Гарри нехотя шел в сторону кабинета Директора. Зачем его вызвал Альбус Дамблдор гриффиндорец не знал. Хотя предположения были. Вероятно, из-за неудавшегося урока окклюменции с профессором Снейпом. Или по поводу виденного глазами Волдеморта десять дней назад? Или по иным делам, касающегося именно его — мальчика, который выжил? Сложно предугадать. Альбус Дамблдор был — и бесспорно остается — великим волшебником, но как и все великие волшебники обладал своими... особенностями. Просто с высоты его прожитых лет и приобретенной мудрости он как-то иначе смотрел на, в сущности, обычные вещи. Порой Гарри не понимал Директора, но всегда его уважал и старался прислушиваться к его словам.
Для Гарри было важно не потерять доверие и расположение Дамблдора.
— Лакричный котелок.
Гарри замер в ожидании, когда огромная каменная горгулья соизволит опуститься и развернуться к нему лицом. Юноша не успел пообедать, но решил, что это даже к лучшему.
— Хм.
Ему показалось, или горгулья смотрела на него особо неприветливо? Да нет, конечно, бред какой-то. Разве каменная горгулья могла выражать эмоции? Поежившись, Гарри встал на первую ступеньку и отвернулся от изваяния. Еще не хватало дать волю своему разыгравшемуся настроению. Поднявшись, гриффиндорец помялся перед входом в кабинет, прислушиваясь несколько мгновений, громко постучал в директорскую дверь и тут же вошел внутрь.
Директор был внутри.
— Добрый день, сэр.
Уложив ладони в карманы мантии, Гарри прошествовал в середину круглой комнаты и по обычаю заинтересованно огляделся. Привычно мысленно поприветствовал Распределяющую шляпу, скользнул взглядом по портретам с бывшими директорами школы и застыл, глядя на когтистые лапы директорского письменного стола — невозможно оторвать от них взгляда, настолько необычные.
Это действительно была самая интересная комната в Хогвартсе. И каждый раз приходя в нее, юный волшебник замечал для себя что-то новое.
Закончив разглядывание кабинета, Гарри поднял глаза на Директора.
Таки интересно: зачем на сей раз он здесь?

Отредактировано Harry Potter (25 февраля, 2019г. 19:14)

Оказываться в кабинете Директора для Гарри всегда было волнительно. Не потому, что он имел привычку шкодничать и не любил получать за это наказания, хотя и поэтому отчасти тоже. Правила порой приходилось нарушать, а иначе никак не получалось. Разве Гарри мог оставаться в стороне, когда Волдеморт, вернее дух его, шастал в Хогвартсе, подчинив себе волшебника и распивая кровь единорога? Разве Гарри мог оставаться глухим к передвигающемуся по трубам василиску, если единственный, кто слышал его передвижения — он сам? Никак не получалось быть безучастным в происходящем. Но что самое занимательное во всем этом, так это то, что Директор Дамблдор никогда не отчитывал гриффиндорца за его непослушание и, быть может, даже в некотором роде поддерживал начинания «золотого мальчика» — так казалось порой самому Гарри. К тому же, никогда нельзя было предположить, что в той или иной ситуации скажет Альбус Дамблдор. А это тоже немало волновало юного волшебника.
Гарри послушно опустился в кресло напротив директорского стола. Взгляд невольно привлек феникс, столь величественно расправив крылья и поудобнее устроившись на своем насесте.
Значит, все-таки окклюменция. Значит, профессор Снейп таки нажаловался на проведенный неудачный урок. Гарри задумался — что, собственно, профессор зельеварения рассказал Директору? И насколько подробным был его рассказ? Впрочем, это вопрос, ответ на который гриффиндорец никогда не узнает.
Гарри мысленно хмыкнул: в свете некоторых обстоятельств? Интересно которых? Но уточнять, конечно же, не стал. Скорее всего во всем виновата личная неприязнь профессора Снейпа к Гарри. И, разумеется, наоборот.
— О, профессор, я почту это за честь!
А ведь Альбус Дамблдор когда-то был обычным преподавателем до того, как получил директорское кресло. Стало интересно: каким он был преподавателем? Наверняка добрым, понимающим и всепрощающим. Вспомнилось, как Том Реддл через свой дневник показал Гарри относительно молодого Дамблдора.
Гриффиндорец тряхнул головой, выбрасывая из головы посторонние мысли.
Если уж быть честным, то Гарри сомневался, что нужно прямо таки быть закрытым от чужого воздействия. Пока Волдеморт не догадывался об этой их страной связи, считал юный волшебник, этой самой связью необходимо пользоваться в своих интересах.
— Нет, новых видений пока не было.
Хотя, конечно, жаль.
— Единственное, ужасно болел шрам в день занятия окклюменцией со Сне... с профессором Снейпом. Я почти уверен, что чувствовал злость Волдеморта, или что-то схожее. Но провалиться в его сознание не смог.
Впрочем, и не пытался. Его куда больше волновал и нервировал предстоящий урок с ненавистным Снейпом.
— Я немного читал об окклюменции, Сне... профессор Снейп давал мне для изучения одну из книг. Правда для недолгого изучения — вынести книгу за пределы класса не разрешил.

