[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]Их накрывают, когда Долохов заканчивает инструктировать связного из Министерства.
Глухо тренькают сигнальные чары, наложенные на грязный паб в Манчестере, и братья синхронно вскакивают на ноги, вытаскивая палочки, обмениваются короткими взглядами.
Долохов кидает быстрый взгляд на дверь - там столько защитных и удерживающих заклятий, что хватит, чтобы удержать пару отрядов хит-визардов, но медлить не стоит. Краткая попытка трансгрессировать хотя бы в дальний угол терпит крах - их выследили.
Хозяин паба, обездвиженный и под Империо, расфокусированно таращится на пол, не реагируя на движения засобиравшихся Пожирателей Смерти.
- Забирай его и уходи, - Рудольфус кивает на связного, мага средних лет, вцепившегося в свой портфель с выражением крайней растерянности на обычно самодовольном лице. - Мы с Антонином задержим этих сук, пока не простынет порт-след.
Рабастан качает головой - он не оставит брата, и причина тому не только в семейной привязанности. Смерть Рудольфуса - последнее сейчас, к чему он готов.
- Останусь с тобой, - категорично заявляет он.
Долохов пожимает плечами, достает из кармана мантии порт-ключ, принимается настраивать его:
- Тогда я провожу нашего доброго друга и вернусь за вами, господа.
- Не стоит, мы не задержимся, - мрачно отвечает Рудольфус, взмахом палочки разметая к стенам столы, освобождая поле боя.
- Милорд не одобряет провалы, - расслабленно проговаривает славянин, собирая документы, принесенные связным.
- Это не провал, - Рудольфус едва сдерживает нетерпение, горит предвкушением.
Рабастан косится на часы - драккл, операция затягивается. Он уже полчаса как должен быть в лесу - очередная встреча, очередное натянутое молчание, очередные попытки поговорить ни о чем, очередная попытка не вспоминать.
Впрочем, он говорил - не ждать его дольше получаса. Если не появился - значит, не смог. Значит, все отменяется. Значит, ждать сову. И Мерлина ради, не искать его.

Антонин и связной убираются с помощью порт-ключа в тот самый момент, когда в дверь паба ударяет нечто огромное.
Братья снова переглядываются, Рабастан постукивает палочкой по пальцам левой руки - им нужно будет обороняться не меньше пятнадцати-двадцати минут, чтобы даже спецы из Отдела Тайн не смогли взять след порт-ключа.
А потом как-то уходить.
Как-то.
Не так он собирался занять сегодняшний день.
Младший снова смотрит на Рудольфуса, тот обманчиво-спокойный, застыл столбом перед стойкой, хоть бы зашел за ее прикрытие, как Рабастан.
Как будто ищет смерти. Как будто Рабастан даст ему умереть.

Когда дверь проседает и разлетается по пабу, шрапнелью угрожая снести голову торчащему как пугало в центре Рудольфусу, Рабастан, который поумнее, резко опускается на корточки, спасаясь от обломков.
Едва залп разрушенной дверью прекращается, поднимается, кастует Бомбарду прямо в разоренный дверной проем и сразу же - укрепляющие заклятья на стены: умирать под обломками вонючего бара ему не интересно.
Рудольфус, выставивший Щитовые - а врал, что позабыл! - метает в сторону выхода несколько заклятий поэффективнее и более личных - гниение плоти, Ослепляющее, что-то еще.
Авроры в ответ обстреливают братьев Ступефаями - что до оскомины ожидаемо, Петрификусами - еще бы Таранталлегрой, к чему стесняться, и, наконец, Рассекающими.
Рабастан успевает выставить Щит перед братом, зато ловит Секо сам: в первый момент кажется, что оно прошло по касательной, лишь слегка задев, однако правая пола куртки отваливается, будто обрезанная невидимыми ножницами вместе с куском рубашки, а боку сперва становится холодно, а затем, почти сразу же, горячо.
Младшиий удивленно косится вниз, на собственный бок - и приунывает. Даже в полутьме паба видно, что его задело прилично: кровь льет как из недорезанного соплохвоста.
Он накладывает на рану кривоватый Анестезио и какие-то чары, вроде бы должные обеспечить его повязкой - Вэнс заставила его повторить хотя бы азы, однако толка от этого мало - пояс брюк пропитывается кровью, которая и не думает останавливаться.
- Ты что это, помирать собрался? - резко спрашивает Рудольфус, в одиночку занятый сдерживанием превосходящих сил противника, пока Рабастан занят собой.
- Не знаю, еще ни разу не умирал, - огрызается Младший, прислушиваясь к себе. Вроде бы, пока все в порядке.
Он зажимает бок левой ладонью, перебирает пальцами по волшебной палочке, вытирает о плечо лоб
- Нормально. Прорвемся.

Остается пять минут - они все еще сдерживают авроров. Те, видимо, считают, что добыча нужна им живыми, и то, что братья не пытаются отступить или сбежать, приводит законников в замешательство
Слабость, с каждой минутой обволакивающая сознание Рабастана, начинает мешать - Рудольфус поглядывает на него, напряженно сжимая губы, косится на часы, переходит в атаку - на пару мгновений авроры, смущенные этим всплеском активности, несколько запаздывают с ответной реакцией.
- Уходим, - бросает Рудольфус, несколькими заклятиями выламывая в задней стене паба дыру, в которую мог бы протиснуться и среднего размера дракон. Между домами пусто и пахнет тухлятиной, что как нельзя более соответствует настроению Лестрейнджа.
Рабастан, как водится, честно прикрывает их отход, короткими рывками перемещаясь все ближе и ближе, отправляет несколько Оглушающих и Удушающих наобум, пытаясь сообразить, с каким количеством бравых ребят они имеют дело и чего ждать от них...
Темно-фиолетовый луч проклятия, выглядящий так же чуждо на улицах Лондона, как и Антонин Долохов в своих хромированных сапогах, становится ответом - ничего хорошего ждать не стоит. Облако краем задевает отступающего в дыру Рабастана, окутывает на мгновение левую руку, дергающуюся теперь как в самой сильной лихорадке на свете.

