Он непременно расскажет об этом Милорду. Просто немного позже.
После того, как выяснит все сам. После того, как будет, о чем рассказывать.
После того, как вернется в Англию, отчитается об успешной перекупке "Ежедневного Пророка". После того, как останется в прошлом визит в Нурменгард. Как только будет подходящее время.
Не умолчит даже о личности помощницы - если Милорд спросит, был ли он не один.
Нарцисса Малфой не афиширует свой опыт в ритуалистике, и Долохов всегда считал, что женщины имеют право на свои небольшие секреты, а потому сейчас ему даже на руку, что никто в Ближнем Круге, за исключением, должно быть, младшего Лестрейнжа, если тот сохранил воспоминания и дружбу, что вряд ли, леди Малфой, и не подозревает, на что способна супруга Люциуса.
Эту ситуацию Долохов сохранил бы и впредь: он скупец, он знает, что секрет двоих - уже не секрет, что уж говорить о большем количестве посвященных. Нарцисса сохранит его секрет, в чем бы он не заключался, в обмен на сохранение своего секрета, не посмеет обмануть его, связанная с ним магически. И уж точно окажется полезной - ритуалы планируются не имеющими отношения ни к наказанию, ни к противостоянию. Любой ритуалист должен справиться.

Их встреча спокойна и не сопровождается обильными сердечными заверениями в привязанности. Долохов коротко, но емко очерчивает предполагаемые задачи, ни словом не выдавая своих целей. Впрочем, Нарцисса Малфой далеко не дура, за ней такого с детства не водилось, так что, можно сказать, Антонин просто не тратит времени на то, о чем она догадается и сама: пересечение границы Румынии может означать лишь одно. Они направляются на землю, ранее принадлежащую Долоховым.
Здесь, в стране, где он провел первые годы жизни, пока поступление в Дурмстранг не увлекло его в путешествие, окончившееся Азкабаном и Туманным Альбионом, Антонину даже дышится легче, но он использует Оборотное зелье, пока они не аппарируют на перекресток старых грунтовых дорог, плотно заросших молодой порослью тянущегося по обеим сторонам от них леса. Нет ни следа, что за последние пятнадцать лет здесь хоть раз ступала нога человека, и Долохов позволяет себе выждать долгие десять минут, пока облик Роберта Локампа не покидает его, сменяясь типичными, родовыми чертами.
Так он чувствует здесь себя уместнее, увереннее, и, предложив Нарциссе руку, небрежно кивает вдоль одной из дорог, не отрывая взгляда от поворота в сотне футов, теряющегося в густом лесу:
- Пройдемся, здесь недалеко.
Он не уверен, что после его последнего визита к поместью еще осенью сюда не наведался какой-нибудь расторопный представитель румынского Аврората и не хочет рисковать разрушенной связью с поместьем, которая здесь, так близко, выкидывает странные коленца, то вызывая в нем дрожь, то приступы эйфории.
Мягкая поросль, прикрытая снежной вуалью, пружинит под ногами. Снега немного, все померзнет к весне, но Долохова куда сильнее интересует, как переживает очередную зиму без хозяина яблоневый сад.
Осенью он не дошел так далеко в своем коротком визите, а потому готовится к мысли увидеть пустырь с мертвыми деревьями вместо рощи, которую заботливо вырастили домовики из саженцев, спасенных отцом Антонина в начале века из охваченной огнем Российской Магической Империи.

Их следы четко выделяются на снежном покрове, но Антонин щелкает пальцами, прислушиваясь к звонкому, разнесшемуся над дорогой звуку - жест отдает дешевым позерством для английского глаза, но здесь Антонин Долохов куда сильнее склонен следовать традициям, нежели в магической Британии - и легкая поземка скрывает две пары отпечатков, ниоткуда появившиеся на перекрестке.
По крайней мере, магия по-прежнему признает его, исполняет любое желание с легкостью, от которой он отвык.
Антонин слабо улыбается, невидяще глядя вперед - ему шестьдесят пять, он вернулся к месту, где родился - и поднимает меховой воротник теплой зимней мантии. Даже непривычная после стольких проведенных в Англии лет морозная зима, кажется, придает ему сил.
- Надеюсь, вы подготовили удобоваримое объяснение вашему отсутствию дома. Ритуал может занять некоторое время. К вечеру, разумеется, мы закончим, но и эти несколько часов могут привлечь ненужное внимание.
