Скрип половиц и звук шагов побуждают Ремуса отнять ладони от лица, поднять голову. Вид залитой солнцем кухни впервые не вызывает в нём чувства умиротворённой радости. Сусальная, почти сказочная пастораль последних дней его жизни тает, как кофейная пена, оставляя горечь и пустоту. Некто однажды сказал, что куда бы ты ни отправился, себя ты всегда возьмёшь с собой — и если ты был несчастен в одном месте, то будешь так же несчастен в другом. Смена декораций ничего не решает: Люпин ощущает, как снова начинают вскрываться и ныть застарелые раны, отравляя разум самой невыносимой из всех возможных мыслей — осознанием непоправимой ошибки.

Появление Рабастана заставляет его взять себя в руки — лёгкий укол стыда за минутную слабость вытравливает болезненное выражение отчаяния из глаз, подталкивает вольно расправить плечи. Ремус молча наблюдает за тем, как Лестрейндж хозяйничает на кухне — ежеутренний привычный ритуал; удивительно, но это зрелище отчего-то окончательно отрезвляет его. Люпин покусывает задумчиво нижнюю губу, ожидая закономерный вопрос.

— Пока не знаю, — честно отвечает он, не видя смысла юлить. Комкает лист пергамента в кулаке и зачем-то суёт его в карман, почти ощущая, как ненавистный клочок бумаги жжёт бедро сквозь грубую ткань.

Он знает, что Рабастан не станет лезть к нему в душу, спрашивая больше, чем спросить можно и нужно, — даже если хочет. Редкая тактичность для того, кто носит Метку убийцы и преступника. Люпин усмехается внутренне, отдавая себе отчёт, что втайне рад бы поменяться местами с бывшим Пожирателем. Лестрейндж, какие бы грехи ни водились за ним в прошлом, своё прощение получил: официальное, со штампом и печатью. Совесть его чиста, и он имеет полное законное право спокойно спать по ночам.

Но не спит. Иногда Ремусу кажется, что он слышит в темноте чужое загнанное дыхание. Слышит, как натужно скрипит кровать под ворочающимся телом, представляя, как Рабастан судорожно сжимает зубы во сне, словно бы мучимый одним и тем же зацикленным кошмаром.

А иногда кажется, что кажется. Или он просто убеждает себя в этом, не желая соваться туда, куда его не просили — тактичность за тактичность.

— Тонкс беременна, — как-то искусственно-буднично сообщает Ремус, словно бы невзначай, сам до ещё до конца не понимая, чем эта новость может грозить их устоявшемуся быту.

Вздыхает и добавляет нехотя после напряжённой паузы:

— И к нам собирается Сириус.

Стоит отдать должное Нимфадоре — она сочла нужным предупредить его не только о своём деликатном положении. И понятно, почему — им обоим слишком хорошо известен тяжёлый характер Блэка. Последняя мысль заставляет Люпина стремительно мрачнеть: если Бродяга всерьёз вознамерился вернуть лучшего друга на путь истинный — из самых благородных, разумеется, побуждений, — ничто на свете его не остановит; и одному Мерлину известно, каким грандиозным скандалом с вероятными человеческими жертвами это обернётся.[icon]https://i.ibb.co/q9nhZm7/Ordre-Ph-nix-HP6.png[/icon]