Мистер Дрейк опять защищает её, обьясняя на счет чар. Это похоже на милую круговую поруку, если бы не тот факт, что милого в обьяснениях с Пожирателем Смерти, в принципе, маловато. Ведьма едва улыбается. Больше - озадаченному признанию Лестрейнджа, что он не подумал о том, что у нее могут быть гости. Хороша репутация одиночки, впрочем, лисы ведь едят, охотятся и спят всегда одни и, в принципе, обычно, так оно и происходило. Даже Ирвинга мисс Гамп сегодня не ждала.
Черный и серый коты, смекнув, что раз Чет пошел на кухню, то и им надо не хвостами крутить, а тянуться к прекрасному - еде, забегают следом. Сегодня слишком много котов и мужчин на один квадратный метр.
Не дождавшись возражений, ведьма ставит чайник, а потом роется в ящиках стола, протягивая Лестрейджу, вытянувшему ноги на проход, будто так и надо и он у себя дома, блокнот на пружине и ручку. Обычную. Маггловскую. Спохватывается, вырывает из блокнота листы со своими записями, кажется, еще и в столбик - то ли стихи, то ли список покупок (не разбирает) прячет бумагу в ящик.
- Пожалуйста. Пишите как вам удобно. А я котов покормлю, а то вас сожрут. - Всё почти буднично, почти нормально. И так хочется, например, играть в гляделки с поглядывающим на нее, улыбающимся журналистом, но это - потом и если. Если они все закончат сегодняшний разговор без лишних чар.
Открывая холодильник, чтобы достать консервные банки, Лиса едва не раздраженно хлопает дверцей, обратно. Непреложный?! Это было неожиданно.
- Вы полагаете, мне выгодно рассказывать о вас? - Встречаясь взглядом разгневанных глаз с темными глазами Рабастана. - Вернее - еще раз выгодно? - Консервные банки вскрываются быстро. Склоняясь, держась за край кухонной поверхности, женщина рассыпает мясо по тарелкам котяр, которые тут же накидываются с голодным урчанием. Швыряет банки в мусорное выдеро, с громким шумом моет руки.
- А с Ирвинга тоже Непреложный потребуете? - Яэль не хочет разбираться: взбесило ли её недоверие Рабастана (что логично - недоверие-то), его грязные ботинки или общий командный тон преступника. Куда больше Лисе нравилось, когда они были в почти-партнерских отношениях.

Он принимает маггловскую авторучку невозмутимо, хотя ему требуется не меньше минуты, чтобы под прикрытием возни ведьмы с блокнотом определить, как и куда нажать, чтобы с суженного края показался стержень. Этот успех в нехитром, в общем-то, деле, окрыляет - у Рабастана не очень много примером, с которыми он мог бы себя сравнивать, а если зрить в корень - то и вовсе один, большой и страшный, но наверняка не способный использовать маггловскую самопишущую ручку по назначению.
На вырванные и поспешно спрятанные листы он старательно не обращает внимания. Яэль Гамп имеет право на секреты - втолковать бы еще это ей.
Раздраженно захлопнутая дверь хо-ло-диль-ни-ка намекает ему, что ведьма перспективам не рада. Вот ведь как заговорила - и никакой благодарности за снятое Силенцио.
- Кто вас знает, - огрызается он. - Держать язык за зубами - явно не ваше достоинство.
Он все еще полон негодования по этому поводу. Не будь у него проблем с этой драккловой анимагией - в жизни бы не появился больше перед этой рыжей авроршей. Ну да ладно, если сегодня у него выгорит вся эта авантюра с письмом, она его больше в жизни не увидит. А если Ирвинг Дрейк хотя бы в половину хорош в ритуалах, как в умении предлагать сотрудничество - то и никому больше не расскажет.
- Потребую, - как само собой разумеющееся, подтверждает Лестрейндж под звуки льющейся воды. - До тех пор, пока мы все точно не решим. Потом Обет будет мешать - в конце концов, если мы придем к соглашению, то и по поводу гласности.
Дрейк демонстрирует благоразумие - не в том, что выбирает кофе, это-то Лестрейндж трактует как раз иначе - а в том, что максимально корректно делает вид, что о письме не прозвучало ни слова, и крайне любезно уточняет насчет Обета.
- Разумеется. - Лестрейндж любит слово "разумеется", и любит, когда все идет именно так. Системный подход, или как там магглы называют детерминизм. - На самом деле, условия крайне просты и касаются моей личной безопасности. От вас потребуется подтвердить, что все, что я вам расскажу, будет использовано только для статей, и что вы не сообщите третьим лицам условия и предмет наших переговоров и соглашений, а также условия возможных встреч. От мисс Гамп я потребую того же. Ваши условия тоже будут учтены.
Вот так, шаг за шагом. Никуда не торопясь и не делая лишних, ошибочных движений.
А там, глядишь, и помилование.

Ирвинг притягивает кофе к себе, но не пьет, греет вечно холодные ну и. Благодаря этим рукам его часто считали храбрецом - они никогда не потеют, и иногда это бывает кстати.
Он тянет время и молчит. Он всегда защищает свои источники, но одно дело - защищать по своей доброй воле, и совсем другое - когда ты молчишь под угрозой смерти. Ему не нравится Обет по многим причинам, но по Рабастану понятно, что тот серьезен. Да, жизнь потрепала его, но Ирвинг не ждал, что первый же пожиратель, которого он встретит, будет способен доверять только тем, кого держит на поводке.
Он уже теперь знает, что будет спорить. Но сначала берет паузу. Яэль тем временем расправляется с письмом. Ему кажется, или она и правда улыбнулась? Что смешного в ситуации или письме, хотел бы он знать. Но еще сильнее хотел бы понимать, о чем, о ком она говорит. Ирвинг ненавидит не понимать. Когда на его седьмой день рождения отец пригласил фокусника, от злости маленький Ирвинг поджег всех спрятанных в костюме голубей - так он хотел знать, как устроена маггловская ложная магия.
Теперь он не поджигает ничего, теперь он ждет, а потом все же качает головой:
- На такую формулировку я не соглашусь. Да, конечно я не буду рассказывать о вас, наших встречах, о том, где и когда мы встречаемся. Но использовать то, что вы скажете, только для статей, невозможно. Вы, может, не в курсе, но каждую статью предваряет работа. Все данные я проверяю, некоторые проверяю потом еще раз, некоторые даже не попадают в печать - они нужны как след, чтобы знать, куда копать дальше. Статья - финал работы, и если я принесу такой Обет, как вы хотите, я умру еще до того, как сумею написать хотя бы первую