Он идет с прежним темпом, ритмично покачивая небольшим кожаным чемоданчиком - там только то, что может ему понадобиться здесь, включая нарисованный по памяти портрет девочки, вызвавшей его интерес. Сероглазой, светловолосой, с четко очерченным долоховским подбородком и скулами. Портрет выполнен небрежно, хоть и маслом, Долохов самоучка и никогда не придавал живописи хоть сколь нибудь серьезного значения, но изображение крайне важно для его задумки. Как и яблоко, красное, крутобокое, наливное, выращенное наверняка в теплицах Бухареста.
Яблок несколько, они перекатываются в чемоданчике, но в ритуале нужно одно-единственное. Прочие Антонин собирается съесть, не мудрствуя лукаво, а семечки закопать в землю, надеясь, что снега выпадет больше и теплой подушкой укроет то, что через двадцать лет сможет стать новым яблоневым садом.
Если, конечно, девочка и правда окажется его крови.

- Очень хорошо. Я предпочел бы, чтобы в Англии вы и впредь упоминали только визит в Мюнхен, - яснее он выразиться не может, не желая привлекать внимание Нарциссы к тому факту, что этот визит в Румынию никого, кроме него, не касается.
Они вновь идут в молчании - Антонин погружен в собственные мысли, Нарцисса, должно быть, тоже. Сквозь снежные тучи, готовые разродиться метелью, проглядывает по-зимнему холодное солнце, бельмом выступая на жемчужно-сером небе. Это восхитительное сияние воздуха, подпитанное отражением солнца в снегу, окружает Нарциссу светлым нимбом, подчеркивает аристократичную бледность, почти прозрачность кожи, идущую только блондинкам, переливается в меховой оторочке мантии.
Идеальный свет для рисования, идеальная модель - фарфоровая кукла, созданная честолюбивым творцом. Кукла, в чьих жилах магия нашла себе пристанище не только по праву рождения.
- Мы выясним это вот-вот,  - отвечает Антонин Павлович, ища взглядом сад - или его останки. - Сад является конечным пунктом нашего путешествия.
Родовая магия действует везде а территории поместья, но и у нее есть сердцевина - Антонин усвоил эту истину в далеком детстве, а потому и ритуал собирается проводить именно там.
Он непреклонно ведет Нарциссу по засыпанном поземкой дорожке, больше угадывающейся среди прочего запустения, чем видимой невооруженным взглядом, меряет взглядом небольшое двухэтажное строение с просевшей крышей и распахнутой настежь входной дверью, к которой ведет высокое деревянное крыльцо, хранящее следы времени и отсутствия заботы. Резьба, наличники - все несет на себе отражение совсем иного, не-европейского духа, но все же мертво и кажется Антонину лишь трупом дома, в котором он вырос.
Он поворачивается спиной к слепым окнам с вылетевшими при взломе защитного купола стеклами. Это всего лишь дом, пустой и старый. Сердце поместья дальше, в другой стороне.
Издалека роща кажется неповрежденной, но с каждым шагом Антонин, сохранивший остроту зрения, убеждается, что это обман. Голые стволы яблонь, насчитывающие десятки лет, вовсе не сбросили листву в ожидании весны - на многих стволах видны раны, оставленные магическим огнем, и едва ли большая часть сада пустит ростки или зацветет даже с приходом тепла. Но все же роща не уничтожена, и Антонин следует вместе со своей спутницей вглубь сада.
Их деревья расположены очень близко - просто две яблони, высоко вверху чуть касающемся друг друга темными на светло-сером фоне неба голыми ветвями. Дерево Нарциссы Блэк уцелело, отмечая и ее относительное благополучие, зато дерево чуть поодаль, посаженное из косточек яблока, съеденного его женой в ходе брачного ритуала, высохло и больше похоже на древний скелет, невесть зачем оставленный здесь. Пыталась ли Маргарита Истру перед смертью расторгнуть свои брачные узы или прокляла свою несчастливую звезду, но магия отреагировала, сохранила для Антонина печальный, но предсказуемый итог его брака. Его помыслы принадлежали делу, которому он посвятил жизнь - едва ли хоть одна женщина могла соперничать с его верностью долгу, и Антонин Павлович мельком подумал, что должен был привести сюда Алекто. Здесь его слова нашли бы зримое подтверждение, и она оценила бы верно его жесткость и желание сохранить дистанцию - но Алекто здесь не было, а ему предстояло важное дело.
