Рождество девяносто пятого грозило стать одним из самых отвратительных на памяти МакГонагалл. Оно оставляло след пролёгшими под глазами тенями, лёгким дрожанием пальцев, когда мантия перебралась с плеч на вешалку, и отражалось даже в выборе одежды, которая в нерабочее время вполне могла быть не такой чёрной и мрачной, но руки сами делали выбор, в коем не участвовала голова, полностью занятая мыслями о том, как бы сохранить бодрость хотя бы перед учениками. Бодрость не тела - что ему сделается-то! - но духа, изрядно поеденного, словно мех молью, той мрачностью, которая всё более явно воцарялась в стране.
А ведь Яэль тоже потеряла коллегу и, возможно, друга; Минерва не знала, в каких отношениях были её бывшие ученики, но авроры в силу рискованности своей профессии нередко сближались, поэтому легко было предположить, что удар настиг не только несчастных осиротевших детей и Орден Феникса. Поздоровавшись с Яэль, Минерва одним лишь жестом отмела извинения и собиралась было заговорить о Клиффорде, но Яэль опередила. Сказанное же ею заставило МакГонагалл молчать и слушать настолько внимательно, насколько она была способна. И смотреть, отмечая, как на светлой коже собирается влага, не имеющая никакого отношения ни к растаявшему снегу, ни к температуре в комнате, которая была далека от излишне тёплой.
- Я знаю эту сказку лучше многих, дорогая, - в уголках губ залегли складки, из-за чего от кое-как выдавленной улыбки МакГонагалл повеяло усталостью и печалью. - В ней из четырёх друзей остаются двое, потому что один погибает от руки злого и страшного тёмного мага, а второй клянётся в преданности этому убийце. Третий же из друзей - тот самый, который был ошибочно обвинён пятнадцать лет назад, - отправляется в дальние дали, ища справедливость, но кто-то использует его имя и продолжает вершить дурные дела, отдавая в объятия Смерти всё новых и новых невинных. Но это волшебная сказка, а потому всякий, кто её слышит, помнит, что в магическом мире есть не один способ выдать себя за другого человека и никогда не стоит доверять одним лишь глазам и первому впечатлению. Особенно когда четвёртый друг, тот, что носит звериную шкуру, заступается за своего товарища, поддерживаемый словом Любителя Лимонных Долек, который никогда не лжёт. Как и я никогда не лгала тебе - ни все годы нашего знакомства, ни сегодня, рассказывая эту сказку так, как знаю её сама.
Замолчав, потому что работница трактира после короткого стука вошла и начала выставлять с подноса на стол заказанный Яэль чай и печенье, МакГонагалл дождалась, пока они вновь останутся вдвоём. Чаю ещё следовало настояться, а на печенье Минерва и смотреть не стала - ей бы сейчас попросту кусок в горло не полез, не говоря уж о том, что в обиталище Аберфорта это лакомство было далеко не таким вкусным, как в её заветной жестяной коробке. Вздохнув, Минерва положила на стол руку ладонью вверх, протянув её Яэль и молча предлагая разделить с ней тяжёлый момент, насколько это было возможно.
- Ответь мне, дорогая, если сможешь, ты рассказываешь мне именно сказку потому, что тебя обязывает знак, носимый на груди, - она указала другой рукой на то место, где обычно на форменных мантиях был вышит символ Аврората, - или же потому что непредвиденные обстоятельства или дурные люди вынудили тебя?
Уточняющий вопрос Минерва задала осторожно, понимая, что Яэль не может ответить прямо, но важно было разобраться, какова природа печати на её устах. В такой же формулировке мисс Гамп достаточно было просто поднять вверх один или два пальца, не нарушив при этом никаких обетов, но давая понять Минерве, как обстоят дела. Скорее всего, конечно же, это была стандартная практика Аврората, сохранение тайны следствия, но МакГонагалл предпочитала отмести и другие варианты, надеясь, что всё дело и правда лишь в работе Яэль. Иное означало бы, что успели добраться и до неё, а Минерва отнюдь не была уверена, что в состоянии сегодня узнать ещё одну печальную новость. Она устала узнавать о том, как очередное её дитя - её, именно её, никак иначе! - попадает в беду или лишается жизни.

