[AVA]http://cs630816.vk.me/v630816828/35f5d/8MLVyna1wBw.jpg[/AVA]Он знает, что не должен быть здесь. Ни в этой постели, ни в этом... месте.
На узкой границе между сном и не-сном он еще это знает.
А затем это ощущение - как и гложущее чувство нехватки чего-то важного, что делало его целостным - смывается, уничтоженное перехватившей контроль реальностью Сторибрука.
Шериф трет затекшее плечо, провожает взглядом встающую с кровати Регину. Память услужливо подсказывает, что он припарковался возле участка и пришел сюда пешком, а значит, полгорода не имело удовольствия наблюдать служебный автомобиль управления шерифа у дома мэра Миллс с раннего утра.
Он умел быть осторожным и смотреть сразу во все стороны. Почему-то умел.
- Да, - короткое слово наждаком по горлу, будто он молчал по меньшей мере пару месяцев.
Слишком светло, думает он, и ту же всплывает: светлеет еще достаточно рано, хоть и октябрь.
Что-то не так - что-то не так с октябрем, но эта мысль ускользает, сменяется глухой стеной, на которой проявляются планы на день: вернуться в управление, проверить факс, объехать город впервые за этот день, проверяя, все ли в порядке, узнавая новости. Рутина, которая формировала его реальность. Единственное, что выбивалось из общей картины - запасная форма в шкафу кабинета и то, что он в последнее время чаще просыпается здесь, чем у себя.
- Только очень быстро, - бросает взгляд на туристические массивные часы на левой, которые не снимает даже в душе. Он не левша, но часы носит на левой руке - так удобнее, привычнее. Короткий взгляд на левое предплечье - пустой, как и смугловатая кожа. Он даже сам не успевает понять, что ищет.
Позже, когда кофе выпит и он, уже одетый и больше занятый планированием дня, прощается, снова возникает это смутное ощущение раздвоения, как будто он должен быть вовсе не здесь. Оно проходит быстро, оставляя после себя головную боль, незначительную, но раздражающую, как и привкус кофе на языке.
- Я заеду к тебе в перерыв, привезу пирога от "Бабушки". - Скользит взглядом по лестнице на второй этаж, зная, что с Региной так нельзя. Зная - и все равно. Это из-за головной боли. Пройдет. В участке есть аспирин.

Помощник шерифа Хэмберт уже на месте.
- Хочешь кофе, шериф? - у Грэма кофе получается еще хуже, чем у Регины.
- Уже пил.
Шериф проходит к факсу, перебирает поступившие с утра сообщения. Авария на шоссе - это к бостонскому управлению, не его юрисдикция; ограбление на границе штата - два фоторобота подозреваемых, явно составленные на основе записей с камер наблюдения, черно-белые и едва узнаваемые, ложатся на стол Грэма; нападение стаи волков на туристов, заночевавших в лесу - без летального, но с тяжкими телесными.
Он откладывает прочитанное, делая себе пометку связаться со службой лесоохранения. Если в округе появились беспокойные хищники, нападающие на людей, ему нужно знать об этом больше.
- Повесь плакаты на доску, - кивает он Грэму. Рассылать их смысла нет - в Сторибруке управление шерифа исчерпывается ими двумя.
Вглядывается в оба лица на плакатах. Отчего-то ждет, что они должны моргать или скалиться.
Головная боль не проходит.
Он запивает две таблетки аспирина глотком гадостного кофе и забирает ключи от автомобиля:
- Проедусь по городу и заскочу в управление лесничества. Узнаю, что там насчет стаи. Вернусь к обеду.
Те, кто ограбил заправку, вряд ли явятся в Сторибрук - а волки могут.

