[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]Европа погрязла в мещанстве, к такому выводу приходит юный и дерзкий Антонин Долохов в январе 49-ого и в середине своего европейского турне в лучших традициях аристократии. Французы зовут его "Антуан" и сплошь признаются в любви к "blinam", Вена обсуждает только давно окончившуюся неделю балов, Берлин заполнен мрачными магами, почти не отличимыми от магглов, способными разговаривать только о внешней политике.
Долохов тоже любит поговорить о внешней политике, но в Германии на него косятся - маггловская нелюбовь к славянам самым нелепейшим образом передалась магам.
И никто, решительно никто не воспринимает всерьез почти девятнадцатилетнего Антонина, который считает, что нужно пересмотреть итоги войны с Грин-де-Вальдом. Либо скучающе отворачиваются, либо брезгливо заканчивают разговор. Хуже те, кто откровенно потешается.
В Праге, в одном из последних пунктов своего турне, уже отчаявшийся Долохов наносит визит каким-то очень далеким родственникам по материнской линии и угрюмо молчит весь обед, не поддаваясь на провокации.
И не участвуя в разговорах о будущем и равенстве.
Долохов верит в сегрегацию, отчаянно и пылко.
Когда гости проходят в курительный салон, Долохова останавливает в дверях мужчина с цепким взглядом  и холодной улыбкой.
Так Долохов находит как ему кажется единственного единомышленника во всем мире, которого не сломила предшествующая война и позорный проигрыш.
И Антонин попадает в пражский кружок "инакомыслящих" - вечерами они собираются в студенческих или рабочих квартирках, пьют плохосваренный кофе и говорят, говорят, говорят.
Говорят о том, что было правильным и где вкралась ошибка. Говорят о трусости тех, кто боится потерять недавно обретенный мир, променяв его на идеалы.
Говорят о несбывшемся с такой страстью, что Долохов с упоением задерживается в Праге, погружаясь в этот еще не революционный, но омут.
Зима сменяется весною, но разговоры остаются разговорами. Антонин призывает, обещает денег, обещает поддержку магов всего мира, пока еще игнорируя тот простой факт, что материковая Европа еще долго будет зализывать нанесенные Грин-де-Вальдом раны. Разговоры так и останутся разговорами нонконформистки настроенной молодежи, как это было испокон веков.
Предложение познакомиться кое с кем, исходящее от того самого джентльмена, больше напоминающего сотрудника внешней разведки, он принимает почти нехотя.
- Мистер Риддл, я не ошибся? - Антонин останавливается у стола и с интересом разглядывает англичанина  чуть старше его самого. Видимо, такой же путешественник, однако, как ему намекнули, у них много общего.
- Я сяду? - вопрос больше вежливости, чем важности, и Долохов опускается на свободный стул, мимоходом касаясь пальцем мягких перьев на голове совы. Та негодующе щелкает клювом в дюйме от руки Антонина, и он коротко смеется.
- Долохов, Антонин Долохов, рад знакомству. Как вам Прага? Уже были на островах? - кивает он на Влтаву. - Сезон стрельбы по птице уже открыт, а других развлечений здесь не найдется.

Отредактировано Antonin Dolohov (7 ноября, 2018г. 18:01)

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]Улыбка у мистера Реддла ничуть не располагающая, но Антонину, который, происходя из рода, потерявшего как благосостояние, так и влияние, на своем жизненном пути воспринимает улыбки, вежливость и многое другое, что имеется в его распоряжении, раз уж нет золота, как инвестиции, вполне довольно. Короткий момент, когда ему показалось, что собеседник оценивает его по одним ему только ведомым параметрам, быстро проходит - но, как думает Долохов, вовсе не из-за того, что этой оценки не было. Скорее, его сочли пригодным для знакомства. Пусть так: Антонин умеет придержать спесь там, где это необходимо, а природная дерзость, подкрепляемая молодостью, не дает ему оскорбиться.
- Сложный вопрос, - уходит от ответа он, жестом давая понять официанту, что ничего не требуется. - И Прага... сложная. Но охота на островах стоит того, чтобы ее ждать.
Он хочет дать понять, что для него все это привычно - эта тягучая роскошь скучающей аристократии, этот календарь, расписанный еще поколения назад: весна в Восточной Европе, лето во Франции, зима на Ривьере - и не понимает, насколько очевидно это желание, разрушающее всю попытку еще до ее окончания.

