Беллатриса целый день одна. Не то, чтобы это было очень долго. Окончательно сбившийся режим сна приводит к тому, что она периодически просыпается и бодрствует посреди ночи, встаёт после полудня. Но к пяти часам дня она, разумеется, ещё не спит.
Эльф чем-то затыкает дверь и стелет поверх протёртого ковра несколько одеял. Они шерстяные, но если накрыть простынью, не колются. Беллатриса сидит спиной привалившись к дивану на котором целыми днями лежит Рудольфус. Иногда она перебирает его теперь короткие, остриженные волосы, но на самом деле ему всё равно, и она это прекрасно понимает.
Беллатриса раскладывает очередной пасьянс, от скуки вслушиваясь в беседу между крестовой дамой и бубновым тузом, прототипом которого, как ходят слухи, был Мерлин. Комбинация требовала убрать даму в низ колоды, но Лестрейндж ждала чем закончиться спор о существовании коалиции в кругу семёрок и одного валета.
Домовика, появившегося в комнате со слышным щелчком, она замечает не сразу. Меряет его недовольным взглядом, жестом велит заново наполнить бокал с какао — альтернатива молоку, которую она может себе позволить, пока Рудольфус не усердствует с её здоровым питанием.
Эльф берёт лапой пустой стакан, но не исчезает.
— Госпожа, к вам посетитель, госпожа, — Беллатриса удивлённо поднимает брови, нехотя убирает даму вниз колоды, выясняет, что домовик с личностью гостьи знаком смутно. Возможно, склероз из-за возраста.
Она велит впустить гостью через парадную дверь, если главный вход коттеджа хоть сколько-то тянет на парадный, лениво поднимается с нагретого места, выходит в коридор, сжимая палочку.
Мало ли, какой-нибудь Итон взбредёт в голову выследить их именно сейчас.
Но это не Итон. Это рыжая аврорша Баста.
— Твой жених гуляет, — любезно делится Беллатриса новостями вместо приветствия, — его здесь нет.
Теперь, когда она узнала о клятве деверя, данной Рудольфусу, она смотрит на Яэль совершенно по-другому. И хотя ей стоило бы желать чтобы Рабастан как можно скорее оказался женатым, она испытывает нечто похожее на ревность.

Яэль выражается как минимум странно. И ещё страннее то, что она пришла сюда зная, что Рабастана тут нет. Теперь заявление деверя не донимать его невесту окрашивается новыми красками. Решил их сдружить в своё отсутствие? Понадеялся, что они решат проблему друг друга сами собой.
— Хочу. Ты пришла спросить только это?
Беллатриса палочку не поднимает, но обратно в карман не кладёт. Тоскливо оглядываясь на разложенный на покрывале пасьянс и на Рудольфуса, она прикрывает дверь за собой — видеть Яэль рядом с мужем в коме она не имеет ни малейшего желания.
— Шла по улице и подумала: ой, а не заскочить ли мне к свояченице Баста на чай? Мы виделись пару раз в жизни и когда мой деверь уехал, тебя обуяла тяга к общению? Зачем ты здесь?
Может, Гамп ожидала совсем другого приёма, но она знала, куда шла. Впрочем, Беллатриса, с ума сходящая в одиночестве с удивлением для себя обнаруживает, что не против этой компании.
— Можешь пройти на кухню, — любезно предлагает Беллатриса, — сказать эльфу приготовить тебе что-нибудь? Я сегодня пью какао.

