У Альбуса был тонкий летящий почерк. Он всегда вел записи быстро, почти не задумываясь, но сегодня, перед чистым клочком пергамента, чувствовал себя по-настоящему беспомощным, и буквы, словно в насмешку, уже не первый раз выходили неровными и рубленными. Подобрать слова становилось все труднее, чем это казалось вначале: Альбус прокручивал в голове события снова и снова, убеждаясь, что Том не оставил ему ни факта, ни зацепки, ни шанса оправдать Рубеуса - ведь не скажет же он комиссии, что применил легилименцию к одному из своих студентов, чтобы убедиться в его невиновности.
Он понимал, что Риддл может просто отказать ему во встрече - и это было бы самым правильным его решением. Но все же мысленно Альбус ясно видел, как на уверенный стук в дверь он отвечает спокойным и ровным: "Здравствуй, Том".
Доводов было так мало, что Дамблдор мог пересчитать их по пальцам одной руки. Первый заключался в той ловкости, с которой Том подставил Хагрида. Второй пришел с ответом от колдомедика - яд акромантула остался бы в крови девочки. Третий ветвился: ни зелий, ни непростительных, ни артефактов - все это можно было бы засечь - а Дамблдор слишком хорошо помнил о способностях Риддла к парселтангу и слишком хорошо знал миф о Тайной комнате, вход в которую должен был быть именно там, где умерла Миртл Уоррен.
"И все это бездоказательно, дорогой профессор. Совершенно бездоказательно."
Альбус неловко склонился над письменным столом и обмакнул перо в чернила: густая капля соскользнула с кончика вниз, и заглавная буква получилась очень яркой. Сжав губы в узкую полоску, Дамблдор аккуратно вывел: "Уверен, в связи с последними печальными событиями нам есть что обсудить, Том. Жду тебя в кабинете трансфигурации в 20:00". Вот так - без пожалуйста и без подписи, как можно категоричнее, как будто вина доказана.
Альбус передал эту записку за ужином, чтобы со своего места проследить, что Том ее прочитал. Он и прочитал, не выказав никакой реакции, и после трапезы Дамблдор на целый час закрылся у себя - привести мысли в порядок, подобрать если не ключ, то отмычку, которой можно было бы вскрыть дефектный замок.
Шагов он не слышал: только как дверь в полуосвещенный кабинет трансфигурации тихо захлопнулась и строго щелкнула задвижка. Альбус внимательно посмотрел на своего гостя и жестом пригласил его войти.
- Чаю, Том? - миролюбиво произнес Дамблдор и запер дверь на заклинание. В воздухе появилась едва заметная вязкость - от заглушающих чар.

Отредактировано Albus Dumbledore (24 августа, 2015г. 23:58)

