострадавшему не сильно, Антонин тщательно артикулировал. Уолден задержал взгляд на его губах, но кивнул, поняв, что требуется. Они разминулись на узкой лесенке, Макнейр направился вниз, чтобы оценить количество предполагаемого противника, Долохов поспешил обратно в кабинет, на ходу вытаскивая из внутреннего кармана мантии тонкие перчатки с обрезанными пальцами, далекий привет из прошлого, используемый учениками Дурмстранга: в таких перчатках не мерзли и не потели руки, палочка не скользила в ладони.
- Мой Лорд, мы атакованы у выхода в коридор, - отрапортовал он, поднявшись. - Следует сменить тактику.
Темный Лорд кивнул, предоставляя перейти к запасным планам - планам, которые не должны были стать востребованными.
- Беллатриса, госпожа Амбридж должна снять антиапапарационный купол прежде, чем вы покинете замок. Мы рассредоточимся по замку, чтобы тем, кто нас ждал, пришлось сложнее, - командовал Долохов.
Амбридж вытянула дрожащую палочку, котята на тарелочках бесновались...

- Ты и ты, - Долохов махнул рукой в сторону двух оборотней, припавших к полу у самого края лестницы. Их уродливые, нескладные фигуры отбрасывали на стены изломанные тени, но двигались звери с невероятной ловкостью и проворством. - Отправляйтесь в лес и найдите мадам Лестрейндж. Ни она, ни ее пленница не должны пострадать.
Оборотни скатились с лестницы, щелкая челюстями.
Один за другим Пожиратели аппарировали, чтобы клубом черного дыма появиться на других этажах. Вернувшийся Макнейр доложил, что удерживать проход пока возможно и что точное количество защитников Хогвартса установить невозможно. Долохов вновь отослал его обратно, велев передать, что анти-аппарационный купол снят и кабинет пуст, а значит, те, кто обороняли его внизу, могут перейти в атаку.
Обернулся к Темному Лорду - единственному, кто еще оставался в кабинете.
- Том, я не знаком с внутренними помещениями замка, но позволь мне отправиться за тобой, - редко допускаемая фамильярность едва могла быть расслышана даже самим Антонином в неунимающемся грохоте в ушах.
На просьбу, и высказанную, и не высказанную, Темный Лорд ответил согласием - последние остававшиеся в кабинете аппарировали вместе. Котята с тарелок фыркали и дыбили шерсть в лунном свете, заползающем через распахнутое несмотря на зиму окно.

Отредактировано Antonin Dolohov (20 сентября, 2016г. 16:15)

В отличие от брата, Рабастан не торопится столкнуться с  защитниками замка лицом к лицу, смутно предполагая, что подготовка обороняющихся была связана не только с организацией засады. А значит, среди тех, кто встретил Лестрейнджей гранатой, могут быть не только профессора. Как минимум, Орден Феникса. Как максимум - авроры.
Словом, обстоятельства изменились критически, и это требовало стратегического отступления.  - от всех, кроме Рудольфуса.
Из-за взрыва совсем рядом, из-за последующего удара об стену тяжело дышать.
Лестрейндж хватает воздух большими глотками, широко раскрывая рот, до боли в челюсти, отплевываясь от крови из носа - нос его слабое место, дери его Моргана, повод для семейных шуток, не смешных, как и все шутки в этой семье. В ушах звенит рождественскими маггловскими колокольцами, и каждый глоток дается с трудом, и он отшвыривает маску прочь, как будто именно она давит, не дает вздохнуть и мешает слышать.
Если их ждали, от маски нет толка - да и какая может быть анонимность, если Рудольфус в коридоре только что официально не представился, а где Рудольфус Лестрейндж, там и с большой вероятностью и Рабастан, и прятаться за маской нелепо и до смешного поздно: их имена, лица, обстоятельства частной жизни - все давно известно.
Это может вызывать облегчение - это отсутствие необходимости прятаться - но у Рабастана не вызывает. И все же маску он не возвращает, памятуя о неприятной теплоте нагретого серебра, о том, как воняет, засыхая, кровь, скопившаяся на металле.

