Без волшебной палочки, с которой он сроднился за последние месяцы, не выпуская ее из рук с того самого момента, как Метка взорвалась каскадом боли в кабаке болгарском кабаке, ему было пусто.
Пружина, сжимающаяся с этого Хэллоуина, распрямилась, и Долохов время от времени сжимал правую, как будто мог поймать концы и удержать все в норме.
Он не мог - никто из них не мог - и знал, чем все кончится, знал с того самого дня, как узнал об аресте Лестрейнджей и Каркарова. А потому и не сопротивлялся особо.
Наверняка наполовину полный стакан с сидром до сих пор целым стоял на пустой заснеженной веранде румынского поместья.
Долохов вытянул руки с выступающими венами на столе, вгляделся в сползшую на пол авроршу, не случайно показавшуюся знакомой.
Лениво проследил за выпущенным кольцом дыма.
Если он все верно понял, спешить ему было некуда.
И ухмыльнулся неожиданно жестко и хищно.
- За то, что он был вашим мужем.
У нее должно было хватить мозгов, чтобы понимать это и самой. Но она спрашивала - а он никогда не мог отказать женщинам.
- Мы встречались с вами однажды, до его смерти. Помните? Начало весны семьдесят девятого, ученый, который считал, что вырождение куда опаснее разбавления крови? - его не очень интересовало, помнит ли она, но отчего бы и не поговорить. В конце концов, после Поцелуя дементора он не будет самым желанным собеседником. Да и вообще собеседником. - Вы применили совместную принудительную аппарацию, когда я почти ушел. И мы оказались в странной комнате, что-то вроде эксперимента Отдела Тайн. Хорошо, что у меня был с собой порт-ключ.
Он улыбнулся - улыбаться было легко. Теперь, когда невероятное напряжение последних месяцев отпускало, ему было легко. Все закончилось, и это тоже было неплохим результатом.
Алекто получит не то сообщение, но все же узнает, что ждать больше нечего. Она умная девочка, сообразит, что делать - а ему остаются разговоры с этой странноватой и замученной авроршей.
- Вы были слишком самоуверенной. И слишком бесстрашной. А за это всегда расплачиваются.

- Дайте мне сигарету, - девочку зацепило его легкое признание, и это странным образом его не обрадовало. Он и хотел ее задеть, но оказалось, что миссис Итон уже давно наказывала себя сама.
- Спросите его сами, - разговаривать о Лестрейндже Долохову не хотелось: тот преследовал свои, в некотором смысле извращенные цели, и Дженис Итон могла бы выяснить все нюансы при желании. Он не собирался ворошить прошлое, и даже если эта девочка выслеживала его ради личной вендетты, ступая по следу как обученная сука - здесь кстати пришлась ее ремарка о работе - он и понимал, и одобрял ее подход. В конце концов, немного личного никогда не мешало: он и сам явился в тот дом вместе с Лестрейнджем исключительно из-за того, чтобы подтвердить, что за все приходит расплата. Этот непрошенный педагогизм проявлялся всегда так некстати.
- Видите ли, - слова о работе не давали ему покоя, - вы выполняли свою работу - но это не имеет значения. Сейчас, когда ваш муж уже три года как мертв, какая разница, почему мы пришли за ним?
Словоохотливый, даже болтливый, Антонин почти наслаждался этими минутами покоя. До того, как он оказался здесь, он еще не давал себе расслабиться - у него были цели и планы. После того, как за ним явятся сюда, у него не будет такой роскоши как возможность поговорить о чем-то, что не пойдет в протокол. Так что ему не хотелось пока упускать ее внимание.
- Вы выполняли свою работу - но для нас это никогда не было работой. И мы могли позволить себе выбирать способ и жертву. Ваш муж, миссис Итон, наверняка знал это. Не думаю, чтобы он винил вас,  - в его голосе не было ни сочувствия, ни жалости. Только равнодушная вежливость и ностальгия.

С точки зрения Долохова, ей повезло: он хорошо представлял себе старшего сына Рейналфа. И если ей требовалось запрещение приближаться к нему, у него были для нее плохие новости.
Пачка скользнула по столу, и Долохов поймал ее, накрыв ладонью. Оглядел незнакомое название на пачке, он неторопливо зашуршал оберткой, достал сигарету, прикусил, чувствуя кислый привкус табака на языке.
У него не было палочки, чтобы прикурить - и он просто перекинул сигарету справа налево, воздержавшись от новой просьбы.
С оскорбительным равнодушием отреагировал на слова Дженис о любви - в конце концов, она не могла быть настолько глупа. И настолько сентиментальна. Запомнил он ее совсем другой - жесткой и уверенной. Разочаровываться во врагах было бы нелепым.
Но она продолжила, и он все же снова польщенно улыбнулся, услышав о Прюэттах. Девочка имела к нему целый счет. Неудивительно, что она нашла его в Румынии.
- А разве для этого должны быть какие-то причины? - право, ее вопросы казались ему детскими, инфантильными. Давно не ребенок - и все еще не поняла, что ответов, которые могли бы ее удовлетворить, не существует. - Вы курите - и наверняка понимаете, почему курю я. А на второй ваш вопрос, миссис Итон, ответ вам не понравится. Люди, которые вам дороги, умирают, потому что оказались менее умелыми. Менее везучими. Оказавшимися не в том месте и не в то время.
Долохов снова перекинул сигарету, прикусил по волчьи острыми зубами.
- Вы искали меня, чтобы спросить? - он даже не скрывал равнодушия.

