[AVA]http://savepic.org/7171720.png[/AVA][SGN][/SGN]Не думала Гермиона Грэйнджер, что на своем недолгом веку увидит мир таким.

Все начиналось умильно-неплохо. Хотя у Фаджа все, что на публике, было так, а что же было на самом деле... Нельзя, нельзя было даже полмысли допустить, что этот человек, так упорно закрывавший глаза на начало войны в магической Англии, сможет сделать со страной что-то дельное. Еще тогда Гермиона чуть ли не расхохоталась, когда стали известны результаты выборов. Как его могли избрать? КАК?! И к его идее "объединения миров" она отнеслась крайне скептически только потому, что эта идея шла от него. Ну тут же к Трелони не ходи - все будет плохо. Очень плохо. Смертельно. И так, в общем-то, и вышло. И если поначалу они еще радостно играли в дружбу народов, презентуя магам чудеса маггловской науки, то потом все рухнуло.
Хогвартс не долго оставался "последним рубежом". Когда летом девяносто шестого погибла королевская семья и режим в их стране в одночасье кардинально поменялся - школа еще держалась, охраняя жизни своих учеников, их семей и "всех, кто нуждается в защите", что оказались "по эту сторону баррикад". И то - были введены дисциплины военной подготовки, к изучению которых приступили тут же, не смотря на летние каникулы. Но когда официальное начало их шестого курса ознаменовалось новостью о первом запущенном в небо Англии излучателе, способном заблокировать магию, все покатилось к черту. Нет, они продолжили учиться, только уже, что называется, в процессе. Кое-какие азы были схвачены, и они - дети, часть из которых даже совершеннолетия не достигла - пошли добровольцами. Гарри рвался в бой, а Гермионе просто было нечего терять, кроме его, да своей собственной жизни.

И, если честно, она все чаще ловила себя на мрачно-искренней радости тому, что родители не дожили до этого кошмара.
Гарри не хотел быть Символом в этой войне, но, кажется, именно поэтому его - несовершеннолетнего - так легко взяли и так упорно не хотели пускать на передовую. Но Поттер не был бы собой, если бы слушался командование, когда считал их приказы бредом. Девушка понимала обе стороны этого внутреннего конфликта, но, конечно же, неизменно принимала сторону друга, посильно помогая их отряду разведки и прикрывая его лично перед Кингсли, пытаясь объяснить тому, что проще дать им некоторую свободу действий.
Спустя менее чем полгода она уже была действительно неплохим солдатом, выслужившись за счет приобретенных навыков и цепкого ума. И могла бы быть на хорошем счету у "начальства" и даже вероятно уже получить "сержанта", если бы не ее поистине гриффиндорское упрямство в помощи и оказании всяческой поддержки своевольным выходкам "Избранного". И верхушку "светлой" стороны не интересовало, что эти авантюры выходили исключительно удачными - он подрывал их авторитет, раз за разом нарушая приказы. И какой бы мощной не была у Гарри броня из удачи и бдительности Гермионы - в середине мая девяносто седьмого он пропал.

Черт возьми, у них была возможность спасти его, чтобы там не блеяли начальники.
Девушка вовремя заметила, что его нет на месте, вовремя сообщила и стала дожидаться приказа. Стала. Дожидаться. Приказа. Мать их. О, она стала отличным солдатом: вместо того, чтобы попробовать что-то сделать, она сидела и ждала. Но дождалась только телевизионной трансляции казни в прямом эфире, сразу после которой весь их отряд арестовали и отправили в Хогвартс, к тому моменту уже официально использующийся в качестве тюрьмы.
Дальше последовал месяц передвижений между одиночкой и допросной, некогда бывшей кабинетом Макгонагалл. Да, Грэйнджер удостоилась одиночной камеры - что называется, психанула при задержании. Нервы, знаете ли, сдали после увиденной смерти лучшего друга. В тот момент они были вне зоны действия излучателей, так что магглов, пришедших на задержание, она просто чуть не убила, когда они отказались дать ей поговорить с генералом Бруствером. Успела переброситься десятком заклятий с магом-офицером, пока пара оглушающих и разоружающих от прибежавшего подкрепление таки не пробили ее щит. А ведь она просто хотела посмотреть в глаза Кингсли. Собственно, и придя в себя в камере все еще хотела, но тот так ни разу лично и не объявился.

Там же - в первый день своего заключения - внезапно Гермиона Грэйнджер поняла, что ей больше не для чего жить.
Она не видела никого из своего отряда, который, как ей "услужливо" сообщили дознаватели, расформирован и полным составом находится под внутренним расследованием убийства Гарри Джеймса Поттера. "Мы просто хотим узнать правду, мисс Грэйнджер" и прочая лабуда. Правда в том, что они не захотели его спасать. Им был не выгоден деятельный Герой, лезущий везде и вся. Гораздо презентабельнее выглядит символ-мученик. И Грэйнджер не держала на допросах эту правду в себе. Терять ей было все равно больше нечего. Этот мир конкретно задолбал разочаровывать.

Веритасерум не имеет ни вкуса, ни запаха, только если правильно приготовлен.
Та бурда, которой поили ее, была отвратительного качества. Дали бы что ли ей ингридиенты и время - сама бы приготовила нормальное зелье, после каждого приема которого ее не выворачивало бы по несколько часов наизнанку. Это она, в общем-то, тоже предлагала. При том вполне искренне. Но не вышло. Ее просьбу пригласить их зельевара для "беседы по интересам" так же проигнорировали. А жаль - может научила бы чему полезному человека.
А потом этот месяц, по ее ощущениям длившийся все полгода, кончился. К ней пришли и сообщили, что с нее сняты все подозрения, и что она поступает в распоряжение лейтенанта Лестрейнджа. Это было из серии "Приплыли". Гермиона знала про его взвод силовой разведки. И имела мало желания общаться с этим человеком, тем более - быть у него под началом. Рабастан Лестрейндж был одним из тех, кто участвовал в нападении на Лондон в далеком девяносто пятом, а значит - мог быть убийцей ее родителей. Девушка была в курсе, что косвенно к ее трагедии приложил руку и Орден, сидя на попе ровно, вместо того, чтобы предпринять попытки оградить в тот вечер людей от Пожирателей. Этот факт вскрылся значительно позже и веры в людей не добавил. Так же не особо вдохновляло то, что теперь младший Лестрейндж был с ней на одной стороне. По идее. Но черт же его знает, почему он переметнулся.
Однако лейтенант, вернув отобранную у нее еще месяц назад волшебную палочку, провел с ней беседу и, воззвав к ее хваленому уму, умудрился пробудить ее любопытство в купе с гриффиндорским упрямством и чувством долга...

И, в общем, вот она здесь, в недавно отбитом Честере. Полтора месяца, как капрал Грэйнджер, "Сова". Ведет пару новичков, едва переступивших порог совершеннолетия, показывать что-как.
На их счастье, Малфой решил, что ему не хватает внимания, уже когда Гермиона заканчивала.
- Эй, капрал, тут светлая новость для нашего взвода, - ни то эти подколки были уже на подкорке, ни то так было проще свыкнуться с происходящим вокруг, но дисциплина в их "отряде самоубийц" поддерживалась без фанатизма, и Малфой не упускал случая задеть бывшую однокурсницу.
- Знакомьтесь, солдаты - рядовой Драко Малфой, он же "Хорек", наш связист, - бодро сообщила Грэйнджер новичкам и только после этого повернулась к ехидной физиономии блондина. - Внимательно тебя слушаю, Малфой.
- Нас собираются переименовать ко Дню Рождения нашего Миссии в двести семьдесят четвертый имени Гарри Поттера, - буквально провел тот, явно наслаждаясь ситуацией. - И нет, это не шутка.
"Твою мать," - выругалась про себя Грэйнджер, действительно собиравшаяся поинтересоваться, не шуткует ли так паршиво блондин. И то - не в слух только потому, что у нее за спиной стояли грёбанные новички. Не будь их, она бы сказала Хорьку пару ласковых, приправив парой заклинаний, взамен сухого:
- Я сообщу лейтенанту эту новость.
Не очень хотелось оставлять парней на бывшего слизеринца, но если она сейчас не уйдет - тот ведь продолжит втыкать в нее свои шпильки. Так что она ретировалась от греха подальше. К тому же, после выполнения задания было велено вернуться. В связи с чем Гермиона надеялась, что Лестрейндж закончил общать последнюю из их пополнения, как оказалось, его знакомую. Да и сама бывшая гриффиндорка была знакома с Мартой. В такие минуты вспоминаешь, что они все заперты на и без того тесном острове, так теперь же еще и раздираемом гражданской войной.
- Лейтенант, разрешите, - войдя в палатку, Грэйнджер привычно вытянулась по стойке "смирно", ровно докладывая: - Ваши распоряжения выполнены. Так же рядовой Малфой принял сообщение, - вот здесь голос ей явно изменил, как и на лице проскользнули смесь раздражения и даже отвращения - но только потому что тема...болезненная, обычно ее интонации в разговорах с лейтенантом не выходили за пределы спокойствия или заинтересованности между тонкими гранями скепсиса и иронии, - нас собираются переименовать ко дню рождения Поттера.
Ему бы скоро исполнилось семнадцать.
Прошло всего два месяца с его смерти.
Чертов Символ. Чертовы "светлые". Чертов Малфой.

