Если бы не Рудольфус, вряд ли он оказался бы здесь. Если бы не Рудольфус, вряд ли бы его увлекла идея напомнить той молодой аврорше, что едва не поймала его, насколько она на самом деле уязвима.
Он помнил комнату, где магия отказалась ему подчиняться, комнату, которую смог покинуть лишь благодаря порт-ключу, и доложил об этом, едва смог вернуться в Ставку. На время рейды были прекращены, а информаторы завалены заданиями: принудительная аппарация, зловещая комната... Казалось, Аврорат наконец-то нашел способ бороться с ускользающими будто тени Пожирателями, но тем самым подписал смертельный приговор своим. Среди Авроров были чистокровные маги и те, кто лишь исполнял свой долг, но угроза Организации в целом была важнее прежних симпатий или лояльности. С тех пор Пожиратели Смерти били Авадами, война вышла в свою заключительную фазу.
Но помимо открытых стычек, была объявлена и охота на тех авроров, кто показывал наилучшие результаты в этой технике. Пусть работа над блокировкой магии была прекращена, пусть Аврорат стремительно засекречивал кадры - это уже не могло спасти Тома и Дженис Итонов. Заключительная фаза всегда сопровождалась наибольшими жертвами.

- Не гоните гиппогрифов, - отозвался Долохов, на глаз определяя, что именно наложено на дом. Лестрейндж, вопреки ожиданию, был трезв, и это свидетельствовало скорее о том, что Долохов должен быть настороже вдвое против обычного. Несмотря на запрет участия в рейдах в состоянии алкогольного опьянения, Рудольфусу закон был не писан, но стоило признать, что он справлялся и так, как будто виски был тем топливом, что улучшал его реакцию, увеличивал скорость, охранял от чужих атак. Что заставило его на сей раз отказаться от алкоголя? Этот вопрос беспокоил Долохова, и без того считавшего старшего Лестрейнджа излишне увлекающимся, а потому ненадежным напарником.
- Учтите, осле того, как я закончу здесь, у нас будет не больше двадцати-двадцати пяти секунд. Будем исходить из минимума. Если мы не распорядимся ими как следует, то придется взламывать охрану уже при сработавших сигнальных чарах, а мы не в том положении, чтобы принимать бой с отрядом авроров, вы настаивали на скромном визите. Если чары сработают, а мы еще будем здесь, по эту сторону, то аппарируем сразу же. Если вы не согласитесь, то я убью вас и аппарирую ваш труп вашей супруге.
Он был уверен, что Рудольфусу это не понравится, но щадить чувства и эго старшего сына Рейналфа не собирался. Безопасность Организации превыше всего, и он не даст Рудольфусу подставить всех лишь из-за мести.
Не ожидая реакции, Долохов отвернулся, опустился на колени в пыль, не обращая больше внимания на Лестрейнджа.
Палочкой на сухой земле нацарапал пентаграмму, тщательно следя, чтобы линия не прерывалась, прикрыл веки, настраиваясь на нужный лад. Что именно он делал, он не знал сам, но знал, что этот ритуал работал, сбивая с толку сигнальные чары. Чем позже Итоны получат весть о том, что они атакованы, тем позже пошлют сигнал тревоги, тем меньше у них будет времени собраться, чтобы отразить нападение.
Долохов, уверенный, что внутри его ждет и сероглазая Дженис, потому что доверил организацию Рудольфусу, продолжил инструктаж:
- Когда я подам знак, одновременно бьем по защитному куполу. На счет три - Бомбарда Максима, Бомбарда Максима, Дефлагро. Повторяем. Если успеваем, повторяем опять. Если купол выстоит, то аппарируем. Вы предупреждены, - короткие фразы контрастировали с его обычно витиеватым стилем изложения мыслей, но сейчас Антонин был больше сосредоточен на предстоящем.
Дождавшись подтверждения, что Лестрейндж понял, Антонин снова закрыл глаза, воткнул волшебную палочку в центр пентаграммы и соединил руки, зажав рукоять палочки между ладонями.
Монотонно пропел первую фразу на языке, которого Рудольфус не понимал, затем изменил ритм и куда быстрее забормотал окончание. А затем, когда пыль в пентаграмме приподнялась на дюйм, выкрикнул завершающие формулу слова.
Купол вспыхнул, обжигая сетчатку, но видел это лишь Долохов. Ответная реакция магии ударила в палочку, растеклась по ладоням неприятным покалыванием, но Долохов уже поднимался на ноги, стряхивая с острия палочки остатки земли и вытаскивая вторую, которую всегда носил в ножная на бедре.
- Бомбарда Максима. Бомбарда Максима. Дефлагро. - Вздох, короткий и яростный. - Бомбарда Максима. Бомбарда Максима.
Они ударили вдвоем, Рудолфьус не отставал.
Купол, проявляющийся с каждым ударом, покрылся уродливыми трещинами и затем рухнул с негромким гулом.
Долохов первым шагнул через границу, ныне отмеченную лишь пеплом.
- Алохомора! - Дверь распахнулась в тот самый момент, когда Долохов взбегал на крыльцо.

