[AVA]http://sh.uploads.ru/U98ju.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]
Внешний вид: темно-синяя бархатная мантия, шляпа-котелок
С собой: сверток с зельями

- Мисс Нэльсон? - рослый аврор встречает ее в холле Министерства, бегло оглядывает, ставит какую-то пометку в свитке.
Элизабет кивает, не слишком настроенная на разговоры. Сейчас без десяти минут десять утра, совсем скоро она окажется в месте, куда вряд ли стоит ступать добровольно. Она не чувствует волнения - она вообще мало что чувствует сейчас. После вчерашней ночи ее тело все еще ломит, а голова заполнена туманом и неясными образами, с которыми Элизабет еще не успела разобраться. Она была занята другим - работала над зельем, которое считает слишком опасным для поспешных экспериментов. Но у нее не было времени. Последние корректировки вносились всего час назад, и зелью теперь нужно часа два, чтобы настояться. И ей стоит предупредить об этом адресата. В крайнем случае, конечно, она просто зальет это зелье ему в глотку, и там уже будь что будет.
В последнее время Элизабет становится фаталистом.
- Ваша палочка, - аврор сверяет какие-то данные, затем подробно записывает, какие зелья колдомедик несет с собой. Элизабет не скупится на описания, отдает аккуратно составленный список, указывает ингредиенты и морочит этому идиоту голову сложными терминами. Аврор проводит проверку на наличие ядов - естественно, никаких ядов нет. Что ж, это все, можно идти.
В узком кабинете без окон их ждет небольшой стол, на столе - неотесанный черный камень. Порт-ключ, очевидно.
- Удачи, - аврор сует Элизабет в руку какую-то бумагу, кивает на камень. Стрелки подходят к десяти. Пора.

Кто-то берет ее за руку, помогая не потерять равновесие. Элизабет благодарно кивает, чувствуя, как по коже тут же бежит волна озноба. Что-то не так с этим местом, и не нужно знать, что это Азкабан, чтобы желать поскорее его покинуть.
- Десять ноль-ноль, мисс Элизабет Нэльсон, колдомедик, для встречи с заключенным Лестрейнджем, - монотонно произносит все тот же аврор, отпуская руку Элизабет и принимая от нее бумагу своего коллеги.
Пара минут уходит на формальности, Элизабет что-то подписывает, не потрудившись даже прочесть - перед глазами все плывет, а концентрироваться нет времени - ее осматривают, с недоверием глядят на коробочку с зельями. Но разрешение получено и, судя по всему, им отдан приказ не задавать ей лишних вопросов. Это удобно и весьма кстати, но Элизабет так и не поняла еще, чем обязана такому щедрому подарку со стороны Эрона. Почему он вообще решил все-таки допустить ее встречу с Бастом. Но пока не время об этом думать. С этим она еще разберется.
- Идемте, - аврор идет впереди, жесткий, хмурый, он даже внешне сильно отличается от своих министерских коллег.
Элизабет старается держаться отстранено и спокойно, хотя это далеко не просто. Здесь будто сами стены сводят с ума.
- Ожидайте.
Элизабет проходит в небольшую комнату, холодную и не слишком хорошо освещенную. Здесь всего лишь один стул и стены. К одной из них придвинут тяжелый стол, но весьма очевидно, что здесь не слишком часто бывают гости. Элизабет старается не думать, что там - в камерах. И как это - жить здесь. Выживать. Коротать вечность.
Ей эгоистически хочется поскорее покинуть это место, руки холодеют даже несмотря на плотные перчатки. Она вообще сегодня образец магической моды - приталенная бархатная мантия глубокого темно-синего цвета, шляпка-котелок в духе Министра, ботинки из драконьей кожи со шнуровкой и на невысоком каблуке, чуть небрежно собранные каштановые кудри. Ни к чему привлекать к себе внимание маггловской одеждой, только и всего. Забавно, Баст никогда не видел ее вот такой, вроде как не магглом даже. Вроде как из того мира, что он считает своим. Магический мир, где он - один из самых известных преступников.