У журналиста есть свобода выбора стороны - нейтральной, у американца есть свобода присягать в верности лишь своей стране, у Ирвинга нет риска уже из-за самого факта Непреложного Обета на нём. Ему полегче. И Яэль даже не собирается говорить ему, потом и если, если они еще встретятся, насколько полегче мистеру Дрейку будет житься с этим обетом, чем ей. Лиса знала на что идет - этим будут утешать деда, скорее всего. Когда-нибудь, возможно, очень скоро. Будут утешать, сами не понимая, на что же она пошла. Может, как раз адресат письма и поймет.
Но то - дело десятое, дело другое.
Ведьма пьет из своей чашки, особо не чувствуя вкус чая. Кажется, туда не мешало бы добавить виски, чтобы слышать, ощущать, хотя бы, аромат. Очень жаль, если сегодня Ирвинг уйдет из её дома до утра, очень жаль, но так и будет, если судить по написанным строкам.
Все надежды на мирное разрешение ситуации, надежды на обещание, Рабастан Лестрейндж рушит легко, как прилив - замки из песка. Но далее. О, далее он говорит вновь о своих намерениях не приносить вред, как сказал совсем недавно в гостиной и, отчасти, сдержал слово, а, отчасти, подводит под монастырь, даже не зная о том.
- Это понятно. - Эхом откликается рыжая, допивая свой чай. Не будь здесь Ирвинга, она бы сказала, обязательно сказала о том, что Лестрейндж совершил грубейшую ошибку, не выяснив тогда мотивы и предпосылки её проступка, казня за сам факт. Но журналист здесь есть и Лиса не собирается вытаскивать наружу грязную и смешную правду. Так что у Пожирателя Смерти есть все причины (как он считает) ей не доверять, а у нее все мотивы злиться на него. И так, наверное, будет лучше и проще для всех.
- Камин подключен, только я его заблокировала, но сниму чары, если так. - Чистокровную ведьму всегда напрягала перспектива, что из камина, у огня которого она иногда лежит, добивая бутылку в одно лицо, может вышагнуть кто-то знакомый. Так что подключение к каминной сети было лишь по причине работы в Аврорате - на экстренный случай невозможности аппарировать на работу.
Встряхивая кистью руки, смотрит на лист записки и бегло дописывает адрес и звуковой ключ от её камина (надо же - еще помнит).
- Готово. Перечитывайте, если не доверяете. - Нет, можно было без этих жестов оскорбленной невинности, но Лисе, действительно, болит произошедшим скандалом тогда и сегодняшней грызней. И это самое хреновое из всех происшествий за сегодня. Даже перспектива смерти от сработавшей защиты Обета не так пугает, как тот факт, что ей - дважды героине ордена "Любовь зла", какого-то гоблина, опять больно из-за того, какие оттенки раздражения и иных эмоций к ней испытывает враг. Идейный враг.
Хотя этим своим поведением, наверное, только еще больше раздражает Лестрейнджа, который, вообще-то, тут с Ирвингом торгуется об условиях. А Дрейк хорош, не отпускает и медленно выторговывает свои позиции.
- За филином пойдем все вместе или вы доверите мне это сделать самой? - Почти не шутит ведь, поглощенная перебором и анализом своих эмоций по поводу одного мужика в грязной обуви у неё на кухне.

Он не доверяет - и оскорбленной невинности не замечает, а потому принимает записку и внимательно вчитывается, проверяя написанное. На первый взгляд все верно, правда, теперь проблема с проклятым филином - насколько проще было бы, не будь здесь Дрейка. Тащиться всем табором на чердак по узкой стандартной лестнице - здесь не Лестрейндж-Холл, не Малфой-мэнор, это не дом даже, а так, домишко, хоть и намного более комфортный, чем последние обиталища Лестрейнджа - нелепо, откровенно опасно и смешно.
- За филином пойдет мистер Дрейк. И будет иметь в виду, что если не управится за, - Лестрейндж прикидывает планировку, припоминает, как выглядит дом снаружи, расположение лестницы и чердака, - шесть минут, то когда вернется - нас с вами здесь не будет. Я или убью вас сам, или заберу с собой - живой аврор ценная добыча. Но я уверен, это не потребуется. Вы будете умницей и скажете ему, как улестить филина, если это нужно, а он поторопится и избавит вас от неприятностей.
Его порядком притомило угрожать - и, право, в следующий раз он отправится в люди только с Рудольфусом, который избавляет от этих тягостных обязанностей, отвлекающих от дела.
Лестрейндж трансфигурирует массивные песочные часы из пустой чашки ведьмы - сложная трансфигурация в прошлом нравилась ему больше всего, потому что не получалась у Розье - но пока не переворачивает их.
- Вы ладите с совами? - спрашивает он у Дрейка. - Если нет, то за филином на тех же условиях отправится она. А мы пока договорим - потому что нет, это недостаточно хорошо для меня. Я передам ваше предложение, но сам не буду принимать в этом участие без приказа. Меня не интересует возможность опровергать, оправдываться или доказывать что-либо. Меня интересует возможность закончить не в Азкабане - и не Поцелуем. И то же самое для моей семьи. А этого свободная пресса гарантировать мне не сможет, сколько бы красивых слов вы не написали.

А пока Яэль развлекается с филином, мы тут...

Ирвинг не отводит взгляд от часов ни когда песок в них спокойно лежит внизу, ни когда Рабастан переворачивает их, начиная отсчет. Он вряд ли серьезен - никто не стал бы убивать человека за задержку при отправке письма.
Ирвинг не вызывался идти, не перекладывал это на Яэль, и потому хорошо, что она взяла это на себя сама. Ему сейчас нельзя уходить. Он объяснял, и теперь понимает, что Рабастан, вероятно, понял все еще в первый раз. Просто ему, соблазненному перспективой прекрасного свободного будущего, нужна совсем другая сделка. Ирвинг сам ступил на тонкий лед: никто не тянул его за язык, о помиловании он сказал сам, и уточнять, что сказал он это для примера, нет смысла. Поздно - да и его не услышат, не захотят слышать.
Но пора выбираться из неудобного разговора. Причем так, чтобы одновременно и не испортить все, и не обещать того, что выполнить он не сможет, да и не станет.
Ему, видно, очень нужна свобода. Настолько, что он не понимает, что в любом случае придется и доказывать, и оправдываться. Вряд ли хоть кто-то забудет все, что числилось за пожирателями прежде, или поверит им без гарантий и выверенных убеждений. Объяснять Ирвинг не спешит - у него есть и более важное дело:
– Я не могу обещать защиту от Азкабана или Поцелуя. Вы должны понимать - не я принимаю решения. И уж точно не мне гарантировать, как все получится дальше. Я могу предложить вам правдивую картинку в прессе: не красивую, не удобную - правдивую.
У них не интервью, у них даже не разговор - просто попытка договориться и разойтись миром, по возможности договорившись о дальнейшей работе. И все же Ирвинг заходит дальше, чем планировал - потому что его тащит его проклятое любопытство:
– Если вы считаете, что правда вам не поможет, что в любом случае придется врать и приукрашивать - что вы вообще делаете на  этой стороне?