Отредактировано Harry Potter (27 февраля, 2019г. 18:57)

Гарри закусил губу изнутри и перевел взгляд с директорских очков-половинок на вычищающего свои перья феникса. Директор, как и Снейп, не поддержал идею намеренного проникновения в разум Темного Лорда с целью получения разведданных. Гарри не понимал: почему? Это ведь та информация, которую не достать самым искусным и талантливым шпионам. Информация, полученная из самого эпицентра событий от непосредственного источника. Почти идеальное получение данных до тех пор, пока Волдеморт не догадывался о связи с Гарри. А ведь пока не догадывался. Серьезно, почему бы не использовать это в своих целях? Нет, Гарри совершенно не понимал. Все объясняется лишь тем, что он ребенок? Забота? Но это его личная война. Он готов, и учиться... разному, и жертвовать собой в случае чего.
— Но ведь на войне все средства хороши, — не так уверенно, как хотелось бы, запротестовал Гарри, озвучивая ту же мысль, о которой думал на уроке со Снейпом. Декану Слизерина тогда мысль не озвучил, был уверен, что окажется высмеянным, а Директор мог бы и понять. Должен был.
На каждую фразу Дамблдора Гарри согласно кивал, выпрямившись в струнку и поглядывая на манипуляции Директора на поверхности его стола. Все, о чем он говорил, гриффиндорец уже знал. Но весьма заинтересованно наблюдал и за появляющимися рисованными человечками, стрелочками и щитом, пусть и немного корявым. Да, Снейп бы не удосужился что-то такое сделать для Гарри. Разве что бросить перед ним книгу и приказать: «читай».
Как и Снейп, Директор точно также упомянул и о противостоянии Империо и веритасеруму. Это тоже интересовало Гарри. После выпуска гриффиндорец собирался пойти по стопам отца и стать аврором, а для них, надо полагать, эти умения, ровно как и противостояние ментальным вторжениям, будут очень кстати.
Гарри согласно кивнул.
— Иногда, чтобы понять эмоции человека, не обязательно нужна легиллименция.
Гарри всегда знал, когда Директор или Гермиона, или Рон пребывали в добродушном настроении, а когда к ним лучше не соваться. Или всегда знал, когда Снейп испытывал негатив и ненависть, хотя — нет, то было перманентное чувство профессора зельеварения в отношении Гарри. И все же, чтобы понять собеседника иногда достаточно просто заглянуть ему в глаза.
— Скрывать свои эмоции — это любимое занятие слизеринцев. Иногда мне кажется, что их этому учат на каких-то дополнительных уроках.
Юный маг не был уверен, что Директор поймет его шутку, и попытался объяснить:
— А у нас, гриффиндорцев, все эмоции написаны на лице. Наверное, это природой заложено, — губы Гарри растянулись в улыбке. Юный волшебник так сходу и не вспомнил ни одного гриффиндорца, который бы вечность ходил с каменным лицом. Разве что Минерву МакГонаггал... С другой стороны, а она точно выпускница Гриффиндора? Интересно, и почему он раньше не задавался подобным вопросом.
— Но, если честно, профессор, не вижу никакой необходимости скрывать эмоции перед Волдемортом.
Ему послышалось или картины с прошлыми директорами Хогвартса тихонько вздрогнули на стенах?
— В смысле, это всегда будет ненависть и ярость.
Очевидно же.

Отредактировано Harry Potter (14 марта, 2019г. 21:16)