Проходит около десяти минут, прежде чем Элизабет слышит шаги. Сжимает руки в кулаки, шумно выдыхает, старается привести в порядок мысли. Пару раз мысленно произносит "добрый день, мистер Лестрейндж", но даже в мыслях это звучит жалко. Она отворачивается к столу, на который поставила коробку с зельями, чувствует, как дрожат пальцы - не от холода. Не слишком осторожно стягивает перчатки и достает палочку для осмотра. Они уже в комнате, и ей стоит бы повернуться. Странно, она не думала, что будет так сложно.

Изумление слишком велико, чтобы Элизабет сумела его подавить.
- Заключенный Лестрейндж, - аврор накладывает какие-то путы или что-то в этом духе, но Элизабет просто стоит и смотрит на сидящего на стуле мужчину и все еще пытается прогнать панику. - У вас двадцать минут, мисс Нэльсон.
Аврор отходит к стене, складывает руки на груди. Не сводит глаз с заключенного Лестрейнджа. Рудольфуса Лестрейнджа.
Элизабет до боли сжимает в пальцах палочку. Ей нужно что-то предпринять, ей нужно начать действовать, у нее всего двадцать минут. И ей нельзя вызвать подозрение. Нельзя, иначе вся эта затея полетит к дракклам. И все же она должна сделать попытку.
- Ммм, - не слишком убедительно начинает Элизабет, делая, наконец, шаг вперед, - а разве вас не предупредили, что...
- Да, конечно, мисс Нэльсон, - аврор нехотя кривит губы в подобии улыбки. - Но я буду прямо за дверью.
И он выходит из комнаты.
Очевидно, была оговорена встреча один на один. Очаровательно. Один на один с Рудольфусом Лестрейнджем.
И теперь будет совершенно неуместно спрашивать, не перепутали ли они братьев. Даже если это простая ошибка, она не может тянуть время дальше. И не может вызывать подозрения. Ей и так, кажется, идут на громадные, просто кошмарные уступки.
Спасибо, Эрон. Это, черт тебя подери, так мило с твоей стороны.

- Мистер Лестрейндж, - Элизабет пробует успокоиться и говорить так, будто все идет по плану. - Меня зовут Элизабет Нэльсон, я колдомедик, и мне необходимо провести плановый осмотр. С вашего позволения.
Последнюю фразу Элизабет проглатывает, судорожно пытаясь придумать, как передать зелье его брату. И отчаянно боится смотреть на старшего Лестрейнджа.
Их первая встреча была слишком, слишком полна впечатлений.

[AVA]http://sh.uploads.ru/U98ju.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Элизабет приходится сделать над собой усилие, чтобы просто посмотреть на старшего брата Баста. За время, что прошло с их первой встречи, его образ прилично истаскался в ее голове, по большей части благодаря ей самой - Элизабет всеми силами пыталась забыть Рудольфуса Лестрейнджа. Мысль о том, что этот мужчина и Баст могут быть как-то связаны, кажется ей до нелепости абсурдной.
Они встречаются взглядами - у Рудольфуса глаза серого цвета, обманчиво светлые, оттеняющие озлобленное лицо и свисающие по обеим его сторонам темные спутанные волосы.
Элизабет недолго выдерживает его взгляд, отворачивается, сильнее сжимая палочку.
Как она может доверять ему? Как она может знать, что он выполнит ее просьбу? Говорил ли Баст о ней брату?
Последняя мысль до того смешна, что Элизабет даже усмехается. У нее холодеют руки, приходится сделать глубокий вдох, чтобы заново сконцентрироваться.
- У вас были тяжелые дни, - куда-то в пустоту говорит Элизабет, не без труда включая в себе колдомедика. Ее это иногда спасает - погружение в работу действует успокаивающе, помогает избавиться от эмоций.
Элизабет щурит глаза, встает сзади мужчины, осматривает его затылок, припоминая, что в прошлую встречу накладывала пару повязок. Ей нельзя терять время, и все же Элизабет обрабатывает свежие раны, парой заклинаний диагностирует общее состояние, отмечает пару проблемных моментов. Пару - это очень обобщенно, но у нее нет времени копаться. Даже в прошлый раз не было, что уж говорить сейчас.
Подходить к нему ближе - безумие, даже связанный невидимыми путами и даже при близости аврора, Рудольфус Лестрейндж является одним из последних людей, кого бы она хотела видеть рядом. Видеть, ощущать на себе его взгляд, слышать его дыхание. Они одни в этой комнате, и Элизабет чувствует себя в кошмарной опасности, будто он может в любой момент сорваться с цепи точно голодный пес.
Рядом с Бастом она всегда чувствовала себя в безопасности.
Будь Баст сейчас здесь, могла бы Элизабет сказать то же? Была бы она в безопасности рядом с его братом?
Вряд ли.