Отредактировано Minerva McGonagall (15 мая, 2016г. 07:50)

Милая, милая, умная девочка! Тревоги и печали никуда не делись, но всё же Яэль осветила воцарившийся мрак, и следующая улыбка Минервы была хоть и по-прежнему усталой, но по-настоящему искренней. Ободряюще сжав руку мисс Гамп, МакГонагалл лишь чуть шире улыбнулась, когда та, избегая названий, заговорила об Ордене, и поглядела на неё мягким кошачьим взором сквозь стёкла очков. Конкретика была излишней, опасной и уже не нужной - Минерва и так поняла, что Яэль всё воспримет верно. В душе поднялся порыв побеседовать с ней откровеннее, рассказать больше, но МакГонагалл подавила его. Не из недоверия к Яэль - Мерлин упаси, эту девочку она знала с одиннадцати лет и могла поставить свою жизнь на то, что ей можно доверять, - но из нежелания ещё сильнее впутывать её во всё происходящее. Решение не лидера, но наставника - то, что всегда существенно отличало Минерву от Альбуса: он был способен ставить во главе угла интересы людей в целом, тогда как МакГонагалл имела свойство видеть каждого по отдельности и ценить его жизнь иногда даже больше, чем призрачное общее благо. Быть может, это было её ошибкой, но сейчас МакГонагалл было трудно видеть перед собой не много пережившую молодую женщину, ставшую ей за последние годы особенно близкой, а потенциального союзника, полезного из-за своего статуса в Министерстве. Не сегодня. Не сейчас. Не с ней.
- Я выслушаю твою вторую сказку, дорогая, и постараюсь понять, - ответила она, пока не представляя, о какой глупости может идти речь, - но сначала давай добавим несколько важных строк к первой, раз уж она так тебя волнует.
Выпустив ладони Яэль, Минерва извлекла волшебную палочку и заклинанием призвала небольшой конверт из кармана мантии, который увеличился в размерах, аккуратно улёгшись между чашек. Из конверта МакГонагалл извлекла и выложила перед мисс Гамп несколько колдографий большого формата и хорошего качества, с которых глядели, весело махая руками и указывая на достопримечательности позади себя, две по-родственному похожие женщины чуть старше Минервы на вид.
- Это моя давняя подруга по переписке, с которой мы познакомились благодаря одной из моих ранних научных публикаций, и её кузина, которая, кстати, является членом Международной Конфедерации Магов. Они обе польки, но любят порой путешествовать по Европе, посещая и магические, и маггловские достопримечательности, - рассказывала МакГонагалл, выкладывая снимки один за другим. - В этом году они устроили себе незабываемые каникулы в Трансильвании, посетив замок Влада Цепеша. Как ты можешь заметить, кое-где в кадр попали маггловские часы неподалёку от очередного исторического места. Они электронные и показывают дату и время. думаю, в Аврорате вполне найдётся кто-нибудь, разбирающийся в маггловском мире в той степени, чтобы понять, как они работают, и найти способ удостовериться, что часы прекрасно функционировали в указанный день.
Постучав пальцем по колдографии, которая была сделала в очень удачный момент, когда на электронном табло сменились минуты, Минерва добавила:
- Как видишь, это двадцатое декабря, а время в Румынии на два часа больше, чем у нас, - она внимательно посмотрела на Яэль. - Значит, в Лондоне было немногим позднее обеда, когда были сделаны эти снимки. А теперь погляди сюда.
Палец скользнул в сторону, позволяя Яэль увидеть, как позади электронного табло мелькнула мужская фигура человека, который как будто даже не знал, что может случайно попасть в кадр. В какой-то момент он обернулся, прежде чем скрыться за краем колдографии - и качество изображения вполне позволило узнать в нём разыскиваемого преступника Сириуса Блэка во плоти, находящегося за сотни километров от Лондона и явно не способного успеть в одно мгновение добраться до Британии. Спасибо Северусу и его весьма вовремя появившимся новостям о готовящейся провокации в адрес Сириуса - теперь у них был шанс. Маленький, но это уже было больше, чем ничего.