При ведьме ему не говорилось - во-первых, потому что Яэль Гамп своими вопросами при прошлой встрече поставила его в неудобное положение, а во-вторых - потому что она была аврором. И это ее аврорство, несчастное, роковое и такое неудобное для него, костью стояло в горле Лестрейнджа, мешая. Ирвинг Дрейк аврором не был - и пока их не связывало ни единое соглашение.
Зато он был журналистом, а это, видимо, делает с людьми нечто такое, заставляет их очертя голову бросаться туда, где стоит запретительный знак.
- А вы не отступаетесь, да? - без выражения задает Лестрейндж риторический вопрос, деланно рассеянно перекатывая в ладони трофейные палочки. Он не хотел говорить о себе, не хотел этого интервью в том числе и из-за того, что знал: вопросов, подобных этому, не избежать. Неудачливый опыт с ведьмой, которая уже на второй встрече не сдержалась и принялась лезть в мотивацию и предлагать свои забавные варианты, свидетельствовал, что  рано или поздно каждому захочется узнать, какого, собственно, драккла.
У Рабастана были ответы - в прошлом были точно, да и сейчас наверняка где-то есть эти бледные заготовочки, изрядно траченные временем. Раньше у Рабастана чего только не было.
- А что вы мне предлагаете? - вопросом на вопрос отвечает он, чтобы потянуть время и не скрывая этого. Если уж взялся отвечать - нужно подобрать самые точные формулировки, а в импровизациях Лестрейндж-младший силен не был. Но песок сыпался, ведьма была убеждена, что вернется к сроку, а при ней, он знал точно, в откровения не пустится. Хватит с него и прошлого раза - и ее не то сочувствия, не то презрения, не то искреннего непонимания, почему.
- Другая сторона мне нравится еще меньше.

Ирвинг покачал головой. Он и правда не отступал, пока не видел другой, более удобный путь, или пока не находил другую, более интересную историю. Но историй интереснее пожирателя у него в ближайшем будущем не предвиделось, и потому униматься он и не собирался.
Без Яэль рядом Рабастан стал будто более спокойным. Интересно только, боялся он ее должности и того, что сболтнет перед ней лишнее, или просто не хотел пугать. Вдруг стало казаться, что песок сыпется слишком быстро. Так он не успеет ни о чем спросить. О том, сделает ли что-то Рабастан, если время закончится прежде, чем она вернется, он предпочитал пока еще не думать. Рано, успеется еще. Что вообще волноваться о том, на что не можешь повлиять.
- Что ж, это честно, - Ирвинг про другую сторону помимо официальной версии знал мало, но то, как много вокруг было белых пятен, подсказывало, что там найдется много интересного и не вполне лестного - Об этом тоже можете говорить, когда мы договоримся.
Он выбросил из речи "если". Нет никакого если - пусть лучше они оба привыкают к тому, что как-то, но договориться им придется. Другого выхода просто нет.
- Я предлагаю вам голос, - сказал он. - И это больше, чем есть у вас сейчас. Предлагаю вам те же условия, на которых я работаю со всеми - плюс повышенная секретность, которую я в том или ином виде предлагаю всем своим анонимным источникам. Вы сможете говорить не для печати, не боясь, что что-то из этого станет достоянием общественности. Сможете видеть, что именно идет в газету, исправлять, если они вдруг найдутся, неточные цитирования. Давать свою оценку всему. Пока мы говорим о цитатах, о речи, взятой в кавычки, вы можете говорить вообще обо всем. Вам об объективности можно не волноваться - это моя забота. Но именно потому текст за пределами кавычек будет только на мне.

Несмотря на то, что Ирвинг был безоружен и, в общем-то, не должен был напирать, он напирал - как будто у Лестрейнджа не было шанса отказаться. И эта самоуверенность действовала чуть ли не гипнотически.
- Послушайте, что бы вы мне не предложили, включая чашку чая, это было бы больше, чем есть у меня сейчас. Так уж вышло. - Очень терпеливо начинает Лестрейндж издалека. - Но чашка чая мне не нужна. И пока я не уверен, что мне нужен голос. Зато абсолютно точно уверен, что мне не нужны дополнительные риски.
Он проглатывает так и просящееся на язык “к тем, что я получил, связавшись с мисс Гамп”, пожимает плечами.
- Я не хочу привлекать к себе внимание - в том числе и своей стороны, а рано или поздно у них возникнут вопросы, откуда вы располагаете той или иной информацией. Будут и пытки, и легиллеменция - если хотите, это объяснение, почему мне нужен Обет. Лучше умрете вы, чем я - раз уж таковы ставки. - Он некоторое время молчит, но все же договаривает. - И знаете, я не хочу читать опровержений своим словам. Не хочу знать правду, если эта правда отличается от моей.
Это признание дается ему не легко - фактически, это расписка в собственной трусости, но Лестрейндж не из героев и знал это о себе всегда. Себе он не врет, а вот окружающим - частенько, и то, с какой легкостью журналист заставляет его признать собственную неуверенность в том, ради чего он разрушил себе жизнь, тоже напрягает.
- И еще. Мистер Дрейк, я думаю, я не один такой, не желающий правды. Вам не приходило это в  голову? То, что вы первый журналист, который искренне заинтересован объективностью, хотя перекос заметен с первого взгляда? Среди ваших коллег почему-то никто не попытался представить альтернативный взгляд на вещи - даже тогда, когда это было куда безопаснее, чем сейчас… Вы чистокровный волшебник? - он не просто меняет тему, он буквально перескакивает через несколько страниц - но ему действительно важен ответ. Самый толерантный среди оставшихся в живых Лестрейнджей, Рабастан считает, что ни один магглорожденный просто не поймет, даже пожелай он объясниться.

– В этом случае Обет все равно не поможет. Ведь я умру только после того, как нарушу его, то есть - скажу то, что от меня хотят услышать.
Ирвинг говорит так, словно не боится смерти. Так, словно не боится ни пыток, ни того, как кто-то может копаться в его сознании. Так, как он часто говорит и ведет себя, бывая там, где стреляют и умирают. Он любит это - не быть, но хотя бы казаться бесстрашным, чувствуя, как внутри трепыхается сердце, и зная, что по нему не видно страха.
Но опасения Рабастана ему понятны. Если тот не доверяет даже своим - и это сразу делает войну более запутанной: прежде Ирвинг не предполагал, что и в стане пожирателей может быть что-то вроде раскола - то защищать информацию придется не только от другой стороны. Он медлит и прежде, чем успевает не то, что ответить, а хотя бы додумать до конца, как он может помочь - теперь, когда понимает настоящую проблему, а не видит одно лишь желание удержать его на поводке - Рабастан задает следующий вопрос.
– Чисток… Это так важно? Нет, нет, я не чистокровен. Моя мать - чистокровная волшебница, а отец - чистокровный журналист. Мой старший брат - сквиб, он живет в маггловском мире, но младшие брат и сестра - маги, как и я. Газеты в нашем мире были еще не так хороши, когда я начинал, и потому спустя какое-то время я стал работать и на маггловскую прессу. Последние семь лет я пишу о войнах: я много где бывал и много что видел. Говорю это не чтобы похвастаться, а чтобы объяснить. Мне случалось писать о войнах, я умею это делать, а только лишь магические журналисты - не очень. Я полагаю, что ваши просто все еще видят себя инструментом пропаганды, отсюда и проблемы. Это можно изменить - просто кто-то должен начать. Такие вещи часто начинаются с чужаков, которые видят проблему там, где остальные видят традицию.
О газетах он больше не говорит. Рано - к таким, как Рабастан, стоит подходить постепенно, плавно, и о вещах вроде правды - своей и чужой - сразу говорить он не рискует.
– Я понимаю, что вы рискуете больше, чем я, - врет он, все отчетливее осознавая, что если они все же договорятся, ему придется оглядываться и смотреть во все глаза - потому что опасно может стать везде. - Я… не уверен на этом этапе, что могу доверять вам настолько - особенно после того, как вы хотели прямо контролировать все, что я пишу. Но если мы начнем, и это будет неплохо, сделаем вот как: я обойдусь даже без диктофона, потому что по голосу вас можно будет узнать. Я буду записывать и отправлять материал в редакцию, а вы сразу после этого каждый раз будете стирать мне память о разговоре. Тогда ни легиллименция, ни пытки ничего не дадут - нельзя рассказать о том, чего я не знаю. Риск будет только мой. Соглашайтесь.