Августус проходит совсем рядом - его привычно страхует Трэверс, эти двое хорошо работают в паре, не хуже Лестрейнджей, но Рабастан готов прозакладывать последний сикль, что, в отличие от Рудольфуса, Руквуд отдает себе отчет, где он и что вокруг происходит, и не позволит себе увлечься и поймать вражеский Ступефай - или чем там их сейчас встречают - случись Трэвесу не выставить вовремя Щит.
Не исключено, что в нем говорит зависть, но сейчас Лестрейндж лишен роскоши слышать происходящее вокруг, а потому приходится довольствоваться внутренними голосами. На его счастье, молчит Розье - а может, природа этих звуков такова, что маггловская граната заткнула и его.
В любом случае, Лестрейндж реагирует на темную мантию Руквуда, на взмах его палочки, на исчезающую из водуха каменную пыль.
Дышать сразу становится легче, мерзкое царапанье в горле унимается. Трэверс занял позицию напротив, узкий переход от лестницы в коридор они могли бы удерживать часами даже вдвоем с Лестрейнджем, и Рабастан позволяет себе насладиться этой мыслью с секунду, прежде чем отбрасывает ее: они пришли не за этим. Им нужно двигаться дальше, в замок, исполняя волю Темного Лорда.

Пиро, скастованные Августусом, занимаются в дальнем конце коридора. Лестрейндж тщетно прислушивается, надеясь различить звуки сумятицы в рядах защитников - прямое попадание Пиро, помимо очевидного урона, неплохо деморализует, как и в целом необходимость сражаться с пожирающим все пламенем за своей спиной, но, изойди сейчас конец коридора многоголосым стоном, Рабастан слышит лишь собственное хриплое дыхание,  раздающееся будто отовсюду и являющееся фоном для гулкого "пум-пум", "пум-пум", "пум-пум"...
Вас ждали, говорит Розье на удивление громко и ясно. Его голос иглой пронзает мозг Рабастана, тот морщится, опускает голову, руку с волшебной палочкой опускает - чтобы тут же вздернуть вновь, отбивая атаку на Рудольфуса не отражающим даже, а детским Протего, пущенным с такой силой, что чужие чары - не то Ступефай, не то Редукто - выбивают приличный кусок из ниши, куда отлетают после столкновения со Щитовыми младшего Лестрейнджа.
Стоящая в нише статуя оседает на пол блестящими в свете огня доспехами - должно быть, это сопровождается лязгом и грохотом, но вместо пяти чувств Рабастан прямо на ходу учится управляться с некомплектом, а потому может только предположить, что по коридору прокатывается и лязг, и грохот.

Он шмыгает носом, сглатывает теплую кровь, разъедающую поцарапанное пылью горло, реагирует на тень позади, отшатываясь еще дальше от прохода, на миг теряя из виду Рудольфуса, готовый атаковать того, что обошел их с тыла.
Каменная стена напоминает о себе болезненным столкновением с затылком, но Лестрейндж узнает Макнейра и тут же возвращается к наблюдению за братом.
Уолден скользит к Трэверсу, присевшему под защитой крыла статуи, но Рабастан больше не отвлекается: Рудольфус манкирует хоть каким-то укрытием, и щиты младшего брата - разнообразные и кастуемые внахлест - единственное, что дает ему возможность стоять там, посреди коридора, разбрасываясь Бомбардами. Рабастан предпочел бы, чтобы брат не высовывался - по крайней мере, не сегодня, не в ближайщее время, пока решается судьба рода, но Рабастан вообще много чего предпочел бы, а у бытия свои коррективы, и все, что ему остается, это вспоминать максимально экономные связки, уроки незабвенной Дженис Итон и размеренно, задавая самому себе темп, неслышный, но узнаваемый, последними словами хаять своего старшего брата, до которого и в лучшие дни было не докричаться, а теперь есть целая реальная причина.
И даже когда к Рудольфусу присоединяется Уолден, вовсе не желая так же тупо подставляться и давая Рабастану передышку, младший ею не пользуется, всматриваясь в конец коридора: он не знает, кого выискивает взглядом, и не хочет знать.
Рядом оказываются Макнейр и Рудольфус. Уолден что-то говорит - его губы шевелятся, он крепко держит старшего Лестрейнджа.
Пользуясь тем, что за братом кто-то присматривает, Рабастан высовывается из-за горгульи еще дальше, оглядывая разрушения, вызванные заклинаниями его брата. и тут же отшатывается, освобождая проход, когда мимо проносятся две черные фигуры, движущиеся на четырех ногах. От оборотней несет застарелым запахом крови и псины, в полной тишине, окружающей Рабастана, они несутся беззвучно, будто не касаясь лапами каменного пола.