- Ваше дерево здесь по прежнему на своем месте, zolotce, - кладя конец собственным размышлениям, отметил Долохов, прибегая к старому, чуть ли не детскому и весьма интимному обращению, которому не было больше места в светских условностях Англии между соратником Темного Лорда, бывшим инспектором отдела магического образования Румынии и супругой Люциуса Малфоя.
- Будьте добры, начертите круг вокруг моего дерева - оно вон там, правее от вашего, - отойдя в сторону, чтобы освободить Нарциссе место, Долохов устроил на колене чемоданчик и раскрыл его, извлекая яблоко, серебряный ритуальный кинжал в бархатном коконе и портрет неизвестного ему ребенка. Конечно, можно было творить ритуал в круге у дерева сестры, коли уж он предполагал, что девочка, увиденная в больнице, ее внучка - но Антонин знал, что чужая родовая магия может исказить результаты, а род, в который была отдана Катерина, не уступал Долоховым в чистокровности, и потому он предпочел сразу выяснить свою степень родства с ребенком, усиливая ритуал собственным присутствием, присутствием главы рода. Не последнее значение играло здесь и присутствие Нарциссы, связанной с ним магически: ее присоединенная магия должна была придать результату требуемую четкость.
Войдя в еще неактивизированный круг, Долохов опустился на колени, не обращая внимания на снег, и аккуратно разложил среди припорошенных снегом корней яблони принесенное: небольшое и практически плоское серебряное блюдо, поймавшее луч солнца и заигравшее на свету, крутобокое наливное яблоко, какие едва ли в ближайшие годы родятся на этих ветвях над его головой, пергамент. С уважением и в то же время привычкой опытного ритуалиста выложил рядом бархатный сверток с кинжалом, а затем обернулся к Нарциссе.
- Мне потребуется ваше участие. Прошу, здесь не требуется держать круг снаружи - все будет направлено внутрь. - Он снова поднял сверток, освобождая кинжал, и небрежно расстелил плотный черный бархат по свою левую руку, без слов предлагая Нарциссе последовать его примеру и опуститься на колени на приготовленную ткань. - Вы не кровный родственник, но связаны со мной не менее важными узами, а потому ваше участие столь необходимо.
- Видите ли, - помолчав, Антонин продолжил, решив посвятить Нарциссу в причины, по которым она сейчас портила подол мантии в снегу в заброшенном яблоневом саду, - у меня есть основания предполагать, что в Англии сейчас проживает член моего рода. Я должен убедиться в этом и, если окажусь прав, изолировать ее от неподобающей компании. Как видите, ничего, что угрожало бы нам. Или вам лично.
За исключением, возможно, раскрытия этой тайны не в том месте - но Нарцисса Малфой едва ли водила близкую дружбу с аврорами.
- Здесь я смогу выяснить степень родства, а также, при определенных усилиях, и местопребывания ребенка. До заката управимся, - задумчиво закончил он, не отрывая взгляда от разглаживаемого на блюде портрета. - Если у вас каие-либо вопросы, zolotce, то задайте их прямо сейчас - потом им будет не время.

Отредактировано Antonin Dolohov (23 октября, 2016г. 13:10)

За годы, прошедшие с их последних более-менее регулярных встреч, Антонина Павлович успел позабыть, насколько острый ум имеет его воспитанница, перестав ассоциировать ее с кем-либо, кроме образа супруги Люциуса, и сейчас тонко улыбается, услышав ее вопрос. Не в бровь, а в глаз - так сказали бы в Дурмстранге о ее замечании, и Долохов понимает, что сам загнал себя в ловушку, предложив спрашивать и позабыв, что женщина по левую руку от него разбирается в родовой магии на уровне, намного превосходящем средний.
- Она не принята в род, - он не пользуется предложенным - осознанно или нет - Нарциссой выходом и не пеняет на пожар. Пожар отгремел здесь четырнадцать полных лет назад, ребенку же на портрете намного меньше. - И я сомневаюсь, что вообще знает о том, чьей крови принадлежит.