Они снова встречаются взглядами, но на этот раз она смотрит на него как на пациента - строго и оценивающе. Без тени сомнения приподнимает его подбородок, подставляя лицо неяркому свету, сухо, но четко произносит заклинания для роста зубов, убирает отеки, ссадины, вправляет нос, очищает лицо от присохшей крови.
Это все бессмысленно.
Сколько еще у них будет этих допросов? К чему этот акт милосердия, сжирающий у них драгоценные минуты? Разве что для отвода глаз - Элизабет заметила, как в комнату заглядывал аврор, и как со скучающим видом прикрыл дверь, завидев ее целительские манипуляции.
Элизабет убирает палочку от лица Рудольфуса - и перехватывает направленный на нее взгляд.
Припоминает, как то и дело ловила цепкие взгляды Баста в сторону ее палочки в их первые встречи. Когда он еще сомневался в ней. Когда между ними еще не было волков и полуночного леса.
Взгляд, который говорит о готовности. Появись хоть намек на повод - и он не оставит ей шансов.
Элизабет резко опускает руку, делает шаг назад. Это инстинктивно, это рефлексы. И все ее нутро до боли в ушах кричит уходить.

- Общее укрепляющее зелье, - Элизабет выуживает из принесенной с собой коробочки узкий флакон, зелье поблескивает янтарем, пахнет медом и сухими полевыми травами, - оно горчит.
Элизабет вливает зелье едва не силой, чуть царапает ногтями его щеку. Тут же отходит в сторону. Между ними вызывающее, вопиющее взаимное недоверие. И если причины для своего Элизабет находит без проблем, то понять, что так бесит в ней Рудольфуса, ей уже сложнее. Он же видел, видел наверняка. Эту ее глупость со Ступефаем. И если видел, вряд ли не задал брату пару уточняющих вопросов. Другое дело, что брат мог и не ответить. С него бы сталось.
Элизабет считает, что у нее гораздо больше поводов не доверять Рудольфусу Лестрейнджу. И все же делает шаг навстречу - буквально прямым текстом говорит ему о своей "лояльности". Он может почувствовать это прямо сейчас, когда зелье мягким пламенем заполняет его кровь, проникает в каждую клетку организма, одновременно расслабляя и тонизируя, очищает сознание, успокаивает, помогает лучше контролировать себя, провоцирует быструю регенерацию. Она работала над этим зельем специально для него, опираясь на полученные при первой встрече наблюдения. Он не сможет не почувствовать это - зелье мощное, цепкое, его силы хватит на неделю, быть может, даже чуточку дольше. В том числе, поможет на допросах, конечно. И это он может ощутить прямо сейчас, потому что в первые пару минут после принятия зелья восприятие особенно обострено, даже в ушах должен стоять легкий звон.
Должен, но стоит ли - Элизабет не знает. Это зелье, естественно, экспериментальное, выполненное с конкретной привязкой к пациенту, сдобренное приличной порцией успокоительного. На этот успокаивающий эффект Элизабет, кстати, крайне рассчитывает. Учитывая, что у них остается совсем немного времени.

Она мысленно отсчитывает сто двадцать секунд и делает шаг вперед. Или да - или нет. Или он будет слушать ее - или нет. Она дала ему силы, она помогла ему - либо он это понял, либо нет. Нет времени гадать.
И она снимает Силенцио.

