Участники: Братья Лестрейнджи, Антонин Долохов, Алекто Кэрроу ака. Пэнси Паркинсон.
Время и место: В Азкабане нет времени.
Сюжет:1) Первое время после суда и попытки установить соседями через стенку;
2) Возрождение Темного Лорда ( потемнение метки и прочее);
3) Момент освобождения.
Начало конца
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться19 декабря, 2015г. 22:19
Поделиться29 декабря, 2015г. 22:32
[NIC]Alecto Carrow[/NIC]
[AVA]http://s6.uploads.ru/t/JhipY.jpg[/AVA]
Стук молоточка в руках судьи, легкий шепот в зале заседания и все. Больше ничего не произойдет.
Когда Алекто познакомилась с этими людьми – внутри зазвонил крошечный колокольчик. Это были они, те самые, за которых и в огонь, и в воду, и на верную смерть. Одни цели, одна вера, один наставник. Юная девушка еще никогда не была так счастлива…
- ТЫ УБИЛА ЕЁ!!! ТЫ ПЫТАЛА И СМЕЯЛАСЬ!!! ДРЯННАЯ ТЫ СУКА!!! ГОРЕТЬ ТЕБЕ В ГИЕНЕ ОГНЕНОЙ!!! ТЫ ВЫРОДОК СВОЕГО РОДА!!!
Толпа всегда горланит, когда чешешь её против шерсти. Удивительно, как кучка никчемных, совершенно разрозненных людей способна объединяться для достижения общей цели – линчевания виновного. И очень жаль, что убедить их в обратном – не представляется возможным. Судебное слушанье по делу Алекто Керроу только началось, но, нетерпение публики уже чувствовалось в воздухе. Он буквально звенел от напряжения.
- Игорь Каркаров назвал Ваше имя в числе других имен, ответственных за нападение на Френка и Алису Лонгботомов. Он так же упоминал Ваше имя, повествуя о жестоком и безнаказанном рейде в Косом переулке. Вы обвиняетесь… - Бартемиус Крауч, поставивший себе маленький пунктик поимки всех последователей Темного Владыки, или, как тогда было модно: Того-Кого-Нельзя-Называть – успешно справлялся со своей целью. Но, после поимки собственного сына, казалось, и вовсе потерял рассудок и озверел. Он зачитывал приговор спокойным холодным голосом, избегая вопросов об опровержении приговора. Алекто прекрасно знала, что на прошлой неделе, он слезно умолял министра о высшей мере наказания для всех обвиняемых по статьям «Запрещенных». – А также Вами было оказано сопротивление во время задержания, один из сотрудников был … - Растрёпанная и уставшая волшебница улыбается, и улыбка её напоминает оскал. Она устала и хочет поскорее закончить с этим «балаганом». После нее еще братья Лестрейнджи. И кто додумался сажать подсудимого в круглую клетку в центре зала? Прямо, как диковинного зверька, поведение которого не изучили до конца. – После проведенного рейда, в подполе вашего дома …. – хриплый смех проносится по залу Визенгамота, ударяясь о толстые стены. Публика громко охает. Это слушанье напоминает конвейер смерти, ни одного оправдательного вердикта. Крауч был в доме каждого из них, он их не отпустит. Как же смешно это выглядит. – Что вы хотите сказать в свое оправдание, мисс Кэрроу?
- Темным Лорд был и будет единственным волшебником, достойным власти и величия! А Вы… Вы! Вы предатели и мразь, выступающая со всех щелей! Нас больше, чем ты можешь посадить, Крауч! На одно наше место придет трое. – Алекто вплотную подходит к решетке и хватается окровавленными пальцами за её прутья. Она не дотянется до Крауча, но, взглядом своим его напугает непременно. – Эй, Барти! – шипит она подобно змее, ей нравится чувствовать, как обвиняющий её человек напрягается. Кэрроу видит, что дышать Крауч стал глубже. – Жди нас, Барти! Мы вернемся! Ты умрешь от наших рук, Крауч!
- За все содеянные преступления Вы приговариваетесь к пожизненному заключению в тюрьме Азкабан!
Стук молоточка в руках судьи, легкий шепот в зале заседания и все. Больше ничего не произойдет. Смех Алекто пугает людей выходящих из зала.
Отредактировано Pansy Parkinson (9 декабря, 2015г. 22:37)
Поделиться319 декабря, 2015г. 10:12
[AVA]http://s3.uploads.ru/IF0od.jpg[/AVA]Рабастан Лестрейндж молчит и смотрит в пол.
