- Господа, дамы, - Антонин Павлович расправляет тонкие черные перчатки с обрезанными пальцами, пока его товарищи готовятся выступать, - задача ясна. Предатели крови должны быть уничтожены - все, до единого. Не разделяемся, уходим только при численном преимуществе противника. Незарегистрированные палочки, маски, Меткой я займусь сам.
Ему всегда нравились все эти пожирательские аксессуары - темные мантии, серебристые маски, атмосфера удушливого страха, сопутствующая их выходам на сцену...
Ему кажется, что он всегда ненавидел предателей крови - как и грязнокровок, и прочие отбросы. А еще презирал. Именно презрение горит в его венах, выплескиваясь отличными - как в учебнике - Круциатусами.
Он, конечно, не миссис Лестрейндж - о, эти бешеные, полубезумные, фанатичные Блэки - ему не нужна ненависть, чтобы пытать врагов - ну разве что самую чуточку. Долохову отлично помогает презрение. Еще бы. Ему Круцио дед ставил, погибший, между прочим, воюя за Грин-де-Вальда, чудом спасшийся из России, когда к власти пришли грязнокровки. Дед - Антон Николаевич, князь Долохов, в честь которого назвали внука, - приговаривал, что презрение э-ко-ном-не-е.
И Антонин с удовольствием презирает - и его Круцио тоже неплохое, хоть и ненависти куда меньше, чем у Беллатрисы.

Он поигрывает палочкой, ожидая остальных, наклоняя голову то к левому плечу, то к правому, разминая шею. Задание ясно и понятно - вечерок они проведут бурно, и Пожиратель прикасается ладонью в перчатке к метке на своем предплечье, скрытой под слоями одежды, и привычно ощущает мгновенное покалывание, успокаивающее его - это жест на удачу, не более, но русский Долохов немного суеверен.
Он аппарирует в конец улицы, на которой расположился коттедж Маккинонов. На тихий хлопок аппарации из окна второго этажа крайнего на улице дома - судя по светлым, но плотным занавескам, из спальни - высовывается пожилой мужчина в халате и удивленно смотрит на Антонина, а затем переводит взгляд на тупик, в котором тот стоит, еще раз оглядывает его мантию и маску...
- Что это тут?..
- Avada Kedavra, - немедленно срывается с губ  Долохова, и мужчина, уже мертвым переваливаясь через подоконник, валится в сплетение каких-то мелких желтых цветов у дома.
Маггл, с удовлетворением думает Долохов, уверенно и быстро направляясь дальше по улице. Если бы мужчина был магом, он бы сразу узнал и маску, и мантию, и вряд ли задал бы такой нелепый вопрос.
Намеченный коттедж ничем не выделяется среди прочих - вероятно, маги, живущие внутри, даже не знают, насколько их существование противно природе, противно мировому порядку, и это ощущение справедливости затапливает Долохова, заставляя его улыбаться, когда он поднимает палочку, чтобы начать атаку.

- Рабастан, Беллатриса - ваша задняя дверь. Никто не должен спастись, действуем одновременно. Рудольфус, Питер, следите за окнами и вторым этажом, нам не нужны неожиданности. Алекто, держитесь за мной.
Трансфигурированная из носового платка маска плотно прилегает в лицу, ощущаясь как вторая кожа. Долохов делает глубокий вдох, готовый исполнить свой долг перед этой страной, сделавшейся для него новой родиной. Июльский поздний вечер напоен ароматом цветущих ирисов, и это изысканно контрастирует с предчувствием крови.
Бомбарда Долохова вышибает парадную дверь коттеджа, и Антонин Павлович, чеканя шаг и оградив себя Щитовыми чарами, поднимается на крыльцо и входит в дом сквозь разломанный проем.

Отредактировано Antonin Dolohov (9 февраля, 2015г. 21:56)

Рудольфус сдерживает нетерпение, перекатывая палочку между пальцами. Это нехитрое действие его отвлекает, успокаивает, настраивает на деловой лад, даже когда он закрывает лицо маской и готовится аппарировать в назначенное место. От предвкушения у него сухо во рту, а азарт заставляет его сжимать кулаки, как будто он собирается душить проклятых грязнокровок.
Но он не может сейчас позволить себе раствориться в чувстве вседозволенности и превосходства, которое охватывает его во время рейдов - сегодня у него есть и более важные задачи, чем уничтожение нелюдей.