Они проламывают несколько заборов, забрасывая преследующих их авроров Авадами - уже не до политесов. Когда антиаппарационный купол остается позади, аппарируют - Рабастан неловко прижимает к себе руку, которую будто наизнанку выворачивает, сглатывает слюну с привкусом крови. Глаза заливает пот, холодный и какой-то склизкий, в глазах двоится.
Вновь аппарируют - Рудольфус подхватывает его, вцепляется в воротник куртки, дергает, ставит на ноги.
- Все, спекся? К Булстроду нельзя, сам знаешь.
Рабастан вяло отмахивается:
- Все под контролем. Мне есть, куда аппарировать.
Брат хмурится.
- К той ведьме?
Рабастан не отвечает, прислушиваясь к тому, как беснуется Метка на поврежденной руке. Повязка на боку, кривая и неуклюжая, пропиталась кровью.
Он сосредотачивается, пытаясь приглушить стук крови в ушах, и аппарирует в подъезд напротив дома Бэтси Нэльсон. Накладывает на себя чары отвлечения внимания, перебирается в нужный дом, поднимается по лестнице, размышляя. достаточно ли запутал следы?
Стучит в знакомую дверь - приехала? Она уже дома?
Никто не отпирает, только вопросительно и коротко мяукает за дверью кот. Серый, наверное, думает Рабастан. С серым он поладил.
Драклл подери, как плохо-то.
Он садится на ступеньки, вытаскивает сигарету дрожащими пальцами, пачкая карман и пачку в крови. Закуривает, закашливается, морщится от боли - может, задело его и не сильно, но кашлять в таком положении невероятное испытание. Затушивает окурок, продолжая прижимать к груди левую руку, мелко дрожащую. Что за за проклятие, как убрать тремор, где, драккл ее подери, ведьма?
Отгибает отходящую повязку на боку - кровь и должна быть такой темной?
Сколько вопросов и не одного ответа.
Рабастан Лестрейндж крайней неуютно чувствует себя без ответов.
Хорошо бы, если бы у поднимающейся по лестнице Элизабет Нэльсон была хотя бы часть ответов.
- Не смог закончить с делами. Перенесем тренировку, - вместо приветствия информирует ее Рабастан, как будто его вид не говорит сам за себя. - Мне нужно что-то сделать со всем этим.

[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]- Не при тебе, - Лестрейндж демонстративно сминает и неуклюже засовывает в карман полупустую пачку сигарет. Это вроде бы элементарное действие занимает у него неоправданно долгое время, зато дает возможность проигнорировать вопрос о цветах. Впрочем, когда это ему нужен был предлог, чтобы игнорировать непонравившиеся вопросы. И протянутые руки.
Зато он четко помнит договоренность - она сама сказала, при ней не курить. Что он делает не при ней - его забота.
Поднимается на ноги, поглядывая на стену - ведет его неплохо, заваливается следом за ведьмой в квартиру, стараясь не выпачкать аккуратную прихожую в крови.
Наложить чары даже не успевает - ведьма все делает сама, четко и удивительно бездумно, будто на автомате. Неплохо, Бэтси Нэльсон, неплохо. Делай так всегда, научись никому не доверять - и мне будет намного спокойнее оставлять тебя.

- Это не мой дом, - пожалуй, звучит резче, чем он хотел, но Рабастану не до того, пока он плетется к дивану, на ходу снимая то, что осталось от куртки - больше ни на что это тряпка не годна, но у нее, кажется, оставался его свитер.
Бэтси Нэльсон садится на диван рядом с ним, серый кот запрыгивает на спинку - всем хочется поглядеть, что там такое с Рабастаном Лестрейнджем.
Подчиняясь ее командному - профессионально-целительскому тону - с трудом распрямляет руку, чувствуя, как сопротивляются зажатые мышцы.
Кажется, она работает как раз в Отделении, специализирующемся на подобном - или он что-то путает?
В голове приятная пустота, клонит в сон, но даже Лестрейндж в курсе, что пока спать нельзя - и он ищет способ отогнать эту вялую сонливость.
Фыркает на ее слова о серьезности повреждения - само собой, его не пирогом накормить хотели.
- Фиолетовое облако, понятия не имею, какая-то модификация, наверное. Не могу разогнуть пальцы, и вообще рука не слушается от локтя и ниже. Надо бы узнать, что это - интересный эффект, - забывается он, позволяя взять верх причудливой смеси рэйвенкловца и Пожирателя.
Ему не слишком нравится, как вздулись и почернели на левой руке вены, пересекая мрачный рисунок Метки - выглядит откровенно неприятно. Но еще меньше ему нравится, как продолжают дрожать согнутые и застывшие в таком положении пальцы. Хорошо только, что эта прелесть не поднимается выше.

Выпив в два глотка зелье, Лестрейндж откидывается на спинку дивана, позволяя коту обнюхивать подставленную щеку и затылок - от него не убудет, пусть нюхает. Кот фыркает, отшатывается, но далеко не уходит - остается поблизости, садится, аккуратно обвивая себя пушистым хвостом.
Смотрит на Рабастана.
Рабастан смотрит в ответ - его ощутимо клонит в сон, но это-то его и напрягает.
- Просто нужен хороший глазомер и твердая рука, - отметает Лестрейндж восхищение аврорским Секо, пока ведьма принимается за рану в боку. Смотреть ему не хочется - в конце концов, он в руках профессионала-целителя, которому доверяет даже Вэнс. - Да и то я почти ушел - целились-то левее...
Он представляет себе, как аппарировал бы к Бэтси Нэльсон, придерживая распоротый живот. Вот уж было бы зрелище - без цветов точно было бы не обойтись.
Это его парадоксальным образом веселит - он фыркает снова и тут же морщится: заживление не из самых безболезненных процедур.

Ведьма встает с дивана, он ловит лишь часть произносимых ею слов - что-то с бадьяном.
Сознание плывет, глаза закрываются сами собой - не спать.
Два предыдущих дня он спал по паре часов - и теперь, ослабевший от кровопотери, отчаянно жалеет об этом.
Фокусируется на бродящей туда-сюда Бэтси, замечает кровь у нее на свитере, подбирается, тянется к палочке - пока не соображает, что это его кровь.
Снова расслабляется - все в порядке, только не спать.
- Не смог прийти - не успевал, говорю же. Срочное дело, неотложное, - он обеими ногами тормозит перед желанием рассказать, как там, в пабе, все летело и взрывалось, как он прикрывал Рудольфуса - ей не нужно, кажется, знать деталей. Зато если говорить, то можно контролировать сонливость. Можно держаться, не засыпать.
- Мог, точнее, но Рудольфус категорически не приемлет Защитные чары, а я не могу допустить его смерти - я же не гожусь в главы рода, и Беллатрикс не впечатляет меня так, как раньше,  - продолжает болтать он. Сознание выкидывает странные шутки - Рабастану все происходящее кажется ирреальным, как будто происходит не наяву, а во сне - и, как во сне это случается, он с трудом контролирует то, что говорит. Только отчего-то убежден, что ему нельзя замолкать.

Выгибает бровь на замечание о своем виде, хмыкает.
- Я и чувствую себя аналогично. А вот тебе идет такой цвет. Ты с ним не кажешься такой наивной, как обычно. Хорошо, что Рудольфус не видел тебя рыжей...
Она выходит из спальни как раз к его последней фразе - уже без грязного свитера, в рубашке с чужого плеча. Ну что же, думает Лестрейндж, с ее талантом отбирать вещи должна собраться неплохая коллекция.
- Поумерь пыл, - огрызается он, задетый ее "я все сказала". - Хочешь, чтобы к тебе заявились мои драгоценные родственники? Мне придется вернуться  - и как можно скорее. Терпение - не наша фамильная черта.
И тем не менее, перспектива задержаться в ее гостеприимном доме - даже без традиционного чаепития - кажется ему достойной наградой за жизнь брата.
Он снова хмыкает - ее пальцы перед глазами расплываются и двоятся.
- Два, - бросает он наобум. Большинство людей в сходной ситуации покажут два пальца - это любой знает. - Или три. Не больше.
Прищуривается, вглядывается - у него, наверное, близорукость, в Азкабане это как-то не мешало, там и книг-то не было, а вот теперь не до того.
- Два, - с куда большей уверенностью заключает он, наклоняя голову то к одному плечу, то ко второму.
Переводит взгляд на руку, пытается разогнуть пальцы, застывшие высохшими палками, выдыхает - левая рука ему, конечно, не критична, но до чего обидно, когда он только начал осваивать дурмстранговскую традицию боя с двух палочек одновременно.
- Я ломал руку однажды, в детстве. Вспомнил недавно, -  делится он, зная, что может не пояснять значение этого "вспомнил недавно" - не Бэтси Нэльсон, которая вместе с ним варила то фантастическое зелье для экспериментов, о которых он опасается спрашивать, чтобы не натолкнуть ее на совсем другие размышления. - Моя последняя попытка игры в квиддич. Никогда не нравилось, кстати... Но не могу вспомнить, какую именно руку - хотя это и так больше, чем было. Пережить заново столько моментов... Почему говорят, что дементоры питаются только счастливыми воспоминаниями? Мне кажется, они всеядны.