Думал ли он, что когда будет ждать начала суда над собой?
Смешно представить.
Смешно было бы.
Рабастану Лестрейнджу кажется, что смеяться никто из них больше никогда не будет, а потому смеющаяся Кэрроу, которую под конвоем выводят из зала и проводят мимо тех, кто еще ждет своей очереди, действует на него как удар хлыста.
У Кэрроу окровавленные ладони - у них у всех руки в крови, но Лестрейндж не смотрит ей на руки, он смотрит в ее лицо, гордо поднятое вверх, искаженное оскалом, который похож на улыбку настолько же, насколько похоже все происходящее на реальность.
Она смеется, даже когда по узкому коридору пролетает негромкое: "пожизненное", "Азкабан".
Рабастану Лестрейнджу не смешно.
Ему казалось, что это прекрасная идея - выживание. Драккл, он хочет жить, даже сейчас, даже в свете перспективы - отчаянно хочет жить. И ведь пожизненное заключение лучше, чем Поцелуй?
Лучше?
В это он тоже хочет верить отчаянно. В конце концов, ради этого он подписал каждый пункт обвинения, ради этого не протестовал бессмысленно, но упрямо - лишь бы им троим была сохранена жизнь.
Бледное вытянутое лицо Крауча будто плывет над столом председателя.
Лестрейнджу нет необходимости смотреть на него - Краучи похожи друг на друга как две капли воды, если принять во внимание возраст, и он знает, что увидит на лице Бартемиуса-старшего то же выражение страстной непримиримости, что замечал на лице его сына, так какого драккла...
Рабастан Лестрейндж молчит и смотрит в пол.
В отличие от Алекто, ему не смешно, даже когда судья ровным тоном зачитывает приговор. Крауч ненавидит его, он ненавидит их всех, Лестрейндж знает это, а потому холодный голос, сочащийся уверенностью в собственном превосходстве и собственной правоте, мало трогает.
Он лишь хмурится, когда Крауч упоминает имя Каркарова - вот как, стало быть, Игорю удалось выторговать себе наказание куда мягче, раз его не видно в числе тех, кто ждет своей очереди на этом конвейере смерти в коридоре. Каркаров предложил взамен не просто признание, он предложил взамен имена - и кто его осудит?
Рабастан Лестрейндж молчит и смотрит в пол.
Приговор - он знал о нем заранее, надеялся на него, рассчитывал - звучит погребальным колоколом.
Азкабан - три слога, вобравшие инстинктивный страх волшебников перед невозможностью колдовать - станет его новым домом и до конца жизни Лестрейнджи будут видеть перед собой только каменные стены тюрьмы в Северном море, но зато будут жить, не превратятся в истекающие слюнями овощи, лишенные даже искры сознания...
Рабастан Лестрейндж молчит и поднимает голову лишь в тот момент, когда председатель опускает молоток.
Он обводит глазами уходящие в вверх и в полутьму ряды, заполненные волшебниками в темных мантиях, пришедших на одно из самых крупных слушаний последний лет, но все эти лица кажутся ему масками, подобными той, что он сам надевал, когда предстояло отправиться в рейд...
Быть может, это тоже маски, надетые поверх лиц, но Лестрейндж знает - сорви их все, ему не найти сочувствия. Ни сочувствия, ни понимания - победители не поймут проигравших.
Да и ему не нужно сочувствие, он лишь хочет жить, хочет, чтобы некто, называющий себя Рабастаном Родериком Лестрейнджем, продолжал быть включенным в эту полубезумную реальность, и он заплатил за это право, как заплатил и за право жить брата и свояченицы.
Размышления о раскаянии он задвигает в самый дальний угол, замуровывает их там, вешает табличку "Не входить" - да от них и не ждут раскаяния, оно никому не нужно сейчас, когда приговор уже произнесен, а он слишком Лестрейндж, чтобы позволить себе бессмысленное проявление слабости.
Он опускает голову и молчит.
Мраморные пол зала суда отражает тусклое мерцание свечей, и Лестрейндж позволяет себе расцепить пальцы, судорожно сжатые вокруг решетки, а на самом деле - на ускользающей ткани реальности. Он отпускает реальность прочь, концентрируется на том, как причудливо играет пламя в отражении на полу.
Он переживет этот день - они все переживут - и таких дней будет еще немало впереди.
Что может быть важнее, чем сохранить жизнь.
Рабастан Лестрейндж молчит и смотрит в пол.