Ему нравится категоричность Обета, и пока ведьма негромко повторяет клятву, уточняя насчет информации, а магия сплетает слова в цепь, которая будет держать их неподалеку друг от друга, он не двигается, ожидая действий Дрейка. Но и тот не готовит сюрпризов, и клятва недолгим горячечным жаром впитывается в запястье, чтобы исчезнуть, скрыться с глаз непосвященных.
Едва последний золотистый браслет, обвивающий руки, пропадает, Лестрейндж отпускает пальцы ведьмы и откидывается на своем стуле - поспешно и отчасти с облегчением. Ему становится чуть проще, чуть спокойнее - он верит в магию, хотя не верит в людей.
Впрочем, Дрейк не испытывает их договоренность на прочность и оставляет таки палочку на столе - ему нужно перо и час времени.
Без большой необходимости Лестрейндж кидает взгляд на часы - час так час. И только когда Дрейк выходит - его шаги хорошо слышны в коридоре и, судя по ним, он не бросается сломя голову на улицу, а действительно ограничивается гостиной - Лестрейндж переводит взгляд на ведьму.
В отсутствие журналиста кухня кажется меньше - это странно, но думать еще и об этом не с руки.
Минута тянется за минутой: после всего, что уже было сказано, ему никак не нащупать правильного тона для разговора с ведьмой, а потому он молчит. Молчит до тех пор, пока это молчание не нависает над ними тяжелым грузом, пока каждое движение, даже случайное, не становится предвестником начала разговора, который он хотел бы избежать.
Лестрейндж отпивает свой остывший чай, чтобы утопить эти ненужные никому слова, но даже чашки недостаточно.
- Зачем вы рассказали обо мне МакГонагалл? - он мыслит поэтапно и теперь, когда журналист уже функционирует в рамках их договора, Лестрейндж отвлекается на следующее.

Возвращение Ирвинга кстати.
Лестрейндж хватается за пергамент с энтузиазмом, которого давно не проявлял, вчитывается в текст, кое-где перечитывает дважды. Тон статьи интересный, но достаточно здравый - это не истеричная прокламация или нечто подобное. Рабастан в редактуре не силен, и единственное, что его волнует, это вопрос о том, нельзя ли вычислить личность анонимного источника. Он прочитывает трижды - третий раз не до конца - и возвращает пергамент Ирвингу Дрейку.
- Я аппарирую вас туда, куда вы указали. После Обливиэйта как раз хватит времени, вы не запомните и этого.
Маггловский центр ему относительно знаком - еще немного везения.
Лестрейндж прихватывает палочку Дрейка, вскидывает свою - чары забвения легко ему даются, и взгляд журналиста теряет фокусировку.
Уже на улице, в центре, Пожиратель всовывает в карман Дрейка его волшебную палочку, оглядывается по сторонам - в этой части города даже ночью встречаются магглы, но на них, вышедших из проулка, никто не обращает внимания: редкие магглы идут по своим делам.
Оставив Дрейка, Лестрейндж аппарирует обратно, надеясь, что ведьма не наделала глупостй за время его короткого отсутствия.

Камин до сих пор чуть заметно гудит - сеть активирована. Собиралась сбежать? Успела вызвать кого-то?
Но вокруг нет ни следов летучего пороха, ни других признаков того, что Яэль Гамп с кем-то связывалась. Лестрейндж отводит тяжелый взгляд от камина, натыкается на волшебную палочку, любезно протянутую ему на ладони.
Жест, пожалуй, даже инфантильный в чем-то - так нашкодивший ребенок может отдать строгим родителям утащенную без спроса деревяшку, зная, что его могут наказать, и этим добровольным жестом стремясь уменьшить, избыть наказание.
- Чаю, - коротко отвечает Рабастан, забирая палочку к своей. Короткая вылазка на улицу, где по-январски морозно, заставляет его как следует прочувствовать тепло гостиной, в которой он смотрится неуместно - куда неуместнее, чем Ирвинг Дрейк. Однако ведьма не выглядит чересчур недовольной - может, в ней побеждает любопытство, может, дело в чем-то еще. Может, она считает, что после ее признания он теперь чувствует, что обязан рассказать ей о том, каким был ранее.
Если так, она ошибается - он не чувствует. И, что беспокоит его намного больше, не очень-то хорошо помнит это самое "ранее". До-азкабанское прошлое представлено несколькими яркими образами, короткими отрывками - он не собирается этим делиться с ней, так что она была права, обратившись к МакГонагалл.
И все же его раздражает это желание выяснить что-то за его спиной. Навести справки.
Как будто нельзя было прочесть его дело и этим и ограничиться.
- Не знаю, что вы там наговорили МакГонагалл, - следуя обратно на кухню за Яэль, хмуро продолжает Лестрейндж поднятую тему, как будто не было ни явления журналиста, дописавшего статью, ни аппарации прочь, - но вам же лучше. Ее помощь кстати. Чем быстрее мы с ней договоримся, тем быстрее мы с вами сможем вернуться к прежнему формату общения.
Их прежний формат общения подразумевал отсутствие оного, что крайне устраивало недолюбливающего по понятным причинам Авроров Лестрейнджа.
Правда, он не уверен, что Минерва МакГонагалл, будущий член Визенгамота, согласится ему помочь даже несмотря на напоминание, переданное с Яэль Гамп, но почему бы не попытаться: профессор трансфигурации сама обещала помощь двадцать лет назад. Сама напомнила об этом.
И у Лестрейнджа есть четкое ощущение, что она-то не станет бегать по Лондону и выкладывать всем подряд свои небольшие секреты, касающиеся неподобающих знакомств.
А Яэль - Яэль он снова сотрет память, спасибо, Мерлин, за обливиэйт.
По пути Лестрейндж стягивает мешковатую маггловскую куртку, и свитер на спине тут же идет буграми, больше не удерживаемый тяжестью верхней одежды. При Дрейке Лестрейндж не стал бы демонстрировать собственную неудачу в попытке принятия анимагического облика, но ведьма - другое дело, она и сама проходила наверняка через что-то подобное, она видела его после неудачи с руками и даже помогла, вот только теперь  того заклинания оказалось недостаточно, хотя боль была такой, как будто его свежуют заживо - он даже вынужден был убедиться, что спина относительно в порядке, а не представляет из себя открытое мясо, о чем твердили нервные окончания.
На кухне пахнет дымом - в раковине остатки уничтоженных черновиков и заметок журналиста. Его просьбы Яэль Гамп выполняет как следует.
- Что именно вы рассказали Минерве МакГонагалл? - интересуется Лестрейндж, возвращаясь на свой стул и проверяя, на месте ли волшебная палочка - он не ждет, что ведьмы устроили ему ловушку, потому что предположить, что после последнего визита в этот коттедж, он снова здесь появится, было невозможно, но предпочитает держаться настороже.
И уж точно - никакого виски.

