Учёба шла меньше месяца, но Макнейр уже определил, что сам замок и окрестности ему весьма нравятся: Хогвартс был устрашающе величественен, и это величие напоминало родной дом. Он, наверное, был одним из немногих, кто с первых же дней разобрался в устройстве школы, ни разу не теряясь и лишь отдельно учитывая возможность лестницы поменять своё положение. Конечно, Макнейр-касл не был столь обширен и велик, но основные черты были удивительно схожими, разве что украшали его по большей части старинные гобелены, а не более новые портреты, да и вообще обстановка, казалось, очень мало поменялась за прошедшие со времён средневековья века. Однако симпатия Уолдена никак не касалась большей части тех людей, которые проживали в замке. Слизерин, хранящий традиции предков, а с ним некоторые Рейвенкловцы, ещё не потерявшие чувства собственного достоинства, против почти трёх факультетов во главе с директором-магглолюбцем был в меньшинстве. Хотя это Макнейр отметил лишь как факт, свои убеждения считая сильнее подобных условностей. Не важно, сколько людей поддержат его, идти против своих корней он не собирался. А вот соседство нечистокровных и, что во много раз хуже, предателей крови, придётся терпеть, хотя он не был уверен, что его выдержки хватит хотя бы на семь лет, что тут говорить о всей жизни. В первый раз оказавшись вне привычного, строго регламентированного круга общения, Макнейр испытывал не самые приятные ощущения, которые заставляли задуматься о том, как не допустить подобного в будущем.
С самого начала ему стало немного не хватать знакомого ощущения свободы, окружения деревьев, но это быстро разрешилось с помощью прогулок по Запретному лесу. В данном случае правила были совершенно безразличны Уолдену: именно в таких местах, где за каждым кустом могла прятаться какая-нибудь особенно злобная тварь, он чувствовал себя в большей безопасности, чем в каменных стенах, так уж сложилось его детство. Возможно, со временем это пройдёт, если он найдёт, ради чего проводить своё свободное время в замке. Но пока он в очередной раз возвращался уже изученной тропой из леса. Поляна, которую он присмотрел себе для тренировок потом, когда на чарах они будут изучать что-то существеннее Левиосы, сменилась густыми деревьями, а те в свою очередь через некоторое время резко закончились, чёткой границей разделяя место главенства человека и природы. Пройдя по галерее и свернув во внутренний двор, Макнейр прищурился, взглянув на уже заходящее и слепящее глаза солнце, наверное, именно поэтому не сразу заметив людей в дальнем углу. Прюэтты, которых он мгновенно опознал их со спины, так как тех перепутать с кем-то было затруднительно, и кто-то третий. Уолден собирался пройти мимо: разборки гриффиндорцев его совершенно не волновали, однако в последний момент заметив мелькнувшую зелёную подкладку мантии, остановился, сразу же нахмурившись и впиваясь взглядом в эту картину. Ощутив знакомую волну холода, проходящую по позвоночнику снизу вверх, он понял, что его вмешательство не будет лишним. Макнейр ещё не знал, что это ощущение в будущем, наполненном сражениями и кровью, не раз спасёт ему и другим жизни, но уже привык доверять этому. Подойдя ближе, из-за бесшумности походки так и не замеченный, по крайней мере, Прюэттами, он пригляделся к третьему человеку, наконец узнавая и его. Рудольфус Лестрейндж…
Чистокровный маг в любом случае знаком с большей частью таких же чистокровных: родство, приёмы, сотрудничество… Но вот именно с родом Лестрейндж у рода Макней сейчас не было какой-либо сильной связи: всё осталось в далёком прошлом, и это Уолден, как наследник, знал. Возникала одна немаловажная проблема: будь он на месте Рудольфуса, вмешательство постороннего посчитал бы оскорблением. На секунду закусив губу, ища достойное решение, Макнейр решил, что развернуться и уйти никак не может, а значит, оставалось лишь идти вперёд. В крайнем случае, он извинится. Потом. Когда не останется лишних присутствующих.