- Сталкивалась с таким? - кивая на руку, снова спрашивает он, давно побив свой собственный рекорд по общительности. Сегодня никто не сказал бы, что Рабастан Лестрейндж не разговорчив, а ему всего-то и нужно было потерять пинту крови. и, конечно, оказаться в гостиной дома Элизабет Нэльсон, чтобы она слушала его вялотекущие откровения.- Я вот нет.
Он даже не отдает себе отчета, что повторяется - так хочется спать.
- Есть что-нибудь тонизирующее? - наконец-то здравый смысл. - Сигарета бы помогла, но я обещал не курить при тебе.
Он не обещал, но - ответная любезность. Вроде "Элинор Ригби" на свадьбе. Со вторым серьезная проблема - куда серьезнее, чем в мае, в сиреневых кустах, теперь обстоятельства осложняются еще и тем, что вряд ли она заинтересована...
Да, лучше оставить недосказанным. Лучше и проще. Все, как он любит.

[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]Он запрокидывает голову на спинку дивана, разглядывает потолок, размышляет над ее вопросом о Беллатрисе - сейчас, в этом странном состоянии полусна ему вовсе не кажется невозможным обсуждать с кем-либо эту часть своего прошлого, часть, о которой он и сам недавно вспомнил.
- Нет, нет, - качает, а точнее - елозит он головой. - Главой рода я никогда не хотел быть - Рудольфус справляется куда лучше, а мен раздражает эта необходимость постоянно быть на виду, принимать решения...
Фыркает - теперь-то об этом можно говорить только в качестве несмешной шутки: последние решения, которые принимал его брат, касались настолько мелочных вопросов, что не стоили и упоминания.
Задумывается о Беллатрикс, косится на Элизабет, с интересом заглядывающую ему в лицо. Замолкает. К счастью, она тоже не собирается цепляться за его болтовню, зато напоминает о том, о чем он благополучно пытается забыть уже пару месяцев.
- Я и не ищу, - потолок намного интереснее, а главное - безопаснее. - Рудольфус ищет, невесты по его части. К тому же у него уже был удачный опыт, так что мне вмешиваться не резон.
Эта тема достаточно неприятна - даже в таком состоянии, в этой кружащей голову эйфории на фоне Мерлин знает чего, и он с удовольствием поддерживает разговор о рыжине, игнорируя собственные же сожаления: она была рыжей для него, в лесу, в Ирландии, в том кремовом шелке.
- Наоборот, очень нравятся. Не наивные, правда, но рыжие - ты даже не представляешь. Аврорат мог бы ловить его на рыжих волшебниц как фестрала на сырое мясо, - совершенно по-кретински фыркает Лестрейндж, по-прежнему разглядывая потолок.
Обсуждать романтические предпочтения Рудольфуса намного безопаснее, чем комментировать ее слова об особом состоянии.
Но через смешок он все равно сжимает зубы - нельзя, нельзя.

Ведьма вновь возвращается с кухни, протягивает ему очередной флакон - на этот раз не пытаясь напоить его как ребенка.  -  - Я воплощение терпения, -  неожиданно серьезно проговаривает он, глядя на Элизабет поверх флакона, и залпом выпивает зелье, неожиданно вяжущее. Даже не спрашивает, чем она его поит - видимо, это доверие, будь оно неладно.
Она неожиданно подается к нему - неожиданно, потому что он за размышлениями о том, насколько хватит терпения Рудольфуса, не успевает отреагировать на ее предупреждение.
Застывает, не моргает, чувствуя тепло ее колена бедром, мягкое прикосновение к затылку.
Ох, мать твою.
Когда снова можно моргать, выдыхает, пропускает мимо ушей большую часть ее сетований, кивает невпопад - все еще отходит от ощущения ее близости, ее тела так рядом.
Надо быть готовым, напоминает он себе, мрачнея. Она любит все это - дружеские прикосновения, объятия. А ему нужно быть готовым и научится воспринимать это как что-то само собой разумеющееся.
И продолжает делиться отрывочными воспоминаниями и размышлениями - разговор оказывается, к удивлению молчаливого Рабастана, спасением, той самой демаркационной линией, которой можно отгородиться от того, что произнесено не будет.
Вроде вопроса о том, почему она не рыжая для этого своего маггла. Или о том, почему была рыжей для него.

Поворачивается к ней, удивленный глухим звучанием ее голоса - она так резко поднимается с дивана, что даже серый кот непонимающе дергает усами - но нет, кажется, все в порядке. Через пару минут ведьма возвращается, такая же, как обычно., только чуть больше деловитая.
Они на ее территории, это не может не сказываться.
- Два часа - не страшно. За два часа Рудольфус даже не вспомнит, что у него есть брат, - это не настолько шутка, насколько Рабастан хочет показать, но и ладно - зато помогает не говорить о том самом зелье, потому что ее реакция - негативная, определенно, и кошмарно непонятная - его напрягла.
Впрочем, почему непонятная - учитывая, сколько лжи он нагородил, чтобы утаить тот Обливиэйт, удивляться по меньшей мере странно.

Лестрейндж как раз пытается разогнуть пальцы - из руки уходит дрожь, наверное, действуют меры, предпринятые Элизабет,  - когда она спрашивает о сигаретах.
Он задумывается.
- Они помогают сосредоточиться. Сосредоточиться на главном, - он опускает голову, чуть отворачивается, потому что - на минуту - ему нужны сигареты, чтобы выкурить мысли о ней. И какие мысли - совершенно бредовые в этой ситуации, когда она так по-дружески помогает. Совершенно недопустимые. Нерациональные. - И я высплюсь. Сегодня уж точно. В крайнем случае, завтра.
А скорее всего, к концу месяца - от того, какими темпами Ближний Круг наращивает прежнюю мощь Организации, даже у него голова кругом: готовится восстание, захваты крупных объектов. Разумеется, любой из Лестрейнджей крутится как пикси, едва не разрываясь, чтобы попасть в десяток мест одновременно.
Но, видимо, зелье все же действует не только на руку, потому что эту информацию ему удается оставить при себе.
И он отвечает на ее осуждающий взгляд совершенно пустым, холодным.