- Информации о первой войне, но не обо мне, - парирует Лестрейндж, однако смутно ощущает некоторую правоту ведьмы. Да, она выразилась излишне возмутительно, поставив во главу угла свой интерес к его личности, но, в целом, шла по верному следу - разве что заставляет задуматься, почему ей понадобилось столько времени и его рассказы, если, как оказалось, она всегда могла обратиться к МакГонагалл. Боялась, что та будет пристрастна?
То ли дело он, конечно.
Дальше - хуже.
Вот это ее "мне нравится говорить с вами" - а ему такого не говорили с... никогда - затыкает получше заклятья немоты. А это она еще не выпила свой виски.
Лестрейндж в упор рассматривает Яэль Гамп, гадая, что она, мать ее, имеет в виду. Худо-бедно разбирается он только с сопутствующими факторами - и ему существенно помогает здесь эта оговорка "несмотря на". В общем-то, понятнее не становится, но ведьма вообще странноватая по его меркам - что он, в сущности, о ней знает, за исключением скромного набора сухих фактов. Хоть тоже отправляйся к Минерве МакГонагалл - но он, разумеется, не станет делать ничего подобного.
- Не только шерсть, - ее догадка верна отчасти, и если бы дело было только в шерсти, он бы наверняка справился, но хвост деморализует: Лестрейнджам не свойственны хвосты в принципе, и то, как полосатый отросток, не желающий смириться со своей ролью рудимента, желает зажить своей жизнь, будто огромная вибрисса, действует пожирателю на нервы. С другой стороны, все могло быть хуже - он же мог, допустим, покрываться чешуей или заиметь несимпатичный клюв. Хвост, в конце концов, не бросается в глаза, если контролировать бессознательные порывы.
От него тепло и...
На этом Лестрейндж теряет и без того не слишком развитую способность видеть в чем-либо положительную сторону.
На его счастье, ведьма оказывается как нельзя кстати со своим чаем.
- Я не переживаю, - он подставляет чашку под струю кипятка, дожидается, пока Яэль закончит. - Мне это просто не нравится.
На его счастье - а может, нет - газеты впервые появились в Азкабане спустя долгие десять лет после приговора, если не позже, но он в состоянии предположить, учитывая сохранившиеся воспоминания о царившей в семьдесят девятом и восьмидесятом панике, а также о ликовании тем проклятым ноябрем, что пресса едва ли осталась в стороне от суда над последними сторонниками Лорда. Он бы не удивился, узнав, что, по мнению магической общественности, пожирает на завтрак маггловских младенцев или состоит с братом в кровосмесительной связи, чем и объясняется выбранная ими сторона - а потому на любой интерес к себе реагирует однозначно отрицательно.
К тому же, что, собственно, о нем знала МакГонагалл - и что могла рассказать.
Ему, конечно, любопытно, но он не собирается признаваться в этом.
- Уверен, вы отличаетесь этим от своих коллег, - ворчливо отвечает он на неожиданное признание, с подозрением ожидая, а что дальше. Не то чтобы он не верит - на войне редко дело в личной неприязни, и он и сам мало к кому испытывает враждебность как таковую, просто у Яэль Гамп такой вид, будто она ждет чего-то в ответ. Например, аналогичного признания или чего похуже. - И вам лучше не говорить так в Аврорате.
Он смотрит в чашку и снова поднимает голову.
- Не вижу, кстати, повода. Или вам достаточно, что я не убил вас при случайной встрече? - возвращает он ей ее же слова.

Она все улыбается. Улыбается и улыбается.
Дрейку пусть так улыбается, с этим многозначительным видом - а ему, Лестрейнджу, не нужно вот это вот все.
В доказательство этого спорного утверждения он утыкается взглядом в свою чашку, не поднимая головы даже на любезную попытку ведьмы ободрить его.
Хвост - это вообще не смертельно. Хвост - это такая мелочь, на самом-то деле.  И если он убедится, что анимагия - не его, то отрубит этот хвост к дракклам, чтобы тот не мешался, и на том и успокоится. И если верить Яэль Гамп, ему вообще повезло.
В ее словах есть резон - со звериной головой или конечностями он бы так резво не побегал по Лондону, да и едва ли смог бы скрыть свои эксперименты от брата, а рассекречивать свои изыскания пока не входит в планы Рабастана.
За последние полгода у него появилось так много секретов от Рудольфуса - а ведь раньше он обходился всего одним. С другой стороны, за последние полгода он убедился, что Рудольфус не свернет с выбранного пути, а значит, придется изобретать обходные маневры.
В любом случае, Рудольфус не стал бы полагаться на старые обещания, на постоянство женских интересов и миллион других факторов, на которые опирается его младший брат в своих сложных и неоднозначных интригах, а потому Рабастан не может довериться главе рода даже в части, справедливо полагая, что это потянет за собой новые вопросы и новые ответы до тех пор, пока Рудольфус не выяснит все. А затем... Затем будет худо.
Так что ни об анимагии, ни о визитах к аврору Гамп или "Нэнси Морган" Рудольфусу лучше не знать. Он не слишком-то интересуется пока, куда время от времени исчезает его брат - но и Рабастан выбирает моменты, когда его отсутствие не будет бросаться в глаза, но стоит, все же, подобрать правдоподобное объяснение.
Но пока время терпит - и пока у Лестрейнджа есть куда более важные темы для размышлений.
Он неопределенно хмыкает в ответ на дерзость ведьмы. Отстать от нее, значит, с этой темой, иначе она напьется. Вот ведь, угроза.
Кто так вообще угрожает.
У него огромные сомнения насчет того, что в пьяном виде она хуже или опаснее его брата, и какой-то демон упрямства будто за язык его тянет, когда он продолжает насмешливое хмыканье внезапной подначкой:
- Нельзя. И не преувеличивайте свою значимость - во-первых, если все пройдет так, как я запланировал, ассистировать мне будете не вы. А во-вторых, в противном случае я знаю достаточно трезвящих заклинаний. Они неприятные, зато эффективные.
Он меряет взглядом ведьму, а затем - стакан.
Чего она вообще пытается добиться, раздражая его, угрожая так нелепо, ставя какие-то условия.
Да еще с таким видом, как будто имеет на это право.
Лестрейндж откидывается на спинку стула, вытягивает руки по столешнице, не спуская глаз с Яэль Гамп.
- А вы вот мне логично не нравитесь. Из-за вашей алогичности. И вранья.
Уже договаривая, он понимает - что-то пошло не так. Фраза не та, и вообще все не так - несмотря на то, что он был уверен в том, что сказал, пока слова не прозвучали, теперь они кажутся фальшивыми.
Людям, которые ему не нравятся, он не говорит об этом. И не пояснят очевидных вещей.
Он вообще не разговаривает с людьми, которые ему не нравятся.

