[AVA]http://s7.uploads.ru/sWXtO.png[/AVA]

Когда Баста не было три дня, Элизабет не нервничала.
Три дня - это вообще не срок. Мало ли, что там случилось. Мало ли, какое дело ему поручили: он то с оборотнями возится, то с новичками, то успокаивает брата, то играет в большого шпиона.
Мало у него дел - у Рабастана Лестрейнджа, беглого преступника высшей категории, который хмурится ей с плакатов то там, то здесь.
Раньше она не замечала плакатов, потом избегала, теперь же ловит себя на том, что чуть притормаживает у того или другого, цепляется взглядом за плотно сжатые губы, чуть опущенное плечо - она хорошо знает, что там с его рукой на этом колдо - и строчки, кратко описывающие, кто это перед ней. Она, впрочем, уже неплохо знает, кто.
Ну вот, например, ее жених.
Мэрлин бы забрал это слово, Элизабет недовольно хмыкает всякий раз, когда это определение приходит ей на ум. Жених - это как будто ей девятнадцать, а он - выпускник престижной академии и блестящий в будущем адвокат. Нет, им не подходит это "жених и невеста", не садится на них, звучит фальшиво, даже не звучит совсем. Она предпочитает думать, что они друзья. Она всегда склоняется именно к этому.
Три дня - да ладно, он и месяцами мог не давать о себе знать. И вот эта установка - друзья, друзья! - помогает Элизабет не нервничать зря. Не нервничать заранее. Делать вид, что не нервничает.

В Мунго все по-прежнему: много работы, мало времени. Людей в отделении не так, чтобы с перебором, но случаи в большинстве своем сложные, требующие постоянного наблюдения и внимания.
Элизабет трет висок, прищуривается, добавляет три капли березового отвара в восстанавливающее зелье - для усиления эффекта, ее собственный рецепт. Лея суетится где-то рядом, что-то спрашивает, но у Элизабет будто плывет все перед глазами - приходится проморгаться, а уже потом продолжить с дозировкой.
- Тебе бы отдохнуть, Лиззи, - миссис Типпет уже третью смену отмечает какую-то болезненную бледность Элизабет и настойчиво спроваживает ее домой, хотя прекрасно ведь знает, что та не уйдет. - Совсем осунулась. Скоро будем тебя отпаивать этими твоими зельями.
- Все в порядке, не беспокойтесь, - Элизабет натужно улыбается, протягивает пациенту его флакон и отходит к стене, пытаясь отвлечься от головокружения.
Она просто плохо спала - она вообще неважно спит, если Баста нет дома.
Поглядывает на часы - еще даже не время обеда, а она уже устала так, будто две смены подряд отработала. Анна, скользящая между кроватями с ловкостью циркачки, замирает рядом с куратором и два раза задает вопрос о снятии пустякового сглаза, но Элизабет как будто не слышит - смотрит в одну точку, и только настойчивое "мисс Нэльсон?" приводит ее в себя.
- Да, да, Анна, можешь снять его сама, все в порядке, - ей что-то тошно от работы и от этой палаты, как будто не хватает воздуха, и Элизабет выходит в просторный коридор, усаживается на низкий диванчик и...засыпает, склонив голову к плечу.
Такого с ней раньше не случалось, и когда Фил тянет ее едва ли не за рукав на обед, Элизабет готова его покусать за то, что тот ее разбудил. Практикант обижается, но решает отнестись философски - у всех бывает плохое настроение - и приносит Элизабет ее любимый куриный суп с сыром, но и здесь получает выговор.
- Я его терпеть не могу, Фил, ну неужели так сложно запомнить, - Элизабет хмуро жует яблоко и воротит нос, вызывая у практиканта эффект Петрификуса.

- Она уже вторую неделю злющая и нервная, - Фил сбежал из столовой под предлогом общего собрания стажеров и теперь жаловался Анне и Лее на жизнь, пока те меняли повязки у недавно поступивших пациентов. - И с каких-то пор "терпеть не может" этот суп, рецепт которого мы для нее узнавали всеми правдами и неправдами.
- Ну ладно тебе, Фил. Видишь, она так устает. Наверное, дома какие-то проблемы, - Анна пожимает плечами, поглядывая на соседнюю койку - пациент, которому она недавно сняла сглаз, чувствует себя прекрасно, и Анна очень собой гордится. - Может, у нее котик заболел.
- Или муж, - как бы между прочим вставляет Лея, вызывая всеобщее оживление. - Ну да, вы не замечали? У нее кольцо на цепочке, уже давно. Не носит на пальце, наверное, потому что при осмотре может мешать. Оно такое внушительное, выглядит очень старым, наверное, из поколения в поколение передается.
- Муж! У мисс Нэльсон! - Фил таращится на девушек, а потом демонстративно фыркает. - Она бы нам рассказала.
- Может, это кто-то из больницы и они скрывают свой роман! - Анна светится и всплескивает руками, оглядывается по сторонам в поисках подходящей кандидатуры.
- А кому нас передадут, если мисс Нэльсон уйдет из Мунго? - Лея расстроено присаживается на край пустой кровати и вздыхает.
- Никуда она не уйдет, спятила что ли, - Фил раздраженно мотает головой. - Только не мисс Нэльсон.
- Ну, иногда ведь это необходимо. Мисс Нэльсон вполне может оставить Мунго на какое-то время, если, например, ждет ребенка или...
- Кто это тут ждет ребенка? - Элизабет, убирая волосы в косу, заходит в палату и оглядывает мгновенно вскочивших стажеров. - У нас есть беременная пациентка? Почему не сообщили?
- Нет, нет, мисс Нэльсон, - Лея бледнеет и идет пятнами, совершенно сконфуженная.
- Если вы это про меня, то я не беременна, - Элизабет переводит взгляд с одного на другого и усмехается - вот же выдумщики. - А теперь хватит сплетничать и вперед, у нас полно работы.

Вечером того же дня Элизабет в полнейшем замешательстве сидит в кресле, замотанная в плед, и обнимает ладонями кружку.
Каким именно образом эта мысль не приходила ей в голову, Элизабет не знает. Ей просто некогда было об этом думать, слишком много навалилось одновременно. И теперь она чувствует себя школьницей, которая боится взглянуть в списки зачисленных в колледж, хотя и уверена, что все экзамены сдала на проходной балл.
Это настолько же невероятно, насколько и очевидно - и вообще-то невероятность здесь тоже весьма условна. Ей просто не приходило в голову, что зелья, которые она принимала полгода назад, волшебным образом перестали давать хоть какой-то эффект - они с Крисом так давно не виделись, что Элизабет и думать обо всем этом забыла.
И вот теперь потягивает свой чай и думает. Думает, думает, думает.
Она не доверяет магическим способам определения беременности - для нее это совершенно маггловкая ситуация, человеческая, никак с магией не связанная. Потому все эти котелки, самоокрашивающиеся зелья и разделяющиеся ленточки остаются за кадром.
Примерно до того момента, когда Элизабет не решает перепроверить вердикт второго теста - и получает столь же категоричный ответ от золотистой ленточки, намекающей на срок с отсылкой к одному примечательному дню в Ирландии.
Чай пахнет малиной, и Элизабет понимает, что ей малина совершенно не нравится.
И что определения "друзья" становится отчаянно мало для всего этого.