Питер Петтигрю, его относительно недавнее приобретение, сегодня выступает с ними - против своих друзей.
Это испытание, Рудольфус не идиот, все прекрасно понимает - как наверняка понимает и Петтигрю. Провал Питера отразится и на Лестрейндже, а потому Питеру лучше заслужить одобрение Долохова.
Впрочем, никто не собирается бросать бывшего Мародера как щенка в воду - на то Рудольфус полуофициально назначен его куратором на этот рейд. И краткий инструктаж Долохова только подтверждает эту связь между Руди Лестрейнджем и Питом Петтигрю.
Скрытый в тени разросшихся у забора деревьев, Лестрейндж провожает взглядом жену и брата и осматривает коттедж - Петтигрю исполнительно слил всю необходимую информацию о доме в омут памяти, и Пожиратели в достаточной степени ознакомились с планировкой дома, прилегающей территории, а также с описанием каждого члена семьи предателей крови, проживающих здесь.
Несколько окон освещено, но за шторами и портьерами не видно даже силуэтов. Это не важно - Рудольфус знает, что все Маккиноны сегодня в доме. И все они умрут.
Казалось бы - излишняя жестокость, но пришла пора продемонстрировать Ордену, что каждый из них в опасности. Что пока они защищали своих магглов, сами встали на линию огня.
Когда Долохов выступает, Рудольфус на мгновение оборачивается к Петтигрю и смотрит на него сквозь прорези Маски.
- Это проще, чем кажется, - расщедривается он на сухое ободрение, а затем легким движением - Рудольфус Лестрейндж так ослепительно молод и силен в июле 1981-ого - достает из высокого модного сапога тяжелый нож, примечательный разве что тем, что зачарован самозатачиваться.
- Это на случай, если с чарами не выйдет, - протягивает он нож шпиону. Длинное острое лезвие голубовато сверкает в темноте.
Рудольфус знает - по первости такое случается, Авада не выходит, не мудрено растеряться, но Питеру нельзя облажаться. Для этого рядом с ним он, Рудольфус.
Есть и вторая причина, по которой Лестрейндж-старший, обычно лезущий в самое пекло, сегодня в стороне от основного действа - если Петтигрю попытается предупредить своих старых друзей, то у Рудольфуса рука не дрогнет. Вот поэтому Лесттрейндж и не поворачивается спиной к Питеру, хотя и протягивает ему собственный нож.
- Мы пойдем внутрь чуть позже, - тихо поясняет Пожиратель происходящее, следя одновременно и за домом и за Питером. - Когда уже будет понятно, что никто не ускользнет... Дракклово семя!
Серебристый ворон вырывается из одного из освещенных окон и устремляется прочь - кто-то в доме вызвал подмогу.
- Патронус, оборотень его задери. Скоро здесь будет толпа этих любителей, - зло ругается Лестрейндж, колеблясь, оставаться на назначенной позиции или предупредить командира.
- Твою мать, идем. Не спускай глаз с окон: только что-то шевельнется - укладывай, чтоб больше не дернулось, - принимает решение он и выходит из тени, покрепче прихватывая палочку. - Вперед не суйся, и тогда позже я поставлю тебе лучшего коньяка в любом городе Англии.
Упруго шагая, Лестрейндж легко взбегает на крыльцо.
- Патронус! - он нарушает одно из основных правил - никаких разговоров во время боя, чтобы не быть узнанным, но информация слишком важна. И потом, какая разница, то, что останется в доме после визита Пожирателей, не сможет никому ничего рассказать.
За спиной Долохова, сражающегося с той самой, кто привлекла на свой дом это проклятие, Лестрейндж бегом перемещается к лестнице на второй этаж, надеясь, что обитатели дома не сообразят выпрыгнуть из окон, и он не упустит своего.
Громко топая, Рудольфус поднимается наверх, уворачиваясь от чьего-то Экспеллиармуса.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (10 февраля, 2015г. 21:28)

Они еще даже не аппарировали, а у Беллатрисы уже кожа искриться от нетерпения. Она вся в предвкушении, она уже практически слышит в ушах крик жертвы, которую и не видела-то ни разу в своей жизни. Пальцы ведьмы снова и снова перехватывают чужое, незнакомое, но безопасное древко волшебной палочки.