- Мистер Лестрейндж, у меня есть кое-что для вашего брата, - она говорит почти неслышно, стоит почти впритык к нему, но палочку держит подальше, вне поля зрения Рудольфуса. Не собирается рисковать, если зелье не подействовало. - Общее укрепляющее зелье. Со сходным эффектом.
Сходным - и все же с совсем другими акцентами. Больше контроля сознания, меньше лечебного эффекта. Увы, пришлось делать выбор, даже несмотря на его руку, которая до крайности ее беспокоит.
- Я могу рассчитывать на ваше содействие?

[AVA]http://sh.uploads.ru/U98ju.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Надеюсь, ты никогда не столкнешься с ним лицом к лицу. Ты не готова.
Элизабет не к месту вспоминает оптимистичное наставление матери, чуть закусывает губу. Готова ли она? Есть ли разница. Готова или нет, у нее нет выбора, и Элизабет продолжает смотреть в холодные серые глаза Рудольфуса Лестрейнджа, отсчитывая секунды, когда сможет отвернуться. Его взгляд пронизывает ее как ледяные пики, заставляет дышать не ровно, а как-то прерывисто, настороженно, как будто она готовится вот-вот сорваться с места. И бежать.
Хуже этого взгляда - только улыбка. Какая-то полубезумная, дикая, вызывающая дрожь в коленях. Так улыбаются маньяки в маггловских фильмах, которые так любит Брайан. Впрочем, разве Рудольфус Лестрейндж не маньяк? Самый настоящий, судя по тому, что она слышала о нем. Ей хочется сделать шаг назад, а лучше два, но разговор предполагает, что его будут слышать только двое. И Элизабет остается в опасной близости от Рудольфуса, с некоторым облегчением отмечая, что зелье все же подействовало.
Она продолжит эксперимент позже. Приготовит что-то более действенное. Что-то еще более сложное, более индивидуальное. Выяснит, как именно работает его нервная система, на какие точки воздействовать. Странно, конечно, размышлять о зелье для человека, который возможно никогда не выйдет из стен этой кошмарной тюрьмы. Но если не выйдет он - значит, не выйдет и Баст. А вот такую мысль Элизабет себе не позволяет. А значит, позаботится о том, чтобы у нее всегда был запас хорошего успокоительного и укрепляющего для Рудольфуса Лестрейнджа.
Мэрлин, что бы сказала на это мама.

Рудольфус говорит об условии, вызывая у Элизабет удивление. Он серьезно? Она приложила Мэрлин знает, сколько усилий, чтобы попасть в это дракклово место, терпит встречу с ним, нарушает уйму законов, идет на сотрудничество с преступниками высшей категории, рискует своей репутацией, да вообще всем на свете рискует, а он ставит ей условия? За то, что она хочет помочь его брату?
Мэрлин, что за семейка.
Элизабет хмыкает, не слишком заметно, но они слишком близко, здесь сложно скрыть эмоции. Хмурится, ожидая очередной просьбы - условия - или чего там захочет этот мужчина. С трудом скрывает изумление, когда тот озвучивает свой вопрос.
Она поразительно не готова к такому элементарному вопросу. Он одновременно логичен и кошмарно неуместен, и Элизабет чуть отходит назад, не сводя глаз с Рудольфуса, смотрит задумчиво, без лишних эмоций.
Какой ответ его удовлетворит? "Мы друзья"? Что-то Элизабет сильно сомневается, что Рудольфус Лестрейндж допускает подобного рода дружбу. Если вообще в нее верит. "Он помогал мне с зельем"? Это не объясняет степень привязанности, которую должен испытывать человек, чтобы попытаться защитить другого. "Я по жизни милая-приятная, я бы и вас загородила" - да он в жизни не поверит.
Пауза затягивается, это может вызвать лишние вопросы. Элизабет пару секунду смотрит на свои уже запыленные ботинки, затем снова встречает взглядом с Рудольфусом. Смотрит прямо, почти с вызовом.
- Это личное, - кажется, это не тянет на ответ, хотя формулировка совершенно категорична, и ее несложно интерпретировать правильно. Как дела у Рудольфуса Лестрейнджа с интерпретацией Элизабет не в курсе. И потому она решает внести пару уточнений. - Он спас мне жизнь. Я была у него в долгу.
Вот это он должен понять. Кажется, с понятием долга в этой семье все в порядке.