Она берет пару отгулов - теперь ей страшно.
Баста нет четыре дня, ни его, ни записки, ничего. А она ждет ребенка, его, Мэрлин всемогущий, ребенка, и от этого голова идет кругом, как будто ей и так мало этой бесконечной слабости.
Чтобы отвлечься, Элизабет рисует, потом что-то готовит, читает новые выпуски "Найтвинга", потом снова рисует.
Пятый день проводит в постели, укутавшись в плед - а ведь сейчас лето вроде как - потому что ужасно замерзла, читает какую-то несуразную книгу о беременности, швыряет ее в итоге в угол и ворочается до тех пор, пока не засыпает.
Дома тяжело, и на шестой день она идет на работу, устраивает двойной нагоняй расслабившимся было стажерам, выписывает названия заканчивающихся зелий, проведывает Лонгботтомов, нехотя ест ранее горячо любимый суп. Работа отвлекает, и к вечеру она чувствует себя вполне сносно, ровно пока не оказывается дома.
Ее начинают посещать все эти кошмарные мысли: что, если он погиб, если ему запретили появляться у нее на пороге, если он тяжело ранен, если его схватили авроры, если намереваются убить или отдать дементорам. Все эти мысли приходили к ней и ранее - после того побега из Азкабана, когда она не знала месяцами, жив он или нет. Повторение того летнего кошмара усиливается духотой непривычно жаркого июля, и Элизабет едва не бредит, то кидаясь к сове, чтобы отправить сообщение Эммалайн, то хватает палочку, чтобы создать патронуса и отправить его к Басту, где бы тот ни был.
Но это все должно ждать, она должна ждать - этот договор они заключили бессловно. Она понимала, на что идет, когда принимала его предложение.
Жди, Элизабет.
Седьмой день - выходной - Элизабет проводит так, как будто у нее выдался свободный денек и она очень даже рада, что Баст ее не контролирует: едет на форде за город, вешает на руку корзину и гуляет по летнему лесу, собирая травы. Она знает, куда идти - и никакие волки ее не пугают. Это даже отдает чем-то новым для нее - оборотни наверняка ведь почувствуют изменения, и это не говоря о том, как она сама по себе пахнет Бастом. Впрочем, вряд ли волки будут ждать ее в этом лесу, так что Элизабет без особенного волнения идет к нужным полянам - сейчас цветет чабрец, а запасы следует пополнять.
Она возвращается уже затемно - усталая, но довольная, и всю ночь раскладывает травы, отгоняет котов, готовит экстракты и ставит котлы для отваров. Часть засушивает, часть мелко нарезает и сует в морозилку, часть оставляет для травяного чая - ароматного и успокаивающего.
Половину восьмого дня Элизабет проводит в Мунго, в после обеда уходит, совершенно измотанная и на грани срыва.
Восьмой день - это не шутка, не совпадение, не стечение обстоятельств. Это слишком долго, и ей пора начинать думать, что делать дальше, если восьмой перетечет в девятый, потом в двадцатый и снова побегут месяцы. У нее больше нет варианта сделать вид, что всего этого не было - и нет варианта уйти к магглам. Не только потому что она приняла решение и предпочитает придерживаться своих решений, но еще и потому, что ребенок - именно этот ребенок - не может и никогда не станет частью мира магглов.
Надо бы рассказать родителям - от мысли о реакции матери у Элизабет начинает звенеть в ушах - и может быть переехать пока к ним, отвлечься, привести себя в порядок - она ведь совсем загнала себя с этой работой и бессонными ночами, не удивительно, что сейчас чувствует себя откровенно неважно. Но этот разговор Элизабет откладывает, потому что Баст может вернуться в любой момент и ей не хочется, чтобы ее не оказалось дома.
А дома тихо и пусто, и даже коты как-то приуныли и сидят себе по своим углам, пока Элизабет слоняется по комнатам, переставляя рамки с фото и перелистывая страницы сто раз перечитанных книг.
Записка совой вызывает переполох - Мистер Бингли шипит, Элизабет едва не отдавливает ему хвост.
Жив - это главное, и следующие полчаса Элизабет тупо сидит в кресле и не думает ни о чем, ощущает звенящую пустоту в голове, где больше нет кошмарных заголовков "Пророка" и Рудольфуса, намеревающегося забрать у нее сына.

Она дремлет в кресле до самого его появления - просыпается из-за хлопка аппарации, отбрасывает волосы с лица, шагает к нему без единой мысли задать вопросы или просто что-то сказать.
От него пахнет странно - пряными травами и деревом, воском и чем-то еще, Элизабет не может разобрать, утыкаясь носом в его шею.
Эти восемь дней съеживаются, почти исчезают, когда он стоит вот так близко и гладит ее по волосам. Ничего, можно ждать и дольше. Можно и она будет - лишь бы он возвращался к ней.
- Я скучала, - стоило бы сказать, что сходила с ума от волнения, но что тут говорить - он и так все прекрасно знает. - Главное, что ты пришел.
Она скользит руками вниз по его плечам, сцепляет ладони.
- Все в порядке, - Элизабет предупреждает вопрос Баста, тянет его за собой на кухню. - Лучше расскажи, что случилось.
Ей не так уж и важно теперь, но знать все-таки хочется, и Элизабет усаживает Баста за стол, а сама ставит чайник, кладет в заварник немного чабреца.
Бросает взгляд на свое отражение в полированной поверхности шкафчиков - щеки какие-то впалые, и она бледная, точно смертельно устала. И не включает яркий свет, чтобы Баст хотя бы не сразу разглядел это ее состояние. Сначала стоит заняться им.
- Мне надо бы тебя осмотреть, Баст. И не сопротивляйся, я вижу, что надо. А я твой личный целитель, не забывай.

[AVA]http://s7.uploads.ru/sWXtO.png[/AVA]