Она потянулась за палочкой, так и не поднявшись с пола.
Долохов понял, что последует, раньше, чем увидел замах - и выплюнул сигарету на стол, потому что второй могло и не быть.
И потратил на это ту секунду, за которую успел бы сгруппироваться.
Заклинанием - у него, кстати, получалось оно куда лучше, экономнее, плавнее - его сорвало со стула.
Сердце занялось, вырабатывая адреналин, но магия не могла быть обманута этим - и он сжал зубы до ломоты, считая про себя. Счет приоткрывал другие возможности. Счет помогал держаться. Каждая отсчитанная секунда значила, насколько глубоко он вгрызся в ее нежную плоть, на удивление сентиментальную и жалкую под этой напускной бравадой.
Женщинам не место на войне.
Под закрытыми веками вспыхивали и гасли звезды. Холодный и жесткий пол царапал подбородок.
А затем все закончилось и Антонин смог открыть глаза и сфокусироваться на узкой трещине, уходящей в тень за столом.
Пять секунд было разминкой - в Аврорате учили тому же, чему учил Антонин.
Он знал, что на этом миссис Итон не остановится: круциатить его должно ей нравиться куда сильнее, чем признать его правоту. Она все равно запомнит - и наверняка надолго, а пока будет пытаться заткнуть его голос в своей голове.
- Продолжайте, - от бешено стучащего сердца его голос звучал и глухо, и хрипло, но она ведь здесь была именно за этим. А ему, ввиду ближайшего будущего, терять было нечего. - Может быть, однажды это поможет вам.

Она не думала, что это ей поможет.  Она получила его, и, должно быть, сейчас не понимала, что на этом уже настоящий конец. Предыдущие годы у нее был смысл, который отвлекал от осознания, что ее муж и друзья мертвы, а их убийца где-то продолжает жить. Теперь, стоит ей выйти из этой камеры, этого смысла у нее больше не будет. И она останется наедине со своим неумением смириться.
Он бы на ее месте тоже не выходил.
Она, должно быть, хотела казаться жестокой и холодной. Может быть, ее ровесники покупались на эту маску.
Долохов в масках разбирался.
И мог ей посочувствовать: у него даже сейчас было намного больше, больше.
Когда он смог встать - зато она так и продолжала сидеть у двери, как будто этот Круциатус лишал ее силы - он нащупал сигарету, вытряхнул из пачки зажигалку, уродливый маггловский цилиндр, яркий и такой же фальшивый, как все, на что они были способны.
Кнопка поддалась с сухим щелчком, и он отбросил зажигалку обратно на стол, тут же забыв о ней. Для сентиментального выходца из Восточной Европы Долохов обладал достаточной практичностью.
Подумал, не вернуться ли на стул, но отказался от этой мысли: она планировала продолжить, и ему не хотелось разбить себе голову об пол при падении.
И потому, затягиваясь вонючей сигаретой, он сел напротив, облокачиваясь на ножку стола, равнодушной ухмылкой отсалютовав этой девочке, что считала, будто это она дает ему время.
- Видите ли, миссис Итон, - у него все таки выровнялось дыхание, и Антонин Павлович практически наслаждался этой передышкой, - что бы вы ни придумали, вы меня не удивите. И не вернете мужа. И не получите удовольствие.
Он знал людей, которые наслаждались пытками. Одну из них он научил сам. Эта аврорша выглядела другой. Если присматриваться, если знать, где искать, она выглядела сломанной.
- То, что между нами происходит и произойдет еще, раз уж вы не выглядите спешащей куда либо, происходило задолго до нас и будет происходить после. Вы - всего лишь крошечное препятствие, и когда Темный Лорд вернется, вы поймете, насколько ошибались, думая, что ваши потери имеют хоть какое-то значение. Это всего лишь плата за то, что вы выполняли свою работу. Плата за то, что вы остались на неправильной стороне, - у него пока не дрожали руки. Пять секунд Круциатуса еще не были пыткой.

