В первый момент он не понимает, о чем она спрашивает - что потом? Потом они, наверное, подберут место получше этой решетки, но если нет, то тоже ничего страшного. Вряд ли доберутся до коттеджа, но, может быть, стол...
Но она спрашивает не об этом.
Опасно верить Беллатрисе - ее словам, ее взглядам, ее тону. Он знает, что опасно - знает побольше прочих.
И он не верит - наполовину.
А наполовину верит, потому что не может не верить, и она слишком близко, чтобы ей не верить, и сказано уже так много, что проще уже договорить. Договорить и объясниться до конца - чтобы Беллатриса даже не вздумала сделать вид, что между ними ничего не произошло. Не происходило. Не происходит.
- Мы уедем. Подальше от Англии, туда, где нас никто не найдет - никогда. Я все устрою, я могу.
Он все еще держит ее за голые плечи, все еще чувствует тепло ее тела, легкий запах тины после купания в озере - все это уверяет Лестрейнджа в реальности происходящего: едва ли он смог бы нафантазировать нечто настолько же мучительное.
- Куда-нибудь, где всегда тепло - хочешь? - он готов пообещать ей все, что угодно, готов на что угодно, лишь она согласилась - прямо сейчас согласилась.
Скримджер отпустит их, получив Рудольфуса - живого или мертвого, вот только смерть старшего брата сейчас Рабастана устроит намного больше.
- В обмен на Рудольфуса нас не будет искать Министерство - а потеряв сразу троих, Лорд тоже не вышлет за нами кого-нибудь еще. Мы сможем начать все сначала. Ты родишь, не боясь за себя и за жизнь ребенка - проклятие получит кровную жертву. Я не оставлю тебя и ребенка тоже не оставлю. Давай сделаем это. Неужели ты никогда не думала о том, что все может быть иначе - без него? С кем-то другим? Со мной? - договаривает Лестрейндж, которого сейчас и угроза смерти не заставила бы заткнуться - слова падают сами собой, он едва ли задумывается над формулировками: рядом с Беллатрисой думать ему вообще редко удается.

Она не просто соглашается, она озвучивает, чего хочет - озвучивает, что он должен сделать, и что получит взамен, и ее слова обжигают ему ухо.
Убей его.
Лестрейндж смотрит ей в лицо - не передумает ли. Не часть ли это ее коварной игры - но нет, вряд ли, она слишком далеко зашла, если это всего лишь игра, слишком далеко даже для себя. После этих слов она больше не свидетель предательства Рабастана, теперь она соучастница - и Рудольфус не простит им обоим этого короткого, быстрого договора.
Не простит того, что он ей предложил - и того, что она согласилась.
Могла ли Беллатриса пойти на такой риск лишь из желания уничтожить его?
Лестрейндж прикидывает, мог ли так сильно чем-то насолить свояченице, но ничего в голову не приходит: они соблюдают вооруженный нейтралитет, ради чего ей так подставляться?
Остается одно - поверить ей полностью.

Где-то в глубине души ему кажется, что он давно этого ждал - повода, возможности. Чего угодно, и вот дождался.
Там, в соседней комнате, лежит его брат - беспомощный. Едва живой. И даже Эммалайн не может дать гарантий, что с ним все будет в порядке, что Хель по собственной воле оставит его в живых...
Впрочем, Рабастан не лжет себе, сейчас не лжет; то, что он собирается сделать, продиктовано не милосердием и не желанием избавить Рудольфуса от участи куда более постыдной и нежелаемой им чем смерть.
Его единственный мотив - это неудовлетворенное желание получить хоть что-то, что принадлежало его брату. Что-то, что тот не отдал бы без боя.
Он позже обдумает эту мысль - а может, похоронит ее среди таких же выкидышей рефлексии, нежеланных и приоткрывающих ему о себе то, что он хотел бы игнорировать.

- Ладно, - говорит Рабастан, еще ближе прижимая к себе Беллатрису, как будто хочет вмять ее в себя - как будто это не даст ей передумать. - Ладно.
Ладно - как будто она попросила принести ей книгу из библиотеки.
Он снова ее целует - коротко, нажимая на губы, чувствуя ее зубы за мягкостью.
- Хочешь смотреть?
Он вытряхивает в ладонь палочку - свою, не ее - и привычно пробегается большим пальцем по теплеющей рукоятке.
Ладно. Плевое дело, как сказал бы Рудольфус.

Вэнс не понимает - хмурится недоуменно, стоя у изголовья, если так можно сказать о столе. Ее реакция понятно - только что он из кожи лез, требуя сделать все, чтобы Рудольфус встал. а теперь вдруг передумал и отправляет ее в коттедж.
Дальше больше - Лестрейндж фактически прямо говорит, что собирается сделать. Упоминает необходимость жертвы, упоминает и то, что Хель слишком сильна и коварна.
Эммалайн не из тех, кто будет вмешиваться со своим уставом в чужую семью, и даже если ей такие пертурбации и кажутся подозрительными, она не подает вида.
Кивает, соглашаясь, собирает те журналы и заметки, которые ей дороги и которые не должны попасть в чужие руки, идет к выходу.
- Пиши мне, - просит, уже стоя на пороге.
Рабастан кивает. Они оба знают, что он не напишет. Это финальная часть его плана побега - и его договоренность со Скримджером простирается и на то, что Вэнс никто не трогает.
Но то договоренность со Скримджером, а не захочет ли ее видеть Лорд, чтобы узнать, что ей известно о побеге?
Ладно, снова думает Рабастан. С этим она разберется.