Он ей бессовестно врет - пытается успокоить таким глупым способом.
Элизабет не спорит и даже пробует сделать вид, что кое-где ему поверила, просто чтобы не затевать никому не нужных споров. Они оба все понимают, оба неплохо уже чувствуют фальшь в словах друг друга, оба знают, что фальшь - это не всегда плохо. Попытка уберечь, отсрочка чего-то гнетущего, напоминание, что они заботятся друг о друге.
Это все можно понять. И Элизабет не задает напрашивающихся вопросов, с читаемым интересом слушает про старуху и этого молодого рекрута Флинта, или как его там.
Возился с новичком и играл в шпиона - на этот раз вот такое сочетание.
Элизабет внимательно осматривает Баста, водит палочкой вдоль рук и ребер, не обращая внимания на его пояснения своего состояния - с этим она разберется сама. Он неплохо подштопан, но этот рубец ей не нравится, у него и так слишком много таких боевых отметин на теле. Их и не станет меньше - война есть война, она пожирает его постепенно, отнимает по клочку, оставляя следы от зубов шрамами на бледноватой коже.
Элизабет откладывает палочку, ищет небольшую баночку с густой мазью, наносит ее пальцами на рубец. Мазь прохладная, и по коже Баста идут мелкие мурашки - или просто ему нравится ощущение ее ладони на его животе. У нее ноют пальцы, отдает покалыванием в груди, и Элизабет отнимает руку, отворачивается, плотно закрывая банку тугой крышкой.
Со стороны наверняка кажется, что что-то не так. Элизабет осознает это, когда Баст тянет ее к себе и заговаривает об этих восьми днях, беспокоясь, что она перенесла их сложнее, чем хочет показать.
Это вызывает у нее улыбку - ее вообще трогает его забота, как будто она до сих пор не может поверить, что все это таки вышло за рамки их трещащей по швам дружбы, и они могут позволить себе чуть больше, чем намеки о своем беспокойстве.
Много, много больше.
Потому Элизабет не стесняясь устраивает подбородок на плече Баста и обнимает его крепко, целует мягко чуть ниже уха.
- Я понимаю. Главное, что с тобой все в порядке, - ей не нужны его убеждения, да и в то, что эта ситуация не повторится она все равно верит слабо. Никто не даст ей гарантию, что он вернется завтра - или через год. С этим обстоятельством она училась жить еще задолго до того, как приняла его предложение.
Все в порядке. Я вернулся. Ничего не изменилось.
Эти последние фразы напоминают сеанс у гипнотизера или психотерапевта - как будто он пытается внушить что-то им обоим. Как будто слова имеют силу. Как будто слова - это не просто слова.
Ее цепляет последняя фраза - ничего не изменилось. Элизабет облизывает губы и думает, бывал ли Баст когда-нибудь настолько не прав. Он редко ошибается, но есть вещи, которые не поддаются рациональным расчетам и рушат все его стройные теории.
Она хочет сказать, что кое-что таки изменилось, но фраза даже в мыслях звучит пошло и дешево, и Элизабет отказывается от нее, целует Баста в плечо и выскальзывает из его объятий - мягко, но уверенно.
- Тебе нужно хорошенько восстановиться, у тебя была серьезная кровопотеря и метод, который использовала твоя спасительница, очень рискованный, а потому требует доработки. Она тебя как будто рывком вырвала из того состояния, а значит, процесс стабилизации наоборот будет медленным и плавным, -  Элизабет достает из шкафчика несколько флаконов с зельями и настойками, придирчиво читает собственноручно заполненные этикетки, хмурится, выставляет на стол рядом с кружкой. - И пей чай, тебе нужно как можно больше пить.
Он может подумать, что это все отговорки - что она едва ли не избегает его. И Элизабет спешит сгладить это впечатление, боясь показаться безразличной.
- Я просто не отпущу тебя никуда в таком состоянии, понимаешь? Тебя могут вызвать в любой момент, а я не отпущу и все, - ей приходится поджать губы, чтобы не высказать то, что она думает об этих "вызовах", но это бесконечно глупо и она молчит. - Пока не выпьешь чай, точно никуда не пойдешь. Три кружки. Минимум.
Элизабет даже улыбается, чуть более напоминая саму себя - она привыкла сводить все к шутке.
Минуту она молчит, собирается с мыслями. Она не придумала, как сказать ему. Не придумала - в том числе и потому, что боится его реакции, хотя даже думать себе не позволяет, какой она должна быть.
- Баст, скажи, а вы чувствуете связь, - Элизабет неловко теребит цепочку с кольцом, чуть отводит взгляд, - кровную, я имею виду. С Рудольфусом. Он почувствует, если с тобой что-то случится?
Она до сих пор не слишком хороша во всех этих чистокровных вещах, родовой магии и прочем, ей недоступном.
Недоступном ранее - потому что сейчас ее связь с Бастом и со всеми Лестрейнджами будет расти с каждым днем, и хоть по большей части ее это пугает, но может оказаться и полезным.
Они были связаны и ранее - эта связь не поддается логике, но она есть и смешно ее отрицать. А теперь Элизабет смеет рассчитывать на что-то куда большее, подкрепленное кровью, а кровь - основа основ.
Будет ли и он чувствовать ее сильнее теперь?

[AVA]http://s7.uploads.ru/sWXtO.png[/AVA]

Беллатриса выхлопотала - для Элизабет эта фраза звучит как минимум странно, как максимум - подозрительно. Впрочем, она не обращает внимания, пока что ей не хочется думать о Беллатрисе - ах, какое красивое имя! - Лестрейндж. Ах, какая красивая фамилия.
Мэрлин, а вот о фамилии им все равно говорить придется.
Она расспросит его о хлопотах Беллы в другой раз, а может, он расскажет сам - чтобы еще чуть более приоткрыть завесу тайны в отношении своей семьи. Он не то чтобы мало о них говорит - иногда Элизабет даже кажется, что она знает слишком много - но как ни крути, а ей придется когда-нибудь познакомиться с ними ближе. И лучше, если она будет как можно лучше готова.
Да и вообще, какое ей дело до Беллатрисы, главное, что он не намеревается уйти вскоре - а значит, у них есть время нагнать эти восемь дней, заместить их чем-то другим. Ей нравится думать, что он не спешит. Что у них есть время.
Глава рода чувствует всех - это то, чего она боялась, и Элизабет заметно мрачнеет, передергивает плечом, смотрит в стену, пока не приходит черед кивнуть Басту в очередной раз.
Всех - а их скоро станет больше. Кажется, пустяки, всего лишь малыш, кому есть дело до этого. Но род Лестрейнджей очень долго ждал наследника, и от этого Элизабет становится еще более не по себе.
Предложение выстроить связь между ними с помощью ритуалов Элизабет встречает хмурым взглядом и чуть качает головой. Нет уж, спасибо, никаких ритуалов в ближайшее время. А лучше вообще без них. Наигралась, напрактиковалась, наритуалилась, что ли. Ей хватило - а амулет с бледно-розовым опалом лежит в шкатулке с фарфоровой балериной на крышке, и она не хочет его больше надевать. Желательно, никогда.
Да и к чему им этот ритуал.
- Я думаю, нам хватит нашей связи, - Элизабет потирает щеку пальцами, поднимает взгляд, когда он зовет ее полным именем.
Хмурится, вздыхает.
Она ведет себя странно - и как ни старается смягчить это впечатление, у нее не выходит - он хорошо знает ее.
Самое странное во всей этой ситуации то, что она выглядит едва ли не несчастной, понурой, как будто случилось что-то плохое. Как будто она не должна быть счастлива. Как будто в их ситуации радость по этому поводу недопустима.
Но ведь это совсем не так.
Элизабет смотрит на Баста пристально, ловит его обеспокоенный взгляд, замечает складку между бровей, напряженно сжатые губы. В тусклом свете он кажется старше своих лет, а она почему-то вспоминает то колдо, что увидела еще девчонкой, и не может сдержать улыбки.
Кто бы мог подумать, кто бы только мог подумать.
- Я жду ребенка, Баст. Мы, - Элизабет чуть приподнимает подбородок и делает паузу, - мы ждем ребенка.
В голове это звучало иначе - а озвученным нравится ей гораздо больше.
Да Мэрлин подери, у них будет ребенок, у них будет сын - ладно, пусть сын, - и плевать, насколько это несвоевременно.
Она счастлива, если честно.
И все, о чем она беспокоится и все, что не позволяет ей кричать об этом - это неуверенность, что счастлив он.

[AVA]http://s7.uploads.ru/sWXtO.png[/AVA]