Она снова отходит к коробке, достает еще один флакончик. Вертит в пальцах, согревая стекло. Она хотела передать это лично.
- Надеюсь, мне не нужно пояснять, насколько это важное зелье? - она совершенно не хочет дерзить, но уверенности в Рудольфусе у Элизабет ни на кнат. - Баст должен принять его как можно скорее.
Она снова путается с именем - и тут же поджимает губы. Но не исправляется, это будет выглядеть смешно. Тем более, как она уже успела выяснить, Баст - это действительно вполне пригодное и даже употребимое сокращение, а не выдуманное имя.
Единственный вопрос, который остается открытым - как именно Рудольфус передаст зелье своему брату. Время поджимает, и несмотря на внешнюю отстраненность, Элизабет в панике, а в таком состоянии думать очень непросто.
Нужно срочно придумать какой-то способ.

[AVA]http://sh.uploads.ru/U98ju.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Зелье действует - Элизабет видит это. Но если Рудольфус Лестрейндж такой под очень сильным успокаивающим зельем, Мэрлин, какой же он без него? Элизабет явно не стремится выяснять. Ей хватает воспоминаний об их первой встрече, его слова - умоюсь кровью грянокровок - до сих пор стучат в ушах. Как ей вообще пришло в голову вести с ним беседы.
Нет выбора, только и всего. Она обещала Басту, а она всегда выполняет обещания.
Когда они с Бастом снова встретятся - а она хочет надеяться, что встретятся - она возьмет с него обещание, что он не допустит их встречи с Рудольфусом. Пусть его бешеный братец останется только в ее воспоминаниях. И так впечатлений хватило на две жизни вперед.

Ему не нравится ее ответ - еще бы. Кажется, он не допускает мысли, что его брат может быть связан с кем-то вроде нее. Смешно подумать, она ведь достойна, определенно достойна - будь он хоть Лестрейндж, или кто угодно донельзя чистокровный. Умница-колдомедик, которую вызвали приводить их в порядок. Которая имела возможность спорить с аврорами. Которая делала попытки помочь ему, сомнительно адекватному Рудольфусу, что тогда, что сейчас. Которая добилась визита в Азкабан. Которая варит сильнейшие зелья - он же чувствует.
И все равно, возможность связи с его братом кажется Рудольфусу отвратительно недопустимой.
А каково пояснение - у младшего нет ничего личного. Младший в роду ничего не решает, очевидно.
Нелепость.
Ее могли бы задеть его слова, не считай Элизабет все это полной ерундой. Пережитками прошлого. Заблуждением.
Ей плевать. Баст ее друг, даже несмотря на ее кровь. Он сам так сказал.
И да. Она нравится ему такой. Идиотская формулировка не отменяет факта.

Элизабет не отвечает на первую реплику - лезть со своими взглядами в семейные дела она не собирается. Вступать в препирательства с Рудольфусом Лестрейнджем - простите, Элизабет не настолько глупа. Оставит свое мнение при себе, он все равно не оценит.
Она просто хмыкает, поводит плечом - плевать. Баст очевидно тоже считает это личным, раз брат был не в курсе.
А ее волнует только мнение Баста.