Конечно со своей палочкой пожирательнице было бы комфортнее. Та самая палочка, что выбрала ее одиннадцать лет назад, почти родная, которая встречает хозяйку теплым покалыванием в кончиках пальцев, почти как живая, наверняка обижается, что Беллатриса предпочитает другую палочку в боевке. Но, Беллатриса прямо сейчас может представить самодовольное и безаппеляционное лицо Долохова, конфиденциальность, а значит и безопасность превыше всего.
Наставления Антонина Павловича Беллатриса пропускает мимо ушей. все равно каждый раз он говорит одно и то же. как будто они не на войну идут, а на учебное задание. Лестрейндж бы зевнула, но она слишком взбудоражена предстоящим рейдом. Сознанию Беллатрисы снова мерещатся крики боли и она довольно улыбается, а потом застегивает маску.
Тупой, ненужный элемент на взгляд самой Лестрейндж. Они же не собираются оставлять живых, так? Тогда смысл в куске железа на лицо, не дающим как следует выплеснуть эмоции, сжимающем нос?
И когда можно аппарировать, Беллатриса делает это незамедлительно. Мгновение, и она в затхлой улочке, интересной Беллатрисе лишь тем, что здесь живут предатели крови. Отребье. Те, кто предпочитает достойную жизнь этим неволшебникам. Кто просто взял и предал их всех - магию, чистокровных, саму Лестрейндж.
Беллатриса бы с радостью спалила дотла всю улицу. Убила бы всех: и магглов, и магов. Но даже она понимает, что в таком случае велик риск уйти Маккинонам живыми. А этого нельзя допустить.
Беллатриса почти бежит навстречу Маккинонам, как ласкает эта фамилия слух в сегодняшний вечер, с трудом сдерживаясь, чтобы не обогнать своих соратников по рейду. Повелитель ее за это точно не похвалит и не наградит.
Пожирательнице хочется накричать на идущих рядом людей в масках, что они слишком медленно идут, что надо быстрее, что нельзя так бесконечно долго растягивать удовольствие. Из-за нетерпения у Лестрейндж неровная походка, она словно подпрыгивает на каждом шагу, и движется в неровном темпе: то пройдет быстро-быстро вперед на несколько шагов, а потом стоит как дура и ждет остальных.
Когда они наконец доходят до коттеджа, Беллатрисе уже невыносимо жарко. Мокрые ладони соскальзывают с рукояти палочки, в маске душно, безумно хочется снять всю эту экипировку к дракклам и умыться кровью предателей, но есть план, Долохов который заставит следовать этому плану, Рудольфус со своим протеже, которому непременно надо показать себя в этом рейде, белокурая стерва, которая не дай Мерлин прирежет сегодня больше предателей крови, чем Беллатриса. и Рабастан, который с печальным лицом интроверта будет висеть у нее балластом в рейде.
Но Беллатриса всего лишь сдержанно кивает, чувствуя, как кровь в несколько раз быстрее бежит по венам. Голоса, птицы в саду, ветер, все кажется тише, когда пожирательница погружается в любимую среду существования.
- Никто не спасется, - обещает Беллатриса. Ее улыбки не видно под маской, а жаль. Пожирательница направляется к заднему входу в домик Маккинонов, по пути задевая Рабастана плечом. Пусть не отстает, сопляк.
У назначенного места женщина ждет деверя, носком сапога оббивая дверной косяк. Никто не спасется, но сидеть и ждать, пока семейство попрет из задней двери, как звери из леса во время пожара Беллатриса не намерена.
- Бастик, а Бастик, - ласково начинает Беллатриса, пуская снопы искр в дверь. Она пока не загорается, и Лестрейндж все ждет, когда она сдастся на милость пламени, - у тебя плохое круцио, Бастик. Надо натренировать. Слушай какую я смешную игру придумала. Давай, первый кто полезет отсюда, будем по очереди пытать его круциатусом. Чтобы дать тебе фору, на два твоих проклятия - одно мое. У кого жертва потеряет сознание, тот и победил. Или ты палочку поднять не в состоянии?
Дверь наконец загорается, и Беллатриса быстро тушит пламя, а потом ломает слабый замок и небрежным пинком распахивает дверь. До нее доносятся чьи-то шаги, и она призывно улыбается Рабастану под маской, делая приглашающий кивок в сторону входа.