- Моя приятельница и её кузина, конечно же, с радостью расскажут о своей поездке и поделятся этими снимками, - придвинув колдографии к Яэль, проговорила Минерва. - Полагаю, если после обнародования этих колдографий в какой-нибудь газете ещё появится заголовок "Доколе мы будем забывать о том, что являемся волшебниками, способными сварить Оборотное зелье?!", зерно сомнения будет посажено. А сейчас нам очень нужны зёрна, отделённые от плевел. Как думаешь, моя приятельница не зря отправилась в Трансильванию вместо Гоа?

- Разумеется, забирай, я принесла эти колдографии специально для тебя. В конверт вложен пергамент с адресами и именами обеих женщин, а также рабочими контактами второй из них, имеющей членство в МКМ, - добавила МакГонагалл, придвигая к себе чашку и вдыхая успокаивающий аромат чая. За окнами трактира по-прежнему царила тьма и непогода, но Яэль поняла всё и даже больше, продолжая дарить Минерве свет и тепло надежды. - Полагаю, член Международной Конфедерации Магов - достаточно авторитетный свидетель, чтобы к ней прислушались. Лет десять назад кузины гостили в наших краях, им очень понравилось в Британии, поэтому они с радостью помогут защитникам правопорядка нашей страны и ответят на их вопросы.
Вопросы прозвучали и из уст Яэль, пусть она и использовала предположения и утверждения, но МакГонагалл понимала, что мисс Гамп важны факты - всё-таки она оставалась аврором, поиск истины был у неё, пожалуй, чем-то сродни привычки с утренним чаем съедать бисквит. Это тоже нравилось Минерве, которая в их с Яэль переписке порой даже подшучивала о критической ошибке Сортировочной Шляпы, утверждая, что свой выбор она сделала, руководствуясь исключительно тем, что к рыжим волосам куда больше подходит зелёный, нежели алый.
Отвечать мисс Гамп на её предположение о наличии шпиона в рядах Ордена Минерва не торопилась, следовало взвесить каждое слово, чтобы и отмести подозрения, и не проинформировать о существовании двойного агента - тайна Северуса была слишком важна, чтобы раскрывать её в трактирной беседе даже с человеком, которому доверяешь полностью.
- О том, что крысы разрушают птичьи гнёзда, никогда не стоит забывать, - наконец заговорила МакГонагалл, не отводя взгляд от глаз Яэль. - Однако до звериной шкуры кто-то добрался не поэтому. Те, кто приглядывают за гнёздами, знают об этом совершенно точно. Не в этот раз.
Яэль вынужденно говорила загадками, Минерва поддерживала выбранный ею способ вести беседу, но внутренне уже не раз и не два невесело усмехнулась очередным случайным совпадениям. Особенно крысам, как Питер Петтигрю, благодаря своей анимагической форме годами обманывавший всех и вся, и гнёздам, как то, что опустело после того, как Эммелина не вернулась. Став новой крысой? Или примерив на себя то же оперение, которое не первый год носил Северус? Сделав глоток чая, Минерва отвлеклась от этих размышлений. Сейчас было не время для беспокойств об Эммелине, сейчас следовало волноваться не о птицах, а о лисах, если точнее - об одной конкретной.
- Яэль, мы знакомы с тобой много лет, говорили обо всём на свете, затрагивали самые сложные и личные темы. Кроме тех, которые подобны поднятой тобой сегодня. Во всяком случае, не углублялись. Мне казалось - потому что ты так до конца и не поверила в то, что за подручными старухи с косой стоит некто Безымянный. Что изменилось, Яэль? Почему сейчас? - опустив чашку на стол, Минерва вновь протянула руку и накрыла ладонь мисс Гамп. Чуть наклонившись, она едва заметно прищурилась, внимательно вглядываясь ей в лицо. - Не имеет ли это какое-то отношение к той второй сказке, которую ты собиралась мне поведать?