Как не знает и Фиона Макгрегор - тот короткий сеанс легиллеменции уверил его, что для журналистки род Долоховых мало что значит: еще одно имя в коротком списке врагов.
Это само по себе достаточно примечательно, и Антонин Павлович понимает, что ему нужно выяснить детали происхождения ребенка, который может привести его к сестре - но это позже. Он предпочитает положиться на магию и иметь неопровержимые доказательства, что не принял желаемое за действительное, разглядев в ребенке собственную породу: у старости дурное чувство юмора, и поэтому, опасаясь ошибки, Антонин тем более не посвящает никого из членов Ближнего Круга в свои заботы. Среди них, тех, кто остался, у него нет друзей: Рейналф и Сигнус давно мертвы, Игорь убит им собственноручно, а Том... Том так далеко, что уже не вернется.
- И в этом мне тоже может понадобиться ваша помощь.
Нарцисса, как и Антонин, знает, что родовая магия, лишенная носителя, становится нестабильной и крайней опасной: эту эманацию используют в самых темных ритуалах, ею заряжают артефакты, чья убийственная сила действует затем в течение веков, ничуть не истощаясь с каждой жертвой. Сердцевина места силы, подобная той, где сейчас находились они, искажается - магглы избегают таких мест инстинктивно, складывая истории и сказки о привидениях, духах и проклятиях, близко приближаясь к истине, а волшебники либо используют эту силу в своих интересах, либо проводят ритуал, рассеивающий магию.
Антонин еще молод по меркам собственного рода, рода долгожителей-эмпатов, однако чувствует болезненную тяжесть в груди при малейшем напряжении, даже простейшей аппарации. Его смерть не за горами, ему нет нужды гадать об этом, и он мог бы продлить жизнь на годы, затаись где-нибудь подальше - он мог бы учесть ошибки Игоря, он не будет ждать снисхождения - но эта мысль претит ему, клятвопреступнику и мошеннику. Метка на его руке темнеет знаком избранности, знаком доверия и зова - и лучше смерть, чем нарушение этой клятвы.

Первым делом Антонин, убедившись, что наложенные Нарциссой чары мягко резонируют с его собственной магией, просит воспитанницу поднять серебряное блюдо и держать его на уровне груди.
Артефакт не Мерлин знает какой ценный, однако в умелых руках может быть весьма полезным. Осмотрев блюдо в последний раз, Долохов вновь проходится полирующими чарами по плоскому дну, проводит пальцем по полустершемуся рисунку по краям бортов. Рисунок непрерывен, а иначе артефакт можно было бы выкидывать.
Эти предварительные приготовления занимают недолгое время, но они чрезвычайно важны: имей блюдо трещину, скол или искривление, чары будут искажены и ритуал обернется против практикующих, и потому Антонин проверяет все несколько раз.
Аккуратно он поднимает кинжал - серебряная рукоятка, муранское, заговоренное артефакторами-итальянцами стекло, заточенное до остроты лезвия - неторопливо режет большой палец, надавливая, чтобы выступила кровь, а затем проводит по ободу блюда, оставляя кровавый отпечаток. Насколько знает Антонин, родовая магия всегда связана с кровью, и потому-то настолько сильная и настолько же нелюбима в чопорной Англии, предпочитающей изящные взмахи палочки и боящейся запачкать руки.
- Держите крепче, - инструктирует он Нарциссу, нащупывая яблоко - крутобокое, наливное, не по-зимнему свежее.
Устремляет взгляд в небо, в ветви яблони, под которой они расположились - высокое, кряжистое дерево, которому более полувека, кажется уснувшим, но не мертвым - и опускает яблоко в блюдо.
Взмахивает волшебной палочкой, чувствуя, как родовая магия, пробужденная и ищущая способ выразить свою преданность, принимается за заживление пореза.
- Φᾰείνω! Яви! - здесь, в месте, которое мог бы назвать домом, Антонин Павлович прибегает к древнегреческому, следуя за константинопольскими корнями своего рода.
Ободок блюда, темнеющий кровью, вспыхивает серебристой вязью проступающего все ярче и ярче рисунка. Непрерывный рунный узор горит все ярче, но не обжигает, а яблоко чуть сдвигается с места под напряженным взглядом Долохова.
Сдвигается и вновь замирает, и Антонин повторяет заклинание, чувствуя, как сгущается магия в круге.