От напора, с которым она реагирует на его проходное, в общем-то, высказывание, в первую минуту Лестрейндж даже теряется.
Ну и что такого, ну не нравится. Она аврор, чистокровная ведьма, вставшая против традиций. Она, в конце концов, из этого непонятного племени - прекрасной половины. Она морочила ему голову с самой первой встречи, а несколько часов назад целовалась с полузнакомым журналистом.
С чего бы ей ему нравиться.
Но он все равно теряется, отводит взгляд в ответ на ее "довольны".
Вот ведь, дракон ее испепели, нашла повод.
- Да не вопите вы, - огрызается он нервно - а когда он нервничает, он склонен к различным глупостям. - Вы же мне все равно ни слова не сказали. На любые мои попытки выяснить, какого драккла вы забыли у МакГонагалл, вы начинаете мне рассказывать, что хотели узнать обо мне побольше - что, по вашему, это похоже на правдивый ответ? 
Он замолкает так же резко, как и она - и с теплом вспоминает Силенцио.
Интересно, Ирвинг Дрейк и сейчас бы ручался за нее?
И потребовалось же ей завести разговор в эти дебри, которые ставили в тупик Лестрейнджа даже тогда, когда он питал какие-то надежды на социализацию.
- Минерва МакГонагалл не была моим деканом, но занималась многими вещами в школе - и когда я был старостой, нам приходилось часто контактировать не только в рамках занятий, - торопливо начинает он, чтобы выйти из неловкой ситуации как можно быстрее и с наименьшими потерями. - Она всегда была достаточно лояльна, даже когда имела все основания для обвинения и сурового наказания... Я не имею в виду, лояльна ко мне или к кому-то другому, я имею в виду,лояльна вообще. Стремилась разобраться в произошедшем прежде, чем...
Он затыкается так же внезапно.
Крутит головой.
- Вы знаете все это, точно. Поэтому и отправились к ней. Знали, что она попытается понять. И поймет.
Один короткий миг Лестрейндж чувствует себя обманутым - дело вовсе не в нем, для МакГонагалл это стремление понять и разобраться так же естественно, как способность дышать - но это проходит слишком быстро для того, чтобы он как следует ухватил свое недовольство. Зато поступки Яэль Гамп обретают чуть больше смысла в его глазах, и на сей раз он кидает на ведьму заинтересованный взгляд - она знала, что профессор не осудит ее походя. И, возможно, действовало в их общих интересах - своих и Лестрейнджа.

Ругаться с Рабастаном, огрызаться и жадно ловить ответку, даже когда веришь, что прилетит болезненно и остро... Да, это нравилось, дракл забери! Если бы не нравилось, если бы Яэль понимала всю опасность происходящего, она бы перестала, наверное. Но когда ей болело каким-то словом от этого Пожирателя Смерти, она реагировала и бурно, швыряясь словами в ответ. Это было очень плохо, зато так коммуникация тоже налаживалась, специфическая, но коммуникация. Конечно, всегда был риск, что Лестрейндж вскочит и хлопнет дверью, аппарируя от порога, но пока что он ждал Минерву Макгонагал и можно было швырнуть ему в лицо словами. Тем более раз мисс Гамп так не нравится Басту, пусть он получает.
Тем не менее, её фырканье пошло на пользу и мужчина решил не только обьяснить, но и понять.
"Бинго!"
Посмотрев, сдерживая улыбку, на мужчину, Лиса, тем не менее, собиралась еще немного позлиться на него, но события пустились вскачь.

Кажется, в этот дом ну просто неприлично ходить по приглашению и нормальным способом, со стуком в дверь и всеми реверансами.
Сердце рыжей ведьмы судорожно сжалось. Если сейчас начнется бой...
Минерва появилась из ниоткуда, прямо у нее в коридоре, а аврор не слышала звук аппарации или же гула в камине, значит... значит старый трюк, о котором Лиса забыла, а Рабастан просто не подумал. Он же еще не анимаг и не понимает всей прелести возможностей. Хотя теперь - не забудет вовек, наверное.
- Рабастан... я думаю, это символ мирных намерений. - Как можно мягче выдыхая, вмиг теряя недавно приобретенную колючесть: теперь, когда рядом любимая учительница, мисс Гамп не могла себе позволить злить Пожирателя. Потому что рисковала не собой.

Давненько Минерве не приходилось испытывать это специфическое чувство одновременной напряжённости и расслабленности, которые в смешении давали опасный коктейль готовности ко всему. Что-то подобное чувствует заядлый игрок в квиддич перед решительной атакой, когда отчётливо видит, как в него летят бладжеры, направленные соперниками, но в руках квоффл, а впереди маячат кольца. Подобное, но, конечно, в разы более слабое, а вот в дуэльном клубе, стоя перед противником, который точно так же собран и расслаблен, оно накатывает волной и погружает в себя. Ни Рабастан, ни Минерва того не знали, но одновременно и почти синхронно перебирали в уме заклинания и их связки, подбирая наиболее оптимальные варианты для обороны и нападения; для Минервы – с учётом её возраста, лежащего на боку стола, способного послужить защитой Лестрейнджу, замершей в стороне от обоих Яэль, которую сразу после первого щита следовало сунуть за спину, чтобы, не дай Мерлин, не зацепило...
Увидев в глазах Рабастана отражение собственной смеси расслабленности и напряжённости – или, во всяком случае, восприняв его взгляд именно так, – Минерва сделала вдох и медленно, очень медленно отправила волшебную палочку в крепление на рукаве.
– Сигнальные чары уже окружают дом, как и охранные, вы можете убедиться или наложить собственные поверх, – МакГонагалл впервые с момента, как вошла в комнату, быстро скользнула взглядом в сторону Яэль. – Наша гостеприимная хозяйка, как видно, не слишком заботится о собственной безопасности.
Быть может, укорять мисс Гамп сейчас было не слишком корректно, но Минерва не впервые замечала за Яэль подобную неосторожность, непростительную для аврора, особенно в такое время. Приходилось о безопасности думать самой, но они и впрямь больше никого не ждали. МакГонагалл хорошенько осмотрела и обнюхала всё вокруг дома, чтобы убедиться: никого другого рядом нет. Несомненно, она уловила ещё один мужской запах, особенно усилившийся в спальне Яэль, но как раз это многое объясняло и не вызывало тревоги, как и то, что, судя по всему, обладатель этого запаха после столкновения с Рабастаном покинул дом на своих двоих. Но об этом Минерва подумает позднее.
Убрать волшебную палочку было риском, который Аластор назвал бы идиотизмом, причём не гриффиндорским, а каким похлеще, сопроводив свой комментарий таким отборным слоем нецензурной брани, что свернулись бы уши даже завсегдатая самого дрянного кабака в Лютном переулке. И всё же Минерва сделала это, пристально вглядываясь в изменившееся, но легко узнаваемое лицо, надеясь увидеть в нём что-то, что заметила когда-то давно. Однажды она ошиблась в Питере Петтигрю и позволила себе обмануться насчёт Сириуса Блэка. Точно так же она могла заблуждаться и относительно Рабастана Лестрейнджа, но подобное заблуждение с её стороны один раз уже способствовало тому, что невиновный человек чёртову дюжину лет провёл в Азкабане, так что МакГонагалл не могла себе позволить больше ошибаться подобным образом. О нет, относительно причастности Рабастана к делу Пожирателей Смерти Минерва ничуть не сомневалась, но искала в его лице, взгляде, движениях и тоне голоса нечто важное – не оправдание для него или себя, но нечто иное. Что-то, увиденное однажды в умном мальчике, горящем жаждой исследований, тягой к новому и стремлением изменить мир собственным умом. Умом, а не силой.
– И если вы будете так любезны после этого вернуть стол в исходное положение, я бы с радостью присела, выпила чаю, а затем послушала ваш рассказ о том, чем я могу вам помочь, – на Яэль она больше не смотрела. – Раз уж мы больше никого не ждём.