Элизабет замирает на месте, застывает, ожидая реакции.
Старается не думать о том, какой она может быть, и еще сильнее - какой бы она хотела ее видеть. Да она и не знает - какой. Обычно крайне скупой на эмоции, Баст вряд ли будет выражать свои чувства бурно, какими бы они ни были. Она уже видела его срывающимся - и ей не очень понравилось.
И все равно ему удается ее удивить. Вопрос "как это могло случиться" вызывает у Элизабет сначала ступор, потом вспышку негодования, потом прилив гнева, а потом желание хорошенько стукнуть его по затылку, чтобы очнулся.
Как это могло случиться, ну действительно. Как будто они не предпринимали ну совсем никаких действий, чтобы это стало возможным.
Она не успевает придумать реакцию и потому просто стоит, выжидая. Вряд ли Баст всерьез ждет ответа на свой вопрос, и Элизабет просто ждет, пока волна шока схлынет, и он будет способен рассуждать трезво. Обычно этот процесс занимает у него крайне мало времени.
Впрочем, дальше немногим лучше, но на этот раз Элизабет уже не злится - ей становится почти смешно. Он такой растерянный, сбитый с толку, и это зрелище - редкое зрелище - вызывает у Элизабет что-то вроде умиления. Что-то вроде, но не совсем, скорее, просто ей нравится видеть в нем какие-то новые эмоции, так отличающиеся от привычной невозмутимости, спокойствия и уверенности в себе.
- Мне кажется, мы просто об этом не думали, - зря он берет всю ответственность на себя, они оба "забыли". И в этом плане, возможно, как раз больше должна была думать именно она, но... Но как-то ей не пришло это в голову под слоем краски и с учетом выпитого виски. Да и потом тоже не пришло.
Она хочет продолжить эту мысль, может быть, даже немного пошутить про ту ночь в Ирландии и то, чем именно они тогда думали, но Баст вдруг встает из-за стола, подхватывает рубашку со спинки стула. Элизабет перехватывает его взгляд - но он смотрит как будто сквозь нее, не замечает ее немого вопроса, идет к выходу.
Элизабет так и стоит на месте, провожает его взглядом, молчит.
Он сказал, что не уйдет, что его не вызовут, так что происходит?
Вот к такому Элизабет не готова. Она могла бы понять любую реакцию - отрицание, раздражение, даже гнев и недовольство, но то, что он собирается уйти, это как-то слишком.
Где-то там Элизабет догадывается, что дело не в ней, что он захвачен какой-то мыслью, которая требует от него какого-то решения, но в данный конкретный момент она не может понять и принять это. А потому поджимает губы и отворачивается, ощущая, как комок подбирается к горлу. Она не из обидчивых - но у нее что-то безумное происходит с настроением, с чувствами, с реакциями на самые банальные вещи.
Ну и ладно. Она как-нибудь и сама разберется с этим. Она вырастила трех котов и поставила на ноги кучу людей - что, с ребенком не справится? Ну и что, что это будет Лестрейндж - она даст ему свою фамилию. Ничем не хуже, кстати говоря. Родерик Нэльсон, нормально. И вообще, почему Родерик? Это традиции его семейки, а ее сын - ее! - будет частью только ее семьи. И она подберет ему отличное имя. Какой-нибудь Гектор или Чарльз. Или Генри, в честь дедушки. Или Филипп. Колин, Патрик. Леголас, в конце концов.
За всеми этими радужными мыслями Элизабет даже не замечает, как Баст приближается к ней, а когда он обнимает ее и  зарывается носом в ее волосы, Элизабет уже и думать забывает о подборе имени.
Родерик Лестрейндж звучит потрясающе в конце концов.
Элизабет кладет ладони поверх рук Баста, улыбается, чуть качает головой на его вопросы.
- Я не передумала, - ей даже смешно слышать это, она и не представляет, что именно могло бы заставить ее отказаться от него. - Но и в спешке не вижу необходимости. Ты ведь сам сказал, что свадьба как таковая ничего не изменит, значение имеет только ритуал вступления в род. А с ним, я думаю, нам в любом случае придется повременить.
Если честно, она бы хотела повременить - ребенок намекает, что избежать всего этого теперь совершенно точно не удастся, но оттянуть все еще можно.
Его благодарность почему-то смущает Элизабет. Она не чувствует, что сделала что-то, за что благодарят, а потому ей неловко, и даже хочется, чтобы все скорее встало на свои места. Это не должно поменять что-то между ними.
- Выпей, наконец, свой чай, - с улыбкой отзывается Элизабет на его фразу, поворачивается к нему лицом, кладет руки на плечи. - И расскажи, как скоро Рудольфус может узнать об этом. И грозит ли нам это какими-то проблемами.
Она усаживает его обратно за стол, садится на колени, не убирая одной руки с его плеча, протягивает кружку.
- Мёда? Тебе нужно много сладкого сейчас, - Элизабет выуживает палочку и призывает небольшой керамический горшочек с гречишным медом, кладет ложечку в чай. - Тебе придется постараться, чтобы целитель Нэльсон посчитала тебя достаточно здоровым, чтобы отпустить на амбулаторное лечение. А еще мы купим ему гиппогрифа, помнишь? Я почти закончила со статьей. Хочу, чтобы ты проверил и кое-что поправил.

[AVA]http://s3.uploads.ru/Hu8n9.png[/AVA]

Это настолько неожиданно, что Элизабет какое-то время тупо смотрит на Баста в упор и молчит.
К Рудольфусу, прямо сейчас? Решить вопрос? Что вообще значит "решить вопрос с Рудольфусом"?
- Нам нужно получить разрешение на брак? - спрашивает она с сомнением. - Это обязательно?
То есть, ритуал понятно - там без главы рода никуда, но свадьба? Почему они не могут заняться этим сами? И желательно немного позже?
На последний вопрос Баст отвечает сразу и говорит с той своей категоричностью, которая не дает Элизабет шанса на то, что он передумает. Это выбивает ее из колеи, и Элизабет даже не может толком понять, что сейчас испытывает. Ну, кроме сковывающего ужаса, конечно. Вот тут все просто.
- Или ты просто хочешь сказать, что собираешься жениться и намекнешь, что ему пора применять защитные чары? И что он не может решить вопрос элементарным убийством этой твоей полукровной невесты, так как она - будущая мать наследника рода? - Элизабет нервно усмехается, встает с колен Баста и прохаживается по кухне.
Ей страшно и совсем не хочется видеть Рудольфуса. С другой стороны, чем быстрее они закончат с этим - раз уж не закончить нельзя - тем, наверное, лучше. Во всяком случае, над ними перестанет висеть этот дамоклов меч, все будет ясно. Элизабет не слишком надеется на снисходительное отношение родственников Баста, но ей оно и не нужно - она вполне самодостаточна, чтобы не нуждаться в их одобрении. Но она понимает, что у Баста есть свои обязанности, о которых она столько его спрашивала и столько слышала, и привыкает уважать традиции его семьи.
Их семьи.
Мэрлин, какой кошмар.
- Хорошо, давай сегодня. Мне нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок. Ты отдохни пока, - Элизабет целует Баста в макушку и кивает на еще один пузырек с зельем. - И тебе тоже нужно быть готовым выставлять щиты.
Ладно, поехали. Элизабет умеет производить впечатление, если ей это нужно. Здесь, конечно, будет сложнее - она уже знакома и с Рудольфусом, и с Беллатрисой, а впечатление о статусе своей крови она не перебьет ничем на свете, но это не значит, что она не должна выглядеть достойно. Хотя бы для себя самой.
Быстрый душ, пара минут на то, чтобы чуть удлинить волосы, лавандовое мыло и тонкие чулки с кружевом. Она уже знает, какое именно платье наденет, и это волнует ее не меньше, чем сама предстоящая встреча. Элизабет берегла это платье для особого случая - и, кажется, этот случай нашел ее сам.
Платье приходится доставать из дальнего угла гардеробной и хорошенько проглаживать палочкой, чтобы придать нужный вид. Элизабет капельку сомневается - платье маггловское, но выполнено по лекалам магической моды. Как будто подчеркивает ее полукровность. К черту сомнения, то, что нужно.
Платье сидит на Элизабет идеально, и даже некоторая смелость узкого выреза ее не смущает. То, что она согласилась стать женой Рабастана Лестрейнджа куда больше говорит о ее смелости, что уж тут до платья.
Ярко-рыжие волосы убраны в высокую строгую прическу, ни к чему здесь легкомысленные локоны, этому платью небрежность не идет. Туфли на приличном каблуке, но на этот раз поразительно удобные - со времени их неудачного свидания Элизабет успела обзавестись идеальной обувью. Капля духов, серьги, не слишком броский макияж.
Мэрлин, да почему она вообще беспокоится о своем внешнем виде. Кому там будет до этого дело.
- Я готова, - Элизабет прячет прабабкину палочку - с пером лестрейнжевского гиппогрифа в сердцевине - в рукав, свою грушевую сует в карман в складках платья. - Кажется, ему нравятся рыжие, да?
Попытка пошутить вряд ли скроет ее волнение, но постепенно Элизабет успокаивается.
Это важно. Это необходимо. Это просто нужно пережить.