Вновь медленно, будто неохотно, яблоко вздрагивает, снова замирает, но, подчиняясь третьему приказу, сдвигается, затем еще и вот уже весело катится по идеально-ровной поверхности блюда, круг за кругом.
- Держите, - повторяет Антонин, не отводя взгляда от блюда, и тянется к портрету ребенка. Коротким Инсендио над блюдом поджигает портрет и, придерживая то за один угол, то за другой, дает ему сгореть и пеплом осыпаться на катящееся яблоко.
Серебро светлеет, и с каждым кругом, который совершает яблоко, это становится все заметнее. Пепел от сожженного портрета будто впитывается в дно блюда и, как только поглощение завершено, Антонин проворно выхватывает яблоко, вглядываясь в блюдо.
Яблоко в его пальцах горячее, будто пролежало у открытого огня, но он сжимает его в кулаке, наблюдая, как в металле проступает то же лицо, что было изображено на сгоревшем пергаменте - только настоящее, не рисунок. Ребенок смотрит ему в глаза предельно серьезно, почти осуждающе, и тут же серебро снова темнеет, скрывая изображение, но Долохов ждет, сжимая яблоко все крепче - и на дне блюда появляется другая картина.
Мужчина с костистым лицом, короткими вьющимися волосами с проступающей сединой, сероглазый как и все в их роду - он сам.
Когда блюдо вновь темнеет, яблоко уже остыло, и Антонин небрежно бросает его в блюдо.
- Благодарю вас, - роняет он Нарциссе, весь погруженный в собственные размышления. Он ожидал увидеть Катерину, предполагаемую бабку этой девочки - но увидел себя, а значит, ребенок - его потомок, а не сестры.
Девочка не может быть его дочерью - слишком мала. Внучка?
Его внучка.
- Придется задержаться еще ненадолго,  - информирует он Нарциссу. - Все куда интереснее. Вы не замерзли? Если желаете, ближайший час мы можем провести в доме. Там можно будет разжечь огонь и утепляющие чары будут куда сильнее.
Он предпочел бы не ступать на порог мертвого дома, но ему нужно подготовиться к повторному проведению ритуала.
- Я считал, что ребенок с рисунка - моя внучатая племянница, но я ошибался. Мне нужно время, чтобы нарисовать новый портрет. И заново провести ритуал,  - договаривает он, закуривая.
Пергаменты у него в чемодане, там же грифель - он допускал, что ему придется нарисовать Катерину, пусть память и исказила ее черты, но теперь, видимо, рисовать он будет другую женщину.
Поднимаясь на ноги с молодецкой прытью, Антонин Павлович подает руку Нарциссе:
- Выбирайте - останемся здесь или отправимся в дом.
Он уже присмотрел неподалеку поваленное дерево, которое можно будет трансфигурировать во что-то более удобное, и на улице свет клонящегося к закату дня еще держался, тогда как в доме наверняка уже выросли тени и потребуется дополнительное освещение, но, чувствуя необходимость выказать хотя бы долю гостеприимства, давал право выбора гостье на его землях.

Отредактировано Antonin Dolohov (15 ноября, 2016г. 12:32)

Он благодарно кивает на слова своей очаровательной взысканницы, направляясь к присмотренному ранее поваленному стволу. Может быть, ей нравится вид на потрепанный невзгодами сад, а может, она, как и он сам, не любит мертвых домов - в любом случае, они остаются среди яблонь, и Антонин взмахами палочки расчищает бревно от снега, переносит чарами отрез бархата, чтобы сделать импровизированное сидение более удобным, а затем останавливается, оборачивается к Нарциссе.
- Умерла? - он кивает на дерево, принадлежащее Катерине. - Нет, она жива. Вот ее дерево.
Вокруг достаточно и других деревьев - иссушенных, сломанных, куда яснее свидетельствующих о том, что случилось с другими представителями его рода и его семьи, но деревья - и его, и Катерины - в порядке.
Несмотря на то, что прямой вопрос Нарциссы короток и вполне допустим, учитывая их отношения, Антонин понимает, что она спрашивает о большем. Он действительно никогда не распространялся в Англии о том, что оставил позади: Румыния, Катерина и даже Маргарита, его несчастная жена, никогда не тревожили его сон, никогда так и не пересекли вместе с ним Ла-Манша.