[AVA]http://firepic.org/images/2016-02/29/sho6mo70i5yn.png[/AVA]Яэль не раз проклинала свою наследственность за то, что она, ну ни капельки, даже горячо желая того, не умеет видеть будущее - не было, нет и, скорее всего, не будет провидиц в роду, как, собственно, и рода. Если родители, правда, на старости лет не сойдут с ума и не родят себе нормального ребенка, а не полузверя-трудоголичку-смертницу. Об этом Лиса им писала. Еще тогда, в самом начале великого ПЦа, накрывшего Британию. Еще когда сов на материк не отстреливали. Еще когда можно было добраться до маггловской почты или интернета. Еще тогда.
Ведьма проклинала себя за неумение смотреть в будущее - иначе она давным давно всё сделала бы не так. Иначе она давным давно, в прошлой жизни, лично убила бы Фаджа и всех, кто допустил этот ад, в который рухнул весь их шаткий магический мир.
А теперь... а теперь родовое гнездо Гампов в Шотландии, наверное, догрызают мародеры - деда с неожиданным приемным "внуком" удалось таки переупрямить и переслать из страны (как орал старик, когда ему на плечи вновь взвалили ребенка, не давая геройствовать - это отдельная тема, но, Моргана подери, хоть кто-то должен беречь детей).
Когда Уинстону Родерику Гампу свалился еще один ребенок, он послал свою внучку от души... а потом... простил, наверное. Сумасшедшая Лиса-кукушка - своих детей нет, так хоть чужих спасает. А ведь ребенок был не магом - они тогда проходили... (Мерлин, через какую к хренам разрушенную деревушку они тогда проходили?), а она не выдержала. Полезла через завалы дома, потому что слышала тихий плач. А потом в ход пошла магия. И упрямое "он выживет", во взгляде, обращенном на начальство.
Это было в октябре. Гриндиллоу сраный, как же давно это было - ребенок, которого всеми правдами и неправдами выходила, а потом проследила за тем, чтобы отправили в глубокий тыл к морю. А оттуда на корабль с дедом и на материк. Сколько таких сирот пытаются отправить из страны. Но того мальчика женщина забрала, присвоила и дед его забрал. Тогда еще ходила почта. Тогда еще это было известно. Тогда еще было не так страшно.
Тогда.

Мать его, да все было обречено еще в начале девяносто шестого! И тогда, когда Лиса материлась и выговаривала своему ученику, что это уже конец; тогда, когда она хватала за руки Фиону, которая уже давно не держалась за мир, почти не держалась, Яэль знала, что всё катится в бездну. Но до последнего была при министерстве, заглядывая в лица людей и пытаясь хоть что-то сделать для того, чтобы эта грёбанная страна, её страна не сошла с ума.
Не получилось.
Совсем.
И тает перед глазами, в пыли и грязи, очередной отвоеванный городок, стелится бездорожье и, мать его за ногу, сержант Гамп, чуть в задницу первому из снабженцев не затолкавшая фиолетовые нашивки, предложенные ей, опять бежит на четырех лапах, вперед войны. Лиса, мать его, - зверь военный.
Минные поля, колючая проволока, новые ДЗОТы, старые ангары, леса и болота - на пузе. Вкус мышей, змей и воробьев - знаком настолько, что Яэль уже давно не ворчит на овсянку. Она, Моргана кончись под драконом, вообще ничем не перебирает, потому что в списке смертников их развеселого взвода, сержант Гамп всегда первая в шансе "сдохнуть".

И горчит на губах даже самый сладкий чай. Лейтенант еще говорит, что она прекрасно заваривает эти долбанные листочки в кипятке, а Яэль смотрит на него своими зелеными глазами и выдавливает теплую тихую улыбку. Мягкую, усталую, почти прежнюю. Когда прозвучало неловкое предложение сделать что-то с их отношениями, Лиса отказала: "Ты не будешь вдовцом, Баст, так что доживи, господи, доживи... и я доживу. До конца".
О том, что конец близко, вот только не тот, ведьма предпочитает не думать. особенно - на людях. Среди своих рыжая всё еще почти нормальная, почти теплая, почти живая.

Очередная вылазка. Вперед, как всегда, вперед. Изучить, доложить обстановку, узнать, кто из командования нажравшихся крови ублюдков там кошмарит очередной город.
Трое суток туда. Почти за двое - обратно - личный рекорд расстояния и скорости. Своих зверь находит почти вслепую уже. Пробирается кустами, подбирается, прекрасно зная, что до окраины, до руин, идет под прицелами - обтрепанных хромой хищник. Свои знают, что в лис стрелять нельзя. Ни за что. Но каждый раз, когда идешь, чувствуя себя на прицеле, прекрасно знаешь, что смерть почти целует в нос.
Но идешь. Потому что кто-то должен. Потому что она, так-разэдак, ангел-хранитель этого отряда смертников - потому что пройдет там, где человеку ни шагу не сделать.
Проходя на улицу, перед мешками и пулеметом, зверь тявкает и оборачивается, еле держась на ногах.
Тихий одобрительный свист своих смертничков.
Вот только нечего хорошего сказать парням и девушкам (которых неожиданно-много) нет. Лиса, в пропыленной форме, чувствуя, что скоро ботинки можно просто выбрасывать, а с её растрепанных волос выбивать мешки пыли, идет сквозь расположение, ажно к начальству. Не доходит.
Перед палаткой, Яэль Гамп встречает прошлое. Горячо любимое. Оставшееся воспоминаниями и страхом за неугомонную.
Узнает, конечно же, узнает Фиону Макгрегор, вот только на той ни лица, сплошная тень, а на костях - ни капли мяса. И волосы, почему-то, вопреки всему, рыжие.
Женщина рвется вперед и судорожно обнимает старую подругу.
- Всё, мать его, хорошо. Я тебя найду. Только отчитаюсь. Я найду, веришь. - Отскакивает - надо всё успеть, надо успеть всё. Пока они не выдвинулись вперед. "Наверху" так жаждут её докладов, чтоб их...

Голова кружится. Пожрать бы, а тут еще такие новости. Но перед пологом палатки лейтенанта, Яэль вспоминает, что она, Мерлин разорвись, женщина: волосы пытается сплести в косу, вытереть, хоть немного, лицо. Выпрямиться, перестать ссутулиться - она же, мать его, леди. Была, когда-то.
- Лейтенант, разрешите доложить, сэр. Сержант Гамп с задания вернулась. На всех лапах, сэр. - Она еще может шутить, небеса благие, еще пытается рассмешить своего измученного усталостью и невкусным чаем... своего... Лейтенанта.