Беллатриса чувствует подвох всё сильнее, переминается на деревянных, но продуваемых и от этого холодных досках пола, придирчиво хмурится.
Просто поговорить, значит.
Язвительный комментарий по поводу того, что Гамп не выносит ребёнка ей, если с Рабастаном она занималась только разговорами, Беллатриса бережёт на будущее. Хотя бы потому, что вот ей точно стоило ограничиться разговорами, чтобы избавиться от навязчивого, жгучего чувства вины каждое утро, когда она просыпается в гостиной.
— О да, — замечание об условиях уязвляет — Лестрейнджи живут в коттедже не по своей воле. Беллатриса не даёт себе волю поднять на Яэль руку, оскорбившись, потому что даже на интуитивном уровне понимает, что ничем хорошим это не закончится. Но поджимает губы, исподлобья сверля взглядом гостью.
— О да, — повторяет она, наконец выдыхая, — лучшие условия, — она демонстративно проводит рукой по многострадальному, покосившемуся буфету. Он отвечает натужным скрипом. Лучшие условия для наследника рода.
— Уверена, мы найдём в коттедже угол, чтобы на кроватку не грозил обвалиться потолок и с него не капало, — о том, что ребёнок ещё не родился, а его мать уже нуждается — в покое, в новой шубе, новом парфюме, оладьях с джемом и свежем кофе на завтрак, в обширном парке для прогулок, в возможности спокойно посидеть в кофейне в Косом переулке, заказав самое дорогое мороженое — Беллатриса даже не заикается. Она, может, и преступница в бегах, но ныть какой-то там аврорше, тем более рыжей, не будет.
Ненавязчивым, но не забытым движением руки она подтверждает приказ для чокнутого домовика. Кивает в сторону кухни, пропускает Яэль вперёд. Беллатрисе тяжело было свыкнуться с мыслью, что она больше не будет единственной миссис Лестрейндж. Что место жены главы рода может быть занято не ей. Что женская власть в этой семье больше не принадлежит ей. Мысль стала привычной, но ревность не ушла, как и недоверие.
Яэль может притащить хоть сотню ароматных тортов, обменяться с ней сотней улыбочкой и такой же кучей любезностей. Она всё равно будет чужой.
И поворачиваться к ней спиной Беллатриса не будет.
Прикрыв за собой дверь, Беллатрикс проскальзывает следом за Гамп, занимает излюбленный табурет, поджимая под себя ногу, кивает ей на свободный.
— Назову кого? — вопрос неочевидный. С именем первенца Рудольфуса Лестрейнджи определились задолго до вступления Беллатрисы к ним в семью, поэтому времени, чтобы перестать фантазировать и свыкнуться с данностью у неё было предостаточно.
— Сына? Родериком. Хотя, лучше бы Регулусом, конечно, — она болтает, не задумываясь, всё ещё ожидая подвоха, неприятного сюрприза.
— Нож в раковине, кажется, если тебе нужен, — даёт она однозначно понять, что забота о сервировке принесённого ложиться целиком на плечи Яэль. Беллатриса не то чтобы ждёт, что Гамп кинется на неё с ножом — она же пришла сюда с палочкой, верно? Просто пристально следит за каждым её движением.

Успокаивающие интонации Яэль — а что бы в голове у ведьмы не было, она явно пыталась поработать психологом — имеют обратный эффект. Как и в разговорах с Рабастаном, Беллатриса чувствует, что с ней разговаривают как с ребёнком или умственно отсталой. Неприятно.
И если к подобному отношению деверя она привыкла, и готова была мириться с ним, то от Гамп терпеливо вынести такое сложно.
Ну точно. Интересно, Лестрейндж специально дал установку невесте так с ней разговаривать?!
Беллатриса терпеливо ждёт, пока стихнет шум воды, чтобы ответить. Внимательно смотрит на Гамп, когда она разворачивается к ней.
— Я похожа на чокнутую? — риторически интересуется она. Разговаривать с животом — надо же! У неё и живота пока-то нет.
Внезапно Беллатриса вспоминает, что Нарцисса, вроде бы, проделывала такое. Не факт, что не в шутку, и не на более поздних сроках, когда присутствие не родившегося младенца чётко обозначается под мантией, но детали после азкабана замыливаются. Возможности почитать что-то о материнстве у Беллатрисы нет, как и толком обсудить это с женщиной — Вэнс смыслит только в физической стороне дела, если вообще желает добра. И она сразу усаживается поудобнее — возможно, Гамп не такая уж и плохая советчица.
— Рано ещё, — примирительно добавляет ведьма, выдвигая ногой из-под стола соседний табурет для Яэль, которая скачет с темы на тему, вместо того, чтобы задержаться на обсуждении разговоров с эмбрионом.
Она щёлкает пальцами, вызывая эльфа, интересуется у него, где какао и, пресекая его попытки разбить ножку стола головой, отправляет его наконец заняться делом.
— Не отправят. У нас был с Рудольфусом на эту тему разговор — Рабастан что-то вбил ему в голову. Разумеется, мы уже обсудили, что это плохая идея. Когда Баст тебе про это сказал?
Беллатриса обхватывает появившуюся кружку двумя руками — пол на кухне холодный, и её пальцы мгновенно становятся ледяными. Толстое стекло ожигает, но она игнорирует появившуюся, боль, рассматривает Яэль.
— Что ещё полезного вроде разговоров с животом ты знаешь?