Есть ведущий, а есть ведомый. Алекто сейчас с радостью выступала в роли ведомой. Рейды для неё были всё ещё в новинку. Но куда сильнее её раздражала английская манера наступления. Смотря на Беллатрису, она считала, что так очевидно действует большая часть представителей туманного Альбиона. И кто говорил о реальной чопорности англичан, когда их действия доходили до безумия? Такая манера борьбы не подходила Алекто. Да, страсть должна присутствовать и твердость в действиях, но разум…разум должен быть чистым, чтобы не поддаться эмоциям во время боя. Может, обучение в Дурмстранге влияло на неё так. Жесткость в обучении там как нельзя лучше выбивала всю дурь из головы. Там она научилась действовать головой, чтобы не попасть в неприятности, не схлопотать наказания, которые едва ли могли сравниться даже с Круцио. Намного неприятнее, намного страшнее и унизительнее. Страх порождал силу. Страх оказаться худшей.
Долохов поигрывал палочкой, а Алекто сравнявшись с ним наблюдала за его действиями. От неё не скрылся и легкий жест, к которому очень часто прибегал Антонин. едва уловимое касание левого предплечья. Кэрроу лишь легко улыбается глазами. Тепло, совершенно по родственному. Этот волшебник спокоен внешне, но внутренне в нём есть едва уловимое волнение, которое исчезает сразу же, когда в поле зрения появляются враги. Алекто старалась перенять эту отличительную черту, всякий раз собираясь как в последний бой. Без чувства сожаления о сделанном выборе. Выбор был сделан в момент её рождения. В этом она была уверена. Как и в том, что Долохов тот, кто был определен её наставником высшими силами, чтобы провести к цели её существования.
Кэрроу аппарировала следом за наставником в конец улицы. Молчаливо она огляделась по сторонам. Все спали, очевидно, все кроме мужчины в халате, который тут же упал замертво. Рука Долохова не дрогнула. Алекто была восхищена и это восхищение можно было прочувствовать сквозь прорези в маске, которая плотно прилегала к её лицу, скрывая от глаз неверных.
Алекто удерживала свою волшебную палочку, пока Долохов наставлял других, и быстро прикрыла глаза в знак понимания, когда наставник велел ей следовать за ней.
Громкий звук от взрыва оповестил всю улицу о неминуемости происходящего и Алекто окружив себя защитными чарами последовала за Долоховым. Шаг в шаг, хотя взглядом она обводила тыл, защищая наставника сзади. Врага недооценивать было нельзя. Кэрроу держала палочку наготове, ожидая атаки в любой момент. Атаки или приказа атаковать.
Они были в доме, а где-то там уже были слышны крики. И Алекто готова отдать десяток галлеонов на то, что сегодня в гости в этот дом зайдет еще один гость – Смерть.

Дни Ордена Феникса никогда не отличались особым разнообразием, как и дни Ремуса. Парню казалось, что школа со всеми шалостями и приключениями была в прошлой жизни, а не несколько лет назад. Сейчас – постоянная бдительность, постоянные дежурства, постоянные миссии, из-за которых Люпин был уверен, что скоро поседеет. А главное – постоянные жалобы Сириуса на скуку.
Не то, чтобы друг жаловался всегда. Нет, раньше он как-то более терпеливо сносил рутину. Пока Джеймс имел возможность выходить в патрули вместе с Бродягой. А потом родился малыш Гарри, и вся эта неразбериха со смертельной опасностью, что нависла над семьёй Поттеров, и Джеймс был вынужден оставаться дома. В итоге недовольно были все: Сириус – потому что ему было скучно и неинтересно, да и выпить, вроде бы, не с кем, Джеймсу – потому что ему тоже было скучно, и молодой человек был вынужден сидеть взаперти, пока все рискуют собой, Питеру – потому что чаще всего ему приходилось заступать на дежурство с Блэком, и от придирок и издёвок Бродяги деваться Хвосту было некуда. А Ремус… а что Ремус? Он просто был недоволен… Недоволен самой войной, недоволен болезненными трансформациями каждый месяц, недоволен тем, что оборотни жаждут разорвать его в клочья. Но ладно бы всё это! Самое обидное – Блэк только подливал масло в огонь, постоянно намекая, что с Лунатиком ему скучно. И, честно признать, Ремусу было обидно. Наиглупейшая детская обида и раздражение затаились в душе и не давали парню покоя. Волк, который из-за частых «прогулок под луной» со своими сородичами взбесился, делая Люпина раздражительным и скрытным. Если раньше он мог поговорить с кем-то из мародёров, то сейчас воспитание и животный страх не позволяли ему обмолвиться о своих переживаниях. Ко всему этому прибавлялся постоянное волнение за друзей, подкрепляемое их тягой к безрассудным поступкам. А ещё Рем боялся потерять в себе человека, так как волк занял в его жизни слишком много места.