[AVA]http://savepic.org/7171720.png[/AVA][SGN][/SGN]Капрал ловит на себе взгляд Марты, с которой в последний раз виделась этим проклятым маем в расположении 22-ого пехотного, где их отряд дожидался не то очередного приказа, не то очередной же выволочки за нарушение предыдущего. Не то и того, и другого, и сразу третьего, потому что Поттер стабильнейше избирательно игнорировал назначения.
Кажется, будто это было в другой жизни, а не всего-то два месяца назад.
Грэйнджер дожидается, пока лейтенант отпустит последнюю из пополнения и отдаст команду ей самой, и тяжело вздыхает, опуская плечи. Конечно же, она не верит, что Лестрейндж сможет избежать их переименования, но искренне признательна за то, что он понимает и хотя бы попытается.
Не думала она, что когда-нибудь будет искренне благодарна Пожирателю, который не Снейп. А вот нате ж - и не в первый раз уже. А первый был еще, кажется, в самом начале ее службы в этом отряде, когда лейтенант рассказал ей, что они нашли Джинни в одной из отбитых точек. Нашли живой и - пусть в относительном, но - в порядке. Ей действительно было важно узнать, что ее рыжая подруга жива.
Влетевшая в палатку сержант заставляет бессознательно снова выпрямить плечи - школьная привычка соблюдать субординацию стабильно переросла в солдатскую. Гермиона одновременно и рада видеть эту женщину живой, пусть и явно усталой, но так же с ее ранним, чем планировалось, прибытием приходит осознание, что что-то пошло не так. Если все по плану - график не идет на опережение. А в их реалиях гораздо чаще план ломали плохие неожиданности, нежели приятные. И последние слова Яэль только подтверждают ее опасения.
О, нет, это не пессимизм - это просвещенный оптимизм во всей своей реальной красе.
- Так точно, лейтенант, - капрал отдает честь и выходит из палатки, прекрасно понимая, что этим двоим надо побыть...побыть. А ей надо дать Хорьку задание, потому что есть вероятность, что темой обсуждения с Биллом Уизли станет не только это переименование, будь оно не ладно. 
Блондина она находит быстро - что-то вещающим разве что не в рот смотрящим ему новеньким. Правда, с ее появлением они таки повскакивали, соблюдая субординацию. Не все так плохо, как могло бы показаться - какие-то мозги у этих ребят точно имелись.
- Вольно, - кивнув им, девушка посмотрела на связиста: - Малфой, задание от лейтенанта.
- Неужели благодарственную речь написать на наше переименование? - тот усмехнулся, но все же вышел за ней из комнаты сохранившего нижние этажи здания, отведенной под мужское спальное помещение.
- Нужно связать лейтенанта с майором Уизли, - проигнорировав шпильку, Гермиона объяснила суть его задачи. - Используй любые приемы, пока не свяжешься - от рации не отходи.
Язык у Драко был отлично подвешен - с этим не поспоришь - лейтенант не зря доверил связь именно ему. Он мог и мертвого при необходимости достать по радио, не говоря уж о живом вышестоящем начальстве. Жаль только, что эту свою энергию он умудрялся сливать далеко не только в нужное русло.
- С которым Уизли? Их там в штабе, как собак.
- С майором, Малфой, с майором Уильямом Уизли, - чеканит она, стараясь звучать ровно, но раздражение деть просто некуда, кроме голоса и взгляда.
- Да ладно тебе, Грэйнджер. Неужели тебя не воодушевляет такая честь - называться в честь нашего Миссии?..
- Выполняй приказ, Малфой, - ей просто нужно было, чтобы он принял и приступил к выполнению поставленной задачи. Все. Ничего больше. Подкатывала необходимость найти и поговорить с Джинни.
-...Может это и нам принесет такую же великую смерть мученика, - но Малфой не унимается, давит, бьет по больному, что никакой скастованной выдержкой сдержанности не хватает. Ее сдержанность еще тогда дала трещину, когда она увидела смерть друга, обозреваемую со всех сторон и во всех подробностях в прямом эфире. И это та трещина, которую уже никаким репаро не убрать.
Поэтому Грэйнджер, прекрасно осознавая свои возможности и пределы, понимает, что нужно уйти немедленно, и собирается уже, сжав зубы, развернуться и ретироваться, но - черт бы подрал неугомонного Малфоя - она не успевает.
- Ты же понимаешь, что Поттер был бы на седьмом небе от счастья, что его именем затыкают и смазывают каждую дыру...
Кажется, будто этот щелчок слышен наяву, а не только в ее голове - вся сдержанность слетает, как не бывало.
- Конечно, Хорёк, не именем же твоей матери им пользоваться, - Гермиона резко обрывает его на полуслове, отстранено понимая, что "опускается до его уровня", что так нельзя, что это удар ниже пояса, но... Как же он задрал-то уже нарываться! И ведь ему будто реально мало того, что они каждый раз нарываются, исполняя приказы их гребаного начальства.
Нашелся на ее голову еще один адреналиновый маньяк.
Но это все так далеко. Сейчас капралом движет исключительно тот самый порыв, что заставил ее без предупреждения выхватить палочку, когда заявившиеся после окончания прямой трансляции офицеры отказались проводить ее к Брустверу - убрать препятствие с дороги. В данном случае было немного иначе, но исключительно в контексте, не в чистоте порыва - заткнуть Малфоя, сделать ему так же больно, как он упорно делает ей.
Кулак только чиркает по челюсти изворотливого, мать его, Хорька, тоже прошедшего пресловутую военную подготовку. Но то, что тот заламывает ей руку, оказываясь за спиной, ни разу не мешает ей с силой двинуть головой назад, попадая если уж не по носу, то как минимум по подбородку, и так же с силой пнуть его свободным локтем, походя выкручивая из ослабевшего захвата вторую руку и разворачиваясь для следующего удара...
Сейчас она ему выдаст все, на что он так упорно нарывался с самого первого дня, как она пришла в этот взвод. А то и еще раньше - с самого их первого курса.

[AVA]http://s3.uploads.ru/PW4c9.jpg[/AVA]
Он терпеливо ждет, пока Яэль крутится вокруг да около - по краю "минки" она побежала не от хорошей жизни, а это значит, что его подозрения постепенно перерастают в уверенность. В уверенность в том, что сержант принесла дурные вести, которые его точно не обрадуют.
И все же он не торопит: она все равно расскажет, раз ради этого так рисковала. Просто нужно дать ей время.
Он складывает руки на груди, провожает ее взглядом до стола, ждет, пока она роется в поисках сигарет и зажигалки. Шарит в карманах, выцепляет еще одну пачку - кажется, ее, оставшиеся у него при прощании, но да какая разница, у них сейчас все общее, война сближает не хуже брака.
Прикуривает, невозмутимо нашаривает позади себя пепельницу из кофейной банки и ставит перед женщиной - та курит быстро, жадно затягиваясь, от сигареты остается едва ли половина после первых же мгновений.
- Ясно,  - кивает на описание местности вокруг. Да уж, с этим Честером они прилично оторвались от основных сил, и хотя командование обещает, что со дня на день подойдет несколько свежих дивизий, у Лестрейнджа хватает и опыта, и скепсиса, чтобы представлять, насколько на самом деле может растянуться это "со дня на день". Впрочем, приказа выдвигаться дальше тоже пока не было - не от жалости, конечно, кто их пожалеет, но от расчетливости: сегодня пошлешь в прорыв 274-ый, в который сосланы пусть и непрофессиональные, но опытные вояки, а завтра кто будет брать Ливерпуль с его портами, будь он неладен?
А Ливерпуль брать придется, это понимает он, это понимает Яэль - да даже Хорек это понимает. Ливерпуль - это морской путь, это промышленность, это - новые возможности.
Не случайно его так берегли и свои, и чужие. Не случайно глотает анимаг дорожную пыль, оббивая лисьи лапы.
Но не из-за этого же ведьма подходит к нему и аккуратно трогает за руку, заглядывая в глаза. О перспективах - и личных, и военных - они говорили достаточно, Ливерпуль уже почти решен, это чувствуется, в том числе и из-за того, что им не дают приказа разворачивать полноценную базу...
Так какого драккла она переживает?
Ответ на свой вопрос он получает минутой позже.
Тушит недокуренную сигарету, высвобождает руку - сейчас его не стоит трогать - стараясь сделать это как можно незаметнее, обхватывает кружку и допивает мутную баланду, гордо именуемую чаем, даже не чувствуя вкуса.
- Ясно, - повторяет снова. Яэль ежится, а ему даже руки не поднять к ее плечу - так и стоит, сжимая уже пустую кружку.
Рудольфус под Стоквортом. Лорд, мать его, Лестрейндж.
Так близко - прыгни он в машину и через несколько часов уже был бы на месте. Мертвым как Нарцисса. Мертвым как Поттер.
Он не отвечает на выраженную вслух надежду Яэль - он никогда не строил иллюзий насчет того, что ему удастся никогда не столкнуться с братом. Так почему бы не сейчас, почему не этим июлем. Они оба и так давно израсходовали свои запасы выживания.
Шум с улицы заставляет его обернуться вслед за ведьмой - это к лучшему, потому что поддерживать разговор о брате оказывается превыше его сил. Он на многое способен, как выясняется - перейти на сторону врага, предать род, практически забыть о магии, но всему есть пределы.
С небывалым энтузиазмом Лестрейндж дергается к выходу, доставая потертые солнцезащитные очки из нагрудного кармана и даже блеклой улыбкой не отвечая на подобие шутки ведьмы: хотел бы он посмотреть на генерала, который почтит своим присутствием 274-ый. Тот самый 274-ый.