Лестрейндж провожает взглядом оборотней и едва успевает вернуться за горгулью. Яркие вспышки атакующих заклятий разбиваются там, где только что была его голова, ослепляя.
Терять еще и зрение не хочется, и Рабастан зажмуривается, трясет головой, сползая по неровному боку горгульи, отвлекаясь от своего основного, пожизненного занятия - страховки брата. В ушах все еще гудит, но Лестрейндж не позволяет себе задуматься о том, надолго ли он потерял возможность слышать, потому что даже допущение этого опрокидывает его с тропы. Что он будет делать, глухой? На что он будет способен, если Эммелина окажется не в состоянии устранить повреждения, вызванные маггловской приблудой?
Чтобы как-то двигаться дальше, он запрещает себе об этом думать, на мгновение расслабляет плечи, откидывает голову на прохладный камень горгульи. Он в свое время бывал здесь - и с этой, и с той стороны, ему знаком каждый коридор этого замка: семь лет, а иной раз и зимние каникулы он проводил в Хогвартсе, а теперь вернулся и это возвращение отнюдь не наполняет его сентиментальным желанием припасть к истокам.
Если уж на то пошло, он хотел бы оказаться в любом другом месте магической Англии.
Анти-аппарационный купол снят, а потому его желание не такое уж неисполнимое - но он все равно остается на месте, считает про себя до трех, не слыша, но угадывая, как над его головой разбиваются посланные защитниками замка заклинания.
А затем открывает глаза, поднимается на ноги. Находит взглядом брата, делает шаг к нему - как раз вовремя, чтобы успеть выставить отражающие чары, и чей-то, пущенный опытной рукой, Ступефай разбивается о потолок, засыпая Пожирателей Смерти каменным крошевом.
Уолдена Рабастан не видит, а это, скорее всего, значит, что все остальные рассредоточились по замку. Это к лучшему: можно перестать прислушиваться к кровотоку, звенящему в ушах, можно отдаться бою - и удерживать здесь этот отряд столько, сколько потребуется защитникам, чтобы понять, что они теснят лишь приманку. А затем - затем они уйдут, и его заботой вновь станет увести Рудольфуса, который забудет обо всем в горячке схватки.
Лестрейндж просчитывает оптимальные варианты сопротивления: пока все складывается достаточно удачно. Несмотря на засаду, несмотря на гранату, их потеснили лишь до горгульи, а там, благодаря подоспевшим Руквуду и Трэверсу, а также Макнейру, Лестрейнджи уже закрепились. Рудольфус бьет хаотически, создавая впечатление, что проход за статуей перекрыт как минимум вдвое превышающим количество противником. То, как он пренебрегает защитой, может натолкнуть на мысль, что его прикрывают как следует, но на это Рабастан надеется мало: довольно скоро защитники поймут, что им противостоит пара-тройка магов, и направятся в атаку. И здесь ему с Рудольфусом, который не отступает, не поздоровится.
А потому нужно позаботиться о другом варианте.
Например, атаковать самим.
Эта мысль могла бы прийти в голову его старшему брату, но никак не ему, и в первый момент Лестрейндж непонимающе застывает, как будто обнаружил в собственной голове нечто чужеродное.
А затем огромная тварь выскакивает из темноты коридора, подсвеченная летящими в Лестрейнджей проклятиями. Оборотень, высоченный, уродливый, с кисточкой на хвосте и прочими признаками ликантропа, которые Рабастан заучивал на четвертом курсе, занимает собой весь коридор - по крайней мере, так сперва кажется.
Он заслоняет собой все - жарко пахнущий псиной, неуправляемый. В его зрачках полнолуние, и Лестрейндж успевает выставить перед собой волшебную палочку, которая тут же трещит на зубах вервольфа, но лучше дерево, чем шея Рабастана.
Тяжеленная туша, подчиняясь инерции собственного прыжка, обрушивается на Лестрейнджа, погребая его под собой. Над ухом лязгает массивная челюсть, обдавая его щеку вонью и жаром, и Лестрейндж отворачивается, выворачивая шею, не обращая внимания на гудящий затылок, приложенный как следует о каменный пол. Инстинктивно, он выставляет вперед руки, и обломки волшебной палочки вонзаются в ладони. Когтистая лапа бьет в плечо, раздирая в лохмотья мантию и рубашку. Плечо немеет, Лестрейндж второй рукой тянется к поясу, пытаясь нащупать вторую волшебную палочку, а челюсть все лязгает в каких-то дюймах от его горла.
Ему даже не приходит в голову, что тварь, которая вот-вот либо убьет его, либо обречет на участь хуже смерти, его бывший товарищ по библиотеке, каждое полнолуние выпускающий на волю это чудовище.