Гарри уже давно понял: что-либо высказывать в присутствии Альбуса Дамблдора — бесполезное занятие. Не потому, что Директор мог проигнорировать или ввести в заблуждение, нет. С его мнением трудно было совпасть. Чтобы ни сказал Гарри, всегда в ответ будет сказано что-то совершенно другое.
Гриффиндорец неосознанно тоже чуть склонился по направлению к Дамблдору.
Страх? Страха в Гарри не было. Разве что опасение за жизни друзей. На третьем курсе боггарт показал не Волдеморта, а дементора. Но с дементорами гриффиндорец научился справляться. Да и сейчас боггарт вряд ли покажет Волдеморта. Страха Гарри не испытывал ни к Темному волшебнику, ни к своей потенциальной смерти.
Боль? О боли, которую Волдеморт мог причинить, Поттер уже знал. О физической боли. Тогда на Турнире волшебников, когда Темный волшебник коснулся шрама. По ощущению, думал Гарри, это было сравнимо с Круцио.
Обида? Но это слишком мягко сказано. Все, что чувствовал Гарри в отношении Волдеморта: ненависть, презрение и безграничную ярость за то совершенное злодеяние, когда Поттер был слишком мал, чтобы дать хоть какой-то осмысленно отпор.
Горе? Да, горе. Волдеморт убил его родителей. И это действительно горе; и то бремя, которое Гарри нес в своем сердце с одиннадцати лет. За родителей Поттер отомстит. Должен отомстить.
То, что говорил Дамблдор, гриффиндорец воспринимал с трудом. Он никогда не тянулся к музыке, да и никакой склонности к ней у него не имелось. Его чувства — оркестр? А сам он — дирижер? А это, пожалуй, имело какой-то смысл. И что через инструменты — чувства — можно настроиться на его волну тоже, в общем и целом, понятно. Юноша по себе знал, что, например, когда он сильно раздражен, любому слизеринцу не составит никакого труда вызвать в нем злость и даже ярость. Об этом говорил Директор? Наверняка.
Директор склонил голову на бок, Гарри отзеркалил наклон собственной головой.
Что самое интересное, понимал юноша, он в действительности в данный момент испытывал и любопытство, и упрямство, и надежду. Хотя, казалось бы, пару мгновений назад над его сознанием властвовало недоумение.
И при всем при этом, любопытство преобладало над всеми остальными чувствами. Странно и непривычно. Гарри вдруг ощутил себя так, словно он снова на первом курсе пробирался под мантией-невидимкой в Запретную секцию за информацией о Николасе Фламеле. Не передать словами, насколько тогда любопытство и необходимость в знании преобладала над инстинктом самосохранения, совестью и этикой. Что-то подобное испытывал Гарри и сейчас. Но... какие у него для этого предпосылки? Когда он входил в директорский кабинет, его любопытство было довольно-таки умеренным, не зашкаливающим и не нарушающим все мыслимые и немыслимые пределы.
... или?
Директор отстранился, и Гарри ощутил себя, словно бы его окатили холодной водой, или через него пролетело привидение. Любопытство стало вновь сдержанным, а недоумение, наоборот, возросшим.
— Необычно, — спустя некоторое мгновение признался. — В смысле, вы ведь сделали это? Проникли в мой разум, да? Но...
Гриффиндорец разволновался и у него никак не получалось сформулировать мысль.
— ... но я даже не понял, когда началось вторжение.
Гарри смущенно отвел взгляд. Увидел ли Директор воспоминание о том, как Гарри крался ночью по Запретной Секции? Знал ли он прежде об этом инциденте?
Неловко вышло, пожалуй.

Отредактировано Harry Potter (22 марта, 2019г. 21:08)

Гарри прищурился: молчание — знак согласия, не так ли? Конечно, именно это Альбус Дамблдор и сделал — вторгнулся в сознание своего ученика без какого-либо предупреждения. Но это должно было быть для Гарри ожидаемым, так ведь? Иначе для чего он здесь? Единственное, что ему ужасно не понравилось — так это то, что вторжение произошло безболезненно и, фактически, незаметно. Если бы сам Директор о своей атаке не намекнул, гриффиндорец счел бы произошедшее временными помутнением собственного рассудка и закрыл бы для себя эту тему.
И все же что-то ему подсказывало, что Волдеморт не будет действовать осторожно и тонко, когда обнаружит эту их ментальную связь. О, Гарри не сомневался, что темный волшебник постарается причинить мальчику, который выжил, как можно больше боли и страданий. И, разумеется, он попытается убить. Да, похоже, окклюменция необходима Гарри больше, нежели легиллименция. С другой стороны, если Волдеморт станет действовать топорно и показательно, тонкая контратака могла бы принести больший результат. Конечно, это если бы у Гарри были и соответствующие знания, и соответствующие умения. И время на обучение и подготовку.
— Да, поэтому, — осторожно кивнул.
Но... Если честно, примерно так Гарри и представлял сокрытие эмоций от посторонних любопытных глаз — с закрытым намертво сундуком и прятаньем в дальние уголки своего сознания. Однако ошибаться было не стыдно. Многие вещи приходят со временем. В том числе и понимание первооснов.
Устроиться поудобнее?
Гарри улыбнулся и расслабился в кресле. Но помедлив несколько мгновений, и вовсе с удобством почти разлегся, уложив руки на мягкие подлокотники. Следом закрыл глаза.
... и как бы не заснуть?
Вдох-выдох.
Мысли хаотичным хороводом возникали в его сознании. Видит ли Директор непосредственно образы, что кружились перед глазами Гарри? Слышал ли он отголоски тех мыслей, что Гарри пытался сокрыть даже несмотря на полное доверие Альбусу Дамблдору? Почему Снейп не мог сделать тоже самое? Почему обязательно нужно было накалять обстановку до предела?
Вдох — раз-два-три — выдох.
— Представил.
Вдох — раз-два-три — выдох.
— Я чувствую злость, — смущенно признался Гарри, все также не раскрывая глаз. — Потому что подумал о Сне... профессоре Снейпе и о его методах преподавать. И смущение от того, что я вообще говорю вам что-то подобное. Злость мне видится темным, почти черным сгустком, у которого есть крылья и острые клыки. А смущение... что-то такое розово-рыжее, во много раз меньше, чем летучая мышь злости. Смущение похоже на снитч. Злость совсем близко, я ее ощущаю где-то в районе солнечного сплетения, а смущение выше — на щеках и шее и оно не столь ярко, как первая эмоция. Хотя, когда я о ней говорю, она, несомненно, растет. Но стоит мне переключиться на злость, как злость начинает брать верх.
Вдох — раз-два-три — выдох.
— Я не должен был говорить об этом вслух, да? Вы это итак видите в моем сознании?