[AVA]http://cs630816.vk.me/v630816828/35f5d/8MLVyna1wBw.jpg[/AVA]
В управлении лесничества его встречает хаос: туристы, на чей лагерь напала стая, оказались какими-то крупными бостонскими шишками, не иначе как от скуки забравшимися в такую глушь, и теперь недовольные бостонцы, не имея возможности наказать волков, отрываются на лесниках.
Появление шерифа кстати: его теснят в угол кабинета со всех сторон, невысокая женщина с перевязанной рукой требует от него немедленных действий. Головная боль только усиливается. Он оглядывается, бормочет что-то успокаивающее о том, что он разберется, они во всем разберутся, волки обычно не нападают на людей... Лица вокруг кажутся незнакомыми, чужими, он всматривается, как будто хочет увидеть кого-то еще, кого-то другого, но это проходит как наваждение, и он узнает лесников Имоджен и Карла, узнает Тишу.
Бостонцы не унимаются: несмотря на то, что он подтверждает снова и снова то, о чем им уже несколько раз сказали лесники, туристы требуют принять меры, обещают жаловаться.
Шериф кивает как китайский болванчик, вертит в пальцах карандаш, вытащенный из нагрудного кармана, вертит быстро, пропуская его между пальцами вперед-назад. Ощущение гладкой теплеющей древесины успокаивает.
Да, мэм, нет, мэм. Нет, мэм, волки действительно никогда раньше не нападали на туристов... Да, мэм, нападение стаи может быть очень опасно... Да, мэм, мне очень жаль, что ваш муж пострадал, но больница Сторибрука оснащена отличной медицинской техникой, а наши врачи стажировались в бостонских клиниках... Нет, мэм, мы не можем взять ружья и перестрелять этих тварей - лес находится в центральной юрисдикции, и волки под охраной Гринписа...

Утомительная нервотрепка дается ему легко - постепенно он успокаивает всех этих приезжих, обещает взять под контроль подвижки с обращением в центральный офис лесничества штата, уговаривает туристов остановиться в мотеле города и, уже под конец, ведет всю эту ватагу обиженных "больших боссов" к бабушке.
- Руби, за счет управления шерифа.
Руби улыбается ярко-накрашенными губами, подмигивает ему, но когда переводит взгляд на туристов, брезгливо морщит нос.
- Вот же занесло... Мэр уже в курсе? - она смотрит на шерифа и в ее глазах смешинка и слишком серьезный интерес.
- Сообщу ей, - ровно отвечает он, не реагируя на кокетливую улыбку. Кажется, он всегда сообщал Регине о незнакомцах, появившихся в городе.
Шериф просит пирога с собой и ускользает, пока бостонцы пробуют фирменую стряпню Сторибрука.

Офис мэра пуст. Он всматривается сквозь опущенные жалюзи в помещение, но Регина не прячется под столом или в шкафу.
Шериф щурится, оглядывается - несмотря на октябрь, солнце режет глаза. В машине есть очки, подсказывает ему голос, с утра говорящий, что делать.
Сев в служебный ниссан, он механическим жестом опускает шторку - в ладонь падают очки. Швырнув пирог на пассажирское, шериф отъезжает от офиса мэра - мог бы и догадаться, что мэра не будет.
На сей раз ему подсказывает это другой голос - не тот, что он слышал с утра, больше похожий на внезапное озарение или память. Этот новый голос намного ниже, грубее - и кажется ему смутно знакомым. Он твердит, что она...
Дальше пустота.
У мэра много дел, напоминает ему первый, миролюбивый голос. Она могла отправиться к лесникам, если уже прослышала о новостях.
Это логично, а ему, видимо, нравится все логичное.
Он заводит автомобиль, но не возвращается в офис лесничества - даже если Регина там, у него есть и другие заботы.
Забытый было пирог пригождается в больнице, куда он заскакивает, чтобы навестить того самого мужчину - единственного из группы туристов, получившего тяжелые травмы.
Тот рассказывает что-то об огромном сером волке, явно вожаке стаи, и шериф тщательно записывает эти показания, больше похожие на бред. Карандаш легко скользит по страницам линованного блокнота, но он ловит себя на мысли, что ему хочется иначе сложить пальцы, иначе взять деревяшку.
- Он был как... - Мужчина мешкает, поднимает к голове перевязанные руки, хмурится.
- Фенрир? - подсказывает шериф. Огромный волк скандинавской мифологии кажется ему таким же реальным, как и этот мужчина на койке.
Они непонимающе смотрят друг на друга.
- Нет. Нет-нет. Он был как призрак - напал бесшумно, просто появился из-за дерева и прыгнул на меня, а за ним и другие звери, - в десятый раз повторяет пострадавший.
Шериф кивает и закрывает блокнот.
- Благодарю вас. Выздоравливайте. Если что-то потребуется, я оставлю контакты управления шерифа на сестринском посту. Ваша жена и друзья собираются остаться в городе, пока вам не станет лучше. Я передам им на пути из больницы, что вы в сознании.
Сторибрук маленький город - он найдет бостонцев, он знает.
После ланча они с Грэмом и лесниками пытаются найти объяснение тому, что сподвигло стаю напасть - лесники в недоумении, и Карл несколько часов проводит на телефоне, отправляя факс за факсом в управление штата. В лес они выезжают к вечеру и едва успевают как следует осмотреться, как начинает темнеть и приходится возвращаться.

