Дом был все тот же. Он менялся почти четверть века, и мог бы не меняться еще столько же. Вещи на тех местах, что их оставили хозяева - когда у дома еще были хозяева; выцветшие прямоугольники на обоях там, где цвет выжигало садящееся солнце; цвет, вечно бывшие при смерти, на каплю воды от гибели; книги, которые она покупала а потом и которые никто так ни разу и не прочитал; припавшие пылью пластинки; на стене - карта Британии, где она отмечала цветными булавками прогресс в сборе материалов, Шотландия почти вся истыкана красным: в том году рано выпал снег, и с Шотландией они договорились повременить до весны; собачья подстилка, хотя и бигля давно уже не было.
Дом-призрак. Люди не живут в таких домах.
Скримджер в нем и не жил. Он приходил ночевать, но и с этим последний месяц было туго. По дому распространялось эхо, какое появляется в местах, оставленных людьми, и именно по тому, как этого эха вдруг не стало, он и понял, что внутри кто-то есть. Он не стал спрашивать, кто это, лишь тихо прикрыл за собой дверь, вытащил палочку и бесшумными шагами направился в дом.
Совсем как тогда - он помнил, куда идти, помнил, где нашел ее. Теперь они, верно, пришли за ним. После Фаджа этого можно было ожидать, но что это случится так быстро, Скримджер не думал. Умрет он - останется один Ранкорн, и о выборах больше можно будет не волноваться.
Но это только если он умрет. А он не умрет.
Ему пока нельзя умирать  - слишком много дел останется.
На пороге комнаты он замер. Все пропахло табаком - и как ей каждый раз удается так быстро распространять этот запах? - виски, усталостью.
- Привет, Итон.
Он обошел кресло. Больше нигде она и не могла быть - она всегда выбирала самые удобные места, располагаясь там с врожденной грацией.
- Хорошие похороны вышли. Совсем как в старые времена.

Отредактировано Rufus Scrimgeour (16 мая, 2016г. 22:33)

Он некстати вспомнил похороны Катрин. Она все распланировала для них сама, но в итоге этот план так и не использовали: во-первых, он предполагал участие их детей и многочисленных внуков, их друзей, да и вообще совершенно всех, а во-вторых, хоронили ее как магглу. Вышло сдержанно и печально, хотя она планировала забавное почти что торжество. Только когда пошел дождь, и люди, которых позвали ее родители, и которых Скримджер совсем не знал, раскрывали зонтики, среди которых не нашлось ни одного черного - все цветные, яркие, пестрые - это хоть немного стало походить на то, что понравилось бы самой Катрин.
Хотя в конечном итоге похороны все равно нужны для живых, а не для мертвых, они все равно обычно походили на виновников торжества, как псы иногда походят на своих хозяев. Похороны Фаджа, например, вышли пышными, торжественными, но довольно бессмысленными. Выглядел он на них, впрочем, так, как, должно быть, всегда хотел. Похороны Клиффорда, напротив, получились довольно скромными, но до боли настоящими: Скримджера давно не трогали мероприятия такого рода, слишком много их он видел, но на этих было горько и ему.
Хотя, может, это в нем говорили неоправданные ожидания. Он думал, что нашел себе преемника - а тот все же умудрился увернуться от должности. Что теперь?
Итон пила его скотч, сидела в его кресле и всегда, когда нужна была, оказывалась на своем месте - где-то рядом. Вот только еще и в эту войну он не хотел ее втравливать. Не для того она вернулась после почти десяти лет, чтобы брать на себя сразу всю ответственность.
- Когда мы сможем официально предъявить обвинения? Если на выборах победит Ранкорн, он затормозит следствие. Потому будет здорово, если ты справишься до конца года. Успеешь?

Паркинсон следовало бы вменить многое - начиная с ответственности за тот поток контрабанды, который хлынул в Британию с севера, и заканчивая Фаджем. Но теперь на чистой уверенности не работали. Теперь нужны были доказательства, и в большинстве случаев это было хорошо. В большинстве случаев это работало, защищая тех, кого следовало защищать. Вот только таких, как Паркинсон, не следовало. А закон защищал и ее тоже.
- Хочешь опять поиграть в охоту на живца? - идея Скримджеру не нравилась. После Лонгботтомов ему надолго отбило желание рисковать кем-либо, кроме себя.
Но дело вел не он, и Итон, вероятно, знала, что делала. Она всегда была более рассудительной и сильной, чем казалась на первый взгляд.
Выпить было хорошей идеей и отличным завершением дня. Похороны, хоть в них было мало радостного, оказались полезны: у Скримджера давно не было выходного. А траур был почти как праздник. Он налил скотч, неторопливо, с наслаждением покатал его в стакане, подышал пряным острым запахом, отпил, сел.
- Если Лестрейндж-старший, то, наверное, главную. Но рассказывай. Времени у нас полно.