— С марта многое поменялось, — елейно улыбается Беллатриса. Она так улыбалась давно, в прошлой жизни, когда была вынуждена танцевать с особо мерзкими кузннами и ухажерами. Сейчас эта улыбка является лишь тенью тщательно скрываемой неприязни и отголоском светскости, которая и не снилась этому коттеджу, и, может статься, несмотря на чистокровность, рыжей аврорше тоже.
Пирог — лучшее, что она ела в последние недели, даже месяцы. Вполне возможно, лучшее, считая с тюрьмы, если закрыть глаза на редкие, но приятные визиты Петтигрю.
— Я не веду активный образ жизни, — в голосе Беллатрисы вызов. Никто из Лестрейнджей с ней бы не согласился, но она словно чувствует себя запертой в четырёх стенах. Но иначе, чем в Азкабане. Там её сдерживали решётки и дементоры, а здесь её арест весьма условный — ей приходится сдерживать себя куда больше, чем Рудольфус или Рабастан ограждают её от внешнего мира.
— Но это не значит, что я не волнуюсь. Наша целительница, — Вэнс даже без имени отдаёт горечью на губах, перебивая сладость пирога, — говорит, что нельзя волноваться. Это не всегда зависит от образа жизни.
Чувство откровенности, которое купила Гамп сочетанием пирога и одиночества, побуждает Беллатрису продолжить.
— Я люблю раскладывать пасьянс — это старое хобби, — с тех пор, как она стала запираться от супруга в собственной спальне.
— Таланта к прорицаниям у меня нет, хотя я ходила на прорицания и пыталась предсказывать. Иногда выходит, но смысл я понимаю ещё реже.
— Я знаю, — Беллатриса слабо улыбается, вспоминая щедрое предложение Рабастана избавить её от мужа. Это ведь она тогда не знала о клятве — он знал, был готов избавиться от Гамп и женится на ней, выходит. Беллатриса усмехается, хихикая вслух.
— Могу попробовать разложить пасьянс тебе.

Первое отторжение проходит, и, постепенно Беллатриса привыкает к присутствию Яэль на своей кухне и беседе, не осмысленной, но далёкой от светских тем. Как будто она снова леди Лестрейндж, и она знакомится с будущей невесткой где-то в гостиной Холла, а не в маггловском коттедже. Это умиротворяет. Наверно, сложись всё иначе, не будь Лонгботтомов и ареста, ей бы довелось так же неспешно болтать с Тэсс.
— Не переживай, — миролюбиво отвечает Беллатриса, успокаиваясь после её слов. Её прошлое гадание обернулось нервотрёпкой, и то, что Гамп сама уверена в том, что пасьянс не сложится, убеждает её в том, что не так уж и критично, понравится ли ей или не понравится то, что покажут карты.
— Из меня аховая пророчица. Я знаю пасьянсы и толкования, но обычно то, что показывают мне карты не сбывается.
Беллатриса лёгким, уверенным движением, перемешивает колоду. Потом, отодвинув в сторону блюдце с тортом — она вернётся к нему позже, протягивает Гамп колоду.
— Сдвигай, — ещё более простое, изящное решение приходит ей в голову, — давай поступим так. Я не буду раскладывать ничего сложного. Загадай желание и проверим, сбудется или нет.
Лестрейндж наскоро пролистывает колоду, находит нужную, чтобы положить её в угол, и снова протягивает Гамп колоду для сдвига.
Она даже постарается, чтобы у Яэль всё сложилось. Почему бы и нет.