Зато вот дальнейшее снова повергает его в шок, если не в панику.
- Дружба - это всегда долги и выплаты, - глуховато отвечает он. Да, она пыталась научить его дружить. Научила ли? В каком-то смысле. - И мне намного комфортнее на лестнице, чем здесь в твое отсутствие.
Он не знает, как объяснить ей это - что ее дом приобретает все свое тепло и уют только когда она ходит из комнаты в комнату, гремит посудой на кухне или оставляет ему горячую воду. Без нее что подъезд, что диван - ему нет разницы. Но, наверное, прозвучит это катастрофически нерационально, так что он молчит, сосредоточенно разглядывает поврежденную руку: вены начинают светлеть, возвращать свой естественный цвет, и это не может не радовать.
Он переодевается в чистую рубашку, на ходу посматривая на аккуратную  повязку на боку - сколько бы он не практиковался, его Ферула никогда не ложится как следует, видимо, не судьба. Пытается по привычке застегнуть манжет на левом рукаве, но Элизабет непреклонно закатывает ткань, обнажая Метку.
Лестрейндж подчиняется - в конце концов, прятаться уже бессмысленно, она сама сказала, что может жить с тем, кто он есть. Едва, но может.
- Останусь, да, - Рабастан отвечает сразу же, сходу, как отвечал в Хогвартсе на предметах, которые ему нравились. Ни секунды промедления, потому что нет ни малейшего сомнения.
Растягивает губы в улыбке на фразу о суфле. Отчего то это свидетельство того, что она ждет его, думает о нем, заставляет нервничать - но разве было бы хуже, не будь этого?
- Только умоюсь.

Он ориентируется в ее квартире так, будто был здесь раз сто, а не меньше десятка - ванна так же заставлена тюбиками и баночками, и он умывается, старательно не думая о том, как себя здесь чувствует ее маггл - так же комфортно или нет? Светло-розовая вода стекает в слив, унося с собой чистую кровь Лестрейнджа - кто знает, чем закончилось бы его столкновение с неизвестным этим проклятием, не будь он знаком с Бэтси Нэльсон.
И ему отчаянно не хочется, чтобы они не были знакомы - а ведь еще весной он так же отчаянно хотел никогда ее не встречать.
Выходит из ванной, чувствуя неприятный озноб - возвращаться в гостиную не хочется, потому что ведьма хлопочет на кухне, но диван слишком соблазнителен. Несмотря на зелье, Лестрейндж все еще чувствует слабость и сонливость, а серый кот и не думал уходить со спинки дивана, смотрит на него приглащающе...
- Ты нашла что-то полезное в моих книгах? - спрашивает Рабастан, возвращаясь на место. Вытягивает ноги, закидывает правую руку за голову, чуть морщась от несильной ломоты в локте - видимо, снег. После летнего перелома - переломов - кости ноют в непогоду, и Вэнс говорит, так продлится еще с год. Год - это небольшая цена за рабочую руку, и Эммалайн считает, что он должен быть пожизненно благодарен Бэтси Нэльсон за то чудо, которое она сотворила в тех условиях. Он и благодарен - только рука не имеет к благодарности ни малейшего отношения.

- Хогвартские домовики никогда не готовили суфле, - так же в пространство говорит он, просто чтобы не заснуть. Два часа, что им предстоят - интересно, ему придется рассказать всю свою автобиографию, или тонизирующее зелье подействует как следует?
- Но моя преподавательница маггловедения, профессор Бербидж, магглорожденная, - ты, наверное, должна знать ее, ей нравилось преподавать - готовила их сама, дома... Она жила в Хогсмиде, не то снимала дом, не то купила, я не уверен, что знал такие подробности даже тогда... Я ходил на маггловедение до седьмого курса, хотя уже все знал... И она наверняка знала - невозможно было не знать, что я поддержу Темного Лорда... Но до седьмого курса я не пропустил ни одного занятия. Изучал мир магглов, читал все, что попадалось под руку, задавал ей миллионы вопросов... Она научила меня водить машину. И знаешь, пользоваться всеми этими маггловскими техниками - электричеством, заправкой... Рудольфус не знал, а мне нравилось. Это было куда интереснее, чем этот квиддич или Дуэльный Клуб, который только время отнимал.
То, что ведьма за стеной, ему на руку - возникает иллюзия, что он говорит сам с собой. Возвращается ощущение нереальности происходящего, особенно когда он прикрывает глаза ладонью, откидываясь на спинку дивана. Знает, что никто не начнет его дергать прямо сейчас с каким-то нелепыми вопросами, обвинениями, предложениями, от чего он не был застрахован при Рудольфусе неподалеку.
- Ты говорила, что ходила на Прорицания... После Хогвартса забросила? Было бы интересно узнать, через сколько минут я окончательно отрублюсь, - смиренно добавляет Рабастан, почесывая терпящего это действо кота по загривку.

[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]Когда ведьма входит в комнату, Рабастан поспешно убирает руку от кота, как будто делал что-то предосудительное - впрочем, это больше привычка, чем реальное опасение: в его семье Рудольфус убил бы его, схватись он за что-то, принадлежащее старшему брату, а вот Элизабет Нэльсон готова поделиться чем угодно.
Он провожает взглядом кружку, не торопится пить - размышляет, медленно пожимает плечами.
- Может быть. Не знаю. Не думаю. Едва ли мы были друзьями - мы часто спорили, почти до хрипоты. Обсуждали политику. Не нашу, маггловскую. Она всегда казалась мне умной, хотя и излишне эмоциональной время от времени. Даже импульсивной.
На самом деле, чтобы говорить о Чарити Бербидж, нужно рассказать миллион разных коротких историй - а Лестрейндж не уверен, что хочет углубляться в столь запутанные дебри - интерес к магглам, к маггловедению, к беседам с магглорожденной ведьмой, поэтому он хватается за кружку с принесенным зельем, поддерживает дно согнутыми пальцами левой руки, принюхивается - мандрагора чувствуется издалека.
Смотрит в тарелку с суфле, затем, коротко и быстро - на волшебную палочку Элизабет, это просто реакция, инстинктивная, привычка, но все же - он старается держать в поле зрения волшебную палочку собеседника.
Отпивает глоток, сдерживаясь, чтобы не сморщиться. Придирчиво выбирает кусочек суфле, отправляет в рот, подавляя желание облизать пальцы - до того сладко и вкусно.
С трудом возвращается к теме разговора.
- Нет, не стоит. Если я задержусь - тогда да, возможно, а пока я предпочел бы не ставить в известность никого, где нахожусь.
Эта на первый взгляд нелепая таинственность только кажется нелепой - даже с учетом того, что Рудольфус вроде бы догадался, куда отправился Младший после паба, Рабастану вовсе не хочется, чтобы об этом узнала еще и Вэнс. Эммалайн обладает даром, присущим всем рэйвенкловцам - даром задавать действительно неудобные вопросы, и Лестрейнджу вовсе не хочется оказаться в фокусе ее внимания.