Альбус ненавидел свою память за одно отвратительное свойство: первое впечатление о ком или о чем-либо всегда оставалось ярче всех последующих. И сейчас Дамблдор ловил себя на том, что вместо взрослого и уверенного в себе молодого человека он видит одиннадцатилетнего мальчишку, болезненно воспринимающего всех, кто так или иначе хочет на него повлиять. Альбус и мечтал бы верить, что он ошибается, но это "зачем вы хотели меня видеть, профессор" возвращало его туда, где веяло безнадежностью и отчаянием - в день их знакомства.
Тогда, кажется, он решил показать силу, рассчитав, что это будет лучше протянутой руки помощи, от которой, к тому же, Том отказался. Альбус самому себе казался слишком жестоким по отношению к Риддлу, но такое нежелание открыться со стороны ребенка пробуждало в нем только подозрительность. Беседа с воспитательницей подготовила почву для сомнения, Том подбросил семена. До встречи с ним Альбус никогда не видел, чтобы стихийная магия становилась не на защиту своего владельца, а на нападение: нападение осмысленное и продуманное во всех мелочах. Впрочем - после не видел тоже.
- Поговорить, - просто - и за этой простотой могло скрываться все, что угодно - ответил Дамблдор, глядя на своего ученика слегка прищурившись, и спокойно продолжил: - Многое в смерти мисс Уоррен осталось нераскрытым, и мне кажется, что ты мог бы пролить свет на некоторые, хм, детали этого происшествия.
Альбус ждал, что Том станет отпираться, что откажется говорить, и тогда ему останется только найти болевую точку и надавить на нее. Но во всем этом плане жил существенный изъян: Том мог повести себя иначе. Тогда картинка рассыпалась, как в калейдоскопе, и складывалась в нечто совершенно отличное от задуманного. И все же отправной точкой, центральным кусочком мозаики для беседы, Альбус выбирал невиновность Рубеуса, жизнь которого уже навсегда была сломана либо незнанием, либо намеренным наветом Риддла.
Дамблдор коснулся палочкой стола, с которого предусмотрительно были убраны книги и студенческие работы, и аромат чая наполнил помещение. Струйки дыма поднимались от чашек высоко вверх, растворяясь где-то над головой профессора.
- Мне бы не хотелось, чтобы между нами остались какие-то недомолвки, Том.
Он говорил искренне, хоть и был уверен заранее, что Риддл ему не поверит. Он вообще не был склонен ни к вере, ни к доверию, совсем под стать своему имени.
Альбус тяжело встал и вышел из-за стола, чтобы единственная материальная преграда между ними исчезла. В чем-то Дамблдор даже напоминал себе дознавателя: так много уловок, какие-то психологические расстановки, игра слов и ни капли сочувствия. Но в последнем профессор здорово обманывал себя - сочувствие было. И понимания было гораздо больше, чем ему того хотелось.
И Альбус, лелея какую-то призрачную надежду, сменил тактику:
- Теперь, когда преступник пойман, школу не станут закрывать, - Дамблдор действительно был рад тому, что Хогвартс оставили в покое, но к радости примешивалось одно неприятное обстоятельство - не тот преступник. Он опасался, что его догадки верны и тогда, оставшись безнаказанным, Том войдет во вкус. Альбус хорошо знал, чем это может кончиться. У него был наглядный пример.
Альбус неспешно подошел к стеллажу, находившемуся позади него, и вынул длинный лист пергамента, заложенный между книг: это было медицинское освидетельствование. Он протянул его Риддлу и вновь заговорил:
- Никаких следов яда акромантула. Конечно, можно предположить, что девочка умерла от ужаса, но тогда удивительно, что в замке, полном разных пугающих вещей, она прожила так долго без намека на сердечную недостаточность.
Обвинение не было серьезным, но тон Дамблдора говорил об обратном. Альбус знал, что Хогвартс стал для Тома настоящим домом, но и это не оправдывало его опрометчивый - если опрометчивый - поступок в его глазах. Ситуация напоминала обмен - будущее Тома, который не сможет закончить образование, если школа закроется, на будущее полувеликана, который и так обречен на вечные насмешки со стороны сильных мира сего. И поэтому дамблдорова совесть остра нуждалась в оправданиях - от Тома.

Отредактировано Albus Dumbledore (24 августа, 2015г. 23:59)