Как она и предполагала, слова о долге находят в Рудольфусе гораздо более мощный отклик. Это правильно, потому что объясняет все гораздо проще. Личное - это абстрактно. Долг - это конкретно. Хорошо, что пояснила.
Он смотрит на нее с яростью, сверкает своими ледяными глазами, снова пробует освободиться - Элизабет невольно делает шаг назад. Зелье едва удерживает его, иначе наверняка снова она услышала бы что-то про смердящую кровь, только уже лично о себе. Элизабет старается не смотреть на него, иначе он легко заметит ужас - да, она боится его, как, драккл подери, не бояться.
Вернуть спокойствие сложно, особенно после этого потока вопросов, каждый только больше подтверждает его раздражение и злость.
Авроры же постарались с путами, правда?
- Он много чего говорил, - Элизабет отвечает бесцветно, сейчас все слова Баста стоит делить на два, а лучше на десять. - И да, мы оба должны друг другу.
Как друзья. Элизабет не произносит это вслух - для Рудольфуса это мало что значит, как ей кажется, но Элизабет уверена, что Баст тоже так считает. Что он должен ей. За вот это зелье, например. И даже если оно так и не попадет к нему, если ничего не выйдет - Баст будет должен ей хотя бы за попытку. Элизабет никогда не потребует от него оплаты таких долгов, потому что дружба в этом и состоит. Но они оба знают, что между ними эти долги всё копятся. И ни один не будет забыт.
А еще он должен ей "Элинор Ригби". Элизабет усмехается вдруг, нервно закусывает губу.
- Мне ничего не нужно от вас, мистер Лестрейндж. И со своими долгами мы с вашим братом разберемся сами. Я никогда не стану ничего требовать от него. В том числе за содействие, которое оказываю сейчас. Ни от вас, ни от него. Никогда. Это только мое решение, и я полностью беру ответственность за него на себя.
Ей необходимо, чтобы зелье было доставлено адресату. И если даже теоретический долг так нервирует Рудольфуса, стоит отметить, что это зелье не свяжет их с Бастом еще сильнее.
Не свяжет. Это как последнее желание. Как финальная любезность. Как выполненное обязательство, которым она как раз таки расплачивается с ним.
Элизабет подается вперед, когда дверь со скрипом раскрывается - заглянувший аврор сообщает, что у них пять минут. Элизабет кивает, походя одним движением залечивая вновь рассеченную губу Рудольфуса - как будто показывая, что она не отступит. Что она настойчива. Что она не напугана до той степени, чтобы забыть о своих обязательствах.

Его последний вопрос - она все еще думает над ним. Думает, смотрит на потеплевшее в ладони зелье.
Почему она вообще жива? И правда, почему? Он - Пожиратель Смерти, она - случайная знакомая. Он вряд ли рассчитывал, что она станет кем-то большим, чем это "случайно". Стала ли? Считает ли он, что стала? Пожалуй. Кто знает. Но вероятнее всего, раз она жива.
Раз его брат так удивлен этим фактом.
- Он приложил немало усилий, чтобы я не была разорвана оборотнями. Полагаю, он хотел, чтобы я была жива, - Элизабет пожимает плечами, не стремясь углубляться  в подробности их с Бастом личных взаимоотношений. Времени нет, к чему эти вопросы, на которые Элизабет едва ли сама знает ответы. - И это зелье, которое я прошу вас помочь ему передать, можно сказать, мой ответ ему. Если ваш брат получит его, если выпьет его, мы будем в расчете. И никаких долгов больше.
Даже сама Элизабет так считает. Она выплачивает долг этой дружбе.
Больше никаких встреч. Память услужливо говорит с ней голосом Баста. Странно, она не помнит, когда он говорил это, но сама фраза звучит в голове так ясно, так четко.
Больше никаких встреч, Баст. И если твой безумный брат все сделает правильно, это хотя бы не будет лишено смысла.
- Я передам зелье с охраной. Так я могу рассчитывать на ваше содействие? - Элизабет повторяет вопрос, у нее нет времени искать ответы, которые понравятся ему больше. - Я хочу отдать свой долг.

[AVA]http://sh.uploads.ru/U98ju.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Элизабет едва сдерживает все накатывающий ужас. Она боится его, и боится весьма обоснованно - никогда прежде она не видела в глазах человека столько ярости. А ведь действие зелья в ближайшие часы будет только укрепляться - успокаивать его, помогать мыслить здраво. Что же ты за человек такой, Рудольфус Лестрейндж, если на тебя с таким трудом действуют столь серьезные меры?
Элизабет сильнее сжимает палочку, пальцы немного ноют, ногти впиваются в ладонь. Его слова - чистый абсурд, как будто он действительно считает, будто может контролировать все на свете, а уж своего брата и подавно. Как будто это даже вполне нормально - принимать решения за брата, которому давно больше тридцати. И как будто у него, брата, не может быть своей собственной жизни. Элизабет не думает спорить, она вообще старается не думать, игнорирует его тон - ужасающий своим гневом. Пусть по факту это она делает им одолжение, ну или как там это лучше назвать, кажется, Рудольфусу стоит быть уверенным, что все решения даже здесь и сейчас принимает только он.
Хорошо, пусть так. Какое ей дело, если начистоту, до мнения Рудольфуса Лестрейнджа. Она здесь не из-за него.
С Бастом они и правда разберутся сами, потом. Когда-нибудь.