Он подбирает суфле, чередуя его сладость с вяжущей горчинкой зелья, когда Бэтси продолжает расспросы. Поднимает голову.
- Он глава рода, ему и выбирать невесту.
Невесты, невесты - болезненная тема. Рудольфус поделился с братом, что наследника роду может дать только Рабастан, и это порядком ошеломляет - Младший вовсе не горит желанием обзаводиться детьми, не горит желанием выращивать будущего главу рода, но и осознает, что судьба рода куда важнее его нежелания. Или желания, которое кажется куда более неуместным, чем даже левиратный брак, пусть он неладен.
- Хотя вряд ли сейчас найдется много желающих породниться с Лестрейнджами. Разве что семьи с континента, - сухо заканчивает он. Чего она вообще спрашивает. - Я сообщу, если что-то будет решено.
Сообщит? Ну, почему бы нет. Женщинам вроде бы всегда интересны матримониальные новости.
- И да, главой рода быть не так увлекательно, как младшим в роду, - отчего-то звучит это саркастично, хотя он до самого момента проговаривания этой фразы ни о чем таком и не помышлял. - И младший сын не несет ответственность ни за что. Почти идеально.

Он с интересом смотрит на старое колдо, касается пальцами рамки, наклоняет голову ниже, чтобы рассмотреть это самодовольное, надменное выражение лица Рудольфуса. Он помнит его таким - разумеется, этого забыть невозможно, хотя и нынешняя версия Рудольфуса отличается разительно - не в худшую сторону, с точки зрения внешности, но разительно.
И этот юноша на колдо, убежденный, что весь мир уже лежит у его ног, излучает нечто, что передает даже черно-белая карточка. И Рабастан по своему привязан к нему, и даже привязан к тому мужчине с животным, безумным взглядом, которым его брат стал.
Он переводит взгляд на девушку рядом с братом, поднимает глаза к лицу Элизабет, выискивая похожие черты, тихо хмыкает - нет, мисс Саманта Джеральд не та рыжеволосая ведьма, что свела Рудольфуса с ума на последнем курсе, но определенно, могла бы ей быть, будь ее кровь чище.
Снова вглядывается в брата, который меряет капитана команды соперников фирменным взглядом.
Рудольфус выглядит всесильным и то, что это не так, оказывается страшным ударом для его младшего брата - как оказалось уже однажды, в конце 1981. Когда решетка азкабанской камеры захлопнулась за младшим в роду, а судьба старшего висела на волоске.

Рабастан несколькими нервными глотками допивает зелье, отодвигает альбом. Молчит, однако горло будто раздирает.
- Он не всегда был тем человеком, которого ты видела, - сквозь привкус зелья, негромко говорит он, медленно, но уверенно. - Не всегда был...
Снова замолкает. Кем? Чудовищем? Героем детских страшилок? Маньяком?
Кем он был не всегда, главой рода?
- Не важно, - резко заканчивает Рабастан, захлопывая альбом, скрывая от себя того Рудольфуса, которого, оказывается, так хорошо помнит.
Хмыкает на удивительно корректную характеристику своего нынешнего убежища - Элизабет умеет подбирать слова. Кивает на информацию о том, чем чреват для него прием второй порции зелья - итак, сразу же уснет. И лучше бы сделать это не на диване Бэтси Нэльсон: ему категорически кажется, что спать у нее в доме ему не стоит. По многим причинам - и даже не в доверии или недоверии дело. Просто лучше бы держаться подальше.
- И как ты объяснишь это своему магглу? - спрашивает Рабастан, старательно следя за тоном. Он не питает иллюзий относительно связи между ведьмой и магглом Как-там-его-зовут, и против воли сравнивает, переносит ситуацию на  знакомые ему отношения: Рудольфус бы однозначно не допустил ничего подобного, ревнуя жену ко всем подряд.
От маггла, конечно, ждать можно чего угодно, но у Рабастана есть подозрение, что его тщательно взлелеемый самоконтроль может дать сбой в момент явления маггла. Или раньше, чего чуть было не случилось месяцем ранее, на кухне.

И от того, что Элизабет снова берет его за руку, ситуация не улучшается. Даже когда он освобождает ладонь, все равно продолжает ощущать ее прикосновения.
Был ли у него выбор?
Что она хочет услышать? Что он жалеет, что считает, будто совершил ошибку? И мог ли он отказаться? Странно, ему не приходило в голову подумать об этом - даже те четырнадцать лет.
- Разумеется, я мог отказаться,  - очень мягко говорит он, опасаясь любым неосторожным словом развязать совершенно нелепый спор - нелепый тем, что им никогда не прийти к согласию. - Но мне не нужен был выбор.
То, что ему кажется таким очевидным - вся та ситуация, в которой он размышлял о политике и целях Организации - нужно ли ему объяснять это ей?
Та череда мелких и достаточно крупных военных конфликтов в мире магглов, обострившееся до крайности противостояние двух маггловских мировых держав, разговоры о маггловском же супер-оружии - и вечный страх древних семей перед повторением инквизиционного кошмара Средневековья... Он был убежден, что между двумя мирами - маггловским и магическим - должна быть непробиваемая стена. Он убежден в этом и сейчас, несмотря на то, что даже прикуривает то от волшебной палочки, то он крохотной зажигалки попеременно.
Не время и не место вести идеологические споры, и он с радостью ухватывается за смену темы.
- Да, мне говорили, что я был милым, - Лестрейндж вспоминает, кто именно говорил и мрачнеет - эти подробности ведьме, лечащей Алису Лонгботтом, не нужны совершенно. - И что значит - как полагается? В нашей семье признанным красавчиком всегда был Рудольфус.

Кот слезает со спинки, текучими движениями пробирается между ними, обнюхивает его руку, штаны, край рубашки Бэтси. Фыркает, садится, с удивительной грацией умещаясь на крохотном пятачке.
- У нас как-то уже было полчаса, которые надо было чем-то занять, но в тот раз мне нужно было перегнать лотус. - Осторожно касается Лестрейндж темы того самого вечера имени Империо и Обливиэйта. - Сейчас никаких дел нет. Может быть, поговорим о твоем зелье? Есть ли успехи, новости?
Вот так, все сразу. Если говорить обо всем - то говорить обо всем. И она определенно начала первой.

[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]Рабастан морщится - слово "общаются" отдает фальшью за милю. Обдумывает вопрос, сдержанно кивает:
- Знают достаточно. Рудольфус знает, что мы возобновили общение. И если твои связи помогли тебе выйти из-под колпака Аврората, то с моим братом такой фокус не пройдет. И, так или иначе, ты теперь, - он останавливается, подбирает слова. - Связана. Связана с нами.
С ним, с Эммалайн - как бы Элизабет Нэльсон не подчеркивала свой нейтралитет, Мерлин распорядился так, что помогает она той стороне, которая не слишком-то хорошо относится к ей подобным.
Элизабет получила статус полезной - Лестрейнджу этого достаточно: это существенно снижает риски, что однажды на лестничной клетке ее будет подстерегать не он, а Рудольфус. Но за эту сомнительную безопасность счет будет велик - и кто знает, сможет ли она по нему заплатить.
- Что до невесты - что же странного, что член семьи согласовывает кандидатуру своей невесты с главой этой семьи? Полагаю, Эррон Тафт получил "добро", да и ты наверняка задумалась бы о кандидатуре мужа, будь твоя семья категорически против - или за. В моем случае процесс всего лишь упрощен до крайности - если оставить без внимания все нерациональные мотивы выбора партнерши, которые меня мало волнуют, Рудольфус подберет оптимальный вариант. Идеальный для рода, разумеется.
Рабастан предпочитает умолчать, что ему вообще-то глубоко безразлична будущая жена, существующая пока только в воспаленном сознании Рудольфуса - и что если бы не становящаяся с каждым днем все актуальнее необходимость, он бы вряд ли озаботился собственным браком, зато эта тема позволяет задать вопрос, беспокоящий его последний месяц:
- Странно, что твой бывший муж не избавился от маггла, - роняет Лестрейндж. У него сложилось мнение. что Эрон Тафт недалеко ушел от другого знакомого ему наследника рода - и не любит, когда трогают его вещи. Или, с внезапным сарказмом думает Рабастан, это распространяется лишь на чистокровных соперников? Было бы забавно. И очень умно со стороны Бэтси Нэльсон - продолжить семейную традицию, выскочить замуж за маггла, ускользнуть от...
От кого именно?