Сначала с трепком раскалываются под его укусами не кости. Дерево. Магическая труха с горьким привкусом, но волки не умеют сплевывать и эту горькую слюну он сам глотает. Слюна летит с раскрытой вновь пасти, когда Люпин опускает тяжелую башку вперед, ему не нужны деревяшки - человек, вот этот, сойдет. Он враг.
Его нужно задержать, уничтожить, сожрать.
Голод. Голод и жажда погони.
Падение заканчивается ударом оземь, но лапы пружинят, еще и человек. Враг. Уворачивается, будто матерый заяц, научившийся бежать меж лап охотника. Ремус был бы уверен, что почти проломил ему череп, хватая за лицо. Но оборотни далеки от самообмана - нет вкуса крови и туши. Нет. Есть только еще живой враг.
Грохот надрывного рычания - раздражение прорывается сквозь азарт боя, оборотень бьет лапой по телу человека, чтобы тот не дергался, перестал, не брыкался. Как остро пахнет страхом и разгоряченным телом.
Людским.
Точно.
Он ведь... он не людоед!
Люпин медлит. Он пытается дотянуться до горла магу, разодрать ему грудину, руки, но в какой-то миг ясности сознания, приходит брезгливый, человеческий, ужас...
На грани слышимости, на грани осознания - свист.

Наверное, потому Ремус не чувствует миг до того как к нему приблизились. Со спины, будто к щенку, обмочившемуся на лужайке, испугавшись крика филина. А потом кто-то бьет серебром (Ремус знает, чует всем телом, до зудящей боли, до судороги в последней кости, что это серебро), висит на нем, цепляясь, будто и правда (правда? Оборотня?) пытаясь задушить.
- Ррр! - Невнятное, громкое.
Оборотень всеми лапами отталкивается от пола, от человека, которого почти прибил, почти сожрал и, извиваясь спиной, молотя хвостом, остервенело дергая башкой и напрягая лопатки, пытается сбросить с себя человека.
Вспышка боли еще.
Слепит!
От такой боли вся бочина немеет и Люпин, которому серебро, кажется, продирает даже сознание, бьет головой назад, сталкивает с себя человека, делая злой рывок к сторону, прочь от них, подальше от руки, сжимающей серебро.

[icon]http://s06.radikal.ru/i179/1611/c4/f3b38d5545ac.jpg[/icon][status]Оборотень, защитник Хогвартса[/status][nick]Remus Lupin[/nick][sign]Ярость.[/sign]

Отредактировано Yael Gamp (9 декабря, 2016г. 21:21)