Трое молодых людей - чуть старше Антонина и чуть младше его собеседника или ровесники - останавливаются перед изящными перилами, отделяющими террасу летнего ресторана от мостовой магической части Вышеграда.
- Я знаю вот этого, справа, - не понижая голоса, говорит один из них на прекрасном немецком, глядя прямо на Долохова. - Это нищий русский, Долохов. Твердит о том, что равенство магов - вранье и самообман. Ему нечем похвастаться, кроме чистоты крови, вот и...
- Три года назад он сбежал из Берлина в ночь перед дуэлью, мой друг Дитрих Мейер до сих пор жалеет, что не убил его как труса, - в тон отвечает второй. Третий издевательски смеется, отпуская какой-то комментарий по французски - знаний Долохова едва хватает, чтобы понять, что его обвиняют не только в трусости, но и в передергивании за карточным столом.
Второе  - правда. Первое - нет.
Антонин улыбается собеседнику, не отдавая себе отчета, что улыбку в самом деле можно назвать радостной.
- Охота и возможность проучить наглеца.
Он разворачивается к остановившимся волшебникам, уверенным в своей силе, лениво опускает руку на спинку пустого соседнего стула и окидывает их взглядом, полным вызова.
- Два года. Я сбежал из Берлина два года назад. И с удовольствием сведу более короткое знакомство с другом Дитриха, - он тоже переходит на немецкий, намеренно оставляя жесткий берлинский акцент.
- Это вызов? - смеется тот, кто до сих пор говорил по-французски. Да что там, они все трое смеются.
Долохов не допускает, чтобы этот смех достиг цели. Лучше всего ему помогает представить каждого из этой троицы мертвым.
- Да, - отвечает он так же весело, и смех усиливается. Он едва сдерживает желание присоединиться к смеющимся. Того, кто упомянул Берлин, он убьет первым. Картежника - вторым.
Их трое. Один из них убьет его.
Подавятся?
- Я вызываю вас всех.
На лице того, кто назвался другом Мейера, проступает алчное выражение - может, в самом деле дружит с Дитрихом, лениво думает Антонин.
- Кампа. Через десять минут. Или нам подождать на тот случай, если вы вспомните срочные причины покинуть Прагу? - издевка в голосе немца снова вызывает смех у его спутников.
Антонин поднимается на ноги.
- Я готов идти, господа. - Они переглядываются, все еще улыбаются, и Антонин, будто вспомнив о чем-то, оборачивается к Реддлу. - Не окажете мне удовольствие? Мне нужен секундант - их больше, вряд ли господа хотят, чтобы их обвинили в нечестной дуэли. Засвидетельствуете все, если у вас нет других дел. Веерная дуэль, чтобы не занимать весь день. Видели когда-нибудь такое? Будет одним из пражских впечатлений.
Он открыто смотрит на Реддла, ничуть не беспокоясь - ему нечего терять. Пока нечего.

Отредактировано Antonin Dolohov (7 ноября, 2018г. 18:00)

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]Все в этом человеке, с которым Антонин не знаком и получаса, твердит ему, что это знакомство принесет ему неплохие дивиденды - если, конечно, они вернутся с Кампы. Впрочем, Реддл, кажется, в этом не сомневается, а Долохов не выкажет и намека на сомнения: "нищему русскому" в Европе нельзя демонстрировать истинные чувства, это непозволительная роскошь, которой с легкостью воспользуются зложелатели.
Спокойная эта уверенность англичанина действует на Антонина и задир совсем по-разному, и хотя Долохов, пожалуй, удивлен тем, как именно озвучил свое согласие выступить его секундантом новый знакомый, не меньше, чем незнакомая троица, им это явно по душе куда меньше, чем ему.
Он не строит иллюзий и далеко идущих планов - разве что позволяет себе подумать, что с тех пор, как он покинул Берлин, никого не мог бы назвать другом: ни с Каркаровым, ни с Крамом переписку он не поддерживал, а по словам немца, его репутация едва ли располагала к продолжению знакомства,  - а потому сейчас ему приятно ощутить за спиной поддержку.