И если Рэй, Милорд или Каркаров знали о многом, хотя и не обо всем, то Нарцисса, как и члены Ближнего Круга, числящиеся в живых до сих пор, действительно не могли знать о том, что Антонин может похвастаться здравствующими родственниками.
- Моя сестра, Катерина, моложе меня на добрый десяток лет. Ее брак устроил отец незадолго до смерти, и, насколько я знаю, род жениха не отказался от своих планов, даже когда наше семейство разорилось и было подвергнуто опале за поддержку Грин-де-Вальда. Впрочем, когда она выходила замуж, я уже давно нашел свой путь и присутствовал на церемонии лишь в качестве номинального главы рода. Последние лет сорок она живет во Франции и мы не поддерживаем отношения - слишком большая разница в возрасте и мои увлечения препятствовали нашей дружбе. Увидев этого ребенка, точь в точь похожего на нее в этом возрасте, я решил было, - Антонин пожимает плечами, разводит в стороны руки - подозрения делают его словоохотливым и побуждают к жестикуляции, - что дети Катерины сейчас в Англии вместе со своим потомством.
Он не говорит об этом, но задумывается, не может ли эта безымянная пока девочка быть дочерью того ребенка, которого родила, умирая, Маргарита. Он роется в памяти, вызывая какие-то смутные очертания младенца женского пола с претенциозным именем Златеника, которого принимали в род Истру - ей самой сейчас должно быть не больше двадцати, столь взрослый ребенок у нее - невозможно.
Впрочем, Антонин не дитя и прекрасно понимает, что его образ жизни мог привести к нежелательному потомству - и хотя он далеко зашел по пути ритуалиста, который в конечном итоге сделал бы его бесплодным, до завершающего этапа инициации этот путь его так и не довел - тогда, двадцать с лишним лет назад он еще задумывался о том, чтобы оставить потомка мужского пола.
Возможно, отец этого ребенка с сожженого портрета - его сын, но как искать того, о чьем облике он не имеет ни малейшего понятия, кто не принят в род и не связан с ним ничем, кроме крови.
К тому же, Антонин видит некое предзнаменование в том факте, что у него есть и законная дочь, а потому, устроившись на поваленном дереве, разглаживает на колене пергамент, придерживая заворачивающиеся края. Черный грифель не может передать многоцветья, которым сопровождает себя Фиона МакГрегор, но Долохов и не вдается в детали, останавливаясь лишь на характерных, родовых чертах: высоких скулах, светлых глазах, четко очерченных губах.
Рисует по памяти, складывая образ из того калейдоскопа их нескольких встреч - и, должно быть, бессознательно придает женщине с портрета чуть больше признаков породы, чем их на самом деле: взгляд Фионы больше не лучится лукавством или смехом, а напротив, тяжел и отдает презрением, губы сложены в тонкую линию, готовую дрогнуть в ухмылке, а не в заразительном смешке. И хотя изображенная женщина старше его сестры в ту пору, когда он видел ее в последний раз, она похожа на Катерину даже больше, чем он хотел признать. И похожа на его мать.
- Видите ли, дорогая, я привык и смирился с тем, что последний в роду - вы знаете, наше с вами общее хобби не подразумевает обзаведение потомством, ритуалистика делает это едва ли не невозможным - и одним из условий соглашения между мной и вашим отцом было то, что вы не завершите инициацию до тех пор, пока не выйдете замуж и не исполните своего долга перед мужем. - Антонин небрежными косыми росчерками подчеркивает изгиб бровей Фионы с портрета. - Но и до завершающего этапа магия берет свое - рождение Драко здоровым и крепким большая удача, нередко дети ритуалистов умирают во младенчестве - за все приходится платить. Я куда дольше вашего занимался этой областью магии, и был уверен, что без серьезной поддержки родовой магии супруга - как было в вашем случае - могу не беспокоиться о бастардах. По всей видимости, я ошибался - или,  быть может, женщина, выносившая и родившая моего ребенка, была не настолько несведущей в магии, как я полагал.