Двум умным людям всегда есть как договориться. Яэль в это верит и сейчас получает подтверждение того - никто не стал бить чарами наотмашь и со зла - тем более. Можно чуть выдохнуть. И незаметно положить на место ухваченный нож: когда Рабастан перевернул стол, ведьма ухватилась за ближайшее из возможного оружия, раз палочка не с ней.
- Ну вот, побили всю посуду, а зачем, если сами профессора пригласили? - Не проворчать Лиса не могла. Она кое-кому вообще любимую чашку и блюдечко отдала. Сама дура, конечно.
Но это был единственный выдох слов от ведьмы. Она не хочет накалять обстановку на этой кухне. Уж лучше разжечь огонь и еще вскипятить воду на чай, хотя сама Лиса уже на него смотреть не может.
- Минерва, ты можешь спокойно накладывать чары, особенных защит у меня не стоит, кроме магглоотталкивающих и то, на окнах. - Как приличная пленница, послушно отзывается аврор, на самом деле не чувствуя себя такой, как и заложницей.
Но её уведомление и нужно не было - профессор трансфигурации уже успела всё наколдовать. Это вызывало улыбку, противникам Минервы всегда будет не сладко тягаться с этой великолепной волшебницей.
Оставалось лишь улыбнуться, пожимая плечами.
- Тот, кто сильно хочет, войдет даже в дом, защищенный древними клятвами, а тот, кому не нужно, не сунется даже в приветливо распахнутую дверь. - Деда бы хватил сердечный удар за такие слова. Но у мисс Гамп, и правда, сложные взаимоотношения с вопросом собственной безопасности - Пожиратель Смерти на её кухне - тому подтверждение.
Когда стол и стулья вернулись на места, рыжая повернулась спиной к разговаривающим, доставая с полочек любимый сорт чая учительницы.
И замирает, едва достав жестяную баночку, услышав, что Лестрейндж собрался показывать свою проблему.
Быстро, с жадным любопытством, разворачивается.
"Моргана лесом! Вот это да!" - восклицая мысленно, женщина делает осторожный шажочек вперед, рассматривая.
Похоже, Рабастан взял и разом нарушил пару правил превращения, или же не проследил за векторами сил, или же просто-напросто, был морально не готов превращаться, еще и, если он чудил сам, то мог и переволноваться.
"Красавец! А я же говорила!" - сдерживаясь от фырканья, но поджимая губы, Яэль вздохнула. Рассчитывать на то, что будет продемонстрирован и хвост, не приходилось. Да и улыбка тут неуместна.
- Вам сейчас больно? Мышцы тянет? - Участливо поинтересовалась, пока профессор собиралась с досмотром облика бывшего ученика.
То, что Лестрейндж несколько дней ходил так - это вообще феерия! Думал, само пройдет, рассосется?
"Самонадеянный балбес".
Чайником Лиса не грохнула, но закурила, вновь отворачиваясь.

- Затем, что приглашение подразумевало прибытие камином, - огрызается Лестрейндж, которого разбитая посуда волнует еще меньше, чем погода в Ирландии. У него вообще складывается впечатление, что Яэль Гамп задалась целью исследовать границы его самоконтроля и желания следовать своему же намерению не причинять ей зла. У всех свои вкусы на развлечения, конечно, но пока из них двоих палочка у него, а судя по тому, как она схватилась за нож, ей далеко до мастеров жанра.
Между тем, стоит ему продемонстрировать свои затруднения, она приближается - и Лестрейнджу стоит большого труда не отступить даже на шаг. Сокращение дистанции он воспринимает как нападение - и она могла бы понять это по его настойчивым просьбам оставаться на своих местах, когда в доме еще присутствовал Ирвинг Дрейк. Впрочем, ее реакция сейчас интересует его во вторую очередь - куда многозначительнее короткое "лихо", оброненное МакГонагалл.
- Не больно, не тянет. Это шерсть. Три дня назад, если уже заполночь. Были. Когда я пытался устранить шерсть теми чарами, что показала она, то усиливались. - Он отвечает на все вопросы разом, меряя обеих ведьм мрачноватым взглядом и чувствуя себя не в своей тарелке, а затем делает паузу, прислушиваясь к ощущению хвоста - ничего этакого, легко забыть, правда, только до тех пор, пока хвост не задвигается. - Э... Нет. То есть... Я допускаю, что он как-то связан с моими намерениями, но он движется сам по себе. И очень редко.
Редко - это вообще дар Мерлинов, иначе утаить свои забавные трансформации от родственников было бы в разы сложнее.
Он выжидательно смотрит на МакГонагалл, отмечая краем глаза поджатые губы Яэль Гамп и то, как резко она оборачивается к чайнику без особой необходимости. Недовольна, что он испортил ей первые профессиональные пробы на учителя анимагии? Ну, испортил. Сама виновата.
Впрочем, он тоже хорош - надо было обращаться к профессионалу, причем к опытному преподавателю. Хотя, конечно, кто бы ожидал, что Минерва МакГонагалл пожелает иметь с ним дело.
Вдаваться в оценку ее решения ему не хочется - по крайней мере, не сейчас, когда все идет настолько хорошо, насколько вообще возможно.
Вот бы еще вторая перестала демонстрировать свое молчаливое недовольство.
И, будто в ответ на его невысказанную просьбу, МакГонагалл просит Яэль удалиться.
Лестрейндж в легком замешательстве, но это длится пару секунд - до чего вовремя он провернул это все с Непреложным Обетом, а то сейчас пришлось бы изобретать способ контролировать Гамп на расстоянии.
Ему даже в голову не приходит, что он может возразить профессору - должно быть, сказываются остаточные реакции на спокойный и доброжелательный голос, на всю манеру поведения ведьмы, на ее подчеркнуто ровное отношение. Ему будто снова пятнадцать - и это совсем не то чувство, которым Рабастан Лестрейндж гордится.
Кивком он указывает Яэль Гамп на дверь, безмолвно подтверждая просьбу МакГонагалл. Та, наверное, считает, что между ними всеми тут дружеские и доверительные отношения, но Лестрейндж больше верит в Обет. И рассчитывает, что Гамп, чистокровная и далеко не дура, несмотря на все свои чрезмерно эмоциональные реакции.
- Без глупостей, - все же напоминает он ей, удостоверяясь, что ее волшебная палочка по прежнему при нем. У нее, конечно, может быть запасная, но ему все равно спокойнее знать, что, даже с принесенным Обетом, он не отпускает аврора просто так.
А затем переводит взгляд на МакГонагалл.
- Мне нет дела до того, останется ли это навсегда,  - было бы нелепо заботиться о чем-то подобном, - но я все еще хочу научиться. Первое неудачное обращение, я читал, может отразиться на возможном анимагическом облике и даже сделать невозможным дальнейшее обучение. Этого можно избежать? Вы поможете мне?
Наверное, он мог бы ее заставить - Империо, конечно, отслеживается, но есть немало действенных способов, часть из которых напрямую связана с покинувшей кухню ведьмой. Они определенно близки - настолько, что одна рассказывает второй все на свете, а вторая, не колеблясь, прибывает по приглашению, да еще и явно понимая, что речь может идти о засаде. Ему хорошо известно о том, насколько слабым становится человек, привязанный к кому-то - и он использует это с легкостью, возникни необходимость.
Но без необходимости - нет. Знает ли это МакГонагалл? Понимает ли, что из возникшей ситуации есть немало выходов, не все из которых одинаково приемлемы.