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, вот тебе, Минерва, и сказочка. Не о глупости, нет, куда сложнее - о надежде. Впрочем, некоторые серьёзные и умудрённые жизненным опытом люди были склонны утверждать, что два эти определения переплетены очень тесно. Порой МакГонагалл могла с этим согласиться, но чаще всё же отказывалась считать надежду всего лишь слепотой, глухотой и отказом видеть истину. Истина ведь, как и красота, в глазах смотрящего, каждый видит её по-своему, каждый считает свой взгляд единственно правильным, и Минерва была убеждена, что юноши и девушки, вдохновлённые харизматичным и амбициозным лидером тоже были убеждены: их правда - самая настоящая. МакГонагалл бы даже научилась понимать и принимать их выбор, если бы не то количество трупов, которым была умощена дорога к их правде.
В чём была правда Яэль Гамп? После второй "сказки" Минерва как будто иначе, по-новому взглянула на сидящую перед ней молодую женщину, постаравшись отмести личные симпатии и привязанности, глядя сквозь призму рационализма, проницательности и внимательности. А потом вздохнула, мягко высвободила ладонь, чтобы положить вторую руку на стол и сцепить пальцы в замок, опустила веки и очень тихо начала перечислять:
- Бартемиус Крауч-младший. Беллатрикс Блэк. Рудольфус Лестрейндж. Рабастан Лестрейндж. Августус Руквуд. Джагсон. Трэверс. Мальсибер, - добавив к списку общеизвестных Пожирателей Смерти, осуждённых в восьмидесятых, ещё две фамилии, Минерва замолчала на долгие секунды. - Их лица знакомы тебе и твоим коллегам по залу Визенгамота, толстым свиткам с перечнями преступлений и номерным знакам заключённых Азкабана. Их лица знакомы жертвам Первой магической войны по запаху крови, жёлтым робам колдомедиков в палатах Мунго и рядам могил на очередном кладбище.
Сцепленные в замок пальцы чуть дрогнули, и Минерва, порадовавшись, что вовремя выпустила руку Яэль, крепче их сжала, только теперь подняв взгляд на мисс Гамп. Дольше держать глаза закрытыми было невозможно: на внутренней стороне век мелькали лица, лица, лица - потерянные, не спасённые, унесённые рекой жизни прочь.
- Их лица знакомы мне по чернильным пятнам в контрольных работах, горделивым взглядам после удавшегося сложного заклинания, разбитым на квиддичной тренировке коленкам, искривлённым рожицам из-за нелюбимой каши за завтраком в Большом зале. По улыбкам, в которых даже самый великий прорицатель не смог бы увидеть кровожадности, гнева и злости, приведших их туда, где они сейчас, - говорила она всё так же тихо, словно теперь сама рассказывала сказку на ночь, вот только голос был слишком ровным, не таким, каким хороший преподаватель ведёт урок, и мало подходящим для увлекательных историй. Совершенно безэмоциональным, и только годы близкого общения могли подсказать мисс Гамп, что за подчёркнутым внешним равнодушием скрывается затаённая боль. - Эти люди, отнявшие десятки жизней на Хэллоуин и не единожды до него, похищавшие и пытавшие, очернившие имя невиновного, совсем недавно оставившие сиротами ещё двоих детей... Когда-то они были моими учениками. Как и ты. И если ты можешь пожалеть "наверное", то я - "наверняка", но всё равно знаю, что, столкнувшись однажды с кем-то из них лицом к лицу, всё же попытаюсь увидеть в них что-то, чем они знакомы мне, а не аврорам, судьям или... мертвецам.
Договорив, Минерва немного пожалела. Не из-за того, что поделилась своим взглядом с Яэль, но скорее из-за того, как именно это сделала, в каких выражениях. Она-то жила с этим не один год и даже не десяток лет, научилась видеть сквозь пелену личного отношения, давно расставила приоритеты и знала, что после того самого взгляда с надеждой не станет медлить, принимая сложное, но правильное решение. Яэль же могла понять из её слов только одно, поэтому МакГонагалл всё же добавила:
- Никто не рождается злым. Любой может одуматься и понять, что совершил ошибку - и тогда каждый такой человек заслуживает второй шанс, - вспомнив Северуса, уверенно проговорила Минерва. - Но чтобы человека можно было спасти, он сам должен пожелать быть спасённым.