- Ну, есть шансы, что узнают не все - ведь вы умрете, стоит вам нарушить хоть один из пунктов Обета. Не факт, что успеете серьезно навредить, - шансов не слишком много, но, опять же, Лестрейндж не видит альтернативы. Пока не видит.
Он кивает на обширный ответ журналиста, заметно расслабляясь - против полукровок он ничего не имеет, как ни странно. А вот затем снова подбирается, угрюмо хмыкая - вера Дрейка в собратьев по перу немного умиляет. Интересно, он уже знаком с Фионой Макгрегор? Та из другого теста - наплевать ей на объективность, с какой стороны не посмотри. Долохов, конечно, болтать горазд, но ведь Дрейк сразу отказался от любой выгоды, упирал на правду.
- Стирать память? - этот вариант Лестрейндж рассматривал, но не обдумывал как следует: просто не считал, что журналист согласится, учитывая, насколько трепетно тот защищал свое право на объективную картину. Впрочем, пока это лучшее предложение.
Он откидывается на спинку стула, стискивает кулак вокруг палочек, думает под едва слышный шорох пересыпающегося песка.
- А как же необходимость перепроверять мои слова? После Обливиэйта у вас не останется ничего, кроме статьи.

Ирвинг успевает удержать язык за зубами, что с ним в такие моменты случается не всегда. Везет, ему вообще везет весь день.
У него могли бы остаться заметки в блокноте - без имен, без подозрительных, особых фактов, которые могли бы вывести на Рабастана, просто напоминания, подсказки для себя. Но как он может быть уверен, что это и правда будут его подсказки? С магглами в этом смысле работать проще. С магами слишком многое нужно держать в уме. Если Рабастан решит играть нечестно, Ирвинг никогда не узнает об этом. Он, возможно, будет принимать за чистую монету, за собственные идеи и за действительно сказанные слова то, что потом перепишет Рабастан, стерев чуть больше памяти, чем должен.
Он хотел бы сказать об этом, но нет. У них, кажется, начало получаться. Не стоит портить все сомнениями, пусть это даже все осложнит и от заметок придется отказаться.
– Да, - говорит вместо подозрений Ирвинг, - так мне, несомненно, будет труднее работать. Но я справлюсь - как-то обойдусь только статьями.
Он может попытаться придумать для себя код и потом расшифровывать то, что сам и писал, отыскивая подсказки и забытые планы. Может писать о них прямо, придав, например, риторическим вопросам дополнительный смысл - сделав их не только стилистической фигурой, но и дорожным указателем в поисках дальнейших сюжетов. Но обо всем этом Рабастану знать не стоит. Ни сейчас, ни, возможно, никогда.
Ирвинг кивает на часы:
– Соглашайтесь, так много времени. Или Яэль успеет вернуться - а, возможно, если наша связь будет настолько тайной, что о ней не следует знать и лиске тоже, или она не успеет вернуться - и тогда самое время вам начать меня убивать.

- Хорошо. - Негромко говорит Лестрейндж, откладывая волшебные палочки куда-то в сторону. - Хорошо. Мы можем попытаться. Вы можете попытаться.
На самом деле, если подумать как следует, что он потеряет, случись действительно этой статье - о которой он уже думает с ужасом - выйти на свет? Если он будет аккуратен, если не будет говорить того, чего не следует говорить, если будет иметь в виду, что оставлять слишком четкий след опасно, так ли уж плохо предложение Дрейка?
Лестрейндж больше не верит в то, что людей можно убедить в чем-то, что они не готовы принять - ладно, он не верил в это и раньше, но раньше была возможность заставить людей принять это. В конечном итоге, не сгинь Темный Лорд в восемьдесят первом и победи Организация, Дрейк мог бы сейчас так же уговаривать какого-нибудь выкормыша Дамблдора.
Почему бы не озвучить то, что, как ему казалось, было очевидным. Почему бы не закинуть пробный камень, не попытаться взглянуть, как это вообще выглядит со стороны.
Отвыкнув от общения с людьми, которые не были его семьей, Рабастан неосознанно тянется к чужакам, и когда осознает это - вот это желание - ему становится не по себе.
- Кстати, о мисс Гамп. Она интересуется примерно тем же, чем и вы. Правда, ее интерес не носил публичной окраски, или она просто не удосужилась сообщить это мне… Вы давно с ней знакомы? - вообще-то, он хотел сказать, что, учитывая, где именно их пути с журналистом пересеклись, с Яэль тоже придется что-то решать, но вместо этого задает вопрос, возникший у него в первые минуты пребывания в гостиной. А задав его, Лестрейндж начинает подозревать, что встреча эта не так случайна, как ему до сих пор казалось.

– Хорошо, - вторит Рабастану Ирвинг, топя где-то глубоко победную улыбку.
Вот же, мол, смог все-таки. Это только первый шаг, дальше будет только труднее, и то, как долго ему пришлось добиваться своего, намекает, что дальше будет не легче. Но все же удалось - удастся и потом, еще раз.
– Когда и где мы сможем с вами встретиться еще раз? - спрашивает он. - Я так понимаю, я в ближайшее время оставлю вас, чтобы не мешать следующей встрече. Я не верю в повторные счастливые случаи, так что спокойней будет договориться о деталях сразу.
Он наконец-то спрашивает о Яэль. А Ирвинг-то думал, эту тему они трогать так и не станут. Маскирует Рабастан настоящий интерес под ее интересом к истории или она ему и правда интересна как источник или риск выпустить информацию из рук? Можно соврать, но Ирвинг, привыкший к тому, как работает информация, знает, что подобные мелочи проверяются легко и рушат даже тень доверия слишком быстро, чтобы врать в них.
– С понедельника. До этого мы были незнакомы, но, - на всякий случай уточняет он, - факт нашего знакомства и общения зафиксирован и известен другим людям, помимо нас. Поэтому память о лиске - уж пожалуйста - я хотел бы оставить при себе, в полном объеме.