Лестрейндж трет лоб, подбирает слова, вглядывается в ее заинтересованное лицо и блекло улыбается в ответ на этот интерес. Надо же, немного экскурса в семейные традиции.
- Нет, дело не в том, что меня специально воспитывали как-то иначе - не было никакой дрессуры или чего-то подобного. Но когда мне было восемь - Рудольфусу было около двадцати - отец отвел меня в семейный склеп и рассказал о том, что после его смерти главой рода станет мой брат. А если умрет он, не оставив наследника - то я. И что я должен быть готов - всегда готов к этому. Как и к тому, что никогда не стану никем, кроме младшего сына. Затем спросил меня, знаю ли я, какова роль главы рода. Я, кажется, отвечал не слишком уверенно, но он остался вполне доволен, только вечером прислал с домовиком семейный кодекс. Познавательное чтиво - Рудольфус до сих пор не разобрался и в половине семейных преданий,  - чуть хвастливо заканчивает Рабастан, поднимает взгляд на ведьму - слушает ли?
Слушает, да еще как. Ей, кажется, нравится, когда он рассказывает что-то подобное.
- И дело не в том, что я не могу распоряжаться своей жизнью - могу. В определенных рамках. Как и Рудольфус - не меньше. Если подумать - то даже больше. Если бы не его неприятности с женой, мне бы даже не пришлось жениться, понимаешь? А он был лишен такого варианта изначально, - поясняет Рабастан, снова принимаясь разглядывать недоеденный бисквит на тарелке. - При желании, я могу даже поступиться интересами рода, уйти. Но вернуться назад уже никогда не получится, как не получилось бы у твоей бабки Прюэтт. А мне не настолько нравится мир магглов, чтобы я всерьез рассматривал такую альтернативу.
Он пытается пошутить в конце своей оправдательной речи, но шутка не кажется смешной даже ему - странно, что ему не приходит вообще в голову мысль, а не далеко ли он зашел за демаркационную линию, не упустил ли момент, когда стал больше похож на маггла, чем на чистокровного волшебника, члена одной из самых влиятельных еще в недалеком прошлом семьи?
- Не знаю, у нас в роду женщины только пришлые,  - отзывается он на ее высказывания о девочках. - Право голоса - есть. Если у главы рода миролюбивое настроение.
Ну вот опять - он снова пытается шутить. Определенно, сок мандрагоры ему противопоказан.

Фыркает на упоминание имени маггла - Крис, ну да. Кивает на суфле - понравилось. Суфле  - понравилось, ее маггл - нет.
Отмалчивается, и тогда ведьма сама продолжает разговор, снова возвращается к бабушке, которая - видимо - была той еще ведьмой.
Рабастан с интересом выслушивает такой женский взгляд на характеристики возможных наследников, поражается совпадением с реальностью, однако свои соображения оставляет при себе. Однако последние фразы об этой загадочной Прюэтт заставляют его раскрыть рот:
- Так почему она покинула магический мир? Почему вышла замуж за маггла, а не за кого-нибудь, подходящего ей? Неужели никаки проблем с комфортом? судя по тому, что в ирландском доме все же живут домовики, не так уж далеко она ушла от магии и своего положения, как бы ей хотелось думать, да?
То, что с его точки зрения, предательница крови, покинувшая мир чистокровных более полувека назад, не может служить источником достоверных сведений об укладе жизни и традициях этих самых чистокровных, Рабастан оставляет при себе - он отдает себе отчет, что некоторые семейные устои и особенности его семьи показались бы весьма экстравагантными даже Блэкам и Малфоям, не то что Нэльсонам и Джеральдам.

А затем в комнату вползает напряженность - они меряют друг друга взглядами до тех пор, пока она не переносит внимание на кота, делая вид, будто все в порядке.
Ничего подобного - Лестрейндж пытается примириться, что неприкрытая враждебность в ее тоне действительно прозвучала. В ее обычно таком мягком, дружелюбном тоне.
То она орет на него в лесу, выводя его из себя, заставляя терять терпение, то вот это - ненавидела.
Ненавидела за то, что он согласился на эту дружбу. За то, что был благодарен.
За то, что лгал потом - в Ирландии.
А может быть, за то, что не выполнил обещания - никаких встреч, никогда, его слова.
Я не хочу тебя забывать - ее.
Рабастан наклоняется и с глухим стуком ставит бокал на низкий стол у дивана.
Рассматривает разогнувшиеся пальцы, переставшие дрожать, пока она продолжает.
Ее вопрос кажется невозможным - он даже голову поднимает, кривит губы. Серьезно? Что это значит?
Что на самом деле скрывается за ее предложением? Или она просто хочет увидеть его реакцию?

Пауза длится, ее заполняет мурлыкание кота, смирившегося со вниманием к собственной персоне.
- Если нужна моя помощь, - медленно отвечает Лестрейндж, внимательно наблюдая за ведьмой. - Мне интересно, насколько действенным окажется зелье.
Как и она, он использует максимально нейтральные выражения. Как и она, он не называет имен.
И, наверное, даже если она имеет в виду нечто совершенно другое, ему отчаянно хочется верить, что это его личная индульгенция.
Не то чтобы он жалел - нелепо ударяться в сентиментальные сожаления или раскаяние - но он не чужд идеи кармического долга, как и любой, наверное, чистокровный маг. А еще одним из побочных эффектов этого проклятого зелья стало то, что он теперь слишком хорошо помнит Алису Фоули.
- Мне пришла в голову идея полностью изменить порядок подготовки крапивы - если использовать эссенцию вместо листьев, можно будет влить ее непосредственно перед добавлением Драконьей крови и тем самым... Тем самым, возможно, снять весь негативный эффект.
Она смотрит на своего кота, как будто это кот может сварить идеальное зелье. Пусть так.
Рабастан встает, разминая ноги - от оборота, который приняла их беседа, сонливости ни в одном глазу. И, разумеется, возвращается привычная настороженность.
- Спасибо за тонизирующее зелье, отлично сработало, - сдержанно благодарит он, не понимая, что теперь - по всему, лучше бы уйти.
Стоит посреди гостиной, соображает, что делать.
- И за суфле. И вообще. Жаль, что сорвалась тренировка, я пришлю тебе сову, может быть, получится в твой следующий выходной. Если ты свободна, конечно.
Он выучил расписание ее смен, но предпочитает не договариваться заранее - дело не в недоверии, он отчасти опасается и за нее.
Тишина в комнате ощутимо недружественная, хотя они оба так отчаянно пытались сохранить нейтралитет.