Пока парень усмирял зверя в себе, он старался контактировать с людьми настолько редко, насколько это вообще возможно, поэтому сейчас он постоянно выглядел так, как обычно перед полнолуниями. И он был рад, если зверь умолкал хотя бы на одну неделю в месяц.
- Тебе всегда скучно! – лишком резко, даже для самого себя, отозвался Люпин на реплику Бродяги, перелистывая страницу книги.
Конечно, Сириус на этом не остановился, предложив выпить, на что Люпин смог ответить только гневным взглядом, но не успел мародёр начать говорить, как плохо употреблять при исполнении, в гостиной появился патронус. Марлен.
Реакция была выработана, и как только оборотень отправил патронус в Аврорат, он трансгрессировал следом за Блэком к дому Маккиннонов. Как оказалось, очень вовремя. Сириус, как, в общем, и обычно, ринулся в бой, не заботясь об атаках со спины. И как его ещё не убили с такой «осмотрительностью»?
Лунатик поспешил на Сириусом в дом, принимая такую позицию, чтобы оказаться с Бродягой спина к спине. Сейчас иначе было слишком глупо. Вряд ли заклинание, пущенное в спину, станет причиной для достойной гибели. Если уж и встречать смерть (в конце концов, мало ли, сколько тут Пожирателей?), то лицом к лицу.
- Эварте статум – моментально проговаривает Ремус, направляя палочку на одну из фигур у двери, после чего поспешно выставляет щит Протего, предоставляя Сириусу возможность нападения, а на себя забирая защиту.

Everte Statum (Эверте Статум) — заклятие, которое отталкивает противника так, что он при этом летит кувырком в воздухе.
Протего (Protego) — щитовые чары.

[Ava]http://firepic.org/images/2015-02/09/56u5ubhwuf56.jpg[/ava] [nic]Marlene McKinnon[/nic] 

Марлен кажется, что всё происходящее вокруг - затянувшийся страшный сон, хотя всё длится совсем немного.
Очевидный перевес сил на стороне Пожирателей Смерти, и Марлен точно знает, что ей не удастся выбраться живой. Остаётся только надеяться, что со своей стороны она останется единственной жертвой, и что у неё получится прихватить с собой кого-нибудь из нападавших. Она яростно сражается, бросая заклятие за заклиятием в своего противника и успешно отражая его атаки.
Но все её надежды разбиваются вместе ударившим в грудь пропущенным заклинанием. Марлен обрушивается коленями на пол, и в первые несколько секунд ей как будто даже не больно, и только потом боль от переломанных костей овладевает её телом, грозя лишить сознания.
Марлен безумно хочется казаться сильной и не дать Пожирателям увидеть своих мучений, но предательский крик срывается с губ и тонет в безобразном бульканьи крови во рту. Странно, Марлен раньше считала, что кровь солёная с запахом металла, а сейчас она кажется ей совсем безвкусной. Её потоки - да сколько же этой крови? - мешают Маккинон сделать вдох, а когда у неё это, наконец, выходит, Марлен стонет от боли в груди, вызванной переломанными рёбрами. Удивительно, что волшебная палочка до сих пор не выпала из рук; Маккинон пытается бросить в своего противника невербальную "Бомбарду", но промахивается, засыпав прихожую осколками настенной лампы.
Марлен уже буквально блюёт кровью на светло-бежевый палас. Пожиратель Смерти, сразивший её, что-то говорит, но сквозь стук в ушах Маккинон не сразу понимает, что произнесённое им было вопросом, адресованным ей. Уткнувшись лицом в лужу собственной крови, Марлен всё-таки находит силы поднять голову и посмотреть на сокрытое маской обличье нападавшего.
- К чёрту, - выдыхает она, пропустив слово "пошёл", захлёбываясь новой порцией крови во рту.
Даже в этом состоянии, ощущая, как начинают леденеть конечности, Марлен внезапно понимает, что никому из членов её семьи не удалось сбежать.
Потому что она больше не слышит ни одно принадлежавшего её родителям и брату с невесткой голоса - а до этого Маккинон цеплялась за эти голоса, как за спасательный круг, до этого они якорем удерживали грозящее покинуть её сознание. Марлен слышит новые голоса снаружи - это подоспела подмога, но слишком поздно. Орден Феникса этой ночью не успеет помочь никому.