Грэйнджер и Малфой схватились неподалеку от полуразрушенного здания, в котором обустроился взвод. Судя по кровавым потекам под носом Малфоя и тому, как аккуратно Грэйнджер держала слегка на отлете руку, ни один из них не воспринимал ситуацию в шутку, а собравшиеся вокруг лишь поддерживали драчунов одобрительными выкриками. Лестрейндж мельком замечает шальной взгляд Уизли, пока проталкивается сквозь тех, кто замолкает, заметив его.
- Капрал Грэйнджер, рядовой Малфой, отставить, - резко командует он, готовый при необходимости зайти еще дальше. Связист дергает плечом, больше всего сейчас напоминающий самого себя, но трехлетней давности, той поры, когда Лестрейндж впервые увидел сына Нарциссы после многолетнего срока - такой же нахальный, дерганый, готовый огрызаться по любому поводу.
Этого движения плечом, такого недвусмысленно-пренебрежительного, достаточно - лейтенант хватает связиста за шиворот, сминая форменный воротник и майку, выкручивает кисть и с силой швыряет Малфоя в сторону.
- Отставить, я сказал! Сеанс связи с батальоном установлен?
Малфой утирает лицо тыльной стороной ладони, теряя остатки своего аристократического лоска, сквозь зубы цедит нечто, похожее на "есть, лейтенант" - Лестрейндж предпочитает не разбираться, что там на самом деле бормочет мальчишка, у того нервы на пределе с первого дня в 274-ом, да и продолжать эти цирковые гастроли у лейтенанта желания нет.
Вслед за Малфоем, даже спиной изображающим несправедливо обиженного - хотя у Лестрейнджа есть догадки, в чем причина драки между ним и Грэйнджер, на которой лица нет и лишь привычка отличницы не дает плечами сутулиться - лейтенант перебирается через котлован перед подъездом наилучшим образом сохранившегося дома, где на балконе третьего этажа организован пункт связи.
Пока Малфой яростно крутит ручку рации, поглядывая на антенну, укрепленную между двумя поставленными стоймя кирпичами, Лестрейндж неодобрительно оглядывает капрала.
- Выговор объявить? - спрашивает он. Наплевать ей, конечно, на выговор - как и на лишение увольнения. А под арест он ее не посадит - не в ближайшие пару дней. - Или отправить к главнокомандующему Брустверу лично благодарить за честь, оказанную взводу?
То, что пробудил в нем доклад Яэль, требует выхода, медленно отравляя Лестрейнджа возможностью встречи с братом.

Уизли мрачно подтверждает слухи о переименовании - и на замечание Лестрейнджа, что здесь его, Уизли, сестра, только хмыкает и замолкает. Ему тоже не под силу изменить некоторые вещи, ну да Мордред с ним. У лейтенанта тоже есть, чем "обрадовать" майора. Он докладывает полученные анимагом новости, бесстрастно сообщая всю информацию вплоть до имени полковника, разместившегося под Стокпортом.
Билл присвистывает - из-за помех звук выходит слабым и ломким - и обещает связаться с командованием. Под конец обнадеживающе бросает "ждите". Упоминает о следующем часе выхода на связь.
Сеанс окончен.
Связист, странно застывший, щелкает тумблерами, гася сигнал - не хватало еще, чтобы их местоположение засекли по спутниковому каналу.
- Мы пойдем за ним? - видимо, из-за застывающей крови в горле его голос звучит хрипло и гнусаво.
- Конечно. - Легко соглашается Лестрейндж уже от входа. - Конечно, пойдем. Вот подкрепления дождемся, артиллерию - и пойдем в наступление.
Малфой вскидывается - горящий взгляд, сжатые кулаки, ну хоть сейчас на плакат о народном мщении.
- Вы не понимаете!
Лейтенант меряет его внимательным взглядом - все он понимает. Тот костер и для него стал последней каплей.
- Два наряда вне очереди, - вместо ответа бросает он. - Капрал Грэйнджер, вас это тоже касается. Приступить. Я буду у себя.
Считать, сколько миль до Стокпорта. Прикидывать, как лучше идти на Ливерпуль. Отметить минные поля на своих картах. Заняться чем угодно, лишь бы не думать, насколько близко они с Рудольфусом друг от друга впервые за последний год.

Маггловский Стокпорт уничтожен еще в прошлом году, когда Пожиратели Смерти давали здесь один из бессмысленных и беспощадных боев маггловской же военной технике. Зато, буквально в нескольких милях от города, ныне больше напоминающего брошенный нерадивым строителем замковый комплекс, едва были намечены основные метки и кое-где заложен фундамент, уцелело магическое поместье, законсервированное и брошенное хозяевами. А может, хозяева давно сгинули в том же Стокпорте, сражаясь за одну из сторон. По крайней мере, ничто в доме не помогало понять, чьих идей придерживались хозяева поместья - немного книг по темной магии, кое-какие артефакты, не представляющие ценности, особенно сейчас, на передовой, под действиями этих излучателей.
Чары, укрывающие поместье, тоже уничтожены тем самым излучением. Лестрейндж, обычно с восторгом встречавший идею отправляться в гущу боя, ныне изрядно раздражен невозможностью применять магию. В Ставке действие вражеских излучателей не ощущалось, системы протововоздушной обороны, предоставленной генералами под Империо, оправдывали взаимодействие с этой грязью, а здесь, неподалеку от побережья, Лестрейндж даже не чувствовал постоянной едва заметной вибрации в затылке, к которой привык.
В местах, лишенных какого бы то ни было магического фона, полковник Лестрейндж побывал достаточно, а привыкнуть так и не смог: ему, родившемуся наследником рода, ведущемуся едва ли не от Мерлина, казалось это противоестественным, и лишь сознание, что враги тоже вынужденно лишены магии, придавало сил.
Заняв поместье, полк расположился ненадолго: Лестрейндж поджидал подхода основных сил, ныне уничтожающих Манчестер, ранее бывший одним из оплотов вражеских солдат ополчения, однако не давал отделениям расслабляться. Несколько расчетов постоянно патрулировали окрестности по перекрывающим друг друга квадратам, а часть людей Лестрейндж послал в ближайшие городки помельче в поисках дополнительного фуража или прочих радостей войны: помимо этого поместья, попавшегося по руку, где-то здесь должны были находится и родовые гнезда покрупнее, наверняка кишевшие ценными вещами, книгами или артефактами.
Помимо этого, полковник Лестрейндж не брезговал и периодически поднимать боевой дух вверенных ему людей, устраивая показательные казни заподозренных в помощи врагам местных, а у тех, кто ходил в патрули, был особый приказ, касавшийся любой обнаруженной женщины или бутылки алкоголя. И та, и другая должны были без промедления отправляться на стол к Лестрейнджу, и только он мог решать судьбу находок.
И он решал.

Девка, обнаруженная сегодня, казалась малость безумной - ровно настолько, чтобы заинтересовать лорда Лестрейнджа.
Рудольфус осмотрел сбитую обувь женщины, короткую юбку, запыленное лицо, носящее следы от нескольких ударов - его люди не церемонились - и отпустил ординарца, оставшись с женщиной наедине.
- Фиона Макгрегор, - произнес он, демонстрируя, что узнал гостью, и тут же, прежде, чем она успела сказать что-либо в ответ, хлестким ударом повалил ее на пол. Остановился в шаге, снимая китель - корона Святого Эдуарда и две четыреугольные звезды поблескивали при свете свечей - маггловское электричество в поместье отсутствовало, что нисколько не тяготило Рудольфуса, не любившего низкое ворчание генератора, стоящего в расположении полка, почти достигавшего трехтысячного количества солдат.
- А я-то думал, куда ты пропала, сука, - перевернув женщину на спину тычком сапога, заставил подняться, заламывая обе руки за спину. Обежал взглядом соблазнительный прогиб, полоску белой кожи над поясом юбки, развернул женщину к себе лицом, усмехаясь широко и жадно. Усмешка могла бы считаться приветливой, если бы не безумие, застывшее в глазах.
- Расскажешь мне, куда делась, мразь. Но позже.
Еще одна пощечина - с оттягом, без намека на смягчение удара.
Массивный дубовый стол посреди столовой, где происходила встреча старых знакомых, практически пуст, и Рудольфус волочет ведьму к нему, ровно шагая по старинному сбереженому паркету. Толкает Фиону на стол лицом, придавливает затылок тяжелой ладонью, пинками по лодыжкам заставляя раздвинуть ноги. Собирает в кулак ткань юбки, тянет вверх, ударом заставляет прогнуться в пояснице - эту женщину он рад видеть. Действительно рад. Хотя у нее может быть и другое мнение.
Кончив, Лестрейндж позволяет женщине чуть пошевелиться, но едва она поднимает голову, снова бьет - на сей раз не ограничиваясь пощечиной. Прямой правой отправляет Фиону со стола на пол, и, застегиваясь, идет следом, останавливаясь в шаге от ведьмы.
- А теперь пой, сука. Рассказывай, как ты оказалась здесь, хотя должна быть в тюрьме у Долохова. Неужто перевербовал, старый мерзавец? Кому ты теперь поешь, сука? И что здесь делаешь?