Проскользнув между двумя братьями, делая вид, что направляется к дальнему выходу с внутреннего двора и специально задевая их, Макнейр резко развернулся, вполне правдоподобно изображая себя оскорблённой стороной, имеющей право вызвать обидчика на дуэль. Если бы подобное случилось много позже, он имел бы целый план, включающий чёткий расчёт реакции Прюэттов, но сейчас его вели лишь внутренние убеждения и предчувствия. А так же уверенность в том, что он, Уолден, уж точно не позволит тем, кто не чтит свои истоки, оказаться сильнее.

Заметив, что Прюэтты не удивлены, а даже, скорее, обрадованы его вмешательством, Макнейр вскинул голову, что при его росте, достаточно высоком для такого возраста, и серьёзном, чуть хмуром взгляде вряд ли казалось смешным. Одновременно он сделал шаг назад лишь для того, чтобы после разворота встать более устойчиво, привычно концентрируясь на своём положении в пространстве, чувствуя землю под ногами. Бой, он уверен, будет. Только не известно, когда он начнётся и кто сделает первый выпад. Гриффиндорцы, как Макнейр успел заметить за месяц достаточно близкого соседства с ними, кичась своей силой и храбростью, зачастую настоящее сражение воспринимали болезненно: чтобы переступить черту, давая волю разрушительной силе и вихрю чувств, им, как минимум, нужно достаточно долго себя накручивать, начиная оскорблять противника. Знакомые ему слизеринцы в подобной ситуации ограничивались лишь несколькими фразами или же вовсе молча выхватывали палочку: магия была для них более правильным способом определить превосходство, не прибегая к разговорам.
Довольно редко находясь в гостиных по вечерам, Уолден пару раз всё же слышал истории третьекурсников про самих Прюэттов и про то, что те устраивали на занятиях, порой лишая факультет за один день стольких баллов, сколько тот зарабатывает за три. Правда, тут их выручала благосклонность Макгонагалл: назначить отработку, снять десяток баллов и тут же добавить два «за великолепное и неординарное применение Трансфигурации» - обычное для неё дело, когда в этом замешаны те, кто, по её мнению, подают надежды. Хотя, казалось бы, всего лишь трансфигурация обложки книги в крылья, чтобы та улетела от обладателя в самый нужный момент. Макнейр, если бы он имел желание что-либо доказывать подобным способом, мог бы повторить это, уделив чтению необходимой главы в учебнике несколько часов. Все его предки по прямой линии были магами, кому, как не ему, управлять магией, храня при этом древние традиции, оберегая эту силу от тлетворного влияния?
Сейчас Уолден уже настроился на долгий разговор, целью которого будет их провокация и в результате которого гриффиндорцы наконец решатся напасть, но ситуацию, к счастью, разрешил Рудольфус: действительно, не имеет смысла ждать, если никто из них всё равно не отступится от своего, а ничего нового для себя во взаимных оскорблениях не услышишь. Движение сбоку являлось сигналом, и Макнейр практически одновременно с Лестрейнджем бросился вперёд. Начавший ставит свои условия: бой будет ближним, что, в принципе, верно, так как разница в знаниях всё же присутствует, он понял это вспышкой молнии, тут же жалея, что в фамильной библиотеке уделял больше внимания книгам по истории рода, наивно думая, что в Хогвартсе научат остальному... Тут действительно научат. Но совсем не тому и слишком малому, чтобы гордится своими умениями наравне с великими предками, это было понятно уже сейчас, но приходилось ждать Рождества, чтобы начать навёрстывать упущенное. Уолден уже чувствовал, что испытывает потребность именно в боевой магии, но школьные книги могли лишь сбить с нужного пути: как он думал, каждый род имеет свои магические особенности. Он хотел вернуть своему потерянный статус, значит, и его магия должна этому соответствовать.