Рабастан огрызался, и впору было тихо рассмеяться, потому что это напоминало его самого двадцать лет назад, но вместо смеха рвались слёзы, сухие и злые, болезненные, сдерживаемые одним лишь усилием воли и пониманием того, что подобная реакция для неё непозволительна.
Бедные, бедные, несчастные мальчики, проведшие драклову уйму лет в Азкабане! Пусть с Рабастаном ситуация была совершенно иная, нежели с Сириусом, но результат всё тот же: взгляд загнанного в угол зверя, готового впиться в глотку любого, кто протянет руку навстречу, пусть даже это рука помощи. Бедные мальчики, потерявшие юность в каменном мешке, отдавшие радость ненасытным дементорам, не научившиеся быть взрослыми, но вынужденные с места в карьер шагать в этот жестокий мир, шагать широко, как положено зрелым мужам, а не юнцам, какими все они в глубине души хоть немного да остались. Никто не заслуживает такого наказания. Никто.
– Мистер Лестрейндж, письмо было написано рукой Яэль, но не её словами. Учитывая все обстоятельства, вероятность того, что истинным автором послания являлись не вы, а кто-то другой, была минимальной. Полагаю, это вполне объясняет, почему я пришла не через камин. Думаю, примерно по той же причине, увидев меня на пороге комнаты, вы устроили тут апокалипсис в миниатюре, а не бросились мне на шею с ностальгическими объятиями, – проговорила Минерва, когда Яэль покинула кухню. – Тем не менее, как видите, я всё же здесь, а некоторое время назад Яэль ещё и передала вам напоминание о моём обещании, но если вам очень нужно услышать очевидное, пожалуйста: да, я вам помогу. Не обещаю, что получится сразу, просто и без неприятных ощущений, и всё же ваш случай, хоть и не с каждым первым начинающим анимагом случается, но и не настолько редок, чтобы бить тревогу и хоронить вас раньше времени. Конечно, вам стоило обратиться ко мне сразу же, но я понимаю, что для вас это и так было непростое решение.
Куда более непростое, чем то, что приняла сама МакГонагалл, прекрасно сознавая, что в этом доме её могут ждать как несколько Пожирателей, так и далеко не тёплый приём того же Рабастана, наверняка способного на куда более жёсткие меры убеждения, чем простое человеческое "пожалуйста". И всё же она не сомневалась ни минуты – ни когда просила Яэль передать младшему Лестрейнджу напоминание о давнем обещании, ни когда прочла вызвавшую её сюда записку, ни теперь, обещая помочь без всяческих угроз, сделок и даже вопросов, за исключением тех, разумеется, которые были необходимы для решения проблемы. Минерва даже не думала о том, как сам Рабастан воспримет её решение, как отнесётся к ней и поступит после. В рамках мироздания это не имело никакого значения. В рамках мировосприятия МакГонагалл – важнее было иное.
– Присядьте, мистер Лестрейндж. Для начала мы с вами выпьем чаю, успокоимся и побеседуем. Ваша проблема скорее психологическая, нежели магическая, поэтому перед тем, как начать размахивать палочкой, нужно разобраться, в чём именно она заключается, откуда растут её ноги, – подавая пример, Минерва устроилась на стуле, пододвинув к себе чашку, которую перед уходом наполнила Яэль. Зажмурилась на мгновение от удовольствия – это был один из любимых её чайных сортов. Мисс Гамп знала свою учительницу и подругу достаточно хорошо, чтобы порадовать чаем. Или огорошить новостями о знакомстве с Пожирателе Смерти вместо запоздалого подарка на Рождество. – Начнём с основ. Почему именно эта форма? Вы выбрали её осознанно или искали образ в процессе трансформации?

– Реестры-шмеестры, – Минерва поморщилась над чашкой и даже сдержанно фыркнула. – Давайте ещё разберём поэтапно формулу анимагической метаморфозы и просчитаем циклы изменений каждой клетки тела. Только это не поможет.
Сделав большой глоток, МакГонагалл с удовольствием ощутила, как горячая жидкость дарит телу бодрость и вместе с тем спокойствие. Вернув чашку на блюдце, она отодвинула их от себя и положила руки на стол внутренними сторонами ладоней вниз, протянув чуть дальше от себя, чтобы Рабастан обратил внимание на это движение. Слегка кивнула, мол, смотрите и наблюдайте.
Напрягаться не пришлось – эта магия была в ней всегда, являлась частью Минервы, такой же неотделимой, как дыхание и сердцебиение. Отбери – и Минерва МакГонагалл перестанет существовать в том виде, в каком она была собой. Ограничь – и получится совсем другой человек. Скорее уж нужно было особым образом расслабиться, позволить магии скользнуть вдоль тела, наполняя собой каждую клетку. Кончики пальцев чуть заострились, ногти, аккуратно подстриженные так, чтобы выступать ровно на миллиметр, начали сужаться, удлиняться и закругляться вниз. Никаких других изменений не произошло, а через секунду-другую Минерва моргнула, встряхнула руками, которые тут же снова стали обычными, и вновь потянулась за своей чашкой.
– Забудьте всё, о чём вы читали в учебниках касательно анимагии, мистер Лестрейндж. Это не фокус, не заклинание, не размахивание палочкой, не что-то такое, чему может научиться любой, пусть и утверждается обратное, – обняв чашку пальцами, в кончиках которых всё ещё приятно покалывало, начала МакГонагалл. – Это магия. В чистом виде. Это внутренняя магическая сущность волшебника, и всякий анимаг не просто учится определённым заклинаниям, но познаёт себя, ищет способы взаимодействия со своей внутренней природой. На самом деле анимаг не выбирает себе облик, всё это фикция, упрощение истины, призванное облегчить новичкам поиск своего внутреннего зверя. Выбирает магия, а задача волшебника – смириться с этим выбором, принять его и признать как часть себя. Когда волшебник смиряется – он якобы "выбирает" форму, хотя в реальности всего лишь учится видеть то, что сокрыто в нём. Когда принимает – начинает перевоплощаться, то самое, на что способно большинство анимагов. Но лишь когда он полностью признаёт себя не только человеком, но и животным, скрытым в нём, волшебник полностью овладевает всеми гранями этого магического дара.
Чуть улыбнувшись, Минерва сделала паузу, чтобы Рабастан осознал всё услышанное, а сама пока пригубила чаю.
– Таким образом, сменить форму вы не сможете, потому что у каждого волшебника она неизменна. Если бы вашим внутренним зверем был не енот, вы бы просто не смогли дойти до этой стадии. Но у вас явно сложности с тем, чтобы провести параллель между собой-человеком и собой-зверем, поэтому-то вы и застряли в таком переходном состоянии, – допив чай, МакГонагалл медленно, чтобы Лестрейндж лишний раз не дёргался, поднялась из-за стола и обернулась к плите, чтобы подлить свежего чаю. При помощи волшебства она это решила не делать, чтобы не давать повод Рабастану нервничать, сама же не видела особой сложности действовать по-простому, по-маггловски. – Отсюда несколько закономерных и взаимосвязанных вопросов, мистер Лестрейндж, над которыми вам следует хорошенько поразмыслить, прежде чем дать ответы. Что за зверь такой – енот? Каков его характер, его повадки, его особенности? Что он символизирует? Что вас роднит с ним, каковы отличия? Что в его нраве не позволяет вам признать это создание частью себя? От чего вы-человек так отпираетесь? Что вы-человек не позволяете себе ощущать, думать или делать?

