Он криво улыбается на ее согласие, и с каждым разом, когда она повторяет "хорошо", Лестрейндж чувствует, что добился чего-то важного - не от Беллатрисы, по крайней мере, не только от Беллатрисы, но в принципе. В целом.
От мира.
Нелепое, смешное чувство, но ему не до смеха - и еще больше ему становится не до смеха, когда она пересекает коридор и опирается о его плечо, поднимаясь, должно быть, на цыпочки.
Что это все значит, он понимает и без дополнительных пояснений - если Рудольфуса что-то не устроит, это будут проблемы Рудольфуса.
Беллатриса не отстраняется, и он осторожно касается ее спины, задерживая, если вдруг она захочет уйти - но она не хочет.
Ему как будто снова шестнадцать, думает Рабастан, чтобы не думать о чем-то еще.
Вопрос ведьмы закономерен - и хотя Лестрейндж предпочел бы прямо сейчас не отвечать на провокацию, но он уже счет потерял этим провокациям, поэтому не хочет ни отпираться, ни подыскивать слова.
- И то, и другое, - честно отвечает он, опираясь плечами на стену, подыскивая точку опору, думая, что если это затянется - да что там затянется, продлится еще немного - для рассказа Рудольфусу прибавится еще материала. - Мы облажались оба - и отвечать будем оба. К тому же, я хочу услышать все, что у него будет мне сказать, сразу, а не торчать под дверью, гадая, чего ждать. Я прожил с ним дольше, чем ты, и может быть, ты знаешь его лучше, но я знаю, что для начала ему захочется что-нибудь сломать. Лучше мне, чем тебе - этот ребенок нужен нам всем, ведь так?

Его и без того весьма сложноорганизованная лояльность к брату не простирается так далеко, чтобы начать защищать Рудольфуса, к тому же он подозревает, что в целом идея сломать Беллатрисе руку едва ли пришла Рудольфусу просто так, ни с чего.
Это именно то, что он пытался ей объяснить - это очень сложно контролировать, и еще сложнее остановить, если это уже началось, но возвращаться к той теме совсем не хочется, да и незачем: Беллатриса может храбриться, сколько захочет, но он знает, что переживает не зря. Не то чтобы за нее, скорее, за то, чем обернется выкидыш - когда она в прошлый раз потеряла ребенка, то едва не умерла, а Рудольфус с тех пор готов исполнить любой приказ Темного Лорда, поставив его - и свою жену - превыше фамильной чести и собственной гордости. Рабастан примерно представляет, что это едва ли дается его брату легко, и отчетливо осознает, что это лишние проблемы ему, в его планах.
Ребенок - продолжение рода - может дать Рудольфусу необходимый стимул для того, чтобы попытаться ускользнуть от неминуемого конца, может заставить его думать о будущем, а не бросаться исступленно на врага. Хорошо бы, если бы ребенок стал тем же и для Беллатрисы.
Она высвобождается из-под его руки, отстраняется - понятно без слов, им и так незачем привыкать к этим полуслучайным прикосновениям, каждое из которых запросто может перерасти во что-то большее, но ему все равно немного жаль. Не этих поцелуев или объятий, и даже не кружащего голову чувства, что он, наверное, может зайти дальше и она не станет противиться - ему жаль, что это перемирие едва ли в их случае продлится долго, когда все вернется на круги своя, не подпитываемое возможностью.
Впрочем, скорее всего это и к лучшему: при всех своих сомнительных моральных качествах Рабастан уверен, что не смог бы долго скрывать, заведи они с Беллатрисой в самом деле интрижку за спиной Рудольфуса.
- Хорошо, - соглашается он. - Пойду поговорю с Эммалайн. Узнаю, не изменились ли прогнозы.
Стоит снова привыкать к взаимному игнору.
Он отлепляется от спины, идет в сторону мансарды, старательно убеждая себя, что все под контролем.
Может, к лучшему, что кольцо осталось в лавке. Ни к чему напоминать Рудольфусу о том, что ему не по нраву.

Куда там - далеко он не уходит. Подавляя раздраженное желание спросить, ну что еще пришло ей в голову, не поцеловать ли ее на ночь, не почитать ли вслух, пока она не уснет, Рабастан оборачивается и Беллатриса тут же убирает пальцы- он едва справляется в дурным желанием снова потянуться за ней, и это очень плохо и очень зря.
Когда она снова тянет к нему ладонь, он почти готов отдернуть руку - и только нежелание оказаться в ее глазах посмешищем заставляет его не шевелиться.
Вопреки его подспудному желанию, останавливает она его вовсе не ради того, чтобы предложить сбежать вдвоем куда-нибудь в Южную Америку, чтобы затеряться среди маггловского населения крохотной деревушки на берегу океана и там вдвоем растить главу рода Лестрейнджей и еще - он прикидывает - пяток его кузенов.
Не то чтобы она предложила бы, и не то чтобы он согласился, но услышать это - да, он хотел бы.
Поэтому то, что он слышит на самом деле, кажется ему так себе заменой.
Логика ее остается непостижимой - никто не хочет, чтобы она знала, все так, и то, что она знает... Ну, этого явно недостаточно - она не знает ничего, что было бы действительно важным.
И все же, все же, ему ли не знать, как важны любые магические контракты, подобные тому, что они с Нарциссой заключили между собой - как они важны для обоих родов, как могут сказаться на потомках обоих родов, на влиянии родовой магии на члена другой семьи.
К тому же, думает Лестрейндж, какая разница. У них с Нарциссой все равно ничего не вышло.
- Мы не хотели, чтобы вы с Рудольфусом поженились, - признается он, не считая, что секрет, продержавшийся почти четверть века, сейчас имеет большую ценность. - Нашли этот ритуал - он должен был не дать вам вступить в брак: родовая магия Лестрейнджей должна была отвергнуть тебя, потому что через Нарциссу Блэки уже считались бы частью нашего рода. Тогда это казалось хорошей идеей - тогда, если ты помнишь, даже ты не хотела замуж за Рудольфуса. Мы думали, что когда брак заключить не удастся, он тоже успокоится, найдет себе кого-нибудь другого. Как видишь, ничего не получилось. Ритуал вообще не сработал так, как должен был.