Элизабет делает медленный вдох, медленно же выдыхает. Так отец учил ее успокаиваться. Ей кошмарно хочется отвести взгляд в сторону, смотреть куда угодно, но только не на этого человека, который, кажется, вот-вот вырвется из наложенных аврором пут и разорвет ее на части, даже без палочки.
Но она не может отвести глаз, не может показать ему свой страх. Этому тоже учат - в Мунго ты должен смотреть в глаза смертельно больным пациентам и не бояться. Не жалеть. Не должен показывать свой страх, не должен отнимать у них последнюю надежду. Элизабет знает толк в том, как правильно смотреть в глаза людям. 
Даже сейчас, когда Рудольфус разглядывает ее, словно какой-то не слишком значимый товар на витрине, Элизабет сохраняет хладнокровие. Пусть смотрит, что уж тут. Наверное, размышляет, как его братца так угораздило. Эта мысль отчаянно злит, Элизабет невольно вспоминает все эти слова Баста в парке и затем у нее в квартире. Никто из моей семьи не допустил бы мысли. Что ее жизнь вообще чего-то стоит. И уж тем более, что она может представлять какой-то интерес.
Элизабет коротко улыбается, больше от злости, и еще больше - от злости на саму себя. Почему она вообще продолжает верить в какую-то дружбу. Сейчас это особенно смешно - она же видит, что такое "не допустили бы мысли".
Но сейчас все это не важно.
Он соглашается.
- Он спас мне жизнь, я, скорее всего, спасаю его. Это все, - отзывается она глухо, слова даются тяжело, как будто ей даже говорить здесь сложно. - И знаете... Я никогда и не хотела быть связанной с Лестрейнджами. И уж точно не стремилась попадаться вам, Рудольфус, на глаза.
Она хмыкает, невольно огрызается, когда он называет ее полукровкой. В ее понимании "Лестрейндж" звучит куда более оскорбительно. Но Элизабет уже берет себя в руки и даже мысленно чертыхается, ругая за вырвавшиеся слова. Лучше не раздражать его. Кто знает, насколько он постоянен. Хотя, конечно, у них же есть что-то вроде "слово Лестрейнджа" и все в этом духе?
Зашедший аврор явно хочет поскорее закончить с этим визитом и вернуть Рудольфуса в его уютную камеру. Элизабет подмечает, что тоже не против поскорее избавиться от его общества, хотя мысль о том, что Баст тоже где-то там, в стенах этой кошмарной башни, уже сейчас начинает ее медленно пожирать.
- Мне нужно передать зелья второму заключенному, - Элизабет замечает мрачный кивок Рудольфуса и подходит ближе к аврору, протягивает ему небольшую деревянную коробку, - все они проверены и зарегистрированы. Я являюсь его личным целителем, все ингредиенты подобраны с точностью для восстановления его повреждений. Полагаю, с этим не будет никаких проблем?
Элизабет старается оставаться невозмутимой, хотя и понимает, что ей могут отказать. Кажется, договор был только на посещение, ни о каких передачках речи не шло.
Аврор, однако, определенно хорошо осведомлен, кто она. И все предыдущие поблажки ясно говорят о том, что ей многое позволено.
Эта власть по-своему хороша, но Элизабет даже не представляет, как будет расплачиваться с Эроном. Особенно когда аврор негромко хмыкает и забирает коробку.
- Вас проводят, мисс Нэльсон, - он кивает ей на дверь, чтобы она выходила первой. Элизабет с трудом отрывает взгляд от коробки, смотрит на Рудольфуса.
- Там три порции, принимать подряд с перерывом в час, - Элизабет замирает, подавляя раздирающее желание попросить передать Басту хотя бы слово. Но это будет самоубийственно. - Прощайте, Рудольфус.
Ее встречает знакомый аврор, кивает в сторону темного коридора.

Еще несколько минут, и она окажется дома, в Лондоне.
Еще несколько минут, и она будет так далеко от него.