Оставив автомобиль у управления, он идет пешком - на улицах уже стемнело, и жители города предпочитают перемывать сплетни у себя в домах.
Регина встречает его привычно-спокойно.
- Ясно, - так же отрепетированно - отрепетированно? - отзывается он, следуя за ней на кухню.
Снова возвращается то же чувство - чувство, что ему здесь не место. Оно преследовало его весь день, он оборачивался, как будто вот-вот должен был увидеть за собой кого-то или что-то, что разом прекратило бы это, но видел лишь знакомые лица, жителей Сторибрука - имена, лица, вопросы и проблемы. Он знал каждого и в тоже время был уверен, что видит их впервые.
С Региной все иначе - Регина кажется ему не картонной двумерной фигурой, но он и сам не может ответить, что это значит.
- Только нескольких перепуганных бостонцев, заблудившихся на Мэйн-стрит. Ты в курсе? Они заночевали в старом кэмпинге у закрытых шахт, и ночью на их лагерь напали волки.
Он задумчиво крутит в пальцах карандаш - даже не заметил, когда достал - постукивает им по колену. Головная боль возвращается к отметке, на которой ее еще можно терпеть.

Утка сухая, но ему все равно - он едва замечает вкус, тщательно пережевывая кусок за куском. Чертовы волки не дают ему покоя.
- Что-то спугнуло стаю, - делится он с Региной, хотя она, кажется, своими мыслями еще дальше, чем он. Это его не трогает: ему комфортно с ее отрешенностью. - Что-то другое, не туристы.
Ограбление на границе штата - он не рассказывал ей о нем - едва ли может быть причиной такого странного поведения волков, но другого варианта нет ни у него, ни у лесников.
- Имоджен Кляузвиц считает, что нет причин подозревать бешенство, хотя всем пострадавшим была оказана необходимая помощь. По словам лесников, октябрь - не время волчьей активности, особенно стайной - они могут быть опасны в августе и сентябре, но никак не в конце октября. Завтра мы собираемся осмотреться повнимательнее, может быть, отследим стаю - хотелось бы закончить с этим до того, как сюда нагрянет полиция штата.
Он инстинктивно не любит чужаков - хотя не может ничем это объяснить.
- А ты? Много дел в городе? - он думает, сказать ли ей, что заезжал к ней в офис, но не говорит.