Отредактировано Rodolphus Lestrange (7 марта, 2016г. 17:55)

[AVA]http://s3.uploads.ru/PW4c9.jpg[/AVA]Они не то чтобы поругались с Яэль - поругаться с младшим Лестрейнджем еще надо уметь, и для этого, как правило, должна быть общая фамилия, что здесь не выполнено... Он не припоминает ей того отказа - хотя, разумеется, не забыл, некоторые вещи не забываются. Но все это дало достаточную основу, чтобы разговор о подруге анимага вышел резковатым и откровенно неприятным обоим - лейтенант бесцельно шагал по палатке под тянущую боль в затылке, ведьма угрюмо молчала. Вот так Марта, вот так Яблоня, будь она неладна.
Лестрейндж палочкой дорожил, такие дела, даром, что за последний год почти не покидал зону работающих излучателей. А вот Макгрегор с ее неконтролируемыми приступами хрен знает чего - не дорожил. И расклады эти были понятны даже без слов. И вряд ли приходились по душе сержанту, даже с учетом пропажи Малфоя.
Так что перед возвращением Фионы Лестрейндж снова хлебает отвратительную баланду, отдающую горечью, вместо нормального чая. Зато новости о возвращении беглянки, да еще с трофеем, оказываются на вкус еще хуже - особенно когда вестник, исключительно плохо пытающийся играть в невозмутимость, докладывает, что, кроме Макгрегор, в ее трофейном джипе находился связанный и оглушенный полковник Лестрейндж. Его брат.
Дойди уже до них подкрепление, стой неподалеку батальон Уизли, Рабастан бы из палатки и шага не сделал. Нет ему ни славы, ни удовольствия - а только лишний соблазн пристрелить Рудольфуса, жуткими вехами отметившего жизни большей половины личного состава лейтенантского детсада, который по нелепой случайности вот-вот будет поименован с особым цинизмом. Героизмом, блять, он имел в виду героизмом.
- Если сержант еще не в в курсе -  найти и доложить, - мрачно распоряжается он, устало поднимаясь из-за стола, на котором разложены карты местности вокруг Ливерпуля. По привычке хлопает себя по нагрудному карману, хмурится из-за отсутствия палочки.
Выходит из палатки под красочные окрики и понукания продолжать движение - так и есть, торжественная процессия была организована, но вот кое-кто все испортил.
Макгрегор жалкой переломанной куклой сидит в пыли у высохшего дерева - юбка едва не на голову задралась, рыжие волосы на затылке темнеют ржавчиной. Ранена? Драккл с ней. Не до нее пока.
Рудольфус упрямо стоит на ногах. Жаль.
Серьезно, жаль. Лейтенант предпочел бы увидеть его... Ладно, лейтенант бы предпочел его никогда не видеть.
Конвоиры отдают честь подошедшему офицеру, докладывают, откуда вели автомобиль, где приказали остановиться...
Лестрейндж кивает как болванчик, почти не вслушиваясь - он позже это обдумает.
- Где Малфой? - тихо спрашивает у "Марты". И, не дожидаясь ответа - ему уже передают палочки, найденные при ведьме - командует посадить обоих под арест по разным палаткам.
Находит взглядом Грэйнджер - капрал сообразительная, поймет, о чем он.
- Выше не докладывать до моего специального распоряжения,  - отрывисто и веско. Он знает, чем все закончится - ненаигравшуюся в подвиги ведьму отправят под трибунал, лорда Лестрейнджа будут вербовать... Вербовать, Мерлин. - Уизли к нему не подпускай.
Это последнее уже лично Гермионе - намного тише.

Он надменно держит голову. Весь этот сброд, окружающий его, трусливо кружит вокруг. Он чувствует и ненависть их, и страх... Шавки, завидевшие вожака стаи.
Тронуть его они не посмеют, это надо было делать там еще, где эта сумасшедшая сука сломала его палочку. Пуля в затылок, могила из придорожной канавы. Тогда это еще было возможно. Сейчас уже нет, сейчас он - Рудольфус Рейналф Лестрейндж, полковник Объединенной Армии Великобритании. Его ценность не передать словами.
А потому он молчит равнодушно, щерится на тычки в спину, идет по раздолбанной дороге, едва ли не с интересом ожидая встречи с братом, которого не видел больше года. Недооценил врага, не он первый, не он последний.
Проклятая жара немилосердно терзает Рудольфуса, отходящего от того, чем там его приложила эта тварь. Он непрестанно облизывает потрескавшиеся губы, щерится широко и безумно, а июльское солнце слепит, отражаясь с его позолоченных погон.
Следит за подходящим братом, как животное, пристально, не мигая.
Скалится в ухмылке. Лейтенант Лестрейндж, тощий, дерганый, встрече не рад. И его поимела эта сука, вот так вот.
Рудольфус ловит взгляд Рабастана, знает, что тот сломается, его слабый младший брат, тонкая натура, чтоб его. Сломается, стоит лишь чуть надавить. Сука ошиблась, когда доставила полковника сюда. Рудольфус не проиграет Рабастану. Никогда. Ни за что.

Маггловские наручники, застегнутые на запястьях, сведенных за спиной, с укороченной цепью, лишний раз не дернешься.
Рудольфус, подволакивая ногу, кружит по палатке, у которой навытяжку стоят два рослых повстанца. Он знает, что Рабастан явится, не может не явиться, а потому на тихие переговоры у входа реагирует, стремительно развернувшись всем телом.
Сплевывает под ноги вошедшему Рабастану, кривит рот в яростной ухмылке.
- Вот и свиделись.
- Да, - невыразительно отвечает тот, держа обе руки в карманах брюк и не двигаясь с места, застыл каменным изваянием. - Как Белла?
Рудольфус яростно дергается всем телом, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться на брата, утирает о плечо выступившую на губах пену.
- О тебе не спрашивает. Думает, ты сдох еще под Манчестером. Жалеет, что не смогла убить тебя своими руками. - Рудольфус улыбается широко и безумно-весело. - Хорошо, что не сдох. Я смогу убить тебя сам.
Рабастан оказывается рядом слишком быстро, утерявший свой прежний страх перед братом. Удар короткий, без замаха, и рот Рудольфуса наполняется кровью, пока его отбрасывает инерция в сторону, прокручивает на месте.
Пинок - на сей раз младший брат знает куда бить, тяжелый военный ботинок попадает в разбитую и так и не залеченную коленную чашечку левой ноги, Рудольфус припадает на травмированную ногу, едва удерживая равновесие, чтобы не рухнуть ничком на утоптанный настил палатки, но вынужденно опускается на колено, выдыхая. Кровавые брызги остаются на форме.
Целый миг ничего не происходит, а потом он чувствует, как холодный металл касается его затылка.
- А может, я убью тебя? - голос Рабастана над ухом лишен каких бы то ни было эмоций.
Рудольфус втягивает воздух носом, опустив голову. Отросшие волосы, среди которых достаточно седых прядей, свешиваются на лицо, касаются лба, он разглядывает капли собственной чистой крови на полу. А затем его начинает душить смех.
Лестрейндж корчится от хохота, хриплого, почти безумного, но не может остановиться, даже когда слышит сухой щелчок предохранителя.
- Давай, - смех обрывается также внезапно, как и начался. - Давай. Давай! Убей!
Удар по затылку, на сей раз рукояткой табельного глока. Удаляющиеся шаги.
Рудольфус ухмыляется в пустоту, и в этой ухмылке проглядывает тот зверь, с которым отлично знаком вышедший из палатки мужчина.
Зверь умеет и любит убивать. И не остановится, пока жив.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (11 марта, 2016г. 20:49)