Лестрейндж возвращается из прихожей, садится на диван, сгоняет прочь кота.
- Элизабет. Я останусь. Высплюсь здесь. Выпью с тобой чаю. Если хочешь, расскажи мне о подготовке - что именно ты делаешь, какие сопутствующие зелья даешь. Кстати, летом я обнаружил пару действительно забавных эффектов того эксперимента. Кажется, это зелье усиливает магические связи между магами. Усиливает на порядок - вплоть до того, что заклинания, примененные к одному из этих магов, действуют на второго. Это наверняка какой-то побочный эффект - да еще и присущий только той, первой или второй модификации зелья, но сам по себе этот результат просто потрясающий. Возможно, твое зелье может стать универсальной основой-усилителем - учитывая те свойства, которые ты пытаешься ему придать.
Он колеблется, рассказывать ли о Нарциссе Малфой - тему алхимического брака они с Элизабет обсуждали два ли не год назад - и ждет, захочет ли она вообще обсуждать с ним что-либо касаемо этого зелья. В конце концов, недо-приглашение, которое он получил, может быть вовсе не тем. чем кажется.

[AVA]http://sg.uploads.ru/t/sUxAX.jpg[/AVA]Когда ведьма легкомысленно информирует его, что маггл не интересен ее бывшему мужу, удивиться Рабастан не успевает - потому что следом появляется иной повод задуматься.
Он кивает - не потому что соглашается с ее определением интереса Эрона Тафта к нему, Лестрейнджу, а потому что отлично понимает, как работает мыслительный процесс любого рэйвенкловца. В конце концов, он тоже ни на минуту не забыл мистера Тафта и их вторую встречу, и был уверен, что и тот прекрасно помнит все сказанное. Отчасти, эта уверенность в некоторой степени обуславливала те полгода, за которые Лестрейндж не удосужился даже написать своей любезной знакомой - уверенность, что Эрон Тафт контролирует каждый ее шаг, каждый вздох.
Потому что на его месте Рабастан именно так и поступил бы.
Но, видимо, даже влияние одного из Тафтов на Министерство имело свои границы - в текущий, очевидно предвоенный период, Аврорат едва бы мог позволить себе отряжать силы и средства на удовлетворение личных капризов Эрона. Не тогда, когда Пожиратели Смерти вновь стучатся в парадную дверь.
Говорить что-либо об Эроне глупо - он все сказал в их прошлую встречу, сидя в машине. Повторять столь щедрые предложения - дурной тон, да и она наверняка запомнила с первого раза.
Рабастана очень тянет сказать что-либо вроде "Надеюсь, Эрон решит проблему со своим наследником в самое ближайшее время", но он считает, что Элизабет не одобрит таких прямых угроз, поэтому он кивает - снова.
- Совершенно не обоснованно, - эхом повторяет ее последние слова.
Одним из тех свойств, что он так ценит в Бэтси Нэльсон, является ее наивность, не имеющая ничего общего с глупостью. И во имя этой наивности он не станет пояснять, насколько обоснованными являются опасения Тафта, которого он теперь понимает на двух уровнях сразу  - и на уровне рациональном, и на уровне, где власть принадлежит инстинктам.
Если бы не война - он бы тоже плевать хотел на маггла. Но, с учетом обстоятельств, он практически рад, что Эрон Тафт заинтересован в безопасности ведьмы.

В беседе о правах и обязанностях главы рода Рабастан принимает куда более живое участие - отчасти, потому что ему нравится рассказывать что-то, а отчасти - потому что ему нравится, когда она его слушает.
- Может, разумеется. Отречься от семьи, сменить имя - магия не покарает его на этом самом месте, наследник он рода или младший сын, - Лестрейндж снова отводит взгляд, представляя себе церемонию удаления имени - своего или Рудольфуса - с гобелена. - Но это большая редкость в нормальных семьях.
Он замолкает, пытаясь понять, подходит ли термин "нормальная" для описания Лестрейнджей, но соблазн поделиться с Элизабет своими мыслями берет верх: в его окружении это никому не интересные прописные истины, а вот она демонстрирует неподдельное внимание.
- Поступить так может лишь эгоист - или сумасшедший. Жизнь отдельного представителя ничто по сравнению с ценностью рода. Интересы индивида, желания - ничто. Только род имеет значение - только честь и традиции. Отказ от рода лишает мага корней, делает его никем в масштабе вечности - и он умирает никем. Род же, вбирая в себя всех своих представителей, дарит им бессмертие - дарит историю. Все эти случаи, когда наследник уходил прочь, нанося тем самым урон всей ветви, кончаются рано или поздно одним - гибелью рода. Беллатрикс, жена моего брата, из Блэков. Твоя бабушка не рассказывала о Блэках? В их роду было два сына - и когда старший отрекся от семьи, все надежды возлагались на младшего. Однако вскоре тот пропал, погиб, по всей видимости, стремясь кое-что доказать старшему, никто не знает - а старший, Сириус Блэк, больше не является наследником... Один из древнейших родов завершает свое существование по прихоти эгоистичного мальчишки.
Он вспоминает дом Блэков - роскошную даже по его меркам библиотеку, сад, укромный уголок, где вел с Нарциссой один из самых сложных разговоров в своей жизни...
- Когда мы в первый раз попали в Азкабан, Рудольфус осознал, что мы последние Лестрейнджи. Он не позволит роду угаснуть. И я не позволю. Поэтому я и принимаю участие в этой матримониальной авантюре. Не могу не принять. И так уж вышло, что в данном случае именно младший сын несет наибольшую ответственность: Беллатриса не может родить моему брату сына, а развод невозможен, - хмуро подытоживает Лестрейндж, вновь неумолимо пришедший к тому, что беспокоит всех Лестрейнджей с момента побега.
- Так что да, иронизируй сколько хочешь, но продолжение рода приравнивается к подвигу в нашей семье.

Столь подробный рассказ о брбушке Прюэтт перекликается с рассказом Рабастана, и он с интересом слушает об этом полускандальном случае, произошедшем задолго до его рождения.
- Неофициальные помолвки часто расторгаются, это так, - медленно проговаривает он, думая о своей собственной помолвке. Интересно, думает ли Рудольфус о возобновлении переговоров? Вряд ли - Сэбиры весьма уважаемая семья во Франции, Тэсс отличалась всеми мыслимыми достоинствами - было бы наивным предполагать, что она не вышла замуж в положенный срок, едва утихли сплетни о том, что Лестрейнджи отправлены в Азкабан. Да и он подозревает, что изменился слишком сильно - и кто знает, было бы им что сказать друг другу с бывшей невестой.
Впрочем, какое это имеет значение - от него требуется не разговаривать с женой.
Возвращаясь мыслями к рассказу ведьмы - ему в голову не приходит спросить имя жениха ее отчаянной бабки - Рабастан прослеживает некоторые параллели с собой и снова едва не улыбается.
- Должно быть, для нее было удовольствием вновь взяться за волшебную палочку, - Лестрейндж вспоминает свои ощущения, когда поднял палочку того неудачника в Азкабане. Когда магия снова коснулась его, ткнулась в ладонь, как ластящийся птенец гиппогрифа. - Даже если ей нравится маггловская жизнь.
Он размышляет, не спросить ли о том, насколько дед и отец Бэтси Нэльсон в курсе происхождения их жен, но не спрашивает - к чему ему столько информации о семье ведьмы, он и так, кажется, знает чересчур много.