Беллатрисе, когда руки заняты, спокойнее. Она не ждёт от Яэль подвоха — захоти аврорша накинуться с палочкой, сделала бы это раньше — но думает, как бы и занять её руки тоже.
Получив подтверждение, что Гамп задала свой вопрос, принимается раскладывать. Как бы прорицание не было устроено — внятного объяснения механизма работы Беллатриса ещё не встречала, несмотря на детальное описание алгоритмов раскладывания — после вербального подтверждения положение карт будет ответом именно на вопрос Гамп.
— Точно загадала? — Беллатриса на мгновение замирает с колодой в руке, прищуривается, поднимая взгляд на Яэль. Не враждебно, конечно. Она сама могла бы в таком обмануть, а чувства, что она занимается неблагодарным делом, у неё пока не возникает.
— Чем больше событий, способный повлиять на исход твоего желания, тем меньше точность, — неторопливо, как ребёнку, рассказывает Беллатриса, не давая голосу стать лекционно-монотонным, сменив тон светской беседы на болтовню профессора в классе, — так ответ на вопрос, что случиться через год, иногда может быть точнее, чем то, что случиться на неделе.
Она замирает, разложив карты в начальную позицию, но не сдвинув ни одну на следующее место.
— Но вообще ответ на вопрос и желание — это разные вещи. Желание — это "да" или "нет". Если девушка загадывает на замужество, ответ "да" может значить и ближайший год, и десятилетие. И пасьянс не покажет ей ничего ни о женихе, ни о свадьбе, ни о событиях, которые к этому приведу. Пасьянсы для ответа на вопрос немного другие. Они могут складываться по-разному, а не сложиться — сильно или не очень. Некоторые вообще складываются настолько редко, что количество оставшихся карт считают за меру удалённости от желаемого.

Яэль выглядит задумчивой. Беллатриса, поглощённая пасьянсом, гаданиями, наличием аврорши на собственной кухне и тортом не сразу это замечает. Раз Гамп пришла сюда к ней, ей не стоит погружаться в себя, просто рассуждает Лестрейндж.
Хочет сидеть с задумчивым видом и заторможено отвечать, пусть делает это в другом месте.
Она наклоняет голову на бок, прищуривается, пытаясь угадать, о чём думает рыжая ведьма напротив и есть ли в этих мыслях что-то плохое. Разумеется, она слишком плохо знает невесту Рабастана, чтобы не допускать наличия у той родственников, рабочих проблем — аврорша, да? Очень иронично. Но у Беллатрисы есть все основания полагать, что Яэль думает о ней. Возможно, о Рудольфусе или о Рабастане. О чём-то, что касается её. И дело не в собственном эгоизме — будь она на месте гостьи, тоже бы думала только вокруг своего визита.
— У тебя болезненный вид, — участливо сообщает Беллатриса, перенимая инициативу заботливой надсмотрщицы, — молока вместо какао? Ещё какао? Чай? Эльф всё сделает.
В конце-концов, Гамп не неразумный ребёнок, и если, будучи в гостях, она стесняется что-то попросить, это её проблемы. А сомневаться и дальше в её понимании гадания, особенно при том, что они обе допускают бессмысленность этого занятия, нет смысла.
Беллатрикс продолжает раскладывать пасьянс, шелестя картами по столу.
— Интересное сравнение, — поднимает она взгляд на собеседницу, замедляясь, потому что даже с многолетней привычкой сложно раскладывать карты лишь посматривая на них время от времени.
— Никогда не думала, но да, вопрос важен. некоторые школы гадания предполагают, что тот, кто задаёт вопрос, должен раскладывать сам. Иначе, он не влияет на свою судьбу. Другие, в частности, из учебника по которому прорицание вели в школе в моё время, считают, что гадалка только быстрее разложит карты. Они предопределяются, когда задаётся вопрос, и когда их сдвигают. Сложно сказать — никому не удавалось посмотреть карты до того, как они были разложены. Парадокс. Хотя, кажется, были попытки вмешаться в ход гадания с помощью маховиков времени.
Колода в руках Беллатрисы становится всё меньше — карты раскладываются, с каждым шагом всё больше и больше намекая на успех.