– Все мы немного больны, мистер Лестрейндж, – чуть пожав плечами, спокойно ответила Минерва над чашкой. – Каждый по-своему. 
Если до сих пор МакГонагалл надеялась, что с проблемой Рабастана удастся разобраться достаточно быстро и сравнительно легко, то после его ответа стало понятно, что всё куда сложнее. Будучи человеком рациональным, Минерва прекрасно понимала реакцию младшего Лестрейнджа на её слова. Более того, если бы кто-то сказал ей нечто подобное, когда она сама только училась анимагии, она бы, пожалуй, отреагировала точно так же. Потребовались годы, чтобы самой понять то, что сейчас являлось частью её личности, её сути, её магии, и Рабастан тоже мог бы пройти схожим путём: МакГонагалл была уверена, что ему бы достало ума однажды обрести те же знания. Вот только времени не было. Сейчас – особенно. Поэтому приходилось использовать нестандартные методы обучения, резко макая Лестрейнджа с головой в то, во что следовало погружаться постепенно, шаг за шагом.
– Вы несколько подменяете понятия, – сделав глоток чая, продолжала Минерва. – Принять и признать в себе зверя – не равносильно отказу от разума и самосознания. В отличие от оборотня, анимаг всегда контролирует свою внутреннюю сущность, полностью осознаёт себя в животном облике и не перестаёт быть человеком. Но вместе с тем он обретает и то, что человеку не свойственно, однако без чего невозможно изменить форму. Несомненно, вы правы, указывая на отличия животного от человека, но есть и то, что нас объединяет. Животные способны испытывать эмоции, умеют контактировать между собой и создавать своеобразные общества, им не чуждо понимание выбора, они испытывают желания. Мы же, люди, точно так же поддаёмся некоторым инстинктам, начиная хотя бы с естественного для каждого инстинкта самосохранения. Эти сходства не делает нас одинаковыми, ни в коем случае, но в некотором роде объединяют, роднят.
Отставив чашку в сторону, Минерва сцепила пальцы в замок. На Рабастана она смотрела задумчиво и внимательно, почти как когда-то на лекциях по трансфигурации – на учеников, ловящих каждое её слово. Вот только тогда они были в том возрасте, когда проще принять на веру слова учителя, не подвергая сомнениям.
– Вы знакомы с историей тотемических магических культов африканских племён и коренных американцев, мистер Лестрейндж? Для нас эта культура совершенно чужда, там совершенно иная магия, у которой свои особенные законы, не всегда понятные волшебникам европейской школы. Однако именно там волшебники постигают анимагию настолько рано, насколько это вообще возможно, и куда легче, чем это доступно нам. Происходит это потому, что в основе тотемических культов изначально заложена связь человека с неким животным, являющимся этакой персонализацией природной магии. Этим волшебникам нет нужды, как нам, учиться искать в себе что-то звериное – они изначально знают, что в них это есть, – Минерва мягко улыбнулась. – При этом они остаются разумными людьми, вполне современными и не безумными. И нет, далеко не все последователи тотемических культов ходят в набедренных повязках и являют собой типичных представителей стран третьего мира. Это уже стереотип, не будем на них отвлекаться. Всё это я веду к тому, мистер Лестрейндж, что нет нужды отказываться от человеческого в себе, чтобы принять звериное. Это даже не две ипостаси, не какой-то внутренний страшный зверь, которого нужно держать в узде, не раздвоение личности или нечто вроде. Это часть вас, а не что-то чужеродное, это нечто, заложенное в вас самой природой, магией. Оно есть в каждом волшебнике и даже, не побоюсь утверждать, в каждом маггле, оно проявляется периодически, хотя мы можем не осознавать этого, не давать таким проявлениям особого имени, но оно от этого никуда не денется. Задача анимага – перестать закрывать глаза на очевидное, посмотреть на него прямо, увидеть в самом себе, а затем уже учиться раскрывать.
Расцепив ладони, Минерва потёрла руки, а потом бесшумно хлопнула в ладони.
– Так, это была простая часть, а теперь начнётся сложная. Сейчас, мистер Лестрейндж, я достану волшебную палочку и трансфигурирую нам две удобные подушки. Медленно и у вас на глазах, хорошо? – сказав это, МакГонагалл медленно, как и говорила, извлекла волшебную палочку, тут же направив её в сторону от Рабастана, чтобы тот лишний раз не дёргался, после чего смахнула со стола две салфетки - и на пол они уже упали в виде больших подушек. – Теперь я положу волшебную палочку на подоконни-ик...
Пришлось перегнуться через стол, что было не слишком удобно, но зато явно демонстрировало, что схватить палочку Минерве быстро и резко не удастся. Каким ещё образом можно было заставить Рабастана более-менее расслабиться, она не представляла, а в напряжении и ожидании подвоха им бы не удалось сделать того, что МакГонагалл планировала. Оставив волшебную палочку на подоконнике, Минерва встала из-за стола и опустилась на одну из подушек по-турецки, придвинув вторую поближе. Сидеть так в её возрасте было уже не слишком удобно, но что поделать. От палочки отказаться было сложнее, её отсутствие ощущалось так, как если бы вдруг МакГонагалл лишилась руки или ноги. Где-то в подсознании ещё и тревожно тренькал звоночек, напоминая, что её визави является Пожирателем Смерти, но заглушить его оказалось на удивление нетрудно.
– Вас же я прошу наложить на дверь запирающие чары, чтобы Яэль нам невольно не помешала, а затем тоже убрать волшебную палочку. Если не на подоконник, то хотя бы в сторону, как можно дальше от себя. Настолько, насколько можете себе позволить. Полагаю, вы изучали хотя бы основы ритуалистики? Если да, то должны знать: некоторые ритуалы не просто необходимо проводить без волшебной палочки, но даже категорически запрещено. У нас, конечно, не ритуал, но магия тоже весьма своеобразная, так что правила лучше соблюдать. В данном случае никаких трагических последствий не будет, но палочка помешает. А чтобы вы лишний раз не дёргались, когда сядете напротив меня и закроете глаза, можете взять меня за руки, чтобы быть уверенным, что я никуда не денусь и не попытаюсь за своей палочкой резко дёрнуться, – сразу после этого Минерва положила открытые ладони поверх колен, демонстрируя готовность вложить их в руки Рабастана. – Вам нужно будет расслабиться, насколько это возможно, а дальше я помогу вам найти то, что вы не смогли обнаружить самостоятельно.
Глядя на него снизу вверх, Минерва выжидательно приподняла бровь, прекрасно сознавая, что Лестрейндж может послать её ко всем драклам и категорически отказаться отодвинуть палочку даже на расстояние вытянутой руки. Момент истины.