Отредактировано Antonin Dolohov (21 июня, 2016г. 08:10)

Долохов с преувеличенной благодарностью изобразил полупоклон, чувствуя, как в мышцах шеи проходит остаточный жар Круциатуса, и неспешно затянулся: с ее стороны было очень любезным не вступать в заведомо пустую с учетом всех обстоятельств полемику, а он вел разговор больше по привычке, обкатывая во рту гладкие будто голыши слова. В конце концов, это мог быть его последний разговор, не следовало проявлять неуместную брезгливость, хотя, разумеется, в прошлом Антонин Павлович едва ли снизошел бы даже до такого подобия спора с авроршей, ограниченной навязанной ей этикой и горем собственной потери.
Ее драматичные слова о том, что терять ей больше нечего, вызвали у него улыбку - неприятную, наверное, скорее, ухмылку, хищную и самодовольную. Отчего-то, насколько он понимал ситуацию, все эти маги, ратующие за лояльность, за недопустимость перекраивание мира под себя, за возможность мирных решений, с трудом приходили к осознанию элементарной вещи: их ценности ничего не стоят для других. Что подкуп, шантаж или убийство равноценны, если речь идет о достижении цели.
Впрочем, ее следующий вопрос показался ему куда больше подходящим следственным интересам. Но если миссис Итон хотела выяснить у него, кого, в отличие от ее мужа, им удалось запугать или подкупить, то ее ждало разочарование: ни сигарета, ни угроза продолжения пыток не заставили бы Антонина предать дело его жизни.
Как ни забавно, ему все же было, что терять - но никакой Аврорат не был властен над этим.
- Авроры выполняют свою работу по разному, - мягко начал он, что контрастировало с промелькнувшей ухмылкой. - Кого-то потери ломают, сами знаете. Кого-то закаляют. Не ищите тщетно глубокого смысла в том, что произошло с вами или вашим мужем. Окажись в доме вы, вы бы тоже были мертвы. Не потеряй вы мужа - я все равно сидел бы сегодня здесь.
Он снова затянулся, безоговорочно уверенный в своей правоте - уверенный настолько, что даже не видел смысла доказывать что-либо.
- Если хотите, дело в фатуме. Судьба ходит даже извилистыми путями.

Отредактировано Antonin Dolohov (21 июня, 2016г. 08:40)

Он промолчал - что тут скажешь, она же продолжит в любом случае. Упер окурок в каменный пол, а вот голову поднимать не стал, даже на это короткое "хорошо".
Маленькая леди-аврор поймала большого и страшного пожирателя смерти. К Лестрейнджу ее не пустили, а значит, Долохов ответит за все.
Он не то чтобы против - это она здесь заказывает музыку. В нем еще достаточно сил и веры, это временное поражение в бою не означает, что война проиграна.
Он вцепляется в эту мысль зубами, не замечая, что вгрызается в собственную нижнюю губу, когда Пыточное играет безумное танго на его нервных окончаниях. Каждый нерв напряжен до предела, еще чуть-чуть - и он сможет услышать, как лопаются натянутые струны.
Его голова запрокидывается, горло напряжено, но вдохнуть у него никак не выходит - мозг полностью занят тщетными попытками разложить эту боль на составляющие, примириться с ней, взять над ней контроль.
Подошвы сапог елозят по полу, отбивают нечеткий ритм.
Он считает, хотя к десятой секунде перестает понимать, что это за образы в его голове, сменяющие друг друга за период времени, достаточный, чтобы произнести вслух ее имя.
Никакого имени, разумеется, он не произносит.
И когда эти пятнадцать секунд заканчиваются, он роняет голову на грудь, морщась от неприятной вони паленого. Намного позже до него доходит, что он плотно прижимает ладонь к так и продолжающему тлеть окурку. Это, разумеется, не больно.
Он сплевывает на ожог, с трудом шевеля распухающей губой, морщится из-за привкуса этой боли.
И снова.
На этот раз он все же не удерживается в сидячем положении. Сильная судорога разрушает равновесие, оттаскивает его от ножки стола, к которой он прислонялся, а последующие заставляют скорчиться в позе эмбриона и выжидать.
Антонин Павлович еще не знает, но у него получится это. Он будет выжидать столько, сколько понадобится. Он выживет и дождется.
Быть может, первые ростки этому желанию не дать шлюхе-судьбе выкинуть ему пиковый туз к другому тузу, зародились здесь, под будто обращенным внутрь себя взглядом Дженис Итон.
- Как вы меня нашли? - выдыхает Долохов свою часть пародии на светскую беседу.
Что угодно, лишь бы занять мозг, но кое-какие куски головоломки уже начинают складываться. Его, несомненно, предали - но кто.
Кто из тех, кто вместе с ним повторял слова присяги, скрывал лицо под маской, клялся в верности Повелителю, поставил свою жалкую жизнь выше чести.