Собиралась подняться и подойти, обнять девочку за плечи и нашептать на ухо что-то успокаивающее, но не успела. Опустила ладонь на треугольную голову, мягко коснулась гладкой шерсти и провела от носа к ушам, укладывая лисью голову себе на колени.
- За что ты просишь прощения? За надежду на лучшее? За то, что веришь в возможность исправить ошибки и указать кому-то путь в темноте? - под мерные успокаивающие движения ладони негромко спросила она, не ожидая ответа. - За это не извиняются, за это нельзя извиняться. Это не грех, Яэль, это дар, которым мало кто обладает и ещё меньшее число людей могут вынести, не сломавшись, не отказавшись от своих надежды и веры, не поддавшись тьме. Дар, требующий невероятных душевных сил и яркого внутреннего огня, который никогда не должен угасать, иначе с последней искрой исчезнут и вера, и надежда.
Странно, но было очень легко говорить о том, что тяжело переживалось - так, словно пламя, увиденное Минервой в Яэль, подбросило дров в её собственное, заставив задуматься о том, что, может быть, если не одна она надеется однажды увидеть в затенённых глазах спасительный блеск, тогда в этом всё-таки есть какой-то смысл, а не один лишь самообман и пустая вера старой женщины, слишком близко к сердцу воспринимающей ошибки своих давно уже не учеников.
- Вот только жить с этим даром очень непросто, Яэль, и потому я даже не могу сказать, что рада за тебя, раз ты им обладаешь, - Минерва согнула указательный палец и аккуратно провела внешней его стороной от кончика узкого лисьего носа до лба. - Но кто-то же должен.
Последнее вырвалось тихо, едва слышно, на выдохе, а потом Минерва встрепенулась, дёрнула коленями, вынуждая лисицу отстраниться.
- А теперь давай, возвращайся в человеческий облик, двигай стул ближе ко мне и рассказывай, кого ты вознамерилась спасать и чем я могу тебе помочь.

Как только Яэль села, Минерва накрыла её ладонь своею, а потом перевернула руку так, чтобы их пальцы переплелись. Сжала мягко, но крепко, делясь теплом, стараясь хотя бы так поддержать, влить через прикосновение немного сил в Яэль; видит Мерлин, ей они требовались куда больше, чем самой МакГонагалл. Во всяком случае, так казалось, пока не было произнесено имя того, из-за кого мисс Гамп довела себя до подобного состояния, не названного Минервой истерикой лишь потому, что подобная реакция могла быть сочтена какой угодно, но только не неадекватной.
Рука, сжимавшая пальцы Яэль, чуть дрогнула, когда МакГонагалл услышала имя. И губы тоже дрогнули едва заметно, как будто собирались сжаться в тонкую линию, превращаясь в одно из школьных воспоминаний Яэль, где это означало, что декан сердится, разочарована или огорчена, а то и всё сразу. На этот раз губы всё же не сжались, лицо Минервы не изменило выражения, только взгляд на мгновение унёсся куда-то прочь, в прошлое, туда, где можно было увидеть лицо названного человека без подписи "Разыскивается!" над головой, но с рейвенкловским галстуком, значком старосты и с интересом в глазах.
"Он меня трижды не убил". Как нелеп был этот мир, в котором подобные слова могли где-то на подкорке восприниматься тенью оправдания - не самого отпущения, но желания его подарить! Нелеп, глуп, бестолков и невероятно жесток - куда более жесток, чем Минерва могла бы пожелать хрупкой молодой женщине, чью руку сейчас сжимала и в ком всегда видела будущее, каким его только можно было представить.