Наблюдая за Лестрейнджем, Минерва гадала, что он выберет, каким путём проследует, на что окажется способен. Разумеется, ему было сложнее отказаться от волшебной палочки, чем МакГонагалл, как и довериться чужому, в сущности, человеку, находящемуся по ту сторону поля брани и последний раз виденного без малого двадцать лет назад. Минерве тоже было непросто отпихивать подальше мысли о том, что когда они закончат, Рабастану ничего не стоит первым дёрнуться за волшебной палочкой, бросить каким-нибудь ступефаем, а затем доставить Тёмному Лорду представительницу Ордена Феникса – не на блюдечке с каёмочкой, конечно, но вполне себе обвязанной подарочной лентой с бантом на макушке. Всё опять упиралось в доверие, ставшее, пожалуй, этакой валютой нового времени, и денег, как обычно, не хватало практически всем. Но, наверное, у МакГонагалл где-то были припрятаны монеты на чёрный день, которые сейчас пришлись как раз ко двору.
– Не знаю, мистер Лестрейндж, это будет зависеть от вас, – ответив, она сильно, но не грубо высвободила запястья из хватки Рабастана так, чтобы взять его за руки. Всему-то учить их надо! – Если всё пройдёт по лучшему сценарию, вы обратитесь в енота, но сможете легко вернуть человеческий облик. Это будет означать, что вы услышали мои слова и восприняли их не как детскую сказочку, а всерьёз. Второй благоприятный вариант – вы просто избавитесь от шерсти, но в дальнейшем вам придётся ещё многому научиться, причём обязательно под присмотром наставника. Третий вариант для нас менее приятный: всё останется без изменений и мне придётся избрать иной способ вбивания вам в голову очевидного, а я никогда не любила силовые методы в преподавании, так что предлагаю остановиться на каком-то из первых двух вариантов.
Показалось, что когда она озвучила возможность для Рабастана трансформироваться в енота, его руки чуть напряглись. Учитывая отказ от волшебной палочки и общую сомнительность ситуации, МакГонагалл решила, что будет не лишним уточнить все детали.
– Поскольку я буду вести вас, то есть наша магия вступит в некий временный синтез, со мной произойдёт то же самое, так что не удивляйтесь, если вдруг, обнаружив себя енотом, увидите перед собой ещё и кошку. Это совершенно нормальный эффект. Не открывайте глаза, постарайтесь расслабиться и почувствовать магию внутри себя. Это непросто, я знаю, ведь вы родились с ней и уже вряд ли помните себя настолько маленьким, чтобы знать, каково жить без неё. Ощутить в себе магию так же сложно, как представить вдох или выдох, хотя, казалось бы, мы дышим постоянно. Так же сложно, как услышать собственное сердцебиение, и даже ещё труднее. И всё же прислушайтесь к себе, подумайте о том, что хотите, например, беспалочково и невербально призвать люмос или ещё что-то простое и естественное – просто чтобы ощутить едва уловимый момент изменения магии внутри вас, когда она в пассивном состоянии и когда отвечает на ваш призыв, – по мере того, как Минерва говорила, её голос становился всё более тихим, мягким, слова сплетались всё медленнее, постепенно приобретая какую-то певучесть, больше похожую на кошачье мурлыканье, медитативное и успокаивающее. – Ваша магия всегда в вас, её невозможно отнять, украсть или ограничить, это неотделимая часть вашей личности, и в ней есть и то, что позволит вам контролировать собственное тело, когда вы решите обратиться в зверя или вернуть полностью человеческий облик. Сейчас вы немного застряли, потому что сами ограничили себя, свой разум, свои возможности и свою магию, но поступать с магией подобным образом нельзя, магия не терпит жёстких границ и сопротивляется им, как может. Вы не дали ей возможность продемонстрировать вам ваши же возможности, испугавшись того, что, став зверем, утратите контроль над ним; что он одержит верх над вашим человеческим началом, но этого не может произойти ни в кое случае. Магия – часть вас, она не причинит вам вреда, просто не может. И если вы позволите, я покажу вам это, проведу вас и помогу сделать то, что вы не смогли раньше. Это не потеря контроля, мистер Лестрейндж, это его обретение. Но вам нужно сделать самую малость и одновременно столь многое – довериться. Не мне, я всего лишь проводник, не более. И даже не магии – доверять ей вы научились ещё в самом раннем детстве, ещё не осознавая этого. Всё куда проще и сложнее одновременно: вам нужно довериться самому себе. Позволить себе утратить контроль на мгновение, чтобы обрести его навсегда в куда более полном виде. Разрешить себе ощутить животные инстинкты, чтобы они перестали управлять вами, но вы начали держать в узде их. Инстинкты.
Голос звучал всё тише, опустившись почти до шёпота, но Рабастан должен был слышать каждое слово. Ещё на той части, где речь шла о невозможности лишить волшебника магии, Минерва начала мягко поглаживать большими пальцами тыльные стороны ладоней Лестрейнджа. Сначала почти невесомо, потом чуть ощутимее, но всё ещё легко и нежно, успокаивающе, изредка чуть усиливая давление на кожу – так кошка перебирает лапами, массирует, не прекращая мурлыканье, гипнотизируя.
– Инстинкты – это то, что позволит вам найти в себе зверя и поможет магии выпустить его. Инстинкты – то, что уже есть у вас как человека общего с енотом. Подумайте сами: еноты весьма сообразительные создания, способные приспособиться к едва ли не любым условиям. Разве в вас нет этого? Еноты очень жизнестойкие – разве это вам чуждо? Несмотря на небольшие размеры, енот способен защищаться от крупных хищников и в борьбе за право жить он хитёр и находчив. Разве это не похоже на вас? Енот любопытен, и вот тут мне даже нет нужды задавать вопросы, я и сама знаю, что в вас есть эта черта; была, во всяком случае, но с возрастом и опытом любопытство на самом-то деле никуда не исчезает, оно лишь обрастает разумной осторожностью. Что ещё? Еноты невероятно обаятельны и вызывают симпатию, и нет, мистер Лестрейндж, здесь вам тоже не отвертеться: если бы в вас этого не было, мы бы с вами вряд ли сейчас сидели вот так, причём ещё и в кухне Яэль, так что постарайтесь с этим смириться, даже если не слишком согласны. А ещё енот – хищник, обладающий когтями и клыками. Он достаточно умён, чтобы не связываться с крупными хищниками, притворяясь рядом с ними мёртвым. Однако если столкнётся с равным по силе зверем, енот способен постоять за себя. Это инстинкт, понимаете? И в вас он тоже есть. Хищник. Инстинкт защищаться. Инстинкт.
Это было, конечно же, рискованно, Минерва прекрасно отдавала себе отчёт. Ей пришлось немного покривить душой, держась спокойного и уверенного выражения лица, рассказывая Рабастану о том, что его ситуация не так уж опасна, но на самом деле всё действительно было не слишком хорошо: ещё несколько дней в таком виде – и у Лестрейнджа начали бы меняться внутренние органы. Медленно, очень медленно они стали бы трансформироваться в то, что находится в брюхе енота, и Рабастан ощущал бы каждое изменение, но не как короткий дискомфорт первых неопытных обращений, а как неуправляемую силу, впивающуюся в его кишки. Хуже всего было бы, если бы изменения дошли до мозга, но обычно сердце оказывалось на пути раньше, и этого волшебник уже не был в состоянии пережить. Несколько дней агонии и мучительная смерть. Или же серьёзное магическое вмешательство, которое, конечно, избавило бы от подобных мук, но тоже весьма болезненное и в несколько этапов, после которых ни одному мало-мальски разумному человеку ещё очень долго не пришло бы в голову пытаться стать анимагом. Не самая высокая цена за жизнь, конечно, но Минерва, сама будучи анимагом, всё-таки хотела дать Рабастану возможность испытать это ни с чем не сравнимое магическое удовольствие. Не в обрезанной и покоцанной форме, а в том виде, какой знала сама.
Поэтому-то она всё же решила рискнуть, пойдя непростым путём, поэтому-то уже несколько минут почти что гипнотизировала Рабастана, отпустив свою магию и позволив ей свободно течь по телу и сквозь сплетённые руки проникать в возведённую разумом Лестрейнджа клетку, служа путеводной нитью в его поисках. Памятуя о реакции Рабастана на слова о том, что в нём всегда был и есть тот самый зверь, Минерва прекрасно понимала, что её слов может быть недостаточно, что пока его разум сопротивляется, клетка никуда не денется, границы не рухнут. Значит, нужно было то, что заставит Рабастана выпустить зверя вперёд человека. То, из-за чего Лестрейндж неосознанно отключит человеческий разум, освободив в себе зверя. То, из-за чего в первую очередь подумает не о волшебной палочке, но о зубах и когтях. Инстинкт.
– Звериный инстинкт самосохранения, – всё так же тихо и успокаивающе промурлыкала МакГонагалл, мягко поглаживая тыльную сторону ладоней Рабастана. – Инстинкт хищника. Инстинкт защищаться. Инстинкт.
И, зашипев, резко впилась в незащищённую кожу сразу десятью острыми звериными когтями.