Его острожное согласие продолжить эксперименты с зельем - эти несколько минут и правда достаточно напряженные - ведьма принимает очень спокойно. И так же реагирует на предложение насчет эссенции - ни следа энтузиазма, с которым она говорила об этом зелье раньше.
Впрочем, а чего он ожидал. Вообще стоит быть благодарным уже за то, что она предлагает продолжить работать вместе - неприкрытую симпатию к своим пациентам наверняка сложно совместить с симпатией к их палачам. Палачу.
Ладно, это сложновато и вовсе не поддается никакой логике, поэтому прямо сейчас Лестрейндж не собирается это обдумывать, оставляя все идти так, как оно идет. Будет день - будет и пища, и хотя такой смиренный девиз не слишком подходит отпрыску рода Лестрейнджей, Рабастан достаточно рационален, чтобы понимать, когда не стоит бросаться в закрытую дверь.
Зато она явно удивлена, что он не ушел - и он удивлен, но почему нет, зачем бегать, отказываться от помощи, останавливаться, отступать, выстраивать какие-то рамки, если знаешь,ч то все равно вернешься, снова попросишь помощи - и получишь ее вместе с нейтральным, дружеским разговором?
Ну хорошо, у них стала получаться дружба, вынужденно признает Рабастан. Сейчас - да, когда больше ничего не получилось.

Он кивает на просьбу звать ее Бэтси - хотя привык к официальному Элизабет. Ничего, Бэтси ей идет  - с первой же встречи она была для него Бэтси Нэльсон.
Принимает полотенце и кучу прочих тряпок, недоумевающе косится на дверь в спальню - то есть, он изгонит ее с законного места? На правах калечного, вроде, что ли?
А сам в это время обдумывает, что расскажет о Нарциссе - нет, это долгий разговор, определенно для другого раза: иначе, учитывая следующие восемь часов сна, он проторчит у нее до следующего вечера или пока Рудольфус не примчится с кавалерией.
- Рука как новая, - он демонстративно трясет кистью, удерживая ворох постельного белья, увенчанного полотенцем, на ладони второй правой. - Больше не дрожит и пальцы слушаются. И да, я буду осторожен.
От него не ускользает, как она выделяет интонацией эту вроде бы банальную просьбу - ее право. Она видела его после ареста, складывала рабочую руку буквально по кусочкам - ему бы тоже на ее месте было бы обидно смотреть, как его старания пропадают втуне.
Но он не будет осторожен - он это знает, она это знает.

Заглядывает в спальню, складывает ношу на край кровати - в комнате почти так же, как он помнит, даже белый кот свернулся среди подушек, наваленных на кровать.
Осматривает углы - портрета нет. Итак, больше никаких портретов - это разумно. Теперь при желании она всегда может содрать авроратскую ориентировку с любого угла, если захочет посмотреть на его изображение.
Хотя, после того колдофото с Рудольфусом он бы уже ничему не удивился.
Он наскоро проходится по комнате сканирующими чарами, накладывает сигнальное заклятие на дверной проем, чтобы никто кроме него и Бэтси не могли войти - о маггле даже не вспоминает.
Кот делает вид, будто Рабастан существует в параллельной вселенной и не имеет к нему никакого отношения - и Лестрейндж платит ему взаимностью, возвращаясь из спальни в гостиную
Спорить насчет того, что это ему на правах гостя - незванного, к слову - стоит остаться на диване - ему не хочется. Ему вообще не хочется спорить с Бэтси Нэльсон о чем либо, учитывая, как крайне удачно они миновали сегодня сразу три опасные темы: Обливиэйт на Империо, Лонгботтомов и его однозначную поддержку приоритета чистокровных.
- Это безопасно, на самом-то деле - я думаю, само по себе зелье не дает такого эффекта,  - под ее лучезарной улыбкой он поднимает кружку с зельем, принюхивается и опирается плечо о косяк двери в спальню. - И дело не в родственниках или расстоянии. Помнишь, я как-то упоминал об алхимическом браке и советовал отказаться, если вдруг возникнет возможность? Так вот, при совершении этого ритуала маги пользуются браслетами симпатической связи для того, чтобы настроиться друг на друга - и потом эта связь не совсем пропадает, особенно если надеть браслет. Ничего особенно - просто улавливают сильные эмоции друг друга, разве что чуть точнее, чем без ритуала. Однако после того, как я принял зелье, все стало интереснее - можно почувствовать магическое воздействие на того, с кем маг связан ритуалом и браслетом. И даже самому подпасть под эти чары. Я думаю, что зелье что-то делает с сознанием, изменяет его возможности - усиливает ментальные блокировки, но и усиливает ментальные связки... Не знаю точно - мало экспериментов. Сейчас бессмысленно говорить о чем-либо конкретном, но я подумал, что ты должна знать - в конце концов, это косвенное подтверждение того, что оно влияет и на сознание, уже подвергавшееся необратимым изменениям, пусть даже и в такой незначительной степени.

В общем-то, подробности они смогут обсудить позже - еще минут десять отвлеченной беседы, что изгнать из атмосферы враждебности, и Лестрейндж выпивает свое зелье.
В первую минуту ему кажется, что ничего не произойдет, что снотворный эффект сильно преувеличен - и он сообщает об этом ведьме, однако спустя еще секунду ситуация в корне меняется. Веки стремительно тяжелеют, опускаются. Руки и ноги кажутся непреподъемными - еще раз поблагодарив Элизабет, Рабастан отправляется на отведенное ему место.
Кот из-за самой крупной подушки смотрит на него неодобрительно, пока Лестрейндж стаскивает ботинки и выдергивает из брюк ремень: на этом его приготовления ко сну завершены.
Он валится лицом в подушку, уже в полусне укладывая обе волшебные палочки под правую руку, и засыпает. Постельное белье и полотенце, по-прежнему аккуратно сложенное и невостребованное, возвышается на краю кровати.

Утром Элизабет уже нет - не то он проспал дольше, чем должен был, не то у нее случился форс-мажор на работе.
На кухонном столе заботливо выставлены флаконы с дополнительными зельями и суфле под чарами сохранения свежести.
Рабастан умывается, проходится по комнатам, рассматривая, что изменилось за время его отсутствия, на ходу доедая небольшие квадратики суфле, хмыкает, обнаружив, что нет большей части фотографий - в основном, времен замужества.
Как нет и его поврежденной одежды - а жаль, он был привязан к этой куртке. Значит, оставит себе рубашку брата - судя по неловкой обмолвке маггла, брат, возможно, будет не так уж и против.
Ладно, меньше мыслей о семье Бэтси Нэльсон - пора проверить, что думает Рудольфус по поводу столь долгого отсутствия последней надежды рода.
Аппарация - и он далеко от Лондона.