Палочку он даже не вынимал, опасаясь повредить, осталось лишь отвлечь Прюэттов, чтобы те не вспомнили о своих. Хотя бы на время, дальше кровь вскипит настолько, что при необходимости можно будет полагаться на те заклинания, что уже изучены. В основном, конечно, ещё до школы. Порой с чужой палочкой, хотя у Макнейра, родившегося в начале весны, было время, чтобы привыкнуть к своей. Но всё это потом, сейчас он через два шага развернулся спиной к одному из Прюэттов, чьи имена он слышал, но не стремился разобраться, кому какое принадлежит, одновременно выставляя согнутую руку, чтобы локоть ударил точно в грудину, и уходя дальше, за спину противника. Тот, так и не разогнувшись до конца, но всё же кинувшись на помощь брату, дал ему время, чтобы выдернуть из-за пояса кинжал. В ножнах. С металлической защитой. Он знал, что времена чести прошли, и законы Министерства, боящегося даже тени смерти, никогда не будут отражать справедливость.
Обойдя того Прюэтта, которого Рудольфус ударил первым, второго он вытеснил в сторону словно выбивая из общей картины. Металлический наконечник для украшения и защиты ножен с размаху влетел противнику под подбородок, заставляя того потерять дыхание и упасть. Макнейр, медленно ослабив хватку и снова сжав ладонь на рукоятке кинжала, понял, что даже это может по здешним меркам считаться тяжёлым ранением, но одновременно он ощутил, что этого ему мало. Всё было бы гораздо лучше, если бы в свободной руке было ещё одно оружие и в то же самое время можно было ударить им в живот. Впрочем, уже после Рождества он вернётся в Хогвартс с чем-то ощутимее кинжала, величиной с ладонь. Пускай на это уйдёт огромное количество денег, пускай это будет лишним соблазном проигнорировать здешние правила, с этого начнётся одно из его страстных увлечений, с этого начнётся коллекция, замещающая предыдущую, проданную в тёмные времена.
Уолден полуобернулся, чтобы посмотреть, как обстоят дела с оставшимся противником, но внезапно та самая холодная волна, заставляющая вдыхать глубже, внимательно всматриваясь и вслушиваясь в пространство, дёрнула его обратно: первый уже наставил на него палочку, едва слышно выдыхая какое-то заклинание. Откуда только дыхание взялось?.. Видимо, не стоило в самом конце удара сдерживать руку, а наоборот вложить в него всю ярость. Вспоминая какие-то довольно простые щитовые чары, которыми он никогда не интересовался, Макнейр скривил губы и потянулся к своей палочке, надеясь успеть отразить атаку и усваивая ещё один важный урок: никогда нельзя выпускать врага из поля зрения, а ещё лучше сразу доводить начатое до конца.

Промедление Прюэтта, отвлёкшегося на каменную крошку, дали Макнейру время понять, что щитовые чары ему поставить не удастся, а потому  лучше всю силу отдать стихийной магии, всё ещё защищающей хозяина в минуты опасности. Из-за первых детских лет, проведённых в замке с безумной матерью и отцом, который с каждым годом всё реже выходил из своего кабинета, именно такие выбросы были развиты у него сильнее всего. Несколько раз магия уже уберегала его от страшных последствий, сейчас он вновь вручал свою жизнь ей. Уолден доверял своей силе, чувствуя неотъемлемой частью себя. И тем больше было его презрение к тем, кто воспринимал её всего лишь инструментом, а это закономерно были нечистокровные.