В чем-то, как ощущал Дамблдор, Том ходил по краю, но все же общее впечатление у Альбуса никак не складывалось. На самом деле, он боялся ошибиться: почти до дрожи, потому что знал достаточно хорошо, что Риддл его неверие в идеальный образ старосты чувствовал. И, если еще точнее, он боялся ошибиться во второй раз, боялся, что и идеальный образ, и вся эта история окажутся подлинными.
Известно, что седовласые старцы любят раскаявшихся преступников, но никогда Альбус не слышал о раскаявшихся и отвергнутых. Сама мысль о возможности такого развития событий казалась Дамблдору невероятно жестокой. Впрочем... Когда заветная формула - "скрывать такое преступление - само по себе преступление" - коснулась его уха, профессор лишь усмехнулся.
Не понять, что им манипулируют - отработано, подготовлено и немного грубо - было невозможно. Помолчав немного, Альбус ответил, снимая очки и невидящим жестом кладя их на стол:
- Мне нравится твое спокойствие, Том. Твоя уверенность, что ты сделал все правильно. Это похвально, но есть кое-что, что не вписывается в представленную тобой картину. Если бы ты так волновался о преступлении, то рассказал бы преподавателям об увлечении Хагрида до трагедии, а не после. Ты выказал гораздо больше лицемерия, чем хотел.
Дамблдор чувствовал, что начинает злиться. Том зацепился за им же предложенную версию, - и разговор зашел в тупик.
Пока он говорил, на весах Альбуса взвешивалось мало фактов, но для него они становились все убедительнее и будто бы приобретали реальные очертания: Риддл отчего-то был уверен, подставляя (определенно подставляя) Рубеуса, что смертей, по крайней мере таких внезапных и загадочных, больше не повторится. А это могло значить лишь одно: либо Том покрывает настоящего преступника, либо преступником является он сам.
- К сожалению, нам действительно остается только гадать, какая участь постигла мисс Уоррен, - голос Альбуса, напряженный и угрожающий вначале, снова стал спокойным и ровным. - Мне остается лишь надеяться, - он выделил последнее слово и пристально взглянул на Риддла, - что в школе больше никто не пострадает.
Это был своего рода вызов на обещание: Дамблдор понимал недоказуемость всех своих мыслительных операций и мог рассчитывать только на то, что Том поостережется - если в гибели девочки виноват он - потому что школу закроют. Полагаться на благоразумие, а не на совесть - этого профессор ждал от своего ученика.

Альбус знал, как преподаватели смотрят на это: сквозь пальцы. Он и сам был сторонником политики невмешательства, считая, что студент должен справиться самостоятельно. Конечно, если издевка не переходила границу опасности. Но невнимание, может быть даже пренебрежение взрослых стоили сразу двоим детям поломанных судеб.
В груди неприятно кольнуло. Дамблдор нахмурился, внимательно вслушиваясь в слова Тома, и только вознамерился перебить его, но фраза, брошенная будто бы невзначай: "Чем-то он напомнил мне меня," - заставила его осечься на полуслове.
Альбус растерялся.
Конечно, он мог подумать, что Риддл просто играет с ним, но воспоминание о холодном и нищем приюте накатили на профессора, будто бы он только что отдал письмо с приглашением волшебнику-сироте. Он воспринял его как ребенка с червоточиной, злого и жестокого, не вдаваясь в причины поступков, описанных воспитательницей: ведь у Альбуса всегда перед глазами стоял пример почти по-маггловски христианский, приказывающий подставить вторую щеку, и сам он с детства стыдился отца, отомстившего за Ариану...
Дамблдор молчал, наблюдая за Томом с сожалением человека, который совершил слишком много ошибок. Когда-то он пообещал себе присмотреть за мальчиком, но это "присмотреть" совсем скоро переросло в слежку за абсолютным злом - да, сейчас Альбус мог признаться себе в этом - он потерял голову, пытаясь не допустить становление нового Гриндевальда, постоянно выказывал недоверие и то самое невнимание. И сейчас уже поздно было посыпать голову пеплом - если его предположения были верны, то он отчасти своими собственными руками вылепил свой страх.
Ощущая давление невероятной вины, смешанное с каким-то странным чувством, Альбус неожиданно для себя самого произнес то, что не собирался сообщать Тому ни при каких обстоятельствах.
- Исходя из легенды, вход в Тайную комнату Салазара Слизерина находился именно в том месте, где умерла мисс Уоррен, Том. Я хочу верить, что это - просто совпадение.
Дамблдор быстро взглянул на часы и покачал головой:
- Если тебе больше нечего сказать мне, Том, то ты можешь идти.
В конце концов, косвенное, но обещание, он получил.