[AVA]http://savepic.org/7171720.png[/AVA][SGN][/SGN]Ярость - чувство, которое поглощает с головой, затмевая зрение, слух и сознание.
Она не слышала и не видела происходящего вокруг. В этот не частый момент мир Грэйнджер резко сузился, подавая информацию исключительно с одного направления - противника, которым оказался чертов Хорек. Она не чувствовала боли в левой скуле, правом боку и руке. Только мозг посылал сигналы "оберегать" успевшие пострадавшие части, уворачиваться, уходя от прямого правого вниз, с силой метя форменным ботинком в незащищенное место чуть левой выше щиколотки, и снова выпрямляться, уже уходя вправо и вперед - для удара локтем в челюсть...
...окрик лейтенанта ввинщивается в уши и сознание, встряхивая алую пелену и заставляя замереть в трех шагах от блондина. Информация от окружающего снова поступает в полном объеме - собравшиеся вокруг солдаты, явно наблюдавшие за их дракой, рыжий всполох волос подруги в этой толпе. Но основное внимание Грэйнджер все еще сосредоточенно на Малфое - пусть она и вытянулась по стойке "смирно", но к лейтенанту полностью так и не повернулась, не спуская взгляда с противника. Потому что тот, в отличие от нее, не спешил реагировать на появление старшего по званию, а значит мог снова напасть.
Но этот старший отреагировал сам, "напомнив" о таки поставленной связисту задаче. И капрал идет следом за лейтенантом и прихрамывающим блондином, потому что ее никто не отпускал. И стоит все так же "по струнке", пока идет процесс установки связи. Только сейчас адреналин начал отпускать и Гермиона начала ощущать полученные от Хорька "повреждения". Догадываясь, что под растрепавшимися из низкого пучка все так же вьющимися прядями на левой скуле, уходя к уху, расцветает синяк, девушка честно радовала наличию у них заживляющей мази. Однако эти мысли не помешали ей среагировать на слова Лестрейнджа:
- Выговор объявить? Или отправить к главнокомандующему Брустверу лично благодарить за честь, оказанную взводу?
Благо реакция была молчаливой, но от этого не менее громкой.
"Давайте, окажите услугу," - ясно было написано в прямом хмуром взгляде. Ей действительно плевать на все выговоры и наказания. И она действительно будет счастлива оказаться перед Бруствером с палочкой в одной руке и гранатой - в другой. И еще мешком, набитым взрывчаткой, за плечами. Чтобы расхреначить к чертям их "светлую" верхушку - конечно же, в благодарность за все, что они сделали, что они допустили. И лейтенант это прекрасно знает. А если не знает - то догадывается.
Она так же мрачно и молча слушает разговор с майором. Слушает новости, принесенные сержантом. И беглого взгляда по застывшему лицу Малфоя, стоило Лестрейнджу упомянуть о своем старшем брате, ей хватает, чтобы больше на него не смотреть. В общем-то, и тяжеловатая аура, витающая вокруг самого лейтенанта, тоже становится понятна после этого. Она знает их истории, знает о том костре. И понимает, черт возьми, Малфоя. И понимает, что лейтенант понимает. Поэтому с коротким "Так точно, лейтенант" берет под козырек и уходит "приступать".
Ну, точнее, приступать, но не к тому. Сначала ей нужно подлатать себя. Малфой, не будь дураком, сделает тоже самое. А, побывав у медика, Гермиона нашла Джинни у палатки лейтенанта и, отправившись с ней немного прогуляться, поделилась новостью про переименование. Про Рудольфуса Лестрейнджа, однако, она умолчала, с той же целью, с какой увела подругу от палатки их командующего - представители этой фамилии были ее триггерами. Психическое состояние младшей Уизли после плена, увы, было плачевным, и за эту пару недель капрал точно определила, о чем с ней можно говорить, о чем - лучше не стоит, а о чем - нельзя ни в коем случае. И то, как периодически Джин реагировала на появление в поле зрения Рабастана, откровенно пугало внимательную Грэйнджер. А уж о том, что будет, если той попадется старший - вообще думать не хотелось. Но сейчас приходилось, потому что его рота находилась особенно близко. Хотя, если эта встреча произойдет в бою - рыжую врядли остановит хоть что-то, кроме пули в голову. Но этого нужно было всеми силами постараться не допустить.
К вечеру ближе капрал все же отправилась "отрабатывать". Заодно стоило проверить, как с нарядом справляется Малфой. Однако она быстро выяснила, что тот куда-то испарился, побывав у медика и около палатки лейтенанта. Последний раз его видели несколько часов назад в компании "этой новенькой рыжей", которую, в свою очередь, чуть раньше видели общающейся с Лисой, "как со старой знакомой". Так же быстро в одной из комнат Грэйнджер обнаружила рюкзак Макгрегор, ее форму и табельное.
Интуиция. Дедукция. Крайне Хреновое Предчувствие. Называйте, как хотите, но девушка, полминуты подумав, стоя над найденными вещали Марты, развернулась и направилась к Лестрейнджу.
Наткнувшись в палатке на картину маслом - Джинни с палочкой в руке стоит над лежащим без сознания лейтенантом - Гермиона испытала смешанные чувства. Облегчение от того, что подруга тоже внезапно не пропала в неизвестном направлении, и что в руке у нее палочка, от которой здесь и сейчас никакого толку, а не пистолет, означающее ее непричастность к состоянию начальника. И, собственно, беспокойство из-за этого самого состояния. В связи с фактом испарившихся "кадров" картина вырисовывалась не очень хорошая.
Из-за...крайне не вежливого способа пробудки, сначала пришлось таки выставиться с Уизли из палатки, но, попросив ее подождать, капрал тут же вернулась и доложила о своих находках. За коротким пояснением последовали приказ передать патрульным, чтобы те смотрели в оба и в случае обнаружения рядовых немедленно доложили, и просьба позвать сержанта. Грэйнджер в друх словах рассказала Джин о "пропажах", и девушки двинулись выполнять указания.
Этой душной ночью не до сна.
А с первыми лучами солнца они наткнулись на патруль, поспешивший отчитать о найденном транспорте с одной из "беглецов" и "сувениром, лордом Лестрейнджем". Собственно, на этом транспорте они как раз и подъехали, собираясь "выгружать" находки, ибо дальше проехать было немного проблематично. 
Конечно же, стоило Сове услышать фамилию "сувенира", она тут же осеклась на подругу, разглядывающую в это время новоприбывших. Секунда - бледная рука рыжей уверенно вскидывает глок, вторая - капрал, обернувшись и один шагом скользнув почти вплотную к Уизли, оказываясь между ней и целью, одновременно снизу схватила ее ладонь, сжимающую пистолет, и завела ее вверх и в сторону. Практически тут же раздался сухой щелчок - Джинни все-таки спустила курок. Но выстрела не было.
"Осечка?" - Гермиона сосредоточенно выдыхает и с помощью второй руки уже быстро вынимает не сработавший глок из руки рыжей с тихими, вкрадчивыми словами:
- Чуть позже посмотрим, что с твоим табельным - сейчас нужно сопроводить пленника, - она заглянула подруге в глаза, пытаясь понять, поняла ли та сказанное. Она понимала ее желание пристрелить полковника на месте, но не могла этого допустить. Так что пистолет в любом случае был поставлен на предохранитель и отправлен за пояс, а внимание к Уизли возросло стократно.
Снова развернувшись к притихшему патрулю, Грэйнджер глянула на одного из рядовых:
- Идешь вперед и докладываешь лейтенанту, - затем перевела взгляд на второго: - Найди и сообщи сержанту, - судя по всему, Гамп и Макгрегор знают друг друга, и даже в положительном ключе. Для Фионы в ее состоянии - на вид довольно плачевном - будет не лишним поскорее оповестить союзницу, которая сможет помочь, даже в обход возможного приказа лейтенанта. Пока это все, что капрал могла сделать для Марты - сейчас ее приоритетом было уследить за Джинни и не дать ей убить ублюдка.
- Ведем их к лейтенанту, - отдала приказ Гермиона двум оставшимся солдатам, и их процессия тронулась. Крышей же они  тронулись точно и знатно.
По недолгому пути ей показали палочки, конфискованные у Макгрегор, в одной из которых была опознана Малфоевская. Вот и эта веточка одного из древнейших и чистейших срезана. Так что теперь им нужен новый связист.
"Черт..." - мотнув головой, девушка задвинула смутные эмоции по поводу этой смерти подальше. Сейчас точно не до этого.
Постепенно подтягивались другие солдаты, у палатки командира был уже почти весь отряд. За полковником девушка наблюдает не менее внимательно, чем за подругой, смутно сомневаясь, что о его появлении будет в ближайшее время доложено выше. Но он и слишком ценный пленник, чтобы просто пустить ему пулю в лоб. как минимум - информация в его голове ценна.
Лейтенант хмуро выясняет судьбу Хорька и раздает приказы. На его взгляд Грэйнджер еле заметно кивнула и подобралась поближе, чтобы выслушать указание по поводу Джинни.
- Так точно, - сосредоточенно, с толикой усталости, взглянув на него из серии "Сама знаю", капрал, даже почти усмехнувшись, кивнула на брезентовый полог, за который прохромал старший Лестренйдж: - Полагаю, в случае чего, меня можно будет найти около той палатки.