Гарри в ответ тоже осторожно кивнул. Как бы там ни было, а не хотелось, чтобы его внутренние демоны — даже и являющиеся для сточетырнадцатилетнего волшебника сущими пустяками — вышли наружу из глубин его сознания.
Сосредоточиться на смущении было довольно-таки непростой задачей — все внимание перетягивала злость. Злость же буквально давила всей массой на смущение, грозя его и вовсе раздавить. Если бы сейчас рядом материализовалось еще одно кресло, а в ней — вечно ухмыляющийся Снейп, от смущения не осталось бы и крохи.
А в следующее мгновение смущение вдруг разрослось до столь мощных размеров, что Гарри, признаться, захотелось сгореть от стыда на месте, или провалиться сквозь пол, да хотя бы расщепиться на атомы, лишь бы скорее сбросить с себя неприятные эмоции. Юный волшебник уже готов был вскочить с кресла, принести свои извинения — просто извинения и неважно за что — и броситься в сторону двери. Даже уже вцепился ладонями за подлокотники, намереваясь подняться, как вдруг смущение схлынуло, вновь вернувшись к приемлемой концентрации.
Гарри шумно выдохнул и расслабил свои ладони.
— Воу, — только и смог сказать, пытаясь отдышаться. Надо полагать, на щеках и шее у него вовсю цвели неравномерные красные пятна, являющиеся всякий раз, стоило Гарри Поттеру испытать смущение или стыд.
Все же злость была куда привычнее. На свою злость Гарри умел влиять, а смущение было неизведанной эмоцией, с которой хотелось сталкиваться как можно меньше.
— Это поражает! — наконец смог выразить словами всю ту гамму чувств, что его захватила на некоторое время. — На самом деле, злость я уже не так сильно чувствую, а смущение... а смущение стало каким-то... дружелюбным. Не знаю, как точно сказать.
Да уж, подумал Гарри, представляя неизменную первую запись в каждом дне: «злость на Снейпа — десять из десяти». Возможно, иногда придется прибегать к иной оценке — «сто из десяти», настолько порой бесил Снейп Гарри.
Собственная карта эмоций... Гарри вдруг подумалось, что было бы неплохо использовать разные цвета. Злость — красный, смущение — бледно-розовый, радость — золотой.
— Хорошо. Сегодня же начну заполнять такой пергамент.
А представить свои эмоции как отдельные предметы одежды оказалось еще сложнее. Но решил порассуждать вслух, не особо уверенный в том, что Альбусу Дамблдору интересны подобные рассуждения.
— Да-а, — протянул. — Наверное готов. Смущение — это шарф. Такой большой и пушистый, который можно обернуть вокруг шеи несколько раз. А злость... — умолк, задумавшись и вперив свой взгляд в очередной рисунок Директора. — А злость... я бы определил как рыцарские доспехи. Как у каменных защитников Хогвартса, только металлические.
Все это было хоть и странно, но весьма необычно и увлекательно. Даже несмотря на то, что Дамблдор беззастенчиво управлял эмоциями Гарри, юноша с интересом и даже с некоторым удовольствием ждал его следующих действий.