Наблюдая, как полупрозрачный, отражающий красные и багровые лучи заходящего солнца купол сначала медленно сплетается в воздухе, а затем стремительно разбивается, едва в него попадает выпущенное заклинание, Макнейр наконец заметил изменившиеся глаза Прюэтта. Теперь в них больше не было и тени смеха, зато можно было увидеть страх. Уолден усмехнулся, одновременно с этим осознавая, что на следующей атаке у него не будет ни мгновения, чтобы ждать стихийную магию, придётся действовать самому. Палочка напротив начала вновь подыматься, указывая ему в грудь, и он решил не подбирать подходящее заклинание, а применить то, которое получается лучше всего. К тому же оно вряд ли было известно Прюэтту, просто потому, что использовалось для зажигания факелов, сохранившихся в тех частях Макнейр-касла, где люстры смотрелись неуместно. Да и вряд ли бы он стал каждому раскрывать заклинания, не входящие в школьную программу, поэтому произнёс как можно тише, прекрасно понимая, что сила не зависит от громкости:
- Игнис спираре. – лёгкий, смешанный с ветром, но всё равно поток огня направился к противнику, а Уолден тут же отступил в сторону, хотя всё же не вышел из-под удара полностью, зато теперь расслышав заклинание Прюэтта: Релашио. Левое плечо, задетое искрами, отозвалось болью, а над двором тут же пронёсся усиленный Сонорусом голос. Макнейр едва успел вновь спрятать сжатый в левой руке кинжал под мантией, тут же схватившись рукой за раненое плечо. Хотя побеждённым он себя не считал: искры его заклинания были слабы, но способны зажечь факел, не повреждая окружающие предметы, теперь же они основательно подпалили противнику одежду, к тому же у того сейчас, наверное, кружилась голова из-за удара. Уолден же чувствовал, что нажил себе двух врагов, и от этого почему-то испытывал удовлетворение. Пускай битва и разочаровала его тем, что противник потерял всё воодушевление, едва увидев нетипичное для мага оружие.
Макнейр ещё не раз вернётся к этому дню, вспоминая подробности и улавливая то, что в спешке сначала прошло мимо, но сейчас он отбросил все мысли, сосредотачиваясь на основной проблеме. Минерва Макгонагал. Ещё в письме из школы увидев знакомое и родственное начало фамилии, он при первой же встрече начал понимать, что ошибся в своих ожиданиях. Безусловно, характер напоминал о Шотландии, но вот убеждения, благосклонность к магглолюбцам, а теперь финальный штрих: для Макнейров битва всегда была священна, как и магия, поэтому прервать её дозволялось узкому кругу лиц, в который не включались посторонние, пусть даже и преподаватели. Собственно, поэтому, как бы она не рассчитывала на это, вины он не испытывал: сражение есть сражение, оно несёт с собой кровь, ранения и даже смерть. Глупо это отрицать и прятаться за правилами.
Впрочем, нужно было искать выход из ситуации. Тот выход, который позволит Слизерину остаться в выигрыше. Рудольфус, как он подозревал, после снятия баллов вряд ли спокойно объяснит ситуацию, а это лишь спровоцирует ведьму. Говорить в таких случаях Уолден не любил, надевать маски, изображая чувства, которых нет, как это делали Прюэтты, вообще не умел, но вот обойти некоторые моменты и сохранить бесстрастное выражение лица вполне сможет. Да и в целом образ ему помогал: прогулки в лесу ещё не раскрылись, на занятиях он если и не был занят ими, то молча оглядывал класс, наблюдая, а пренебрежение к Трансфигурации оценивалось со стороны, скорее, отсутствием умений. По-прежнему не поворачиваясь к врагу спиной, он отошёл на пару шагов и только затем обернулся к Макгонагал.
- Добрый вечер, профессор. Как видите, здесь была драка. – посмотрев на подпалённую одежду Прюэтта, Макнейр добавил: - Стихийная магия. Она, как вы знаете, работает непроизвольно при опасности. – конечно, не всё было именно такой магией, но издалека движение его палочки не должно было быть видно. Почувствовав на себе взгляд, Уолден повернул голову в сторону Рудольфуса и почти незаметно улыбнулся краем губ. Чувство боя до сих пор плескалось в крови, хотя Макгонагал не поняла бы его радости, так что приходилось сдерживаться, сжимая кулаки.