Он её трижды не убил, но сколько на его руках другой крови? Доведённые до безумия Фрэнк и Алиса - Минерва мысленно улыбалась, вспоминая, как эти двое прятались от профессоров на седьмом курсе, когда искали уединения; от них исходила такая всепоглощающая любовь и нежность, что трудно было сохранять лицо строгим, очередной раз напоминая о приличиях и снимая несколько баллов. И так же мысленно огорчалась, когда на смену их счастливым лицам являлась в один день постаревшая Августа, лишившаяся сына и невестки, и неловкий Невилл, так похожий и одновременно не похожий на родителей. К разрушению каких ещё семей приложил руку младший Лестрейндж? Быть может, он был тем, кто отправил в небытие скромника Бенджи? Его родителям и молодой жене осталось хоронить лишь кости. Был ли Рабастан в числе тех пятерых, кто стёр с лица земли весельчаков Гидеона и Фабиана? Минерва вспоминала их всякий раз, когда смотрела на близнецов Уизли, невольно проводя параллели и мечтая, чтобы этих двоих никогда не постигла подобная участь. Не был ли Рабастан среди Пожирателей Смерти, вырезавших всю семью опрометчиво смелой Марлин, включая даже маленького ребёнка? Не он ли всего несколько дней назад оставил сиротами детей Клиффорда?
Она действительно помнила всех их. Каждого, независимо от того, по какую сторону в этой безумной войне они оказывались, вот только воспоминания об одних отдавались светлой печалью в сердце, а о других - разочарованием и болью, резкой, словно после грубого прикосновения к свежей ране, ещё более мучительной из-за примеси призрачной надежды на что-то совсем уж эфемерное.
Кашлянув, Минерва убедилась, что её голос в порядке и не подведёт в самый неподходящий момент, после чего нашла в себе силы чуть улыбнуться Яэль:
- Всё ты знаешь. И я знаю. И даже сам Рабастан, наверное, знает, что всё дело в вере и надежде. Впрочем, знать и понимать, а уж тем более принимать - далеко не одно и то же, - улыбка МакГонагалл чуть дрогнула. - И как он?
[AVA]http://sh.uploads.ru/afCxQ.jpg[/AVA]

Чуть вздрогнув, когда Яэль упомянула о визите Рабастана к ней домой, Минерва присмотрелась к мисс Гамп внимательнее, но быстро родившееся в сердце беспокойство тут же растаяло, оставив лишь неприятный след. В лице Яэль, когда она говорила об этом, не было того, что могло бы породить боль и горечь, не было худшего, а потом МакГонагалл и вовсе ощутила злость на себя из-за того, то на ум пришло самое дурное, ведь Рабастан не стал бы... И новая волна злости - вместе с пониманием, что теперь она не может знать, что он стал бы или не стал делать, на что был способен - после стольких лет следования за Тёмным Лордом, после его падения, после Лонгботтомов, после Азкабана. Самообман Минерва не переносила, а потом могла ориентироваться лишь на то, как Яэль рассказывает, и слава Мерлину, что её слова успокоили.
Это было бы даже забавно, не будь настолько кошмарно. Она бы улыбнулась шире, услышав о болезненной гордости, не удержалась бы от кивка и наверняка поделилась с Яэль одним-другим воспоминанием из семидесятых, которые только подтвердили бы этот вывод. Она бы расспросила, как давно тот начал учиться анимагии, немного посетовала, что когда-то он не пришёл к самой МакГонагалл, что теперь, в зрелом возрасте, у него могут быть особенные сложности, ведь юный разум куда легче воспринимает подобные изменения. Она бы обязательно поинтересовалась, какой он избрал облик, а потом, прежде чем Яэль успела ответить, заявила, что попробует отгадать, и перебрала бы нескольких животных, которые пришли на ум в ассоциативном ряду. Она бы дала один-другой совет - исключительно об анимагии, разумеется, ни о чём ином, и поделилась собственным опытом обучения её же, мисс Гамп, проведя любопытные параллели. А потом она бы обязательно предложила им обоим зайти к ней на чашку чая. Вместе. Она бы обязательно сделала всё это, если бы не то самое "кошмарно", которое некрасивым пятном портило всю картину.