Боль внутри становится как будто более терпимой, а может быть, всё дело в том, что Марлен осталось дышать всего лишь несколько минут. Кажется, даже кровь перестаёт идти, но Марлен этого не замечает. Неожиданно становится как-то по-женски противно утыкаться лбом в лужу быстро остывающей от свежего в распахнутой прихожей воздуха красно-бурой жидкости.
Всё происходящее вокруг доходит, как через толстый слой ваты. Марлен уже почти и не чувствует боли, во всяком случае, физической. Мучают угрызения совести за то, что не уберегла свою семью, не была более настойчива, своими же действиями подставила под удар всех, кого любила.
Это была только её вина.
А на самом деле, стоил ли её героизм стольких жизней? Быть может, всё, начиная с вступления в Орден Феникса, было роковой ошибкой? Если бы смерть настигла в эту ночь одну только Марлен, молодая женщина ни за что не позволила бы себе подобных трусливых мыслей, но сейчас, когда все нити, связывающие Марлен Маккинон с жизнью, были оборваны, она горько жалеет о своём опрометчивом поведении.
Но даже если сделать её виноватой во всём, как можно забыть об этой бессмысленной жестокости, с которой Пожиратели Смерти вырезали всю её семью? Марлен сама не видела ни одной жертвы этой ночи, но чувствовала сердцем, что в живых не осталось никого. Даже Луиза не заслужила снисхождения со стороны варваров, разгромивших маленький уютный мир семьи Маккинонов этим жарким июльским вечером. Это высасывало любую надежду на счастливый исход войны похуже, чем это сделала бы стая дементоров. Сожаление сменяется яростью, и Маккинон даже находит в себе силы каким-то чудом развернуться - и встретиться глазами с укрытой маской лицом неизвестного Пожирателя Смерти. Как странно, что она видит его так чётко в эту минуту - хотя ещё мгновение назад не могла сфокусировать взгляда даже на подсохших пятнах крови на ковре.
- Вы заплатите, - шипит Марлен еле слышно, но откуда-то точно знает, что Пожиратель внемлет ей, - все до единого.
Наверное, уже совсем плохо то, что Маккинон окончательно перестаёт ощущать боль в переломанных костях. Она почти не слышит звуки сражения Пожирателей Смерти с членами Ордена Феникса, и не видит вспышек смертоносных заклинаний, освещающих ещё час назад тихую семейную гавань Маккинонов.
Угасающее сознание Марлен не поймёт, что чьи-то руки бережно переворачивают искалеченное тело и убирают с лица слипшиеся от крови золотистые кудри, и, когда по окровавленным губам потечёт исцеляющее зелье, всё будет напрасно.
Марлен Маккинон снова слышит голоса родителей.
И, целая и невредимая, идёт на их зов.

Отредактировано Emmeline Vance (11 января, 2016г. 13:06)

Из гостиной раздаются выкрики и звуки схватки. Лестрейндж удивленно прислушивается - тихий семейный коттедж казался таким уютным, таким мирным, а первое сопротивление его обитателей, оказавшихся недалеко от черного входа, где появился Рабастан и его свояченица, удалось подавить так быстро, что сейчас Пожиратель Смерти недоуменно морщит лоб под зачарованной маской. Но нет сомнений - в недрах дома определенно кипит бой.
Несмотря на его рациональное предложение, Беллатриса куда-то скрылась - не иначе, думает Лестрейндж, ускакала поближе к крови, поближе к бойне.
Он переступает порог, отделяющий узкий и темный коридор, ведущий с черного входа, от кухни, проходится взглядом по начищенной столешнице и свисающим из-под потолка с тускло-блестящей стальной вешалки всевозможные кухонные принадлежности. Вокруг нет ни следа домовиков, да и высота разделочного стола и чистенькой плиты едва ли предполагает использование коротышками.
Лестрейндж перекидывает палочку из руки в руку - жест, подсмотренный у Рудольфуса, действует успокаивающе, избавляя от появившейся было дрожи в правой.
Беременная Луиза раскинулась чуть в стороне, полускрытая столом, но Рабастану нет необходимости огибать кухню, чтобы понять, что она жива: ее стоны контртемой оттеняют главную мелодию этого вечера, почти ночи, раздающейся из гостиной.