Для Уолдена воздух буквально звенел от ожидания вновь возобновящейся после перерыва схватки, он не мог и не хотел признавать, что на этом она окончена, что Макгонагалл, не поймёт важность происходящего, отойдя в сторону и став независимым наблюдателем, который в самом конце засвидетельствует чью-то победу и чьё-то поражение. Пока он всё ещё жил воспоминаниями об этих средневековых традициях своей родины, отказываясь понимать, что времена истинных воинов давно прошли. Но и для этого наступит своё время: а разочарование в человеке, у которого он надеялся найти подобное своему отношение к таким важным обычаям, станет лишь первым камнем в дороге, по которой он однажды пойдёт, оставляя за собой гораздо больше крови и ран, чем один из Хогвартских внутренних дворов увидел сегодня. Зато поддержку Макнейр нашёл там, где не рассчитывал: кто мог знать, что именно Рудольфус будет так же неистово желать увидеть врага поверженным, и не важно, каким способом это произойдёт…

Видя сейчас ухмылку Лестрейнджа, зеркальное отражение своей собственной, если бы он не привык сдерживать слишком яркое проявление чувств при посторонних, он вспомнил, что не стоит акцентировать внимание Минервы на подобном, и резко развернулся, стараясь отвлечь её этим, но наоборот лишь отвлекаясь сам, теперь вблизи и вне боя видя, какой урон нанесло его заклинание. Внимательно и с затаённым восторгом рассматривая края дыр на мантии одного из Прюэттов, кажется, ещё кое-где продолжающие тлеть, Уолден вовремя остановил себя, не давая представлять, каким был бы эффект, если бы это не был лёгкий порыв огня, а полноценный взрыв. Но тут же всю его эйфорию развеяли: Макгонагал обратилась  к нему, словно он действительно мог признать её решение справедливым. Разрываясь между желанием шокировано, наконец поняв, что на этот раз всё закончено, распахнуть глаза и яростно прищуриться, впиваясь взглядом в лица стоящих напротив людей, Макнейр так и не изменился в лице, лишь сквозь зубы выдавив:
- Да, профессор, разумеется. – он чувствовал, как ненависть поднимается изнутри, но понимал, что не стоит раньше времени расслабляться, и, даже не видя удаляющихся фигур, заставлял себя цепляться за мелочи: ведьме не интересна причина произошедшего, ему тоже. Разве не достаточно того, что Прюэтты позорят само понятие чистокровности? Хотя при желании Рудольфуса рассказать, он бы выслушал. Также его не отправили в Больничное Крыло. Впрочем, это его и не волновало: высокий болевой порог позволял пока не думать о левой руке, но вот преподаватель даже не озаботился осмотром ран… Уолден сдерживал ярость, словно чувствовал, что гриффиндорцы захотят оставить за собой последнее слово, поэтому Минерва, обернувшись, так и не имела возможности понять, кого те имели в виду. Ситуация для него выходила скверная, Макнейр запоздало подумал, что даже в бою нужен план, нужна осторожность, как бы ему это не претило. Но Рудольфус вовремя взял слово, выразив его мысли: палочка действительно не оружие. Для него она – естественное продолжение руки.
Наконец Прюэтты во главе с Макгонагалл ушли, и Уолден дал себе волю, начиная буквально метаться по двору. Его колотило от ярости, так что приходилось скрипеть зубами, сжимая челюсти, и впиваться ногтями в кожу ладоней, желая сохранить хотя бы подобие контроля над своим состоянием, но всё же не сдержавшись и с ненавистью произнося:
-  Какого Мордреда я должен отходить от своих традиций и прятать оружие из-за таких, как они? – Макнейр резко остановился, скидывая мантию и открывая левую руку с порванной и пропитавшейся в одном месте кровью рубашкой, но совершенно не обращая на это внимания, а только лишь теперь более аккуратно закрепляя кинжал за поясом, с настоящей нежностью проводя ладонью по рукоятке. – Да, родовой. – ответил он уже более спокойно, но не произнёс окончание фразы: «Всё, что осталось». Слишком рано было касаться такой темы, пусть он и недавно принял с этим человеком один бой. Хотя, если они действительно похожи, не стоило исключать вероятность такого разговора. – Уверен, что расскажут: слишком примечательный случай… Придётся подумать, как с наименьшими последствиями опередить их, на своих правилах раскрыв этот факт. – Уолден чаще всего предполагал самое худшее развитие ситуации, но теперь для такого была весомая причина. Однако сейчас это не являлось самым главным, сейчас всё, чего он хотел, это полной победы над противником. И он только теперь вспомнил, что не каждый человек, подобно ему, может игнорировать свои раны, а потому подошёл к Лестрейнджу, так же смотря на его распухшее запястье и произнося:
- Их обязательно нужно будет проучить, но для этого будет лучше иметь здоровую руку. Если Больничное Крыло – это слишком, наверняка, кто-то с факультета сможет залечить… Ну, или я могу попробовать. – его блуждания по лесу действительно не могли обойтись без подобных ран, поэтому пару раз он уже видел, как исправлялись последствия, хотя и чувствовал, что идёт на определённый риск, предлагая свою помощь.