Долохов замолкает, смотрит перед собой - Нарцисса далеко не юная девица, она жена, мать и ритуалист, ее не смутить откровенными разговорами о незаконнорожденных детях, однако он предпочел бы не вдаваться в подробности, что спал не только с ведьмами - их объединяет не только давняя дружба и интерес к ритуалистике, но и причастность к Организации Темного Лорда, а потому Антонин замолкает, штрихами дополняя портрет, придавая объема волосам, тяжести взгляду.
- Не беспокойтесь, это не займет много времени, - меняет он тему. - Я почти закончил.

Когда он заканчивает на самом деле, небо сереет, обещая скорый снегопад. Заметно холодает, но Согревающие чары исправно защищают обоих магов от румынской зимы.
Долохов поднимается, разминая затекшие ноги, роняет грифель в снег и не замечает этого - он уже убежден, что другого портрета не понадобится. Пока он заканчивал портрет, память подсунула ему образ женщины, увиденный в памяти Фионы - очень похожей на нее, голубоглазой, с ярко-выраженными шотландскими чертами, переданными дочери, из-за чего Антонин и не разглядел своей породы. Он не помнит, как звали ту женщину - помнит только, как она танцевала кейли и хайланд, как заваривала травяной чай, щедро добавляя туда виски, как рассказывала ему, что потомственная ведьма, вот те крест, что приворожила его и что фейри слушаются ее ради блюдца молока в саду. Маггла, которая верила, будто ведьма - не это ли привлекло его в свое время.
- Вернемся к яблоне, - просит он Нарциссу, обрывая воспоминания, которые с годами не стали значить для него больше, чем значили те дни более четверти века назад.
Ритуал повторяется - и на сей раз, сжимая яблоко, Антонин вновь видит себя, видит ту самую женщину-магглу, только намного четче, и теперь картины держатся дольше, ярче, а в конечном итоге вязь по ободу блюда снова вспыхивает и горит, не угасая, даже когда Долохов набрасывает на блюдо ткань и задумчиво шарит в мантии в поисках сигаретной пачки.
- Благодарю вас, вы очень помогли мне, - с отсутствующим выражением произносит он, протягивая Нарциссе яблоко. - Если устали, можете подкрепить силы.
Самому ему сейчас это яблоко встанет поперек горла, а съесть его нужно - здесь и как можно быстрее. Впрочем, опомнившись, он вежливо улыбается.
- Одну минуту.
Бытовые чары разрубают яблоко на четвертинки, Антонин поднимает одну с блюда, смотрит на нее с недовольным интересом. Наконец-то закуривает, возвращая кусок яблока обратно на блюдо.
- Можете поздравить меня, золотце, я только что стал отцом.
Вопреки легкомысленной фразе, в голосе Долохова больше предупреждения, чем веселья - Нарциссе действительно не стоит афишировать то, что она узнала.

Отредактировано Antonin Dolohov (11 декабря, 2016г. 21:05)

Он благодарно кивает. Ровный тон Нарциссы Малфой куда больше говорит о неодобрении, чем любые, даже самые громкие проклятия от кого-либо другого, менее сдержанного, однако она следует формальному долгу и приносит свои поздравления так же корректно, как могла бы сделать это в светском салоне, комментируя лишь их запоздание на тридцать лет.
Начавшийся снег тает в лужице яблочного сока на светлом серебре блюда.
Долохов задумчиво ждет, пока Нарцисса завершает ритуал метафорическим пожиранием его потомства.
Она чистокровна и связана с ним узами магического контракта, а значит, связана с этим местом. Ее яблоня по-прежнему питается магическим фоном, оставшимся здесь в земле и воздухе, и он чувствует, что яблоневая роща еще жива, потому что отдает немало ради этого - не золота или времени, но собственной силы, собственной жизни.
Подумав об этом, он передергивает плечами - оставшийся с ним, на его коже привет от Араминты Мелифлуа отзывается едва заметным беспокойством, когда по шраму проходится тонкая ткань нижней рубашки. Это напоминает ему еще кое о чем: пока он здесь, стоит воспользоваться шансом, несмотря на начавшийся снегопад.
И без того ритуал потребовал энергетически и витальных вложений, тем паче, проведенный дважды - стоит вернуть хотя бы затраченные силы, и ради этого Нарцисса здесь - ради этого он не обратился к тому же Руквуду, хотя и был уверен, что тому наплевать на то, с кем он спал и кого породил.