Нетерпеливо опустив голову, Лестрейндж ждал, следя за приготовлениями Долохова. Ритуалистика, несмотря на всю полезность, не раз доказанную, никогда не была его коньком, ему хватало еще хогвартских основ, обильно дополненных темной магией, и тех простейших, практически интуитивных домашних ритуалов, которых требовала родовая магия Холла, а потому он не совался под руку, прекрасно понимая, что напарнику нужно сосредоточиться.
И все равно бесился, мысленно подгоняя Антонина.
- Если продолжите в том же духе, я убью вас и брошу прямо здесь, - не остался в долгу Рудольфус, чьи отношения с Долоховым были омрачены постоянными стычками по любому поводу, в том числе, по поводу принятия Беллатрисы в Пожратели Смерти. Долохов был темной лошадкой, выходцем из Восточной Европы, его связи с островными магами не так однозначно указали бы на прочих членов Ближнего Круга, и Рудольфус действительно готов был осуществить свою угрозу, раз и навсегда положив конец грызни в самом сердце Организации.
Долохов проигнорировал предупреждение, занявшись ритуалом, и Лестрейндж смерил взглядом коттедж. Кое в чем румын был полезен, взять хотя бы этот ритуал. Купол можно было бы пробить и так, но вдвоем им пришлось бы потратить куда больше времени на эту возню, да и хозяин узнал бы о попытке проникновения намного раньше. Что бы там не бормотал Долохов, это должно было помочь, и сейчас настало время, когда личные счеты приходилось придерживать.
Ни словом не ответив на инструкцию, вместо этого Рудольфус встал ровно напротив крыльца, ведущего в дом, выставив волшебную палочку в атакующем жесте. Едва Долохов поднялся, Лестрейндж уже замахивался. Эхо их заклинаний слилось воедино, купол рухнул, не выстояв и двух связок.
Лестрейндж застыл на мгновение, подновляя чары рассеивания внимания. Случайные свидетели были ему ни к чему.

Итон бил стандартным задерживающим - сетью да щитами. Крепкими, хорошими такими щитами, типичными аврорскими. Отработанным до автоматизма движениями, едва ли тратя время и много сил, едва ли вообще замечая это.
Рудольфус выжидал, неторопливо продвигаясь ближе, захлопнул за собой дверь, едва оказался внутри дома, хотя обычно любил выбить к дракклам дверь вместе с косяком, в пыль обращая чужое жилище вместе с надеждами и мечтами его хозяев.
На всякий случай невербально бросил очередной скан - на обнаружение случайных гостей, но все шло по плану: в доме был только Томас Итон, знакомый ему  и хорошо запомнившийся на свою беду.
- Piro! - отрезая Итону путь к лестнице, скастовал Рудольфус, и тут же, чтобы не дать тому отвлечься, швырнул под ноги Lasum Bonus, не считаясь с тем, насколько сильно должна фонить темная магия, используемая Пожирателями. Ритуал, найденный Долоховым, должен был еще некоторое время приглушать этот фон, чтобы в Аврорате была зафиксирована лишь слабая боевая активность.
Лесрейндж попытался аппарировать за спину Итону, чтобы ударить с тыла, но антиаппарационные чары на коттедже еще держались, и он лишь потерял несколько мгновений просто так. В ярости, Рудольфус уже прицельно принялся забрасывать Итона темномагическими проклятиями, но тот исправно принимал все на щиты.
- Итон! - скрежетнул Лестрейндж, коротким взмахом палочки отбрасывая маску прочь. Она рассеялась, даже не коснувшись пола, а Рудольфус уже улыбался зло и бешено. - Crucio!
Посмотрим, как долго он сможет выстоять против Пыточного.