Комментировать Дерека он не стал. Все они как умели справлялись с прошлым, все, как оказывалось раз за разом, не умели никак. Если Итон нужна еще одна попытка - ее дело. Разве что Дерека немного жаль, но, насколько знал его Скримджер, тот наверняка был рад любой возможности побыть с ней рядом. Странно, что все они столько лет не замечали - ни Итон, ни Том, ни Скримджер, хотя со стороны такие вещи всегда заметней. Только Катрин, глазастая и чуткая на отношения окружающих ее людей.
О Лестрейндже молчать было сложнее. Убийство, что ни говори, вышло тихим, хорошим. Не то он вступил только на последнем этапе, не то он снова научился держать безумие в узде, как прежде, те несколько лет, когда Скримджер ждал от него любой ошибки, любого повода - а его все не было. Но тут Итон была права. Начав убивать, он уже не остановится, тем более теперь. Одна, другая, третья - сколько угодно смертей: ничто не кажется слишком большой ценой, когда речь идет о Рудольфусе Лестрейндже.
- Рук не хватает - и потому смысла лишаться их, приставляя к кому-то, нет. Если Гамп почувствует, что ей нужна защита - она скажет. Это не мое - и не твое тоже дело. Пока, по крайней мере, не твое.
Скримджер упорно отводил взгляд от протянутого стакана, но тот все маячил перед глазами, и потому он все же взял его и поставил на стол.
- Сегодня тебе уже хватит. Ложись спать, Итон - завтра поговорим.

Империус был не такой уж плохой идеей. Когда-то из интереса многие авроры проверялись на то, поддаются они воздействию или нет. Скримджер поддавался плохо - но с первой войны утекло много времени, и все могло измениться.
Итон спросила, хотя могла бы просто скастовать - и это тоже было важным. Он с опозданием понял, что решение повременить, не сделать то, что хотел, уже сейчас, без спроса и предупреждения, было правильным. Это же Итон, а не кто угодно еще. Она, даром что из другой страны, всегда была из правильного теста.
Спать рядом - не вместе, именно рядом - им уже случалось. Раньше это было труднее. Спала Итон очень беспокойно, и всегда звала Тома, но вместо Тома на всегда чутко спавшего Скримджера наваливался целый ворох воспоминаний о тех, кого они потеряли в первой войне. Теперь Итон хотя бы научилась молчать, и он спал до утра так спокойно, как не спал уже давно. Хотя все равно, проснувшись утром, еще до того, как открыл глаза, он почувствовал рядом чужое женское тепло и загадал, чтобы это была не Итон, чтобы ничего не было, все оказалось страшным сном - и он еще молод, а рядом сопит его Катрин.
На работе день получился бестолковым. Только и говорили, что о похоронах Фаджа, хотя обсуждать там, по правде, было нечего. До выборов оставалось несколько дней, и Министерство затихло, будто не было ни войны на носу, ни чего-то мало-мальски важного. Для разнообразия он ушел вовремя, чуть опасаясь того, что Итон уже проснулась и ушла. А поговорить им надо было.
- Не сомневаюсь, - сказал он, с легкой завистью глядя на посвежевшую Итон. Скримджер, облокотившись и кухонную поверхность, как раз доедал ужин. Себе он готовил, ей не стал, хотя кофе для нее поспел как раз вовремя.
- Держи, - глухо стукнула о стол чашка с обжигающим черным кофе.
Рядом он поставил картонку с лапшой, которой тут же вернул тепло взмахом палочки. Поколебавшись, добавил к ее ужину еще и пузырек.
- Это веритасерум, - сказал он, - стащил из наших запасов. Выпей его, пожалуйста. В январе мы все равно будет проверять с ним всех, кто работал в первую войну, так что все равно придется. Но только знать, если что-то такое есть, мне нужно уже сейчас.

Она научилась говорить как говорил когда-то Том, но что он, что она, даже оскорбляли его дружелюбно и без злости. Впрочем, на Тома веритасерум действовал куда быстрее - при приеме их всех тогда на нем проверяли, так что это Скримджер помнил хорошо. А Итоне держалась, и говорила еще не правду, а так просто, да и к тому же очень преувеличивала.
Но пять минут шли, и просить ее выпить еще раз он не стал бы. Это было бы слишком даже для них.
Он сел напротив, сделав разговор еще чуть больше похожим на допрос. Разве что свет мягко рассеивался в комнате вместо того, чтобы освещать Итон и прятать Скримджера в тени.
- Это формальность, - сказал он, не в силах унять внутреннюю необходимость извиниться. Она вернулась, когда он попросил, а он теперь допрашивает ее. - Но все равно. Ты знаешь вопросы. Сотрудничала ли ты в первую войну с пожирателями? Виделась и с кем-от из них между войнами? Заключала или заключаешь ли сделки? Работала или работаешь ли ни них? Была ли или есть ли сама в числе последователей Того-Кого-Нельзя-Называть? Причастна ли ты к убийствам, прошлым и новым? Была или находишься ли сейчас под воздействием Империуса? Практиковала ли темную магию, ритуалы, - он взмахнул рукой, устав монотонности собственного голоса. - Ты прекрасно знаешь вопросы сама. Времени у нас мало, так что...
Она и правда их знала - вопросы стандартного начала допроса с первой войны не менялись, он лишь добавлял к ним настоящее время. Они задавали их раньше так часто, что те въедались в память. Забыть Итон не могла.
У них обоих всегда были проблемы с тем, чтобы забывать.