И когда миссис Малфой договаривает, Антонин поднимает голову и улыбается ей. Она говорит о подобном обряде, но - по самому большому счету - все обряды, завязанные на родовой магии, схожи друг с другом.
- Понадобится - и прямо сейчас. Не волнуйтесь, это и в самом деле не займет много времени. Доедайте яблоко, у нас еще есть час или чуть больше до полной темноты. А косточки выложите на блюдо - они пригодятся для окончания обряда.
Здесь, в этом месте, он пользуется терминологией этой местности - но едва ли Нарциссу смутить словом "обряд".

Когда косточки поблескивающей перламутром горкой остаются на блюде, Долохов чарами расчищает снег в паре метров от своей яблони, пока не показывается земля - серая, спящая, но ожидающая весны. Антонин опускается на колени на снежную гряду вокруг ямы, вызывает в памяти лицо Фионы Макгрегор, а затем и лицо ее дочери, долго держит косточки в руке, согревая теплом ладони - он сомневается. Она не принята в род, и он не уверен, что пойдет на это - полукровка, с этими ее дикими взглядами, что она может дать роду? - но все же не может не оставить им обоим шанса: его кровь, его плоть, не отданная в чужой род. Он не отвернется ради нее от Милорда - он убьет ее своими собственными руками, если так велит ему Том, потому что никогда не поставит свой эгоистичный интерес превыше долга и клятв, но не может сейчас отступить, здесь, перед сердцевиной магии своего рода.
И, дочитав все необходимые напевы, зарывает косточки в мерзлую землю, поднимается и забрасывает сверху снегом носком идеально начищенного сапога. Здесь не нужна ни вода, ни иная забота: ростки будут питаться его жизненной силой, пока не оформятся в самостоятельное деревце.
Это вновь возвращает его к мыслям о том, в чем еще Нарцисса может быть полезна.

- Вы здоровы? Физически, я имею в виду? - уточняет он, расстегивая верхние застежки ее мантии и снимая перчатки. Они связаны магией, а здесь, в окружении этой самой магии, ему даже не придется прибегать к дополнительным ухищрениям, чтобы восполнить затраченное. Здесь они подобны сообщающимся сосудам и достаточно одного лишь усилия, чтобы магия дала ему требуемое.
- Как только почувствуете себя дурно или сильно уставшей, сообщите мне и мы немедленно закончим, - он действует уверенно, не посвящая Нарциссу в подробности - она его взысканница и должна безоговорочно доверять ему, по первому требованию исполняя его волю. Это в идеале, но пока сам Антонин не нарушал условий магической клятвы, связавшей их, и не думает, что Нарцисса откажется. Да и как ей отказать здесь - в месте средоточия его магии, рядом с собственным деревом.
Он заходит ей за спину, размещает ладони на под ее ключицами - несмотря на суровость румынской зимы, согревающие чары не дают им окончательно замерзнуть, и под мантией ткань ее платья теплая, согретая ее телом.
Долохов прикрывает веки, ждет, настраиваясь на ее поток жизненной силы, ожидая увидеть не широкую, но спокойную реку - а вместо этого, когда, наконец-то, магия ухватывает их обоих, сталкивается с затянутым льдом озером, и лишь внимательность позволяет ему заметить два подземных потока, питающих это озеро - два, хотя должен быть лишь один.
Но он не занимается этим вопросом прямо сейчас, черпая полными гостями эту силу, вливая ее в себя через ладони на ее груди - к его удивлению, озеро оказывается глубже и полноводнее, чем он ждал, куда глубже, и он в какой-то момент перестает опасаться, что нанесет ей ощутимый вред: она явно подпитывает себя чем-то еще, быть может, найдя пару полезных ритуалов в своих странствиях.
Когда он чувствует, что переполнен - он усталости больше нет ни следа, тяжесть в затылке исчезла, как исчезла и затрудненность дыхания, Антонин убирает руки, с сожалением чувствуя, как уходит контакт, как озеро становится недостижимым.
Обходя Нарциссу вновь, он останавливается перед ней, коротко кланяется в знак благодарности - на сей раз совершенно искренней.
- Благодарю вас, zolotce, вы только что дали мне намного больше, чем я когда либо смогу вам вернуть.
Вопросы о том, что помогает ей, что дает столько сил, он придерживает - и совершенно не думает о том, что глубина этого озера принадлежит не ей одной.