Судя по тому, что он слышит, Маккиноны успели вызвать помощь, а это значит, что в распоряжении пожирателей не так уж много времени, чтобы придать убийствам характер намеченной казни. Действовать придется в спешке.
Как ни странно, мысль о том, что совсем скоро все будет кончено и он сможет аппарировать подальше, его воодушевляет. Лестрейндж стискивает зубы, продвигается рывками, и с каждым шагом столешница загораживает отлетевшую после его Ступефая женщину все меньше.
Она, очевидно, пострадала серьезно - глаза закатились, мелкая дрожь сотрясает тело будто в припадке. Пальцы бессмысленно царапают светлые полы, а когда сквозь ее голубую юбку проступают первые бурые разводы, до Лестрейнджа доходит, что Луиза Маккиннон умирает и готова рожать. Или не готова, но рожает. Или умирает, рожая.
В общем, умирает совершенно точно, а от прочего его начинает трясти в унисон с нею.
Стоны становятся все более громкими, пряди волос прилипли к вспотевшему лбу ведьмы, она закусывает губу до крови, но уже следующая схватка снова заставляет ее стонать. Вскоре стоны уже непрерывны, изредка перемежаются пронзительными воплями - Рабастан и не думал, что человеческое существо, женщина, может издавать такие крики.
Он не знает, сколько простоял, сжимая волшебную палочку, над Луизой, однако к тому моменту, как она начала хрипеть, у него затекли пальцы от судорожного усилия.
Финишная черта этой истории стремительно приближалась для них обоих, как для Луизы Маккиннон и ее семьи, так и для Рабастана Лестрейнджа.
Вопль Рудольфуса - Кончай с ними! Живо! - выдергивает его из оцепенения, палочка будто самостоятельно поднимается в смертельном замахе.
Авада Кедавра у него выходит хорошо, четко, хрестоматийно, только уже не требуется: за мгновение до зеленой вспышки Луиза Маккиннон перестает дышать.
Уже мертвую ведьму Лестрейндж перешагивает почти равнодушно, занося повыше ногу, чтобы не задеть выпирающий вверх живот.
Именно за этим они здесь, не так ли? Уничтожить всех в роду посмевшей выступить против - это не просто казнь, это еще и демонстрация.
И лучше бы думать об этом именно так и как можно скорее избавиться от липкого отвращения к происходящему.
Извилистый коридор до гостиной пуст, куда бы не убежала его вздорная свояченица, он потерял ее из вида, а ведь они оба должны были дежурить у черного входа. Впрочем, скоро все будет кончено так или иначе, прибыла помощь, да и оставаться в кухне у него больше нет сил.
Первым, кого он видит, появляясь в дверях гостиной, становится Ремус Люпин, и Лестрейндж едва не взмахивает приветственно рукой, едва ли соображая, что делает, но заклятье в грудь отбрасывает его обратно в коридор, протаскивает спиной по полу, прикладывает головой и спиной о противоположную дверям стену.
Он не успевает даже Щитовые выставить, как будто годы Дуэльного клуба случились не с ним, и вот это действительно хороший момент, чтобы понять, что Ремус Люпин ему больше не приятель по библиотеке. Каждый делает свой выбор и бла-бла-бла, думает с внезапной тошнотой Лестрейндж, пока с трудом осознает свое положение в пространстве и делает робкую попытку встать.
В голове звенит, но если дышать коротко и ровно, это постепенно проходит - он снова тащится в гостиную, там его брат, в конце концов, готовый сказать Рабастану, что делать, и избавить его от этого одуряющего непонимания, какого, собственно, драккла они с таким азартом уничтожают семью чистокровных волшебников ради пресловутой чистоты крови...
Эти размышления, которым, конечно, не время и не место, случаются с Младшим без предупреждения и мешают ему вовремя понять, что происходит в гостиной, а потому проклятие умирающей Марлен заполучает и его.
Но сейчас это даже не кажется проблемой - сейчас Лестрейндж считает, что проблема в прибывшем Люпине, а раз так - то где-то неподалеку должны быть Блэк, Поттер и Петтигрю...
Ах да, устало взмахивает он палочкой, кастуя Щитовые и выискивая, где затаились мародеры, Петтигрю не с ними, Петтигрю с нами...
Будь Рабастан иного темперамента - похихикал бы в голос, наверное.
А так он только и может, что ответить Люпину Плеточным да накинуть побыстрее Протего, выжидая сигнала к отходу.