[AVA]http://cs630816.vk.me/v630816828/35f5d/8MLVyna1wBw.jpg[/AVA]
- Быть может, - откликается он эхом, так же мало вкладывая в свой ответ, как и Регина - в свой вопрос.
Без карандаша руки кажутся пустыми - он обхватывает стакан.
Она пьет вино, он - воду.
Она что-то говорит - о деловых встречах. Он кивает, почти не вслушиваясь. Что-то не дает ему покоя в ее предположении об охотниках, и дело не в охотничьем сезоне, который уже закончился.
Он размеренно жует утку, пока не тарелка не пустеет - он не то чтобы голоден, но не оставляет еду.
Когда Регина уходит с кухни, шериф задумчиво относит посуду в раковину - по одному предмету, нисколько не тяготясь этими хождениями от стола к мойке. Затем останавливается у раковины, открывает воду - ледяные брызги летят на руки, на форменные брюки, на никелированную поверхность мойки, блестящую в свете люстры.
На бокале Регины отпечаток губной помады. Ее почти нетронутая утка плавает в тарелке, не вызывая ни аппетита, ни отвращения.
Шериф доливает себе в бокал еще воды прямо из-под крана, выпивает залпом.
Он знает, что может вымыть эту посуду. Знает, что должен. Что уже не раз стоял перед раковиной где-то - в месте, которое он не помнит - только тогда ему не была нужна вода.
Он тянется к крану и выключает воду. Она уходит вниз по трубам с каким-то сосущим звуком.
У него мороз по коже от этого звука.

В спальне ему нет места - и даже когда Регина чуть поворачивает голову, это ощущение не проходит.
- Хорошо, - отвечает он - не то на предложение нанять горничную, не то на ее нежелание мыть посуду, не то на все сразу.
На самом деле - ничего хорошего, и он знает это сразу на нескольких уровнях.
Почему-то на ум приходят эльфы. Почему-то - и это настолько сиюсекундное ощущение, что он не может впоследствие сказать, а было ли оно на самом деле - он считает, что посуду моют не горничные.
- Я не смогу приходить к тебе, если здесь по вечерам будет горничная, - говорит он, стоя по-прежнему в дверях спальни, где едва заметно пахнет мылом и яблоками. - Или нам придется объявить об этом.
Он не знает, что лучше.
Хуже всего то, что, кажется, ему все равно.
Головная боль сводит с ума -  ему бы выпить чего-нибудь посильнее аспирина. Взгляд Регины нечитаем, ее отчужденность действует почти умиротворяюще. Шериф перешагивает через порог - комната, еще секунду назад казавшаяся чужой и незнакомой, меняется, становится почти привычной, даже домашней. Из взгляда женщины на кровати уходит откровенное равнодушие - по крайней мере, он больше его не видит.

Он еще не спит, когда рука Регины ложится ему на грудь. Заставляя себя дышать так же размеренно, шериф ждет, не открывая глаз. Первая собственная реакция поражает его - прикосновение женщины, с которой он спит, которая кормит его уткой, о которой он думает, которая кажется ему реальнее всех прочих, ему неприятно.
Это все головная боль, убеждает себя шериф, когда Регина наконец-то убирает руку. пройдет головная боль - и все это тоже пройдет. Ему перестанет казаться, что он лишний здесь - даже здесь, в доме мэра.
Охотники, думает он, засыпая. Перед глазами мелькают тусклые картины: полнолуние, худой мужчина в обтрепанном балахоне, в чьих волосах немало седины, несмотря на то, что он не старше шерифа.
Волки ему не враги, приходит невнятная, будто чужая мысль. Шериф цепляется за нее, пытаясь понять, что это значит - в висках ломит так, что под закрытыми веками распускаются огненные цветы. Опять раздается этот звук - как будто кто-то втягивает через соломинку воздух из пустого стакана.
Шериф ворочается, наталкивается рукой на лежащую рядом Регину, в первый момент даже не понимая, где он находится и кто она, но от прикосновения к ее плечу звук исчезает. Он выкидывает из головы все эти мысли о волках, и головная боль отступает, становится не такой непереносимой.

Холодный октябрьский рассвет заползает сквозь нерасправленные шторы, наполняя спальню призрачными тенями.
Он просыпается резко, будто кто-то тумблер переводит из положения "сон".
На самом деле, куда уместнее сравнение с небытием - потому что, просыпаясь, он не знает даже, кто он. Но стоит пройти этому моменту, как, будто читая с листа кем-то другим написанный текст, он получает необходимое знание. Бросает взгляд на часы, с которыми не расстается даже во сне - 8.15.
Стоит поторопиться.
- Доброе утро,  - он спускает с кровати ноги. Двве ноги, две руки - все на месте. Откуда это чувство, что ему чего-то не хватает?