- Ясно,  - лаконично отвечает Лестрейндж, никак не выказывая того, что от этого ответа подозрения не унимаются. С понедельника - так с понедельника.
Остается только надеяться, что она была слишком занята, чтобы рассказывать Дрейку про свои сомнительные знакомства.
Он вновь взвешивает все за и против, снова хмыкает.
- Нет, мистер Дрейк. Мы не договоримся о следующей встрече - и впредь договариваться не станем. Лучше расскажите мне, где можно вас застать - и я вам даю слово, что воспользуюсь этой информацией. Между прочим, я бы настаивал, чтобы вы забыли и о сегодняшнем нашем разговоре - не хочу афишировать, что знаю дом мисс Гамп. До встречи, на которую вы не приглашены, не меньше пары часов - и чтобы впустую не прибегать к Обливиэйту, можете спросить меня о чем-то не слишком личном. При мисс Гамп - она тоже любит истории. В любом случае, подготовиться как следует у вас никогда не будет времени - хочу, чтобы вы имели это в виду уже сейчас.

Где можно застать журналиста, находящегося в поисках сюжета - сложный вопрос. Ирвинг шумно выдыхает, пытаясь сообразить, потом протягивает руку и притягивает к себе блокнот и ручку.
– Тут я живу, - поясняет он, указывая адрес. - Это отель в маггловской части Лондона. По возможности пока его не взрывайте, идет? Если меня вдруг не будет на месте, сообщение можно оставить консьержу, я спрашиваю о них каждый раз, когда возвращаюсь. Далее - двадцатого я буду на пресс-конференции. Но там мы, конечно, вряд ли увидимся. Потом… не знаю, у меня есть только наметки, но не точные планы. Разве что - в следующий вторник я буду в редакции Дейли Мейл - у меня там работает приятель. Можете словить меня где-то там.
Что память о сегодня ему придется терять, уже очевидно, но только вряд ли Рабастан сотрет ее всю. На всякий случай Ирвинг и тут пытается выговорить послабление:
– Оставьте мне - и в будущем тоже оставляйте - память о том, что подобный уговор существует. Затрите себя, что угодно, но я должен помнить, что с кем-то так договаривался. Иначе это слишком подозрительно. Иначе я заинтересуюсь - но вряд ли поверю вам, и мы снова откатимся на этап договора. Никому из нас это не нужно.
Время выходит. Ирвинг отмечает это вполглаза, уже не заботясь о том, успеет ли Яэль. Главное, что они договорились.
Она успевает.
Ирвинг и дальше сидит над блокнотом, лист с адресом уже вырван, сложен и где-то у Рабастана, и на чистом листе он черкает что-то непонятное даже для него самого. Не слишком личное - это хорошо, и ему нравится, что Рабастан так сразу идет на разговор, стоило найти приемлемый для него вариант.
Он молчит, пока Яэль не заканчивает с письмом. Ей, интересно, тоже сотрут память?
– Все хорошо, - отвечает он Яэль. - Садись, лиска, поиграем в вопросы.
Про людей нельзя так сразу сказать, какой вопрос они посчитают очень личным, а какой - нет, у всех границы разные. И пережать Ирвинг сейчас опасается больше, чем недожать.
– Зачем вам было убивать министра Фаджа? Учитывая, что он и так потерял бы власть через несколько дней.

Отредактировано Irving Drake (6 июля, 2016г. 20:16)

Ирвинг выглядит довольным: наверное, договорились, уладили свои дела. Лиса прекрасно помнит, что с Лестрейнджем-младшим можно договариваться. Она кивает, собираясь присесть к столу, но фразы Рабастана заставляют остаться стоять. На правах хозяйки дома и... встречающей стороны, так скажем.
- Хорошо. Я заварю заново и сварю. - Не ожидая даже, но довольная, что не придется несколько часов к ряду быть рядом с Рабастаном и делать вид, что ничего не происходит, что ей всё равно - рядом с кем находиться, рыжая ведьма возвращается к простому. А угостить напитками мужчин, с одиним из которых спишь, второго - прибить готова за то, что выбросить из головы не может... угостить напитками - это просто.
Серый кот, видимо, переволновавшись, лапой бьет по ноге хозяйки, мол, "а где тут мясо в перьях? Подать его сюда, я буду есть!" - это смешит и немного отвлекает.
Чтобы не думать о том, как с реагирует Наставница и старая подруга на письмо, уходит много сил, кстати.
Набрав в чайник воды, женщина оборачивается вовремя. На такой интересный вопрос.
Их палочки лежат на столе, но это ниего не значит, пока палочку Пожирателя Смерти у него в руках. А потому аврор только закуривает, думая о том, что не хочет больше терять память. Тем более - забывать обо всем, произошедшем сегодня.
Ответ Рабастана вызывает улыбку.
"В своем репертуаре".
Сказать многое, не сказав ничего.
В аврорате и так ведь прорабатывалась и такая версия, личных мотивов...
Пора возвращаться к турке с кофе. Ведьма вновь оборачивается, не смотря на мужчин, которые, кажется, одинаково любят играть в слова.
Ей очень интересно до его же журналист и преступник договорились, как всё обставят, но эти знания принесут Лисе только еще больше проблем.
- Убийство Фаджа уже далеко не самая животрепещущая тема. - Яэль хочет намекнуть на теракт Хеллоуина, но помнит, что Дрейк просил её, ради их дружбы, никогда не указывать ему как работать.
Так что её дело - следить, чтобы коты на стол не повылезали и мужчин не сожрали... и варить чай да кофе. Её дело сейчас - сторона. И это даже несколько обидно. Хотя и так - приключений хватит.

Он бросает короткий взгляд на закурившую ведьму - не самая животрепещущая, значит? Она бы спросила об очередном нападении на магглов?
Она вообще слушала, что ее любовник повторял на разные лады?
- Мистер Дрейк, насколько я понял, заинтересован в комплексном подходе. И уникальном. А не животрепещущем.
Журналист коротко подтверждает догадки Лестрейнджа: ему нужна не сенсация, а целая картинка. Настолько целая, насколько это возможно.
И его следующий вопрос демонстрирует, что он разобрался в теме достаточно глубоко.
Лестрейндж снова откидывается на своем стуле, хмурится - не из-за того, что ему не нравится ход беседы, а из-за того, что не может даже при всем желании отвечать с уверенностью, которую Дрейк заслуживает хотя бы своей настойчивостью. Убийство Фаджа было инициативой его брата - а искать рациональные мотивы в действиях Рудольфуса подчас бессмысленно. Особенно если к делу имела отношение женщина.
- Открытие границ случилось бы, и останься Фадж в живых. Он не был против прекращения экономической блокады, из-за которой его решение о закрытии границ в ноябре к декабрю стало откровенно непопулярным, и без того уже потерял достаточно влияния на Визенгамот, чтобы волноваться об этом и дальше. Да, нам действительно была выгодна возможность временно покинуть Англию, и мы действительно использовали мистера Фаджа - но убийство было по личным причинам. В противном случае он был бы убит прямо в Атриуме.
Лестрейндж размышляет еще немного, перекатывая палочку в пальцах, а затем нехотя добавляет:
- Приказа убить Фаджа не было. Вот что я имею в виду, говоря о личных мотивах. Но кроме того, что я уже сказал, добавить мне нечего: его убивал не я. - Он возвращается в последнему вопросу Дрейка, щедро оплачивая свою часть договора. - Что касается покидания страны. Мы не собираемся - по крайней мере, сейчас и в ближайшее время - переносить поле битвы за пределы Великобритании, однако кое-какие интересы за границей есть у многих из нас. Черный рынок, старые контакты, информация.