Он знал все ее ответы заранее, но знать и слышать - разные вещи. Он хотел слышать - именно от нее. Хотел, чтобы вещи, которые он всегда принимал как должное, прозвучали вслух и, если вдруг так случится, что-то внутри щелкнет и скажет, что это - плохая идея. Отчасти Скримджеру хотелось, чтобы именно так все и вышло. Он сам позвал Итон вернуться, но всему есть свой край, и то, что она обычно не отказывала ему, не значит, что надо просить ее о таком.
Но он все знал, его ничего не возмущали, и ничего нельзя было доказать.
Идеально - все, кроме одного.
Потому что кое-чего он все же не знал.
- Темные ритуалы - очень давно? Насколько давно? Что за ритуал?
Скримджер видел по ее лицу, что туда заходить не стоит. Но раз он хотел знать все, то и об этом должен был спросить, не уклоняясь от того знания, которое могло оказаться чем-то не тем.
- Остальное ерунда, я знал - но ритуал? Зачем, где ты его проводила? Участвовал ли кто-то еще?

Апрель семьдесят второго он помнил. Тогда все чуть не сошло на псы, но все же не сошло - все наладилось, как он и говорил. Только Дженис с медика стала пациенткой, а потом и вовсе ушла в авроры. Он никогда не спрашивал, что она сделала, как сделала. Это не могло быть простой магией - потому что иначе и этот способ испробовали бы в Мунго. Но Темный ритуал? Темный ритуал  ради практически незнакомого человека? Темный ритуал такой силы, что несколько дней она не приходила в себя?
Время вышло, Скримджер знал это и без часов. Теперь она не говорила - спрашивала.
Можно было остановиться и не знать. Потому что темные ритуалы так не работают: они не укладывают тебя в постель только с тем, что спустя пару дней ты оправишься, как ни в чем не бывало. Они всегда что-то забирают и всех участвующих. Немного боли и страха, если очень повезет. И много, много больше - если нет.
- Продолжай. Я хочу это знать. Чем ты заплатила? Что ты сделала с собой?

- Со мной, - напомнил Скримджер, - была слепота. Ничто не показалось бы мне слишком высокой ценой - пока платить пришлось бы мне. Надо было сказать. Ты должна была мне сказать.
В двадцать пять ему казалось, что ослепнуть - самое страшное. Но с тех пор с ним случилось много гораздо более страшных вещей. Да и с Итон тоже.
Он вдруг вспомнил их старый разговор в Париже. Старый и странный. Она боялась, что не остановится - и только теперь он понимал, что боялась она не оттого, что не хотела марать руки и убивать, а от того, что это сделает с ней, как загонит еще глубже во тьму, пока вернуться станет невозможно, и остановиться - тоже, просто потому, что у тьмы нет дна.
Скримджер сглотнул - в горле вдруг пересохло.
- Спасибо, - сказал он и, потянувшись вперед, сдал ее левую руку. - Спасибо тебе.

- Я разучился плакать, - ответил Скримджер, убирая руку.
Она не говорила столько лет - вряд ли ей так уж сильно нужна была его благодарность. Но промолчать, не сказать, узнав, он не мог.
Какое-то время он молча смотрел на то, как Итон ест. Потом сказал:
- Я хочу, чтобы ты заняла мое место. Работа для хит-визарда паршивая - но война идет. Я хочу оставить Аврорат кому-то, кому доверяю. Сделаешь это для меня?

Он покачал головой. Ожидаемо - она всегда отказывала ему, а потом всегда приходила. Во многом за это Скримджер и ценил Итон: у него было много людей, которые готовы были давать верные ответы, а она всегда брала паузу для того, чтобы понять, что верный ответ - еще и самый правильный.
- Твое назначение - защищать одних и убивать других. Когда я стану министром, я расширю полномочия Аврората так сильно, как смогу. Мне нужен на этой должности кто-то, кто не побоится идти до самого конца. Кто-то, кто помнит, как было в первую войну, кто-то, кому уже случалось жертвовать другими людьми. Кто-то, кого не купят ни пожиратели, ни Орден - ни я сам, что уж скрывать. Мне ты нужна.
Обычно он давал ей время. Теперь времени не было, и отступать Скримджер не планировал.
- Тебе ведь тоже нечего терять.