Подобного ответа Уолден и ожидал от Рудольфуса: показаться сейчас в Больничном Крыле, значило бы последовать словам Макгонагал, признать поражение. А уж поражёнными они точно не были, даже учитывая раны. Да и бой не был закончен, чтобы Прюэтты имели право хотя бы упоминать его. Так что предположение о том, что гриффиндорцы, наверняка, уже рассказывают о своей победе, изрядно злило, заставляя ещё больше желать поставить их на место, раз и навсегда объяснив, что традиции сражений должны соблюдать даже они, предавшие свою кровь. И также объяснить то, что его никто не может признать поражённым, пока он не сделает этого сам.
Макнейр выдержал прямой взгляд Лестрейнджа, не двигаясь с места и ничего не добавляя к своим словам. Сложно было точно сказать, чем тот руководствовался в своём предложении. Смешалось внутреннее чутьё, влияние момента и желание принять Слизерин своим домом, пока родной был не столь дружелюбен, как хотелось бы. Залечивание ран – меньшее, что он мог сделать. Большее, как он уже не надеялся, а чётко осознавал, предстояло впереди: восстановление чести и справедливости... Да и, появись Рудольфус в Большом зале в следующий раз с высоко поднятой головой и абсолютно целой рукой, при этом не пользуясь услугами колдомедика, как Прюэтты, это возымело бы определённый эффект и мгновенно бы избавило и самого Уолдена от ореола проигравшего, который ему обязательно обеспечат противники. Триумф будет по праву принадлежать им. Однако решать, принимать помощь или нет всё равно приходилось не ему, так что он молчал, просто ожидая выбора Лестрейнджа.
И выбор был сделан. И никому уже не будет известно, каким бы стало будущее, будь он другим.
Осторожно и мягко касаясь пальцами повреждённой кисти, чтобы определись положение костей, Макнейр лишь отмахнулся, пожимая одним плечом, услышав начало следующей фразы:
-  Я, скажем, так, ощущаю эту рану царапиной, потом обработаю края зельем и перевяжу. А остающийся в таком случае след… Шрамом больше, шрамом меньше. – на вторую часть фразы, намного более важную, чем его ранение, сейчас абсолютно не доставляющее проблем, так как той рукой он практически не двигал, Уолден ничего не ответил. Не игнорируя, а лишь предпочитая сначала закончить лечение, так как следующие его слова будут иметь огромное значение, и им он хотел отдать всё своё внимание. Выбирая, предупреждать Рудольфуса о маловероятной, но всё же возможной боли при восстановлении руки или нет, он остановился на втором. Решающим фактором стало то, что он предполагал не разделять свой ответ посторонним. Мягко обхватив кисть, чтобы зафиксировать её в одном положении, Макнейр сосредоточенно дотронулся до неё палочкой, тихо произнося заклинание. Только убедившись, что всё выполнено верно и отпустив руку, он поднял голову, встречаясь взглядом с Лестрейнджем, отходя на шаг и выпрямляясь.