- Я знаю, что такое пружина, - заметила Минерва, вычленив из речи Яэль сущий пустяк вместо чего-то важного, но, пожалуй, ей нужна была эта передышка, этот переход, время на то, чтобы привести мысли в порядок.
Коротко пожав ладонь мисс Гамп, МакГонагалл выпустила её руку и потянулась за чаем, который уже заметно остыл, пусть и не полностью. Вкуса она не ощутила даже, ей нужнее было тепло, скользнувшее по гортани, но, увы, не способное согреть изнутри, как не могли этого сделать и несколько капель виски, изредка добавляемые в травяные сборы, и горячее пламя камина.
- Страх не всегда делает человека трусом, - подняв взгляд от чашки, которую тут же вернула на стол, негромко ответила Минерва. - Иногда случается даже наоборот: страх дарует силу, веру в себя, превращает в смельчака и героя. Всё зависит от степени страха и того, на что или кого он направлен. Я знаю о матери, которая, до смерти испугавшись за своё дитя, отдала за него свою жизнь, тем самым изменив историю. Беда не в страхе, беда в неумении правильно его направить, преобразовав в щит, а не оружие. Или же в непонимании того, почему щит лучше.
Вздохнув, МакГонагалл на миг прикрыла глаза, потом, потянувшись, коснулась чайного блюдца и повернула его так, чтобы ручка чашки смотрела строго параллельно линии стола. Нужды в этом не было ровным счётом никакой.
- Что ты планируешь делать дальше? - спросила Минерва мягко, понимая, что дать ответ на этот вопрос будет очень тяжело.
[AVA]http://sh.uploads.ru/afCxQ.jpg[/AVA]

К маггловской привычке Яэль Минерва относилась неодобрительно. Младший брат отца - отчима то есть, конечно же, - много курил, как и положено моряку, предпочитая почему-то совершенно вонючие американские папиросы, которые называл единственным, в чём Британия уступает заокеанскому соседу. Маленькая МакГонагалл - дядя Альберт называл её на американский манер Минни, а то и вовсе Минни-мышкой, чего Минерва совершенно не понимала - немало наслушалась тогда неодобрительных комментариев отца о том, что дядя губит лёгкие и ещё и ребёнка заставляет дышать этой дрянью. Пожалуй, помимо дяди Альберта, в ноябре сорокового навсегда оставшегося в Ковентри, пусть и не по вине вредной привычки, МакГонагалл в своей жизни после поступления в Хогвартс толком и не встречала курящих - среди волшебников это было не слишком распространено, а если даже и находились редкие любители табака, то они отдавали предпочтение трубкам. Привычку Яэль Минерва не одобряла, но делала это молча, считая неуместным учить жизни взрослую женщину, у которой наверняка была не одна и не две причины искать способ успокоить нервы. Вот как сейчас - МакГонагалл поглядела на её напряжённую спину, когда Яэль отвернулась, чтобы выпустить дым, и, нахмурившись, набросила на мисс Гамп лёгкие согревающие чары. Ещё не хватало, чтобы коварный ночной ветер продул, сама же Яэль вряд ли была сейчас в состоянии думать о больном горле, насморке или мигрени.
- Предательство не может быть каламбуром, независимо от того, о ком идёт речь - преступнике ль, праведнике, - заклинанием очистив чашку от совсем остывшего и потому неприятного чая, МакГонагалл налила новую порцию из чайника, который удерживал тепло благодаря магии, но пить снова не стала, вместо этого обняв чашку ладонями, чтобы ощутить медленно поднимающееся от пальцев тепло. - Предавая, человек в первую очередь наносит вред не тому, кого предал, а самому себе.
Почему-то снова вспомнился Снейп, чей статус двойного агента подразумевал предательства Тёмного Лорда чуть ли не каждый день, а то и три раза в сутки после завтрака, обеда и ужина, иногда ещё и перед ланчем для разнообразия. Сколько же вреда он нанёс сам себе за годы таких предательств? Думал ли Альбус тогда, десять с лишним лет назад, о том, на что обрекает недавнего школьника, с трудом научившегося различать плохое и хорошее?