Любопытство сыграло с Томом злую шутку, заставив его еще на несколько минут задержаться в кабинете нелюбимого преподавателя. Альбус ждал, что он совершит оплошность, не сумеет сдержаться от кичливого хвастовства, каких-нибудь театральных пауз или намеков, которые так легко оставлять, потеряв бдительность. И Дамблдор видел, что Том удивлен, но никак не ждал, что студент так быстро сможет справиться с собственным волнением.
Глаза Альбуса недобро сверкнули, когда он понял, что Риддл снова пытается закосить под дурачка.
- Волшебник, единственный из многих владеющий парселтангом, как Салазар Слизерин, не посчитал нужным соотнести информацию о Тайной комнате с действительностью? - вопросом на вопрос. Дамблдор взглянул на Тома чуть насмешливо, показывая, что не верит ни единому его слову. - Возможно, я достаточно сентиментален, Том, но я также прекрасно чувствую ложь, - он произнес это твердо, с легким оттенком угрозы, хоть уже и отпустил своего юного оппонента на все четыре стороны. Будто бы это должно было означать: "я все равно слежу за тобой и не позволю совершить ничего дурного".
- Пожалуй, эта легенда хорошо распространена среди волшебников моего поколения, Том. Но другим профессорам ничего неизвестно о некоторых твоих талантах. Уверен, они просто не сопоставили факты, - действительно, Альбус никому не говорил. Ни про парселтанг, ни про украденные игрушки, ни про врожденные способности к ментальной магии - так просто было скрывать тогда, так трудно открыть сейчас. Стоило Дамблдору вовремя провести нужную параллель - и лучший ученик Хогвартса был бы допрошен под сывороткой правды. Но Альбус этого не сделал.
Когда Том только попал в школу, директор расспрашивал его о мальчике. Немного, почти вскользь. Но, возможно, пожалев Риддла, Дамблдор не рассказал ничего из того, что поведала ему маггла. Не ложь, но и не правда. Одно накрутилось на другое, словно клубок, и теперь Альбус не хотел вытаскивать секреты из своего ящика Пандоры. Никому, кроме самого Тома.

Слишком высокого мнения о себе? Пожалуй. Но часто именно такое мнение побуждает человека ему соответствовать. Дамблдор не мог не признать, что Том вел себя почти безукоризненно для того, кому есть что скрывать.
В какой-то момент, пока Риддл говорил, Альбус понял, что много лет назад упустил главное: получив, буквально, короткую справку о будущем ученике, он остановился на достигнутом, не пытаясь узнать - ни откуда у мальчика такой редкий дар, ни кем был его отец, ни почему его, безродного, шляпа уверенно направила на Слизерин. Он не поинтересовался о самом важном - о корнях - и теперь, возможно, сполна расплачивался за свою ошибку: потому что косвенные доказательства упрямо разбивались о чужую броню и, хоть Дамблдор находил слабые места, Том, будто привыкший к таким ударам, прекрасно их отражал.
- Что ж, в таком случае я должен констатировать, что традиции склонны исчезать и уступать место таланту даже на самом консервативном факультете Хогвартса - еще пятьдесят лет назад полукровка не смог бы завоевать должного положения среди слизеринцев, - произнес Дамблдор, словно делая заметку для самого себя: полукровка. Это значило лишь то, что Том действительно провел определенную работу в установлении собственной родословной, а так как магическому миру фамилия Риддл была неизвестна, именно мать Тома владела волшебством. И магглорожденной она не была.
- Очень грубые слова, Том. Мы оба знаем, что твоя мать умерла, дав тебе жизнь, - продолжил Альбус, искренне удивляясь, что Риддл так бережно относящийся к магии, ненавидит тех, кто так или иначе связал его с ней.
Вся его злость сошла на нет, и Дамблдор вспомнил, что отпустить Тома он отпустил, но дверь все еще оставалась закрытой.
- Пожалуй, я забыл о самом главном, - он еще раз с сомнением взглянул на своего ученика, прекрасно понимая, что больше ничего от него не добьется, и взмахнул палочкой. Заглушающие чары спали, замок тихо щелкнул.