- Если бы обвинили, я бы задумался о расторжении договора, - просто уточняет Лестрейндж, которому не то чтобы жаль - трупом больше, трупом меньше, да и вообще, ему не повезло в свое время оказаться среди тех, чьи преступления были широко освещены, так что теперь просто нелепо изображать оскорбленную добродетель - но он считает, что беседа в том понимании, которое несколько раз подчеркнул Дрейк, не требует оголтелых обвинений или риторических вопросов о соотнесении средств и целей.
Журналист снова фиксирует что-то - Лестрейндж сдерживается, не вытягивает шею, но краем глаза поглядывает на непонятные заметки. Ладно, с этим он разберется - Ирвинг сам упоминал, что это пробная беседа. В режиме тренировки возможно многое.
Дрейк спрашивает о Фадже и о том, как именно его использовали - и Лестрейндж кивает: этого вопроса он ждал с самого начала, потому что в начале осени именно действия Корнелиуса Фаджа, героически отрицающего побег из Азкабана и возвращение Лорда, дали Пожирателям необходимое время, чтобы собраться с мыслями, восстановить силы и возобновить свою деятельность.
- Спасибо, я знаю, что такое "комментарий не для печати". И это именно такие ответы - информация известна узкому кругу лиц, я автоматически попадаю в это число, и мне не нужны дополнительные проблемы. Но вам действительно нужно иметь это в виду, - он останавливается аккурат перед тем, чтобы посоветовать Дрейку держать ухо востро с министерскими, но все же останавливается: это не его дело, да и к тому же, судя по всему, он бы запоздал с этим советом. - Да, некоторые свои решения мистер Фадж принял под давлением третьих лиц - но, насколько мне известно, речи не шло об угрозах, шантаже или Империо. Последнее, кстати, отслеживается - а Фадж за границу не выезжал. Ему, скажем так, обещали лояльность - и поддержку на прошедших выборах. Этого хватило. Не думаю, что что-то беспокоило Корнелиуса Фаджа больше, чем возможное поражение на выборах.
Он замолкает, давая журналисту возможность обдумать сказанное, и продолжает.
- Что до вашего второго вопроса - нет, не много. В противном случае Руфус Скримджер никогда не занял бы кресло Министра. На данный момент мы не можем влиять на Министерство Магии и курс Министра - опять. И, боюсь, альтернативой снова будет путь террора.
Ловит быстрый взгляд Дрейка на ведьму, но предпочитает никак не отреагировать: даже если журналист решит, что Яэль Гамп подстроила эту встречу, это их дело. В любом случае, быть в обиде он не должен.
- И вот еще что, мистер Дрейк - не для печати, разумеется - я думаю, что в Англии достаточно тех, кто еще мог бы нас поддержать, если бы мы сумели удержать ситуацию в рамках относительно мирного развития событий. Но с каждым днем, с каждым ударом с нашей стороны это количество уменьшается - я знаю, о чем говорю, в конце концов, если знать, куда смотреть, то можно обнаружить сильное сходство с событиями двадцатилетней давности - и ваша статья - если и когда она выйдет - может стать своеобразным якорем. Знаком, что...
Снова замолкает в поисках наилучшей формулировки - и когда находит ее, вскидывает голову с некоторым удовлетворением от проделанного.
- Знаком, что мы тоже готовы слушать.

Для человека, знавшего об ответах не для печати, Рабастан использует озвученную возможность слишком яростно - на полях то и дело появляется вечный минус, которым Ирвинг обычно отмечал то, что дальше бумаги уйти не должно,а  еще лучше ему и с бумаги исчезнуть очень быстро.
Он отпил кофе, смочив пересохшее от разговоров горло и спрятав в чашке не вполне довольно скривившиеся губы. Если он обо всем будет говорить не для печати, то для статьи материала не будет. Яэль села между ними, и в свою короткую кофейную паузу он под столом провел рукой по ее ноге, давая понять, что ее молчаливый ответ увидел и понял, и просто - что он все еще рядом.
- Теперь говорить об этом поздно, но почему вы просто не пришли в политику двадцать лет назад, и не сделали все то, что хотели, но мирно? Если вы понимаете, что с каждым вашим ударом возможность разрешить все без полноценной войны становится все более призрачной?
Рабастан все же хочет статью уже теперь. Он хочет якорь, но Ирвингу это скорее видится печатью, которая скрепит их договор. Если он поторопится и сможет договориться о том, чтобы дать ее в следующий выпуск Пророка - завтрашний тираж уже наверняка в печати, но к двадцатому они могли бы успеть, то на пресс-конференции появится новая горячая тема. Если нет - сам факт статьи, что бы в ней не было написано, будет бомбой.
- Ладно, - говорит он, - сделаем вам якорь. Вот вам прекрасный вопрос для того, чтобы пощекотать память о прошлой войне и сказать, что в этот раз все может быть не так. Похожий вопрос я задавал Дженис Итон, главе Аврората. Я спросил у нее о том, чем эта война отличается от прошлой. Она сказала... - Ирвинг почесал затылок, вспоминая точную цитату, - она сказала: "Стало нечего терять, ответственность возросла". Расскажите мне об этом: три главных отличия этой войны от той - для организации и для вас лично.