[AVA]http://s3.uploads.ru/PW4c9.jpg[/AVA]
Его ощутимо потряхивает, когда он выходит из палатки, где размещен Рудольфус, пряча табельный глок в кобуру. О том, чтобы идти к Макгрегор, и речи быть не может - выслушивать ее ехидство, терпеть вздорность и самоуверенность. Он отправил бы ее обратно - хоть туда, хоть туда - лишь бы не видеть, да знает, что не отправит. К своим, под трибунал, не отправит, потому что не хочет, чтобы командование узнало о захваченном Рудольфусе, а туда, через линию фронта, не пошлет, чтоб она не выдала толком, где разместился взвод. И это - то, что ему придется терпеть Фиону Макгрегор, за полдня отправившую его жизнь в хаос - добавляло раздражения.
Лестрейндж оглядывается, едва отойдя от палатки - так и знал, неподалеку маячит Уизли. Хмурясь, лейтенант вспоминает собственный относительно недавний приход в себя - в списке его личного нежелательного контакты с младшей дочерью боевого семейства идут в первой пятерке. Не случайно ее отправили с глаз подальше, альтернатива была разве что на закрытый этаж Мунго, а так- хороший солдат.
Хороший.
Лестрейндж сплевывает подкатившее, но невысказанное в пыль, ищет взглядом Грэйнджер - капрал дежурит вокруг палатки по более широкой дуге, сторожа не столько военнопленного, сколько свою чокнутую подружку.
При мысли о чокнутой подружке его мысли снова возвращаются к Макгрегор.
Нет, попозже - сейчас он едва ли способен на диалог.
Возвращается в свою палатку, перебирает карты. Имитирует деятельность. Хуже всего то, что он знает, что нужно делать. И знает, что нарушит эти правила.
Приход сержанта отвлекает, но ненадолго - у той в глазах те же вопросы, та же боль. И начинает она не с чего-то, а с состояния своей ненаглядной Макгрегор.
Лестрейндж каменеет, выслушивая доклад, скупо кивает - он примет к сведению эту информацию. Большего пусть не ждет - он не способен на сочувствие, не способен на сочувствие "Марте", добровольно вскрывшей нарыв. И от того, наверное, под ладонями ведьмы он чужой и мертвый - все еще там, в палатке с братом.
Все еще чувствующий под пальцем спуск.
Яэль отходит к чайнику, Лестрейндж отворачивается к картам - чай теряет свои магические свойства с каждым днем, как бы они не старались. Здесь нет места ничему, на что они надеялись и чего желали.
- Знаю, она с Малфоем над рацией сидела, - коротко роняет он. Дженкинс он помнит хорошо - всех своих помнит, и живых, и мертвых. Хорошо, что за рацией она.
Упомянутая Дженкинс врывается в палатку и уже на пороге вспыхивает румянцем, застав сержанта над чашками. Мямлит, что должна была постучать, будто застала сцены куда откровеннее, впрочем, у Лестрейнджа есть догадки, что куда сильнее этих мальчишек и девчонок поражает почти-семейность, изредка проглядывающая в отношениях лейтенанта и сержанта, отправившегося за ним в самый ад.
- Все нормально, - неуставно реагирует он, опираясь о стол. - Что?
Энни Дженкинс, взлохмачивая короткую стрижку, докладывает, что на связи майор.
А значит, о чае можно забыть.

Уизли о Малфое не спрашивает - не то не обратил внимания, что связист другой, не то решил, что у Лестрейнджа там своя сказка. Последнее предположение почти правда - сказка определенно своя, и лейтенант не торопится делиться своей добычей с командованием. Выслушивает приказ укрепиться под Ливерпулем, подготавливая позиции для наступления, ни словом не выдает о том, что случилось за прошедшие сутки. заканчивает сеанс. Дженкинс торопливо, но уверенно управляется с рацией, и, вот же дура, спрашивает якобы между делом, может ли она забрать кое-что из личных вещей Малфоя. Лестрейндж ждет продолжения, а речь, оказывается, идет о писчем наборе - двух перьях и чернильнице-непроливайке.
Лейтенант равнодушно пожимает плечами - не ему объяснять Энн Дженкинс, что Драко Малфой вряд ли ответил бы взаимностью даже на дружбу со стороны магглы. Не ему и не сейчас.
- Через четыре часа приказ выступать. Твоя разведка пригодилась, пойдем твоими тропами, даром, что минка, - коротко и зло поясняет он Яэль, ведя ее за собой - не к своей палатке, а в другую сторону. - Минка-минкой, свое мы знаем, а теперь можем узнать еще и чужое.
Перед палаткой, где содержится полковник Лестрейндж, лейтенанту отдают честь, но Рабастан слишком сосредоточен на своем, чтобы обращать внимания на вытянувшихся по стойке смирно бойцов.
- Выступаем, Руди, - окликает он брата, останавливаясь напротив. - У тебя есть информация, которая спасет множество жизней. И я пришел, чтобы получить ее.
- Так возьми, Баст, - отзывается брат, вскидывая голову.
Лейтенанту вовсе не нравится, как Рудольфус смотрит на Гамп - и он подходит ближе, заслоняя собой ведьму.
- Для этого я и здесь.
В глазах Рудольфуса голод и предвкушение. Первый же удар заставляет его мотнуть головой, сплевывая в сторону кровь и выбитый зуб, ухмыльнуться широко и бешено окровавленным ртом, податься вперед:
- Думаешь, я забыл, что у тебя Круциатус никогда не выходил как следует? - демонстрирует чудеса памяти старший из Лестрейнджей.
Младший потирает костяшки, кивает на выход:
- Пройдемся. - Оборачивается к Яэль. - Оповести всех, что выступаем через четыре часа. Идем на Ливерпуль.

[AVA]http://s3.uploads.ru/PW4c9.jpg[/AVA]
Плавная отдача почти не ощущается. Лейтенант опускает глок, чувствуя рукоятку, покрытую выпуклыми точками, повышающими сцепление с ладонью.
Ему светит чертов трибунал, а он все равно считает, что прав. А всего лишь пристрелил бешеного пса.
Ладно, думает Лестрейндж, со всем этим он разберется позже. До тех пор, пока наступление не окончится, никто не станет считать военнопленных, даже полковника Лестрейнджа, пропавшего после прогулки с братом.
В конце концов, может, ему еще повезет.
Убирая глок обратно в кобуру, лейтенант разворачивается, чтобы отправиться обратно. Надо поторопиться, перенести то, что он запомнил, на карты, проинструктировать взвод. Рефлексия на тему произошедшего подождет.
Возвращается он той же дорогой, буквально по своим следам. Его грубые армейские ботинки, стандартные, как и все, что он носит последние несколько лет, будто сознательно решив отказаться от данного при рождении права хоть в чем-то, да отличаться, уничтожают следы, оставленные его братом. Ирония, частый спутник младшего Лестрейнджа в его путешествиях по собственным мотивам и стремлениям, указывает ему на этот факт, но все это остается чуть в стороне, не затрагивая самого Рабастана.
Его даже удивляет, насколько пустым он себя ощущает - а ведь должен был быть едва ли не счастлив. Или огорчен. Или обеспокоен свалившейся на него ответственностью вкупе с проблемами: его клятву, данную будто несколько жизней назад, никто не отменял, и убийство главы рода тоже наверняка отразится впоследствие...
Хоть что-то он должен чувствовать - хотя бы банальное облегчение из-за того, что освободился окончательно от вязкой паутины "долга".
Вместо всего того, что он понял бы и к чему был готов, только пустота. Смерть брата, о которой он временами грезил - и в каком-то смысле это роднит его с большей часть двести семьдесят четвертого - оставляет его неприятно равнодушным. Жалкий итог, если подумать, но в этом-то Лестрейндж и не желает копаться.