Ему нечего сказать брату, понимает он, стоя перед столом, на котором лежит Рудольфус. Все кажется несущественным, глупым.
Слова прощания, может быть, даже прощения не идут в голову - да и Рудольфус ли это?
Рудольфус ли это все еще.
Невербальное Секо бьет по беззащитному горлу, раскрывающемуся алым зевом.
Кровь почти не видна на черной мантии, зато на лице, вокруг, на столе выделяется яркими пятнами, все расширяющимися, пока вместе с хрипами из перерезанного горла выходит жизнь.
Это всего лишь Секо, отвлеченно думает Рабастан.
Не непростиловка. В Министерстве отследят, но не так быстро, как могли бы, примени он Аваду.
Рудольфус открывает глаза, смотрит на Рабастана - но в них больше Твари, чем его брата, и Рабастан, не думая, шагает к столу и накрывает глаза Рудольфуса, пачкая ладонь в крови.
С последним вдохом и последним хрипом уходит жизнь прежнего главы рода, отнятая его младшим братом.
Это против Кодекса - но Рудольфус уже не был самим собой, им владела Тварь, желающая вреда наследнику, и Рабастан сделал то, что должен был. Защищал род - будет ли для родовой магии это достаточным оправданием?
Он не знает, и к своему удивлению понимает, что ему сейчас плевать: там, куда он собрался увезти Беллатрису, нет места родовой магии Лестрейндж-Холла.

Давая ей пару минут - не передумать, поздно передумывать, но попрощаться, возможно - он проходится по столам, собирая оставшееся и сейчас необходимое: небольшой запас оборотного зелья, документы, принадлежащие Бишоп и Мартеллу, и их же волосы.
Вопрос Беллатрисы оказывается неожиданностью - не из-за смысла, а из-за формулировки.
Рабастан смотрит на нее через стол, затягивает веревку рюкзака.
Куда он ее заберет.
Определенно, больше, чем он рассчитывал получить.
Ему нравится.

- Есть на примете пара мест, - туманно говорит он, отыскивая в ее лице сожаление - или, может, неуверенность, или даже что-то вроде раскаяния. Впрочем, Беллатриса не из тех женщин, которые будут долго хранить свои эмоции в тайне, и ее спокойствие не кажется ему наигранным. - Я же сказал, я все улажу.
Рабастан не уверен, что хочет рассказывать ей все детально - и не только из-за того, что для него самого пока детали неясны, но и из-за того, что знает, как переменчива Беллатриса. Злость на Рудольфуса и желание отомстить - это одно. Даже желание наконец-то избавиться от мужа он тоже может понять, будучи невольным свидетелем многочисленных сложностей в этом браке, но как быстро она сообразит, что это их бегство отнюдь не закончится в мотеле где-нибудь в Суррее, чтобы можно было аппарировать в Ставку, когда секс прискучит?
Как быстро сообразит, что это не просто игра и что он не собирается больше никогда возвращаться в Англию, как не даст вернуться и ей?
Он не знает, сколько в ее преданности Темному Лорду рисовки, а сколько - истинной фанатичности - они не так чтобы разговаривали об этом хоть раз, но помнит, что до ареста она приняла Метку уже будучи беременной и против воли Рудольфуса. Может, от скуки и желания позлить мужа, может - из-за убеждений, которые до сих пор ею руководят.
Словом, возвращать Беллатрисе палочку он не торопится - с нее станется передумать и разыграть собственную партию, избавившись сразу от них обоих - и от Рудольфуса и от него, Рабастана.
Не в этот раз. Он получит все, чего хочет - и начнет с нее.

Адское пламя с его палочки накидывается на стол с телом брата с голодным ревом.
Рабастан не тратит время на то, чтобы выйти из подвала - обхватывает Беллатрису за талию и аппарирует их обоих в маггловский Лондон, в прихожую дома, снятого Нарциссой на имя Нэнси Морган.
В доме пусто и тихо: хозяйки давно не было, с самого начала марта, когда они встретились здесь перед походом на Хайгетское кладбище, но Рабастан все равно прикладывает палец к губам, давая Беллатрисе понять, что лучше не шуметь, отпускает ее, кивая на кухню, а сам деловито шагает к двери, ведущей в подвал по узкой лестнице.

Там все, как они с Нарциссой оставили - и он торопливо раскрывает дверцы старого гардероба, игнорируя полицейские карабины, и тянется к кожаной сумке на верхней полке.
Там деньги - полно маггловских денег, все, что они с Нарциссой успели собрать, готовясь к побегу. Ему немного совестно, что он сейчас не ставит ее в известность, она хороший друг, один из лучших, что у него были - но, может, это и к лучшему: может, она сумеет воспользоваться ситуацией в свою пользу, и ее побег выйдет не таким спонтанным.
Бросая сумку на стол, Лестрейндж сваливает с плеча рюкзак, раскрывает его и, зачерпывая горстями, перекладывает банкноты, оставляя, как ему кажется, примерно половину. Нарциссе тоже понадобятся маггловские наличные, когда она захочет исчезнуть.

- Я отдам тебе палочку, правда, - Беллатриса не отличается особой терпеливостью, ему ли не знать, но пока Рабастан вовсе не хочет гадать еще и о том, чего ждать от нее - в смысле, он и так порядком удивлен и взвинчен тем, что происходит, всерьез удивлен ее решением, и пока у него нет возможности спокойно сесть и обдумать ее возможные мотивы, так что им обоим нужно немного подождать. - Попозже, хорошо? Когда... Ну, когда сядем в самолет.
Договаривая, он ждет ее реакции на эту толику выданной информации - если ей казалось, что это все шутка, такая вот безумная шутка, включающая в себя смерть Рудольфуса, то самое время выдать себя.