Весточка от Рабастана неожиданна. Младший редко пользуется этим видом связи, да и вообще предпочитает не пересекаться с братом и свояченицей без необходимости, а потому Рудольфус настороженно разглядывает Метку. Еще большее беспокойство в нем поселяют координаты вызывающего - если верить этим чарам, Младший сейчас находится на территории разрушенного Лестрейндж-Холла, и что ему там может понадобиться, Рудольфус даже не представляет.
Впрочем, у него не возникает ни малейшего сомнения в том, что он может отправиться туда.
Но не один.
Мысль пригласить Беллатрикс возникает по наитию, он находит жену в одной из тех комнат, куда редко заходит сам, отворачивает широкую манжету, демонстрируя потемневшую Метку.
- Рабастан, - роняет небрежно, чтобы Беллатрикс не  решила, что вызов от Милорда - впрочем, такой вызов обозначился бы куда интенсивнее. - Сейчас в Холле. Не хочешь узнать, что ему нужно?
Разумеется, она хочет - его жена любопытна и коварна как кошка, и супруги аппарируют вместе.
Рудольфус оглядывается - он не был здесь слишком давно, и руины дома, что должен был принадлежать ему, вновь бередят незаживающую рану, олицетворяя все, что он потерял. Дом, наследник, имя. У него осталась лишь Беллатрикс и Рабастан, и он готов на все, чтобы не потерять и их тоже.
Они переместились по другую сторону озера, дальше от Холла, и Рудольфус выискивает взглядом брата на том берегу.
К его удивлению, Рабастан не один - рядом с ним невысокая женщина, и Лестрейнджу даже с такого расстояния кажется, будто он уже где-то ее видел.
Он приостанавливается, дожидается жену, продолжая разглядывать Рабастана, непривычно-строго одетого, сменившего свои вечные маггловские обноски на приличную мантию. Женщина рядом тоже определенно при параде - будто Холл не лежит в разрухе и запустении, будто стоит развернуться, и он увидит освещенные окна, толпы гостей, отца на высоком крыльце.
Это иллюзия, но на короткий миг Рудольфус благодарен Мерлину за это.
- Какого Мордреда ему потребовалось, - мрачно и риторически спрашивает Рудольфус у сгущающихся сумерек, подхватывая жену за локоть - дорожки по берегу все разбиты, заросли травой, цепляющейся за обувь и подол платья.
Наконец они подходят к ожидающим.
- Чего тебе? - спрашивает Лестрейндж у брата без следа сердечности, не спуская глаз с женщины, оказавшейся его старой знакомой - мисс Нэльсон, полукровкой, с которой что-то связывало Рабастана. И, как видно, связывает до сих пор. - Зачем ее сюда притащил? Это не место для магглов.
До него еще не доходит, что может означать эта встреча на родовой земле - не доходит, ради чего и брат, и его рыжая полукровка оказались в опасной близости от главы рода на его собственной земле.

[AVA]http://s3.uploads.ru/Hu8n9.png[/AVA]

Место назначения - Лестрейндж-Холл - вызывает у Элизабет легкое желание воспротивиться и предложить что-то попроще. Но где еще, Мэрлин, можно без опасений встретиться с беглыми преступниками? Холл защищен, она помнит это с той их вылазки в лес в феврале, так что решение Баста вполне оправдано.
Порт-ключ всегда на ней, и Элизабет уже успела привыкнуть к этому кольцу на цепочке. Использовать его по назначению, однако, надеялась в самом крайнем случае. Хотя, если подумать, это и есть тот самый случай.
Сегодня здесь тише, чем в феврале: летняя погода во "внешнем мире" накладывает отпечаток на ослабевшие чары здешнего парка, небо тускло-синее, безоблачное, почти безветренно, и трава совсем сухая - давно не было дождей.
Элизабет прохаживается у кромки воды, наблюдает, как Баст трансфигурирует подгнившую корягу в скамейку, невольно улыбается. Баст - ее бог трансфигурации. Когда-нибудь они потренируются в этом направлении.
Присаживаться, однако, Элизабет отказывается: ей не сидится, да и платье мять не хочется. Как будто подтверждая эту незамысловатую причину, Элизабет разглаживает складки юбки и рассматривает гладь озера, пока Баст вроде как вызывает сюда брата. Она никогда не спрашивала его о том, как все это происходит, и несмотря на природное любопытство, в данный момент Элизабет совершенно не важно, что там Баст делает, когда отворачивается от нее. Догадывается, что зрелище ей не слишком понравится.
В какой-то момент она просто закрывает глаза, медленно вдыхает влажный воздух. В прошлый раз ей было удивительно комфортно здесь, но сейчас - сейчас это чувство будто удвоилось. Элизабет чувствует легкое покалывание в кончиках пальцев, и земля будто мелко дрожит под ее ногами. В прошлый раз этого не было, она хорошо запомнила. То, что она испытывает, совсем не похоже на объяснение Баста своих собственных ощущений, но это и понятно, такого эффекта не будет никогда. Но ей хватает и этого - Элизабет делает глубокий вдох и поворачивается к Басту, берет его за руку.
- Мне хорошо здесь, - на какое-то время волнение и страх отступают, и она может просто насладиться минуткой в осеннем парке, который рисовала в своем воображении с самого детства.
Несмотря на то, что свои ощущения Элизабет прямо связывает с ребенком, она вдруг задается вопросом, имеет ли значение ее намерение в скором времени стать женой Баста. Это не закреплено никакими ритуалами и по сути - просто устный договор. Но кому, как не ей знать, какую силу может иметь устный договор с чистокровным магом. От этой мысли становится не по себе, и Элизабет невольно тянет руку к шее, где какое-то время висел амулет с опалом.
Если эта устная договоренность имеет силу, но ее бабушка в свое время, наверное, тоже испытывала что-то подобное, когда гостила в Лестрейндж-Холле. Это по крайней мере может объяснить, почему это место так волнует ее по сей день, почему вызывает столько тоски у такого поразительно счастливого человека, как Харриэт Джеральд.
Просто это чувство слишком хорошо, чтобы даже через годы его забыть.