Яэль переспрашивает, снова повторяя слово из её предложения. Вот драккл! Беллатриса впервые обращает внимание на что-то подобное, скорее потому, что не знает, что знать от гостьи, а она не слишком помогает ей, будучи рассеянной. По крайней мере, у Беллатрисы именно с этим ассоциируется повторение. Она делает это по-другому, не как её жених, когда пытается выставить свояченицу тупой, но с не менее отточенной индивидуальностью.
До того, как Гамп пришла сюда, Лестрейндж была уверена, что пугает авроршу. Может, не собой, но наличием Рудольфуса в соседней комнате и делом в министерстве. Стала бы она переспрашивать человека, которого побаивается и не хочет злить — точно нет.
А от того, что она не понимает, как Яэль к ней относится, она не имеет ни малейшего понятия, что от неё ждать. В конце концов, даже цель её визита до конца не выяснена — предполагать, что она пришла её по родственному проведать, смехотворно.
И вот же драккл!
— Ну, может и не болезненно, — миролюбиво соглашается Беллатриса, решая, как ледокол, вызнать то, что ей теперь жизненно необходимо знать, — я редко тебя вижу. Даже прошлую невесту Рабастана, Тэсс, я, кажется, видела чаще. Она как-то приезжала в Лестрейндж-холл. Когда Рудольфус заключал помолвку. Тебе Рудольфус рассказывал про неё.
Светские темы даются ей просто, когда она ставит перед собой цель, выпила целый бокал какао и больше не вынуждена играть роль пугала. Она едва не забывает про карты в своей руке, но спохватывается, продолжает.
— Гадалка мешает карты, предопределяет судьбу. А выбор между двумя картами — или больше — делается в разных пасьянсах по-разному. Где-то можно дать выбор тому, на кого раскладывается. Где-то берётся всегда верхняя или левая. Где-то по мастям. Можно положиться на себя, конечно, но тогда индивидуальность расклада, как мне кажется, теряется.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (3 февраля, 2019г. 00:43)

— Да, из Франции, — буднично болтает Беллатриса. Ей так проще. Это даже не светская болтовня — светские сплетни. И чесать языком по этой части она навострилась ещё в школе.
— Лестрейнджи обычно женились на француженках, если посмотреть их генеалогическое древо. Реже — на других иностранках, но не на англичанках. Рудольфус первый — за восемь поколений, — не без тени торжества отвечает Беллатриса, хотя не имеет к этому ни малейшего отношения. Разве что самую малость. Будущей леди Лестрейндж должна была стать Цирцея Розье. Что-то есть особенно романтическое в том, что планы Глав двух семей о сближении, наверняка стоящие за этим экономические и политические договоры — всё рухнуло, потому что она сразила Рудольфуса своим ступефаем.
В самое сердце, если уж быть романтичной до конца. Беллатрикс мечтательно улыбается, переворачивает карты, уже не следя за реакцией Яэль, как будто она пропала с этой кухни.
Но Гамп, конечно же, ещё здесь.
Беллатриса кивает на замечание Яэль о картах. На самом деле ни одной из них гадание не нужно, но она занимает руки, и это делает градус беседы чуть более дружелюбным.
— Она была милая, конечно, — развивает тему Беллатриса подхватывая вопрос, чувствуя, что обсуждение старой помолвки Рабастана, пусть и закончившейся, кажется, одной, прогулкой по саду, Яэль задевает, как женщину. Чем некомфортнее чувствует себя она — тем более уверенно чувствует себя Беллатриса.
— Милая, очень вежливая. Скучноватая, правда. Я её видела как-то в саду Холла — отец привёз её знакомится. Она читала книгу. В доме жениха, которого видела в первый раз, — Рабастан, наверное, был очарован. Его юношеское увлечение как раз успело перерасти в негласную вражду между ними, — скука, одним словом. Не аврорша.
— Как тебя, кстати, туда занесло? Ты закончила Гриффиндор? — как будто невзначай спрашивает она.