Том Итон падает на пол, сбитый с ног долоховским ступефаем, но кричит он не из-за этого. Матеря Рудольфуса, он наслаждается Круциатусом, а Антонин смотрит поверх его тела на волшебную палочку Лестрейнджа, указывающую точно ему в грудь.
У него не было иллюзий относительно природы старшего сына Рейналфа и ему нет нужды смотреть тому в глаза, чтобы увидеть там безумие, жажду чужой смерти, и Долохов следит за палочкой, готовый увернуться или выставить щит при малейшей подвижке. Он почти хочет, чтобы Рудольфус сделал это, и тогда они закончат все здесь и сейчас, но Рудольфус медлит, а затем и вовсе отводит палочку.
Антонин небрежно поправляет маску, будто бы ничего не случилось. Он запомнит этот момент, но пока Рудольфус нужен ему, нужен Организации. Рейналф сможет пережить смерть старшего сына - у него есть еще один, в конце концов, - но лишь в том случае, если эта смерть будет славной и будет способствовать целям Темного Лорда.
Подбирая волшебны палочки Итона, Антонин знает, что поквитается с Рудольфусом: тот мнит о себе слишком много, забывает об элементарном уважении, не понимает даже, насколько беззащитным иной раз бывает, забыв обо всем в огне схватки.
В отличие от Долохова, умеющего сохранять ясность головы, Лестрейндж слишком горячится - и не представляет реальной опасности для умудренного опытом славянина.
Антонин оценивает обе волшебные палочки, проверяет балансировку, вес, длину - ему не очень подходит, но его коллекцию только украсят. А затем к ним присоединится и палочка Дженис.
Не обращая внимания на Лестрейнджа, вновь склонившегося над поверженным Томом, Антонин проходится по помещению под треск горящего дерева и хруст разрушенных перекрытий. Совсем скоро огонь перекинется с лестницы на обстановку, что бы Рудольфус не запланировал, ему придется поторопиться, однако уходить не хочется и Долохову.
Он останавливается над Рудольфусом, смотрит в лицо Итону.
- Где ваша жена? - интересуется он, пряча одну из палочек Итона во внутренний карман мантии. - Она на работе? В составе боевой группы? Может быть, именно она явится на вызов, а? Сегодня спокойный вечер, может быть, нам стоит подождать ее?
Вытягивая вторую палочку Тома, ту, что кажется ему перспективнее, он проходится пальцами по рукоятке и направляет острие в потолок. Темная Метка, повторяющая очертания того знака, что горит у них с Лестрейнджем на предплечьи, с шипением вырывается из палочки, увеличивается, темнеет, пока огромный череп с выползающей из его рта змеей не появляется над крышей коттеджа, где вот-вот умрет Том Итон.

Рудольфус щерится в ответ на ухмылку Итона, щерится с сознанием своей победы. Муки этого случайного мужика, посмевшего единожды перейти ему дорогу, щедрым бальзамом пролились на самомнение Лестрейнджа, и он наслаждается процессом, не позволяя себе ни на миг понять и принять то, что имеет в виду Том Итон.
Он бы, наверное, не смог понять, даже если бы в его распоряжении было все время мира, а не то что эти минуты над Итоном, пытающимся огрызаться.
То, что имеет, наверное, в виду Том, Рудольфуса не интересует: ему не нужна ни любовь, ни верность Дженис, ни что-то подобное, даже тень привязанности, страсти, чего угодно. Она для него со всем ее внутренним миром значит всего лишь мимолетное желание, которое множится лишь из-за того, что не получило удовлетворения.
Он щерится еще шире: Том ошибается.
Рудольфус получит Дженис.
Правда, никто из них не подозревает, сколько лет потребуется, чтобы пророчество Тома все же оказалось лживым.
Долохов болтает и болтает, пока Лестрейндж наслаждается последней, агонизирующей бравадой Итона.
Рудольфус не вслушивается ни в речи одного, ни в речи второго, лишь краем уха улавливает вопрос, приостанавливается. Тень пробегает по его лицу, на котором улыбка - как бездонная расселина посреди макового поля, но тень сразу же пропадает.
Рудольфус пинает Тома в лицо, разбивая красную веселую ухмылку - движение плавное, на вид совершенно мягкое, вот только это впечатление обманчиво - и снова кастует Круциатус.
- Мы бы знали, - роняет он для Антонина, не отрывая взгляда от Итона. - Я бы знал. Он лжет.
Он лжет не только в том, что Дженис ускользнула, и сознание этого пьянит Лестрейнджа.
- Ты сдохнешь, ублюдок, с моими словами в ушах. Я убил тебя, а потом уничтожу твою жену - и перед смертью она будет видеть мое лицо, чувствовать мою руку, кричать для меня. Авада Кедавра!