Они появляются по другую сторону озера, и Элизабет осторожно выуживает ладонь из руки Баста, вроде как поправляет выбившиеся локоны и одергивает платье. На самом деле, просто не хочет этой бессмысленной провокации, да и палочку лучше приготовить. Она хорошо чувствует ее в рукаве - та теплеет, тоже питаясь местной магией.
На секунду Элизабет встречается взглядом с Бастом - немного уверенности не помешает. Впрочем, сейчас, когда магия этого места так приветлива к ней, страх почти отступает.
Почти - но она и не надеется, что хоть когда-нибудь перестанет бояться Рудольфуса Лестрейнджа полностью.
Он приходит не один, Элизабет ожидала этого. Хозяйка этого места смотрится рядом с мужем совсем крошечной, и издали пышные волосы делают ее похожей на одуванчик. Раньше - кажется, много лет назад - эти волосы были единственной ассоциацией Элизабет со всеми Лестрейнджами, о которых она знала. Тот случай в Косом, когда из-за неудачного эксперимента с изменением цвета и структуры волос, ее приняли за Беллатрису, и который так любит вспоминать ее брат, сейчас вовсе не кажется Элизабет таким уж забавным. Эта женщина пугает ее не меньше своего мужа, и с их приближением Элизабет понимает это все отчетливей.
Она чувствует взгляд Рудольфуса, и надежда, что тот ее не узнает, тает на глазах. Да и что там было той надежды. В ту встречу в Азкабане он едва не сжег ее взглядом своих стальных глаз. Не зря они так долго снились ей в кошмарах.
А вот Беллатриса далеко не так увлечена неуместным с точки зрения своего мужа нахождением здесь Элизабет - она рассматривает парк, заросли высокой травы, виднеющиеся развалины поместья. Элизабет вдруг понимает, что они вряд ли были здесь после побега, и ей становится неприятно, что они с Бастом буквально заставили явиться их в место, которое не может ассоциироваться ни с чем, кроме потери и утраченных надежд.
Сначала она хочет не смотреть на Рудольфуса, но после его фразы приподнимает подбородок и встречает его пристальный взгляд. Она вкладывает в это все свое спокойствие, всю уверенность. В прошлый раз - когда на нем был десяток удерживающих чар - было проще. Но и сейчас ей есть, чем себя защитить. Если до этого дойдет.
У младшего в роду нет и не может быть ничего личного - она хорошо помнит эти его слова.
Я никогда не хотела быть связанной с Лестрейнджам - и свои тоже помнит.
Воспоминание о встрече в Азкабане внезапно дает ей силы, как будто она вспоминает ту свою уверенность, решительность, с которой она говорила с Рудольфусом. Она тогда думала, что будь рядом Баст, она все равно не была бы в безопасности. Сейчас ей так не кажется.
- Добрый вечер, мистер Лестрейндж, мадам Лестрейндж, - от кого она слышала это обращение к Беллатрисе? Питер Петтигрю, кажется, так представил ее. А Элизабет всегда внимательна к таким вещам.
Пусть называет магглом - драккл с ним. Лишь бы быстрее закончить с этим и вернуться к котам и чаю с чабрецом.

Беллатрикс не поддерживает беседу, вообще будто не интересуется, по какому поводу это внезапное импровизированное семейное собрание.
Рудольфус не обращает внимания на приветствие полукровки, однако отмечает ее чрезвычайно самодовольный вид, подчеркнутый платьем. Понятно, от чего его придурковатый брат потерял голову: Баст к женщинам не привычный, к красивым и подавно. Эта горячая штучка может из него веревки вить, если не вмешается Рудольфус.
Занятый этими мыслями, Лестрейндж довольно спокойно реагирует на известие о свадьбе, покачиваясь с носка на пятку, вминая каблуки в некошеную траву вдоль берега озера. Что бы там не решил Младший, он выбьет эту дурь из него.
Однако Рабастан на его категоричный запрет не обращает внимания, продолжает свою занудную речь, и вот тут-то Рудольфусу приходится действительно туго.
Ребенок. Его младший брат-зануда говорит о ребенке. Заделал полукровке ребенка и теперь швыряет эту новость в лицо главе рода с таким видом, будто ничего особенного не произошло.
Да еще смеет угрожать.
Лестрейндж оборачивается к жене, прекрасно понимая, на что намекает Баст своими последними словами, зло прищуривается, снова возвращается к разглядыванию девки.
Ну надо же, а говорила, что ничего ей не нужно. Что они не то друзья, не то еще не пойми кто.
Друзья.
Рудольфус сплевывает в сторону, чтобы не отравиться ядом, стекшим ему в глотку с этого слова, таращится на мисс-что-тебя-Нэльсон.
Пытается понять, что эта рыжая и молодая вообще забыла в койке Рабастана.
- А ты уверен, что ребенок вообще твой? - задает он самый очевидный вопрос, хотя продолжает смотреть на ведьму. - Она вообще может это доказать?
Гобелена нет, прочими способами установления отцовства он не слишком интересовался - не думал, что потребуется. Зато теперь даже любопытно, и Рудольфус наклоняет голову к плечу, ожидая реакции брата.

[AVA]http://s3.uploads.ru/Hu8n9.png[/AVA]

Нужно сохранять спокойствие. Это главное на данный момент, просто быть спокойной, уверенной в себе. Она и правда не хотела быть связанной с Лестрейнджем, а по мнению брата, у Баста и правда нет права ни на что личное - но так уж вышло, что ситуация сложилась иначе. Теория одно, практика - другое, только и всего.
Баст не теряет времени, отвечает на прямолинейность брата с не меньшей прямотой, сходу выкладывает все карты на стол. Элизабет напрягается, отводит взгляд от Рудольфуса, рассматривает макушку Баста, когда тот говорит, что она приняла его предложение.
Она не вмешивается, пусть разговаривают. Это их личное дело, продиктованное традициями рода, а Элизабет слишком далека от всего этого. Это нужно прежде всего Басту, а уже потом - ей. Но все-таки, несмотря на колющий ужас от нахождения рядом с этими людьми, Элизабет рада, что этот разговор происходит в ее присутствии.
Особенно когда речь заходит о ребенке.
Рудольфус молчит, зато его жена как будто просыпается от оцепенения, и Элизабет невольно переводит взгляд на Беллатрису. И не зря - та точно кошка мягко шелестит платьем в ее направлении, обходит по кругу, рассматривая, исследуя. Элизабет приходится приложить массу усилий, чтобы не вцепиться в Баста и не аппарировать отсюда к дракклам, да куда угодно, лишь бы подальше от горячего дыхания этой женщины, что она чувствует на шее.
- Благодарю, - сухо отвечает она на неуместный комплимент платью, говорит себе под нос, тем более Беллатрисе ее ответ не нужен.
Элизабет старается сделать вид, что ничего особенного не происходит. Что поведение этой женщины не вызывает в ней холодящего и мрачного ожидания чего-то по-настоящему страшного. И сосредоточивается на словах ее мужа.
Он сомневается в отцовстве? Серьезно думает, что родство с Лестрейнджами является чем-то столь желанным, что она даже решается на обман?
Элизабет настолько не ожидает этого вопроса, что вздергивает брови и хмыкает, как будто в жизни не слышала ничего более абсурдного. Стараясь не замечать очередного приближения Беллатрисы, снова встречает взгляд Рудольфуса.
- Если это необходимо, я найду способ доказать, это не так сложно. Впрочем, через какое-то время вам и самому станет все ясно, мистер Лестрейндж, - жаль, что она не чистокровна - забавно, Элизабет никогда не жалела об этом - иначе смогла бы точнее подсказать, когда именно можно ожидать этого "понимания". Быть может, на родовой земле с этим проще, но чары этого места давно не так сильны, так что Элизабет не уверена в этой теории.
Она хочет добавить что-то еще, но комментарий Беллатрисы заставляет Элизабет поджать губы, почти разозлиться, и это чувство нивелирует ее скользкий страх.
- Я принимала роды Эммалайн. Спасла ей и ее ребенку жизнь, - мрачно отзывается, становясь ближе к Басту, избегая близости с этой женщиной. - Если вы это подразумеваете под словом "шарилась".
У нее перехватывает дыхание - лучше не дерзить, лучше не провоцировать, лучше вообще молчать.
Спокойствие Беллатрисы кажется хрупким, как стекло, и Элизабет касается плеча Баста своим, как будто ищет в нем поддержки. Невольно скользит ладонью по животу, как будто сам инстинкт кричит ей убираться подальше отсюда, несмотря на всю ласковость этой земли к ней и ее будущему ребенку.