- Вы так говорите "ваши условия", будто они для вас не более безопасны, чем Обет, - беззлобно замечает Ирвинг.
Огрызаться он не хочет, потому что теперь ему уже интересно - Ирвинг устраивается поудобнее. Политика тридцатилетней давности интересна ему не так уж сильно, но это его "сделано с обеих сторон"... И сейчас их правительство выглядит слишком консервативным, закрытым. Старым. Тридцать лет назад вряд ли было намного лучше.
Дальше тоже здорово, хотя и более печально и, как понимает Ирвинг, это ему так открыто тоже нельзя писать. Слишком откровенно для первого разговора, слишком много шума вызовет, если появится в печати. Ловушка - очевидно же. Попадаться не обязательно, но он все-таки тихо уточняет:
- То есть, вы совсем не верите в то, что можете победить, или даже в случае победы хотите укрыться в тени? И много вас таких, в этом условном теневом крыле пожирателей? Это в материал не пойдет. И я, кажется, уже мог бы его написать. Не полноценное интервью - учитывая, что я отправлю статью до того, как вы приступите, времени не так много. Небольшой аналитический материал с вашими цитатами и комментариями. Будете проходить как "анонимный источник из числа пожирателей". Получится хорошо, увидите.
Филин у Яэль был, вероятно, один, и как отправить статью, Ирвинг пока еще не знает, но это пока не особо его волнует. Куда важнее то, что очень скоро он впервые потеряет память, а пока она еще при нем, он должен выжать из себя максимум, на который способен.
- Я не взял самопишущее перо, но если - вдруг - в доме есть печатная машинка, я быстро настучу свой текст. Если нет - не беда.
Он спешит еще и затем, что не хочет, чтобы мысль убежала, и идея перестала казаться такой отменной. Закрытость политической системы как главная причина войны. Люди, которые начинают взрыввть и убивать, потому что иначе их никто не слышит. Это новый и интересный взгляд, а если написал правильно - а он напишет - якорю там тоже найдется место.
- А! - вдруг вспоминает он. - Я вспомнил, зачем приходил. Я хотел попросить - лиска, - Ирвинг быстро оглядывается на Рабастана, но продрлжает, - ходит устойчивый слух о том, что Минерва МакГонагалл займет свободное кресло Визенгамота. Об этом говорят все, кроме нее. Я разговорил бы ее, но не знаю, а закрытая школа - не то место, где можно случайно столкнуться. Напиши ей обо мне пару добрых слрв? Я хотел бы встретиться - и, желательно, до субботней пресс-конференции.

Отредактировано Irving Drake (8 июля, 2016г. 08:48)

Вопрос о том, почему шикарные мужчины встречаются тогда, когда уже, казалось, угли прогорели и вообще - не ко времени, Яэль себе еще задаст, возможно, даже не раз, ну а сейчас, чуть вздрагивая, оборачиваясь на Ирвинга - угадать, кто к ней прикоснулся, легко. По крайней мере, Рабастан бы это сделал, кажется, только в крайней необходимости и, уж точно, не ладонью по ноге.
Ведьма улыбается едва-едва журналисту, а потом вновь поворачивает голову, слушая вопросы и ответы преступника и американца друг другу. Это похоже на сон перевернутого сознания или просто на перевернутую реальность - Лиса задавала похожие вопросы. Но никогда - так прямо.
И ответ Дженис Итон, и ответ Рабастана, и собственный, если бы у нее спросили, были бы похожи - в этой войне тем, кому за тридцать, почти нечего терять. Как-то так получилось, что их поколение получилось вырванным и искореженным. Но мисс Гамп знает зачем этой войны не надо - чтобы следующие поколения не оказались ими. Дети... дети - это вообще больная тема. Они не должны жить, боясь читать газет - а вдруг там некрологи по их близким.
Отпивая чуть чая, Лиса кивает.
- Мой дед до сих пор не в восторге идеи слияния миров и магглов от предпочитает видеть за стеклянной стеной от себя, но, когда случилось то, что случилось, я имею в виду - смерть его жены, Уинстон был настроен очень серьезно, на повоевать и отомстить. В принципе, в то время, будь у Пожирателей чуть больше дипломатичности и дай им общество право говорить открыто, всё могло случиться не так. - Лиса еще думает, что не будь смерти Хельги, не будь отставки Уинстона и потери Гампами места в рядах Визенгамота, один голос в сторону умеренного курса на переговры с представителями идея Воландеморта был бы. Но не жалеет об этом, теперь - уж точно. Кроме одного момента - кучи смертей по всей Британии.
Лиса осекается и смотрит на мистера Дрейка, вновь не скрывая улыбки, но качает головой.
- Такой... машинки у меня нет. Но самопишущее перо есть. - Всё-таки, она тоже пишет и не всегда о истории. Наработки по анимагии и трансфигурации лежат где-то в кабинете. Времени нет за них взяться просто.
- Если Рабастан позволит "Акцио" перо будет у тебя сейчас же. Но ваша мысль интересная. Можно даже добавить исторический экскурс - в Британии ни одна общность или магическая народность не бывала услышана правящей элитой до тех пор, пока не поднимала кровавые восстания. Войны гоблинов. например, о том же, хотя я не сравниваю эти войны. - Поспешно оговорилась, чтобы вдруг не задеть чувства Лестрейнджа.
И вновь журналист удивляет.
Так и хочется сказать: "Подожди тут, с нами - лично познакомишься", Яэль улыбается, кивая.
- Хорошо, это моя бывшая учительница и хорошая подруга. Я сообщу ей, как только филин вернется. - Почти правда же!
Аврор внимательно смотрит на Пожирателя Смерти, почувствовав на себе его взгляд. О чем именно хотел услышать Рабастан? Что она откажет? Согласится? Ляпнет что-то иное? Самой Лисе вот интересно как давно Баст сформировал желание уехать из Британии и почему до сих пор не сделал этого? Пример Каркарова показывает, что так легко не уйти? Тогда будет ли легче, когда власть поменяется и новому правительству не помешает такой умный маг?
Лестрейндж понимает это? Должен, но всё равно верит, что потом сможет уйти. Забавно. Или у него есть аргументы или он, в некоторых вопросах, очень наивен.
- Завтра встретимся, Ирвинг, ты, наверное. этого не будешь помнить, но я постараюсь передать тебе записку, к вечеру, наверное, не знаю как скоро Минерва Макгонагалл ответит на мое сообщение ей. - Опять почти не ложь.
Чтобы скрыть взгляд, женщина опускает голову, отпивая ещё чаю.
- Ситуация, в принципе, тупиковая потому, что из-за начальных методов Пожирателей Смерти, их не хотят выслушать. Пока что или вообще. Проблема террора в том, что он непростителен, а способов искупить такое - мало. Как и шансов. - Мисс Гамп не говорит о страшной мысли, посетившей её: если бы началась война с магглами или с магами другой страны, настоящая, страшная, волшебникам бы стало плевать, были ли они по разные стороны баррикад. Скорее всего - стало бы плевать.
Даже интересно, думают ли так глобально о возможности выйти к власти преступники? Всего лишь, уничтожить Статут, который уже давно трещит по швам и превратить мир в кровавое марево агонии.
"А ведь трезвая, а такое думаю". - Лиса тянется за сигаретами вновь, пока журналист готовится писать свою статью.
Такая удивительная продуктивность и желание работать, не взирая на время суток, восхищает, если честно.
Яэль выдыхает дым.
- Я не хочу этой войны, думаю, многие, кого зацепило не так сильно, захотят придумать способ и посмотреть на возможный компромисс. - Станет ли Лиса жить хуже, если Лестрейндж и прочее будут живы и не будут творить зло? Нет. Но как сделать так, чтобы того, что мисс Гамп считает злом, они не совершали? Кто знает, что у головах у остальных беглецов и преступников, четырнадцать лет теряющих свою душу.
- Ирвинг, тебе будет нужно увидеть Азкабан. Чтобы понять, насколько Министерство не любит оппозицию и тех, кто творит магию, не взирая на их правила. - Лиса аврор, она сама туда загнала пару человек, хотя никогда не хотела такой участи для людей. Убийство милосерднее пребывания там, где теряешь душу.
Ловя себя на мысли, что разговорилась, умолкает.
- Простите. Азкабан - это моя больная тема. Хорошо, что сейчас эта тюрьма перестала использоваться. - Вся проблема в том, что их система правосудия осталась на уровне средних веков. Презумпция вины во главе угла. Принцип талиона и невозможность смягчить приговор. Вот их мир. Вот их Министерство. Вот их будущее.
И всё, то сейчас происходит - вина в системе. Но расплачиваться будет каждый. Увы.