Минерва не хотела бы, чтобы Яэль познала вкус предательства - тот наверняка был мерзок, горек и способен разъесть изнутри. Вот только вряд ли она могла посоветовать что-то толковое в этой ситуации, слишком сложной и неустойчивой, чтобы руководствоваться холодной логикой. А значит, необходимо было подключить к делу чувства, да не скрывать их глубоко внутри себя, как МакГонагалл было свойственно, но извлечь наружу, отряхнуть от пыли и придать им мало-мальски приличный вид, чтобы мисс Гамп хотя бы не расчихалась.
- Хотела бы я надеяться на то, что твоя вера может изменить что-то, Яэль. Как и на то, что за очередным списком жертв не скрывается имя Рабастана. Чьё угодно иное, но не его - хотела бы, - покручивая в руках чашку, но глядя только на мисс Гамп, продолжила Минерва. - Мерлин, я бы даже сознательно закрыла глаза на всё, лишь бы дать шанс этой надежде, шанс ему. Вот только, думая об этом, я неизменно возвращаюсь к вопросу: что, если мы с тобой ошибаемся? Ведь тогда платить придётся не кому-то абстрактному, а тебе.
Он её трижды не убил. Но что будет в четвёртый раз? Достаточно одного заклинания, чтобы пятый и вовсе не случился.
- Мне было бы куда спокойнее, если бы уроки анимагии ему давала я, - пробормотала она, сняв очки и потерев переносицу. Очки остались лежать на столе.
[AVA]http://sh.uploads.ru/afCxQ.jpg[/AVA]

- Если с тобой что-нибудь случится, Яэль, это страшно. Это трагедия. Это гибель целого мира, - это Минерва сказала неожиданно строго и даже почти зло, чуть повысив голос и бросив на мисс Гамп резкий взгляд. - Мерлин, да даже завтрашние похороны Фаджа - это тоже беда! Смерть любого одинаково страшна, печальна и болезненна, и нельзя сравнивать, над кем мироздание будет плакать меньше или чьё существование более полезно.
Так делал Альбус. Старый добрый друг, любитель лимонных долек, нелепых приветственных речей и разноцветных носков, эксцентричный Великий волшебник, в одиночку спасший не только магический, но и маггловский мир от угрозы Гинделвальда, выведший в жизнь сотни молодых магов, столь многому научивший саму Минерву, сплотивший вокруг себя некогда единственный оплот сопротивления Тёмному Лорду... Альбус, который превыше всего и всех ставил цель, которую считал важнее жизней одного или нескольких людей. И тот факт, что цель его была светлой и благородной, а сам Дамблдор всегда старался сначала пойти путём наименьших потерь, это ничуть не отменяло того, что в определённый момент он легко готов был признать, что жизнь отдельно взятого человека менее важна, чем кого-то другого или других. Это было единственным, что Минерва отказывалась понять и принять на протяжении многих лет дружбы с ним, потому-то слова Яэль, перекликнувшиеся с этим подходом Альбуса, рассердили Минерву.
- Никогда не смей утверждать, что чья-то жизнь менее важна, даже думать так не смей! Оставь эту прерогативу тем, кто отнимает жизни во имя своего понимания лучшего будущего, а также Великим, которые двигают фигуры по шахматной доске, всегда готовые пожертвовать пешкой ради того, чтобы взять ладью противника или даже просто занять выгодную позицию, - шахматная аналогия была самым банальным, что можно придумать, но слишком хорошо подходила, чтобы её можно было избежать. - Что до детей...
Сведя брови на переносице, Минерва отвела взгляд, но тут же вновь посмотрела на Яэль.
- Ты забываешь, что тоже была таким ребёнком и в каком-то смысле всегда останешься им в моих глазах. И ты так легко говоришь об этом только потому, что сама не теряла детей, - голос МакГонагалл смягчился и стал тише. - Я похоронила слишком многих, чтобы быть готовой увидеть ещё одну могилу. Особенно - твою.
Вот только и могилу Рабастана Лестрейнджа ей видеть совершенно не хотелось.