– Потому что я говорю о людях, а Тёмный Лорд сейчас кто угодно, но только не человек, – заявляя это, Минерва смотрела на Ирвинга не мигая. – Людям свойственно ошибаться, принимать неверные решения, быть жестокими, спотыкаться, падать, вставать, снова падать и опять вставать, принимать последствия своих действий, испытывать удовольствие от достижения цели и разочарование от разрушения надежд, чувствовать угрызения совести, признавать свои ошибки, причинять боль другим, познавать новое, расти над собой. Людям свойственно очень многое, за что порой сложно простить, но умение прощать у нас тоже есть, как и наказывать. Даже судить мы умеем, но речь не о том, кто заслуживает прощения, а кто – нет. Речь о том, что всё это свойственно людям. А ещё люди умирают и не воскресают, такова наша природа. Тот, кто сумел обмануть смерть и вернуться из мёртвых, человеком быть не может, поэтому нельзя применять к нему то же мерило, что и к Пожирателям Смерти. Какое можно – вопрос уже совершенно иного порядка, и вряд ли я обладаю знаниями, достаточными для ответа.
Пожалуй, эти слова были весьма рискованными, но МакГонагалл ни секунды не сомневалась в том, что о Волдеморте говорить нужно. Она не называла его по имени, но не из-за какого-то первобытного страха, а из-за знания того, что у имён бывает определённая сила, а Тёмная магия способна увеличить её и направить в самое неожиданное русло, чем вполне мог воспользоваться Тёмный Лорд. Тем не менее, молчание никак не могло стать оружием против этого создания, которого и впрямь человеком называть получалось разве что мысленно.
– Что до Пожирателей Смерти, чьи преступления очевидны, вероятно, у Аврората найдутся какие-то предложения на этот счёт. Сомневаюсь, что миссис Итон пригласила к диалогу тех, кому Аврорат не был бы готов пойти навстречу, – задумавшись на секунду, МакГонагалл пригубила чаю. – Не знаю, какова официальная позиция главы Аврората по данному вопросу, и я ни в кое случае не призываю закрывать глаза на пытки и убийства, но, мне кажется, что ради гарантии того, что подобное не повторится, вполне можно было бы обсудить условия смягчения приговоров и, как минимум, отмены высшей меры наказания. Поцелуй дементора – ничем не обоснованная жестокость, пережиток прошлого, от которого нужно избавляться в первую очередь. Кроме того, можно было бы поднять вопрос улучшения условий содержания заключённых, поскольку Азкабан в своём нынешнем виде – это не исправительное учреждение, а скорее средневековая камера пыток.
Рассуждая подобным образом, МакГонагалл затронула тему, которую намеревалась поднять на своём первом заседании Визенгамота, таким образом переступив ею же самой начерченную грань, однако в данный момент важнее было высказать свою позицию, нежели пытаться отложить всё на потом.

Отредактировано Minerva McGonagall (24 июля, 2016г. 02:45)

– Насильно никого нельзя исправить, человек – не механизм, который достаточно смазать или заменить одну-две шестерни. Измениться человек способен лишь сам, если пожелает этого. И мне бы хотелось верить, что это возможно, – на сей раз чуть менее бодро, но как будто проникновенно ответила Минерва, не отводя взгляда от глаз Ирвинга. – Если перестать верить в человека, его способность осознавать свои ошибки, меняться к лучшему, расти над собой, пытаться перейти от разрушения к созиданию, тогда впору будет вернуться в средневековье и начать отрубать руки за украденное голодным ребёнком яблоко с прилавка.
Запоздало она улыбнулась тому, что Ирвинг сам не стал фокусироваться на обсуждении правовой системы. Несомненно, Минерве было что сказать по этому поводу, контекстный план речи для заседания Визенгамота был давно набросан, но и эту тему она бы предпочла сегодня не поднимать. Если бы журналист всё же задал какой-то вопрос, МакГонагалл была бы вынуждена ограничиться всё таким же общим ответом, сказав, например, что, разумеется, видит необходимость в некотором пересмотре законодательной базы, но подробнее распространяться не станет. С учётом того, сколько раз она уже так уходила от чёткого ответа, хорошо, что не пришлось повторяться.
А вот только что произнесённое ею без дополнительного уточнения могло прозвучать чересчур наивно, что было совершенно недопустимо при её положении и статусе.
– Не стану утверждать, мистер Дрейк, что любой человек способен измениться, – добавила она, прежде чем Ирвинг успел что-то спросить. – История помнит личностей, получавших удовольствия, причиняя другим страдания, но это уже патология, которую следует рассматривать отдельно и скорее как исключение. В иных случаях человеку стоит хотя бы дать шанс переосмыслить свои действия и принятые решения.

– И вы тоже в некотором роде читатель, – мягко улыбнулась Минерва.
Она не считала, что Ирвинг способен поступить некрасиво и использовать её неосторожные слова после окончания плёнки (впрочем, что-то "не считать" о незнакомом человеке было слишком громким выражением, скорее она не рассчитывала на худшее), но всё равно не могла говорить без оглядки на то, что информация станет доступна кому-то, кроме узкого круга посвящённых. Не всё и не всегда можно говорить свободно. Тем не менее. хотя бы что-то сверх уже сказанного о своих планах на Визенгамот Минерва теперь могла озвучить хотя бы просто из вежливости, на тот случай, если Ирвинг и впрямь пожелает взять у неё интервью позднее – чтобы он смог "прицениться" к темам. Журналиста, однако, теперь, кажется, интересовало несколько другое, куда более нечёткое и условное.
– На ваш вопрос и правда нет ответа. Вернее, у каждого он свой, а ведь забраться в голову всем жителям магической Британии ох как непросто, не говоря уж обо всех сердцах и душах, – покачав головой, продолжила МакГонагалл. – Я не верю во всепрощение, мистер Дрейк. Вернее, не верю, что на него способен любой. И дети, которые растут без родителей, будут помнить свою потерю, как и жёны, лишившиеся мужей, и мужья, похоронившие жён. Я не имею никакого морального права говорить за них и требовать прощения у тех, кого по понятным причинам не могу в полной мере понять. Однако если не пытаться, если не делать хотя бы первых хрупких шагов, тогда погибших отцов, матерей, жён и мужей будет всё больше и больше. Научиться ненавидеть, конечно же, проще, чем научиться прощать. Но мы всё-таки люди, а не звери, нам свойственно ставить себе сверхзадачи. Почему бы не поставить такую?

Отредактировано Minerva McGonagall (27 июля, 2016г. 17:38)