Логично, что встречает его Яэль. У нее нюх на лестрейнджевское настроение, не иначе, дополнительные бонусы анимагии. Он иногда жалеет, что не доучился, а иногда  - нет. Потому что тогда остается шанс думать, что он сможет чем-то себя занять после войны.
Последние слова Рудольфуса не идут из головы. Как может нравиться происходящее? Как может нравиться ощущение себя на своем месте? Востребованность инстинктов и навыков? Возможность быть тем, кем ты всегда являлся?
Действительно, как.
- Попытка к бегству. Пришлось стрелять, - коротко и безразлично отвечает он на вопросительный взгляд своего сержанта, даже не пытаясь добавить в голос чуть больше искренности. Все это пустые слова, правильные слова, ей ни к чему узнавать о нем слишком много. - Зато я получил информацию о расположении их сил под Ливерпулем. Сможем подобраться как можно ближе и закрепиться без потерь.
Зато. Хорошее слово, как ни крути. Тянет на оправдательный приговор.
Однако движется лейтенант не к своей палатке - несмотря на необходимость выстроить тактику выдвижения, у него появилось более неотложное дело.
- Я хочу, чтобы Грэйнджер взяла кого-нибудь не из болтливых и позаботилась о теле, - негромко сообщает он Яэль, глядя на солнце. - Возможно, попозже от меня потребуется развернутый пересказ событий, свидетели пригодятся.
Уж если за что и получать вышку, то он предпочел бы убийство Рудольфуса, а не подозрения в том, что отпустил его.
Ему нравится, что у него есть эта иллюзия выбора. Как и в восемьдесят первом, когда он смог выбрать между Поцелуем и пожизненным в Азкабане.

В палатке, где содержится Макгрегор, пахнет лекарственными зельями.
Лестрейндж кивает вытянувшемуся на входе рядовому, небрежно салютует - ну да, что-то там нужно будет сделать с дисциплиной. Потом. Если вообще ему будет это "потом" и будет волновать дисциплина во взводе.
Макгрегор выглядит получше, чем тогда, когда вернулась с трофеем.
Лейтенант останавливается в паре шагов, складывает на груди руки и смотрит изучающе.
Они знакомы еще до войны, у них, кажется, всегда будет, что сказать друг другу, только вот слушать друг друга они вряд ли способны.
Самое время изменить ситуацию.
- Полковник Лестрейндж застрелен при попытке к бегству. - Медленно проговаривает он каждое слово, надеясь на вспышку хоть чего-нибудь - бестолку. - Полагаю, тащила ты его сюда не за тем. Вот это меня и интересует - зачем, Макгрегор? Личные счеты? Поквиталась бы сама, у тебя была возможность. Спецзадание? Тогда бы вас уже ждали по возвращению, я сообщил полученную в разведке информацию сразу же, еще вчера. Чего же ты хотела, рядовой Макгрегор?
Ему и в самом деле важно это узнать. Он не верит в предчувствия, но это их не отменяет.
Все, произошедшее с того момента, как в его палатку вошла эта ведьма, и закончившееся эхом выстрела среди грузовых контейнеров, больше напоминает театр абсурда, а младший Лестрейндж не любит абсурд. ему подавай точность. Рациональность. Причины и следствия, увязанные в жесткий каркас, обуздывающий стремящуюся вырваться на свободу реальность.

[AVA]http://s3.uploads.ru/PW4c9.jpg[/AVA]
Она бредит. Это-то он понимает с первой минуты, с первых слов, но все равно замирает, вслушиваясь, будто Империо, излюбленное его Империо, вплетено в кружево ее негромкого, убаюкивающего голоса.
Что там она бормочет, не суть важно, и хотя ухо Лестрейнджа вылавливает посреди всего этого потока бреда тревожное "тут - Яэль, а там - Мэрил", он пока не обращает внимания на такую важную зацепку, стоит молча, потому что приучен так. Приучен так реагировать - когда Рудольфус заходился в проклятиях, когда обещал смерть всем и каждому, поименно перечисляя списки, имя за именем, когда убивал.
И пока Макгрегор, едва живая, ощупывает голову, пока оглядывается, будто не понимая, где она находится, Лестрейндж следит за ней, холодно и без приязни. Для него уже все решено - это она виновата. Она притащила сюда Рудольфуса, она единственная причина.
И если мыслить в таких категориях, игнорируя очевидное - он убил брата, потому что хотел - дальше можно как-то жить. Двигаться, дышать, глотая жаркую пыль Честера. Ждать чего-то, что уже затерялось вдали.
Ни прощения, ни облегчения.
Лорд Лестрейндж  - как пощечина. И хотя ей тоже не за что его любить, лейтенант на короткий миг перестает тонуть в бесконечной пустоте, в которой по-прежнему слышится эхо выстрела, и позволяет холоду и равнодушию уйти из взгляда, смениться ненавистью, почти яростью.
Что о нем - о них - знает эта сумасшедшая маггла, возомнившая себя судьей? Возомнившая себя пророком, пифией, не принявшей его драгоценную жертву. Или принявшей - какая ему, к херам, сейчас разница.
Дернувшая его на край за собой, столкнувшая в это болото - а она еще продолжает болтать.
Между ними три шага - он точно знает, потому что каждый шаг кажется ему светопреставлением. Лестрейндж осознает, что должен делать совсем не это - он знает, что нужно, что правильно и рационально, и уже давно обнаружил, что если вести себя так, как от тебя ожидается, никто не заметит, что тебя больше нет, даже Яэль, даже Рудольфус, хотя в последний момент брат наверняка понял... все.
Падает на колени перед ведьмой, которая никогда не умела или не могла заткнуться, обхватывает ладонями ее бледное лицо с такой силой, как будто собирается оторвать ей голову, обмотанную бинтами, заставляет смотреть в глаза:
- Так я это придумал. Не один, конечно, но - я, - едва ли не с гордостью проговаривает Лестрейндж, но улыбка, которая сопутствует этой гордости, кривая и больная, до глаз не добирается. - А знаешь, зачем? Уравнять гребаные шансы. Не могу дать магию магглам - тогда заберу ее у магов, вот так. Так что говори, Фиона Макгрегор, говори, что хотела - скажи, что это я виноват, а я скажу тебе в чем виновата ты, дрянь, - он трясет ее как куклу, потому что не может разжать пальцы, не может оторваться от ее лица. - Хотела как лучше, да. Так захоти еще раз, дракл бы тебя подрал. Расскажи свою сказочку, спой свои долбаные песни - а потом ткни пальцем, как назад добралась с моим, чтоб тебя, братом. И я тебя послушаю - в последний раз.

Женщина поднимает руку, почти нежно проводит пальцами по его щеке.
- Я знаю, родной, что ты приложил к этой выдумке руку. Ты же убивал семью Марлен, за то, что они защищали не-магов. Ты убивал магглов. Что же изменилось? – горечь в голосе смешалась с прорезавшейся сталью. - Вы, чистокровные, так искренне носились со своей магией, почитая её за Богиню, Бога, Богов, и наивно думали, что глупые магглы ничего не смогут вам предоставить. Получи и распишись. Сказку тебе? - тихо рассмеялась. Горько. Зло.
- Не. Твое. Дело, - в его голосе слышатся эти точки после каждого слова, и Лестрейндж стряхивает чужую руку. Разжимает пальцы, встает, покачиваясь, касается пальцами вернувшейся к нему волшебной палочки - просто на удачу касается. Потирает лоб, как будто это может помочь, избавив его от чертовой бабы, от этой войны, от груза пустоты, парадоксально тянущей его на дно. - Да и не за чем. Что тебе даст мой ответ? Я просто устал, устраивает? Надоело. Нравится? И идея была - хороша.
Он хлопает себя по карманам, отыскивает пачку сигарет, но не закуривает.
- Идея всегда очень хороша. Идея и сказки.