Рудольфус скалится в ответ на слова жены о платье, снова переводит взгляд на Элизабет, а затем медленно кивает.
- Целитель Нэльсон, как же. У которой долг перед Рабастаном. И перед которой долг у него. Значит, нашли способ отдать друг другу свои долги, - грубо бросает он, выискивая на невозмутимом лице брата признаки смущения, но тот держится очень спокойно, даже отстраненно, что всегда бесило его старшего брата. Ни грязные намеки, ни намеренные оскорбления его не задевают. Или он просто хочет это продемонстрировать.
- Вам придется доказать это, мисс, - отвечает он на самоуверенные слова полукровки. - И не тяните с этим.
Но есть кое-что, что его выводит из состояния этого отвратительного спокойствия - Беллатрикс.
Рудольфусу не нравятся слова Рабастана, но еще меньше ему нравятся его действия.
- Ты смеешь указывать моей жене? Леди Лестрейндж, жене главы рода? - рычание прорывается сквозь простой вопрос, выплескивается будто кровь из раны.
Рудольфус переводит взгляд на палочку в руке брата, скалится еще шире, почти играючи выхватывает свою.
- Смеешь угрожать моей жене?
Пары шагов ему хватает, чтобы очутиться перед Рабастаном. Он выше, он старше, он сильнее, в конце концов. Рабастан давно не ребенок, но не должен забывать, кто здесь глава рода и кто устанавливает правила.
- Не вмешивайся, - косится он на жену, которая, несмотря на все показное равнодушие к происходящему, напоинает ему туго натянутую тетиву, а затем делает еще шаг, практически наступая брату на ботинки. - Тебе напомнить, кто ты и кто я? Напомнить, что ты не имеешь права ни на что? Ты осмелился притащить сюда эту магглу, осмелился пойти против меня - ты, младший в роду!..
Магия дрожит вокруг, как дрожат и его пальцы - ощущение дерева в ладони кажется почти болезненным, но Рудольфус слишком хорошо знает, что чарами здесь дело не решить. Не впервой им с Рабастаном отказываться от магии, чтобы прояснить кое-что между собой - и сейчас очередной случай.
- Проваливай отсюда и забудь это место как кошмар, - обращается он к целительнице, зло сверкая глазами и толкая брата в плечо. - Вместе со своим ублюдком.
И тут Рабастан без замаха бьет его под дых, а затем снова, почти сразу - на этот раз в челюсть. Рудольфус пропускает первый удар, но ко второму уже готов, блокирует кулак, перехватывает, дергает на себя, а свободной рукой со все еще зажатой в пальцах палочкой метит брату в лицо, в переносицу.
Костяшки взрываются болью, сухой треск едва различим за шумным дыханием обоих братьев, но Рабастан оказывается выносливее, а может, просто привык, сука, потому что почти не реагирует на сломанный в очередной раз нос, наваливается на Рудольфуса, куда более верткий и подвижный. Бьет по почкам, по голове, выворачивается из медвежьих объятий старшего брата, но и Рудольфус не отступает - драка, банальная и до одурения маггловская, будоражит его, делает сильнее. Боль становится необходимым катализатором, проясняет сознание. Он двигает Рабастану в уже сломанный нос, тут же локтем по шее, стоило тому наклониться вперед. Кажется, еще секунда, и Младший будет повержен, но тот коварно пинает Рудольфуса по колену той самой ноги, перелом которой так до сих пор и напоминает о себе, и Лестрейндж, будто побежденный колосс, медленно опускается на одно колено.
Торжествовать, однако, Рабастану рано - Рудольфус дергает его за подол мантии, снизу вверх бьет под подбородок, и брата с силой откидывает на спину, на заросший травой участок почти целой мощеной дорожки.
Рудольфус тяжело поднимается на ноги, трясет гудящей головой, снова сплевывает.
- Вставай, - рычит он брату. - Вставай, твою мать, мы еще не закончили.

[AVA]http://s3.uploads.ru/Hu8n9.png[/AVA]

Элизабет неожиданно нравится, как Баст произносит это "мой ребенок", и уверенность потихоньку к ней возвращается.
Ненадолго, впрочем - если Элизабет еще думала, не была ли слишком дерзкой, отвечая про Эмму, то в дерзости слов Баста  сомневаться не приходилось. Она с опаской и почти страхом смотрит на Баста, когда тот указывает Белле в сторону, куда та должна бы отойти, и пусть Элизабет и сама этого хочет, за Баста ей становится волнительно. Все, что она слышала об этой семье, никак не вяжется с указаниями, что им делать или не делать. Даже от него - такого же Лестрейнджа.
Или не такого же. Во всяком случае Рудольфус весьма ярко расставляет акценты.
Элизабет дергается сначала к Басту, а потом от него - когда Рудольфус скалится и предлагает ей убраться подальше. Баст окружает ее щитом, Элизабет отшатывается, приподнимает ладони, как будто щит закрывает ее в коконе и почти что душит. Она его видит - обычно прозрачный, этот щит сверкает родовой магией, и Элизабет в ужасе бросается вперед, понимая, что за этим может последовать.
Он защищает ее, потому что предчувствует начало перепалки, уходящей за границы острых реплик.
- Баст, нет! - она хочет дернуть его на себя, заставить уйти, но не успевает.
Отшатывается, на секунду теряет бдительность, прикрывая рот руками.
И замечает крадущуюся к ней Беллатрикс.
Щит не защитит ее - Элизабет понимает это сразу, когда видит горящие предвкушением и собственным превосходством глаза женщины. Отступает на шаг, выхватывает палочку.
Бросает быстрый взгляд на братьев - им не до этого. Басту не до этого. Но она должна попробовать справиться сама. Он не зря учил ее.
Щит трещит, и Элизабет не пытается подпитать его сама - не успевает, тут же ставит новые блоки, с удивлением отмечает, что они тоже слегка поблескивают на свету, будто мыльный пузырь. Будь срок больше, ее щиты стали бы мощнее, дали бы ей фору - но эта ведьма куда сильнее нее, и она хозяйка этого места, а как говорил Баст - здесь они сильнее, гораздо сильнее. У нее почти нет шансов, но Элизабет отмахивается какое-то время - совсем не долго, впрочем - дергается в сторону, но замирает, схваченная путами. Ее палочка лежит у ног Беллатрисы, а ту, что в рукаве, пока не может вытащить.
Клинок оказывается у самого ее горла, Элизабет невольно вздергивает подбородок, медленно втягивает воздух носом. Сердце колотится прямо в горле, выталкивает горячую кровь из саднящего пореза на шее. Отведенные назад руки ноют, Элизабет аккуратно кончиками пальцев пытается вытащить палочку. Успевает перехватит взгляд Баста - а дальше аппарация.
Она не знает, где они оказываются, оглядывается, выпрямляясь. Беллатриса чуть отступает, но палочку с нее не сводит.
Элизабет прикрывает порез ладонью, морщится, скользя пальцами о липкую кровь. Порез неглубокий, но крови достаточно, ворот платья весь ею пропитан.
Ведьма просит порт-ключ, протягивает раскрытую ладонь, суховатые тонкие пальцы. Ее тяжелое дыхание заставляет вздыматься перетянутую корсетом грудь, блестящие темные кудри падают на плечи, губы изогнуты в подобии нетерпеливой ухмылки.
Беллатрикс Лестрейндж совсем не подходит под описание из детских книжек, но почему-то Элизабет думает, что именно она олицетворяет образ настоящей ведьмы. Ведьмы из страшных маггловских сказок.
Она медленно поднимает руку, как бы показывая, что не собирается атаковать, да и палочки в ее ладони нет - она надеется, что Баст прихватит ее палочку с собой. Цепочка с порт-ключом съехала в сторону, и Элизабет осторожно, пачкая пальцы в кровь, цепляет ее и срывает с шеи, кладет в ладонь Беллатрисы.
Ничего страшного. Она не особенно стремится посещать Холл для воскресного пикника.
- Где мы? - Элизабет опускает руку, но вторую палочку пока даже не пытается вытащить.
Она не станет нарываться на атаку, ясно, что в очной борьбе у нее нет шансов, что уже и было доказано. Да и сама Беллатриса не кажется настроенной на продолжение этой перепалки.
- Я не претендую на какое-то особенное место в вашей семье, мадам Лестрейндж, - пока у них пауза, Элизабет предпочитает расставить все точки на i. - Но я люблю Баста и мы ждем ребенка. Мне некуда отступать.
Ей это странно - говорить о любви с этой женщиной, приводить это как довод. Это даже не смешно, это бессмысленно, как-то наивно и удешевляет весь ее невозмутимый образ. Впрочем, она не надеется, что ведьма будет растрогана - она просто выгадывает время и пытается понять, где они и можно ли отсюда аппарировать.
И почему Баст должен понять, куда именно его зовет Беллатриса? Место кажется каким-то пустырем, совершенно безлюдным и заброшенным, ничем не примечательным.
- Зачем мы здесь?