Беллатриса дёргает головой, чуть резче, чем если бы пропустила слова Яэль мимо ушей. Понятно, что Гамп имеет в виду Лестрейнджей, и, хотя за двадцать лет она смирилась со своей принадлежностью к этому роду, когда Беллатриса думает о "своём" Роде, она думает о Блэках. Впрочем, с Блэковской тягой к кровосмешению — очередной загон поколения благороднейшего и древнейшего семейства, то, что и они с Гампами мало пересекались, неудивительно.
Яэль говорит о Рудольфусе, не о Рабастане. И Беллатриса не задумываясь могла бы назвать сразу несколько весомых причин, по которым её собеседница делает это. Во-первых, разговор о старшем брате будет задевать авроршу меньше, зато может задеть её саму. Наверняка она мало что знает о Рудольфусе, не считая вырезок из "Пророка" и того, чем поделился немногословный Рабастан, и хочет узнать больше, раз уверенно идёт к тому, чтобы стать частью их семьи. В третьих, она хочет узнать больше и про саму Беллатрикс, или вынудить её проиграть, потому что молчание приравнивается к проигрышу.
Она сверкает глазами над кухонным столом. Она и впрямь отвыкла от светских бесед, полных подводных камней.
— Я на два года его младше. Конечно, мы знакомы ещё со школы, — с тех самых пор, когда Рудольфус был капитаном квиддичной команды, а она полной гонора выскочкой из Блэков с "троллем" по трансфигурации. И с тех пор их отношения кучу раз переворачивались так, что сердце ёкает всё вспоминать. Но Яэль этого знать совершенно не обязательно. Пусть довольствуется газетными заметками — их скелеты в шкафах сгорели вместе с разрушенным Холлом.
— На Слизерине? — Беллатриса удивлённо роняет последнюю карту, и она падает криво. Не сложилось, такое бывает.
Намного интереснее то, что представить рыжую в изумрудной мантии Лестрейндж не может. возможно, на представление накладывает свой отпечаток другой образ, щедро сдобренный ненавистью и ревностью — образ Молли Прюэтт.
— Значит, воеваеть не за ту, — мстительно выдавливает Беллатриса слово, — сторону — это семейное?
Умеет же Рабастан выбирать. Как вообще аврорская мантия может быть семейным делом?
Уголок рта дёргается, когда Яэль напоминает ей ещё об одной вехе отношений с Рудольфусом. Работа в министерстве — после этого ей пришлось научиться запираться в собственной спальне.
— Миссис Лестрейндж не работает. Как и леди Лестрейндж, — отрезает она, высокомерно поднимает голову. Сейчас слова Рудольфуса о том, что его Роду хватит денег, чтобы обеспечить любые нужды всех женщин — его женщин, и женщин всех мужчин в Роду — в её голове звучат иначе. может потому, что перестали быть правдой и задеть могут лишь Яэль.
— Это неприлично. Твой пасьянс не сложился. Мне жаль, — без тени сожаления говорит Беллатриса.

— На два года, — тихо повторяет Беллатрикс и пожимает плечами. Если это был комплимент, Яэль он не удался. Она не выглядит младше. Разве что ростом и комплекцией тянет на ребёнка. После Азкабана она превратилась в старую, всклоченную ведьму, и сейчас с беременностью она едва-едва стала походить на свои прошлые отражения в зеркале. Даже если Рудольфус никогда не признает этого на словах — Тварь поведала ей, что он предпочёл Вэнс, и десятки других, и причина — одна из причин — для Беллатрикс не тайна.
Возможно, дело в том, что Беллатрикс помнит свои отражения в зеркале пятнадцатилетней давности, а не наблюдала плавное старение день за днём, но этого допущения мало, чтобы принять слова Гамп за чистую монету.
— Если углубляться, мир вообще не делится на две стороны, как и два цвета, — выдаёт неожиданно-философскую для себя мысль Беллатриса, — но времена такие, что выбирать приходится.
Гамп выбрала. А потом обручилась с Рабастаном. Получается, выбрала дважды. У них война, и то, что Яэль сделала — непозволительная роскошь.
Слова о скуке Беллатрикс уязвляют. Хотя в этом они с Яэль через чур похожи — аж до костей пробирает. Сложись судьба чуть иначе — она бы, быть может, тоже могла оказаться в аврорате. Но всё сложилось так, как сложилось, и единственный выход, который Беллатрикс для себя видела, был принятием метки.
— Понимаю, — она встряхивает головой, выгоняя из мыслей лишние рассуждения, — но к чему теперь гадать, когда все события, которые могли на что-то повлиять, случились. Можно только думать о будущем.
На словах о детях взгляд невольно устремляется к животу Гамп. Он пока незаметен, неотличим от живота женщины без ребёнка внутри. Как и у Беллатрисы.
— К слову о будущем. И о детях. Не боишься рожать дважды? — самая мягкая форма вопроса "Что ты думаешь о том, что твой ребёнок умрёт ради моего?".