Можно было ликовать, бить в бубны, запускать фейерверки или хотя бы счастливо хлопать в ладоши – сработало! Рискованный план, который вполне мог обернуться тем, что Лестрейндж вскочит, хватанёт волшебную палочку и покажет бывшей учительнице, как правильно раздирать в кровь руки, всё-таки привёл к желаемому результату. В детские годы Минервы так вдали от городов учили детей плавать: попросту бросали в воду, чтобы ребёнок сам всплыл, ведомый инстинктом и жаждой жизни. Конечно, детей страховали взрослые, но и тут МакГонагалл была рядом, делясь своей уверенностью, спокойствием. Своей магией.
Можно было ликовать, но она слишком устала, отдав на последнем этапе, перед самым преображением, немалую часть своих сил, и теперь чувствовала себя так, словно вышла из тренировочного круга дуэльной залы после получаса, проведённого в весьма активном обмене заклинаниями с опытным противником. Если бы не кошачий облик, МакГонагалл бы точно пришлось опираться на стол, чтобы подняться на ноги, а то и держаться за стеночку. И тут дело даже не столько в возрасте было, хотя и он, конечно, свою роль сыграл, сколько в магическом напряжении, не слишком-то заметном со стороны, но прекрасно ощутимым Минервой. Пожалуй, приди Рабастану в голову тут же обратиться в человека и причинить МакГонагалл какой-то вред, она бы попросту не успела ничего сделать. Впрочем, о такой перспективе она уже не думала, ещё раньше решив, что в её закромах припасено некоторое количество ценного доверия, а теперь Минерва ещё и радовалась, что следом за Лестрейнджем приняла звериный облик – кошке легче было прийти в себя, выгнуть спину, потянуться, а потом усесться столбиком, обвить хвостом лапы и, глядя на енота немигающим взглядом сверху вниз (всегда сверху вниз, даже будучи меньше размером), позволить ему себя обнюхать.
Торопить Рабастана МакГонагалл не собиралась. В её памяти хранилось отчётливое воспоминание о собственном первом опыте полноценного обращения, и Минерва знала, как в этот момент любопытно смотреть на мир другим взглядом, иначе его осязать, а главное – обонять. То, что для неё теперь было совершенно естественно, то, что она давно научилась использовать к своей выгоде, Лестрейнджу только предстояло постичь. Пожалуй, Минерва даже чуточку завидовала Рабастану этак по-доброму, ведь ему предстояло невероятно увлекательное приключение. И если в глубине души сидевшего минуту назад перед ней мрачного мужчины ещё осталось хоть что-то от того любознательного и алчущего новых впечатлений юноши, каким МакГонагалл его запомнила, тогда это приключение просто не могло не принести ему удовольствия и радости.
Дав Рабастану несколько минут на то, чтобы освоиться (очень хотелось поддеть его и лизнуть в нос, но Минерва сдержалась, просто намывая лапу), МакГонагалл вернула человеческий облик и, убедившись, что основной удар физического утомления пришёлся на кошачьи плечи и уже немного ослаб, потихоньку выпрямилась и вернулась на стул. За палочкой она тянуться пока не спешила.
– А теперь попробуйте вернуться в человеческий облик. Сами, – проговорила она негромко, зная, что уши енота совершенно иначе воспринимают звуки. – Только не вздумайте напрягаться, в этом нет нужды. Наоборот, расслабьтесь и ухватитесь за преобладающее в вас человеческое, но не отталкивайте звериное, просто оставьте его чуть глубже. Если не станете агрессивно отбрыкиваться от енота, он легко вас отпустит и будет ждать, когда вы сами вновь пожелаете его выпустить.
Улыбнувшись, МакГонагалл подавила очередной порыв потрепать енота за ушами, вместо этого потянувшись за чашкой. Чай был совершенно холодным, хотя когда они с Лестрейнджем только опустились на подушки, он ещё едва начал остывать. Долгонько же они так сидели; хорошо ещё, что у Яэль достало терпения не стучаться в дверь собственной кухни, а не то всё могло сорваться в самый последний момент.
К счастью, всё вышло именно так, как макГонагалл надеялась. Теперь нужно было выпить горячего чаю и восстановить силы – Минерва всё-таки чувствовала себя выжатым лимоном. А потом... Что же, "потом" зависело исключительно от Рабастана.
...Но нельзя было не признать, что в зверином обличье он был невероятно умилителен.