[AVA]http://s3.uploads.ru/Hu8n9.png[/AVA]

Если бы у Элизабет была возможность выбирать собеседников, Беллатрикс стояла бы второй с конца. Сразу перед своим очаровательным мужем.
Но у нее нет выбора, и разговор, говоря честно, куда лучше того, что эта ведьма может с ней сделать. У Элизабет как будто включается что-то вроде рефлекса - защитить ребенка, защитить себя, чтобы защитить ребенка. И она готова говорить хоть всю ночь напролет, лишь бы дождаться здесь Баста. Сбегать она и не думает.
Беллатриса таки выманивает у нее вторую палочку - Элизабет невольно цепляет ее пальцами, когда та выскальзывает из рукава под чарами ведьмы. Но отпускает, ведет себя как "умница".
На вопрос, есть ли что еще, отрицательно качает головой и смотрит прямо ей в глаза - пусть видит, пусть, если хочет, воспользуется легиллеменцией, что уж. Для Элизабет ощущение безоружности не так страшно и непривычно, как для большинства магов, она вообще одно время могла не брать палочку с собой. Но сейчас она чувствует себя почти что голой, пустота в ладонях вызывает беспокойство, заставляет нервничать.
Ничего, он придет. Он придет. Нужно просто подождать.
Вопрос о сроке кажется Элизабет каким-то опасным, и в то же время вполне естественным.
- Шесть недель, - нет смысла скрывать, хотя ей отчего-то неуютно говорит об этом с Беллатрикс.
Когда Баст только появился на пороге ее дома в первый раз после побега, он рассказывал о намерении брата найти ему невесту, чтобы продолжить род. И сказал, что у Рудольфуса и Беллатрисы не может быть детей. Интересно, хотела ли она когда-нибудь ребенка? Эта женщина, что кажется рожденной для чего-то другого, для борьбы, для войны может быть. И все же женщина. В первую очередь женщина.
- Люблю, - отзывается на ее второй вопрос, и пусть тема не менее неуместная, почему-то говорить об этом проще, чем о ребенке. - Так уж вышло.
Могла бы и не отвечать - ясно, что ее волнует кое-что другое. Элизабет старается не обращаться внимания, как ведьма кружит рядом, оказывается слишком близко, раз за разом напоминая, что ее жизнь сейчас только в ее руках.
И в этой ситуации ей нужно быть крайне осторожной с выбором ответа.
- Моя бабка чистокровная ведьма, - Элизабет проглатывает это просящееся "Прюэтт", вспоминая, как мать с ухмылкой рассказывала о школьной интрижке Рудольфуса со своей кузиной, и считает, что лучше не упоминать об этом. - Вышла замуж за маггла. Мать училась на Рэйвенло. Вы, быть может, пересекались в Хогвартсе, но она не упоминала об этом. Она училась на несколько курсов старше, на параллели с вашим мужем.
Элизабет не называет фамилий, не желая хоть как-то скомпрометировать свою семью.
- Свою кровь я оцениваю здраво и не собираюсь настаивать, что мы с вами стоим на одной ступени. Но и не считаю, что кровь является достаточной причиной, чтобы отказаться от любимого человека.
Слишком много сентиментальности, Элизабет и самой становится тошно.
Впрочем, может быть, тошно ей вовсе не поэтому.
- Я могу остановить кровь? Повязка бы не помешала, - она не просит палочку, естественно, но на элементарные чары вполне может рассчитывать. - Зачем мы ждем здесь Баста? Вы уверены, что он придет сюда?
Она не сомневается, что придет - если только догадается, куда идти. Место удивительно не говорит ровным слетом ни о чем. Впрочем, как много Элизабет знает об отношениях Баста с этой женщиной? Да и о Басте самом, если честно.

Исчезновение женщин оказывается и для Рудольфуса неожиданностью. Он поднимает голову на крик жены, хмурится непонимающе - что она задумала, что еще она имеет в виду, говоря, что Рабастан знает, где ее найти...
Рабастан не знает - это становится ясно сразу же, едва женщины аппарируют.
Рудольфус наклоняет голову к плечу, щурится на вспышку Ступефая, задумчиво кривит губы - выглядит едва ли не пародией на мыслителя.
Дает брату встать. С исчезновением камня преткновения он разом теряет запал, будто в отсутствия Беллатрикс превратился в маггловскую игрушку, лишенную батарейки. Инфери, ритуал оживления которого не довели до конца.
Муторно смотрит на брата, который поднимается на ноги, дерганый и взбешенный.
Он не часто видел Рабастана таким - хватило бы пальцев, чтобы пересчитать. Это кое о чем говорит, не так ли? Кое что говорит о том, как сильно брат привязан к этой маленькой рыженькой девице. Впрочем, это-то было понятно сразу. Едва ли бы Рабастан притащил ее сюда, если бы она была случайной девкой. Вся эта история, к которой он, Рудольфус, сейчас оказался имеющим отношение, отдавала чем-то серьезным, и, зная своего младшего брата, Лестрейндж вполне мог допустить, что все то, что тот говорил до исчезновения женщин, было правдой.
Что он женится на этой полумаггле. Что та ждет его ребенка.
Ребенка, ну не смешно ли.
А он был уверен, что ему придется загонять брата в койку под угрозой Круцио.
Он вздергивает голову, когда Рабастан вновь начинает говорить, недоверчиво рассматривает стоящего перед собой младшего брата, который угрожает убить его жену. Сейчас брат не похож на себя - сейчас он, если уж на то пошло, больше похож на него, Рудольфуса, когда так легко обещает смерть Беллатрисе, к которой по своему привязан. Когда клянется, что убьет ее, стоя в нескольких десятков футов от руин их общего дома. Магия разрушенного поместья охотно принимает клятву, Рудольфус чувствует это загривком, чувствует на том уровне, который недоступен Рабастану - и только медленно кивает в ответ.
Женщина за женщину - это справедливо. Это часть той справедливости, которая напитала эти камни, которая сделала их теми, кем они являются.
Та, что носит ребенка его брата, и та, что не смогла родить наследника ему самому - вот к чему сводится роль женщин на этой земле.
Он знает, что предал род, когда выбрал Беллатрикс, зная, что она не родит - не смог отказаться от нее, тщательно скрывая свою слабость, но и Рабастан это знает. И его обвинения сраведливы.
Рудольфус рвано выдыхает, не обращая внимания на наставленную на него палочку Рабастана.
- Заткнись, - обрывает он пустые обвинения. - Заткнись и найди свою девку. И если она все еще жива, я разрешу тебе жениться на ней, понял? Если в ней, конечно, действительно твой сын.
Он шагает прямо на брата, толкает его плечом - последняя попытка не уронить лицо, доказать, что это его решение, что ему решать, что будет дальше.
И не глядя на Рабастана, аппарирует прочь, в Ставку. Ему необходимо выпить и отвлечься.