- Уолден Катрал Макнейр. Я принял один с тобой бой по собственной воле. – говоря твёрдо, прямо смотря в глаза человека напротив, он чувствовал, как старинные фразы сами приходят на ум, как они наполняются магией, подтверждая, что вступить в схватку с Прюэттами было его собственным решением, что действовал он, исходя из своего собственного выбора, а не вынужденный кем-то.

Отредактировано Walden Macnair (30 июля, 2015г. 14:51)

Слова действительно имели огромное значение для мага, вложившего в них вместе с непоколебимой уверенностью и часть своей силы. Уолден осознавал всю важность происходящего, чувствовал: этот момент станет одним из тех, что в той или иной степени определят его дальнейшую жизнь. Хотя, едва появившись здесь, едва заметив группу людей в дальнем углу, он даже в самой глубине сознания не предполагал, что уже вскоре будет произносить древнюю церемониальную фразу. Тогда в нём лишь кипело негодование и презрение к тем, кто позволил себе называться чистокровным и не следовать традициям. В сущности, даже не была спасена жизнь Лестрейнджа: Прюэтты всё же не смогли бы зайти так далеко, как и все гриффиндорцы, считая смерть чем-то неестественным, страшным и лишним, так что немногие бы поступили подобно Рудольфусу, но вот Макнейр такое щепетильное отношение к понятиям чести искренне ценил и уважал. Сейчас он рассчитывал, что правильно произнесённые слова обязательно донесут до другого человека его понимание всей сути свершающихся событий и всех последствий, сейчас он наконец отрешился от ненужных мыслей о том, что он так до странности легко раскрыл свою способность замечать боль лишь при серьёзных ранениях. Однако так и не смог отрешиться от мысли, что судьба свела его именно с одним из Лейстрейнджей, одним из тех, что сумели на протяжении долгих веков сохранить статус рода, лишь преумножив уважение. В это верилось с огромным трудом: дело привычки, после долгих и безуспешных разглядываний списка «Священных двадцати восьми» в поисках своей семьи. Оставалось лишь в который раз вспоминать о своём решении буквально начать род заново, навсегда закрыв страницы нескольких предыдущих поколений. Он решил сделать всё возможное и никогда не поддаться захлестнувшему семью безумию, уважать его, как и всё, что происходило в прошлом, но всё же исправлять последствия. И быть может, сегодняшний день – первый шаг на пути к этому. Быть может, пройдёт время, и подобная связь с самыми уважаемыми родами станет обыденной.

Кодекс наследника рода научил всем необходимым в этой ситуации фразам, но не учёл необходимость достойно завершить её.  Уолден лишь кивнул в ответ на благодарность, поднимая и отряхивая сброшенную ранее мантию, а затем накидывая на плечи и ухмыляясь:
- Благо, у Макгонагал всегда много забот, нужно только выгадать момент. – ощущать себя не одиночкой, а связанным с другим человеком было непривычно, но, почему-то не чувствуя стеснения своей свободы, Макнейр принял это спокойно, пусть и, наверняка, придётся больше времени проводить в замке: пора учиться жить в нём. Оглянувшись на верхушки деревьев Запретного леса, освещаемые закатом, он непроизвольно пожал одним плечом, снова оборачиваясь к Хогвартсу. С рубашкой вышло действительно неудачно, учитывая финансовое состояние рода, спасала только магия, дающая возможность аккуратно восстановить вещь, но важнее были вопросы Рудольфуса, вернувшие к прежним мыслям: стоило ли рассказывать? Думая об этом теперь, Уолден точно решил, что стоило.
-  Нет, боль я чувствую, но только сначала, потом отстраняюсь, и остаются лишь неясные ощущения, вроде того, как кожа ноет от царапин… Бывает полезно, но опасно. – не желая впустую тратить время, идя прямо до выхода, Макнейр перемахнул через парапет, опираясь всё же на целую руку, а второй придерживая мантию. Оказавшись в галерее, огибающей двор, он, вспомнив, что к ним обычно присоединялось несколько коридоров, уверенно пошёл в сторону того из них, который вёл в холл.