Он действительно не против - и даже против некоторого самоуправства - но предпочитает, чтобы палочка ведьмы и сама ведьма по-прежнему были разделены.
- Сидите, - тихо, но внятно проговаривает он, бросая на Гамп недвусмысленный взгляд - пусть и не думает хвататься за деревяшку. Невербальным Акцио призывает самопишущее перо, прислушиваясь внимательно к словам ведьмы - та изящно обходит скользкие моменты насчет Минервы МакГонагалл, и журналист, кажется, остается в неведении, что его просьба может быть исполнена куда быстрее, чем он надеялся.
Может быть - потому что нельзя игнорировать шанс того, что все пройдет куда хуже, чем планирует Лестрейндж. И мирного разговора, подобного тому, что протекает сейчас на кухне - не состоится.
- Глава Аврората готова выслушать, - мягко поправляет Лестрейндж ведьму, которая допивает свой чай и опускает голову, как если бы на столешнице появлялись слова будущей статьи.
уже один это факт - эти слова Итон - само по себе большой рождественский подарок. И намного больше, чем Лестрейндж мог бы ожидать - с учетом именно того, о чем говорит Яэль.  Если это, конечно, не ловушка. Но если нет, если Министерство действительно рассматривает возможность переговоров, нужно извлечь из ситуации всю возможную выгоду.
Нарцисса, приходит ему на ум. Леди Малфой может напомнить Руфусу Скримджеру, чем он ей обязан - и устроить их встречу.
Это, разумеется, лишь один из вариантов, Лестрейндж запрещает себе возлагать на этот шанс большие надежды, но все равно это делает: нужно просто убедить Скримджера, что, когда Лестрейджи покинут Англию, это будет к обоюдной пользе.
Это предательство, конечно - с какой стороны не посмотри, но мерить этическими категориями Лестрейндж перестал еще в школе. Главное - выживание рода, никто из Лестрейнджей не поставит род под вымирание, будучи в здравом рассудке, но в этом-то и основная проблема, в здравости рассудка нынешнего главы рода.
- Ваше перо.
Он подталкивает перо к журналисту, стискивая зубы - Яэль Гамп как раз упоминает Азкабан. Он бы ее ударил за это "моя больная тема", но сдерживается, потому что уже привык делить почти все ее эмоциональные высказывания на двое.
Она посещала тюрьму в Северном море, разумеется, с патронусом, ненадолго - вот пусть и живописует для Дрейка старую крепость, более не использующуюся. Впрочем, последнее его удивляет.
- Перестала использоваться? Что вы имеете в виду? - он впивается взглядом в лицо Яэль. - Куда переведены остальные? Те, кто не сбежал?
Или в Великобритании, помимо Пожирателей Смерти, не было больше опасных преступников? Эти приглядные картинки пусть оставит для Дрейка, а он, Лестрейндж, достаточно поработал в Министерстве, чтобы понимать, что к чему: всегда хватает убийств и Темной Магии. Не Метка дает способности использовать Непростительные.
Он пожимает плечами на слова журналиста о деде - его действительно не касается история Уинстона Гампа и он не собирается вмешиваться так глубоко.
- Я прочту, - это даже не обсуждается, хорошо, что Ирвинг Дрейк это понимает. - Вы забудете только обо мне - не больше. Будете помнить, как пришли сюда и до моего появления - потом все смутно. Если у вас уже есть воспоминания о подобном вечере - только лучше. Психика сама дополнит сегодняшний провал, использовав уже имеющееся. Не беспокойтесь, я аккуратен. И достаточно практиковался. Вмешательство Обливиэйта заметит только профессиональный легиллемент, а вы быстро адаптируетесь. Но прежде, чем вы начнете, окажите мне услугу. Нам услугу. Мисс Гамп я стирать память не могу - от нее мне по-прежнему нужен Обет. Ничего критичного - не обсуждать знакомство со мной, не вдаваться в детали наших с ней бесед, не злоумышлять против меня и сделать все, от нее зависящее, чтобы сегодня я спокойно покинул ее дом. Как видите, я даже не требую помощи на постоянной основе,  - обращается он к ведьме.

Ирвинг слушает про Азкабан, но теперь не очень внимательно. Яэль напомнит, и он надеется, что она напомнит ему правильно. Он кивает на ее обещание поопекаться статьей. Крутит между ладонями перо, словно пытается развести на столе огонь. Гостиную он помнит - ему там спокойно читалось, наверняка будет хорошо и писаться тоже.
Память о вечере у него останется - хотя бы частично. Это хорошо, и теперь Ирвингу даже любопытно, как это будет. С Обетом вышло бы не так интересно - его действие на себе испытать можно только если решишься умереть, а это пока еще рано. Ирвинг не обо всем, чем мог, написал на этом свете - отправляться писать репортаж о том ему пока еще слишком рано.
Дважды он отвлекается. В первый раз - когда резко поворачивает голову в ответ на слова Яэль. Она так уверенно говорит про чары забвения - причем очевидно именно про те, которые ему предстоит испытать на себе. Так не говорят о том, чего не знают, чего не пробовали. Значит, и ей Рабастан стирал память? И каким-то образом она помнит об этом. Он сказал? Звучит странно, но возможно. Может, и ему Яэль завтра шепнет о том, что на него кастовали Обливиэйт?
Он отвлекается во второй раз, и в этот раз смотрит на Рабастана, понимая, что нет, она не скажет, не сможет. Обет будет держать ее. Будь на ее месте Ирвинг, он бы опять спорил с формулировкой. Он слишком привык к точным словам, чтобы соглашаться на настолько широкую клятву. Но Яэль и не думает спорить. Может, она опытнее и понимает, что Рабастана не переспоришь, может, просто мудрее, и опасается нарваться на более неудобные условия, может, так доверяет ему, что ей все равно.
И он соглашается, не вступаясь за Яэль. Она взрослая, умная лиска - она должна бы знать, что делает.
- Да, конечно. Мне нужна моя палочка, - кинув на Рабастана вопросительный взгляд, он осторожно и плавно тянется за волшебной палочкой. Самопишущее перо, выпущенное из рук. набрасывается на пергамент - в первых строчках он уже уверен, и они ложатся ровно, уверенно. Газета не сможет отказаться от такой статьи.
Он чувствует себя так, словно мирит двух поссорившихся детей, и говорит с преувеличенной серьезностью, готовый обжечь рукопожатие огненными путами Непреложного Обета:
- Пожмите друг дружке руки. И начинайте.