- Мой завтрашний день в вашем распоряжении, - Долохову стоит труда ответить тем же спокойным тоном, но он все же справляется. Улыбка Реддла - его зовут Том, вспоминает Антонин рекомендации пана Готвальда - не дает ему усомниться или замяться.
Упомянутая Костница наводит его на разные мысли - он уже бывал там несколько раз, по крохам собирая то знание, за которое не мог заплатить Гильдии ритуалистов - и Антонин задается вопросом, а не из-за этого ли им заинтересовался этот властный англичанин. Не является ли он членом Гильдии, явившимся наказать Долохова за дерзость? Даже Готвальд не стал бы идти против Гильдии, и Долохов знает, что Готвальд не ценит его настолько, чтобы предупреждать об опасности, рискуя собственным благополучием, а то и жизнью.
И не потому ли Реддл согласился отправиться на Кампу, желая завершить то, что, если Антонину повезет по-крупному, не смогут завершить задиры?
Впрочем, каким бы не был ответ, Долохов не отступит, а потому он улыбается тому, кто оскорбил его первым - улыбается живо, даже приветливо. Он умеет улыбаться душевно, так, кажется, это называется.
Умеет прятать повадки хищника, только пробующего кровь.

Кампа среди магглов пользуется славой самого мистического острова на Влтаве - из-за того, что его облюбовали маги.
Все пятеро минуют каменный мост, резко сворачивают на неприметную тропу с главной аллеи и оказываются за пеленой отводящих внимание чар.
Сейчас, весной, сезон охоты на птиц только начался, на острове пусто - зимние развлечения окончены, но пронзительный ветер с реки здесь силен и больше не освежает, а по-настоящему пробирает. Долохов расправляет плечи, шагает легко, глубоко вдыхает резкий речной воздух.
Редкие птичьи вскрики на другой стороне острова нарушают тишину, тщательно огражденную от шума маггловского города за Влтавой.
Круглая беседка, зимой используемая для согревания прогуливающихся компаний, сейчас тоже пуста. Антонин останавливается, оглядывая ее.
- К чему далеко ходить, господа. Нам едва ли нужно квиддичное поле.
"Господа" снова переглядываются, но кивают. Кажется, куда больше, чем место дуэли, их занимает загадочный незнакомец, назвавшийся другом Долохова.
- Представьтесь, - небрежно бросает ему тот, кто уже спрашивал, нечем ли ему заняться. Его друзья, выпятив грудь, стоят рядом будто на смотре. Антонин расстегивает узкий сюртук, поднимает глаза.
- Меня вы знаете, но я не знаю вас. Прежде, чем требовать чужое имя, назовите свои.
- Граф Венцеслав Пршмыслов, - самодовольно говорит тот, кто опознал Долохова.
- Готфрид Бауэр, - это немец.
- Арман-Луи де Ленфен дю Лак.
Антонин пусто смотрит в ответ, запоминая имена - без всякой цели, без какой-либо причины, разве что полагается знать имена тех, кого убиваешь - или кто может убить тебя. От этого заблуждения Долохов скоро избавится, но стремление сохранить хоть что-то на память не изживет - его коллекция волшебных палочек жертв заменит их имена и лица в памяти.
- Интернационал, - выговаривает он ставшее ненавистным в его семье слово.
Тот, кто представился графом, смотрит на англичанина и встает перед ступеньками беседки, преграждая ему путь.
- Уходите, сударь. Вам нечего здесь делать... Разве что вы такой же трус и шулер, и тогда мы накажем и вас. Идите. Идите, пока мы позволяем. У нас нет желания пачкать руки еще и в вашей крови. О вашем согласии пойти с нами никто не узнает.
- Это не ваше дело, - куда грубее добавляет Бауэр, хваставший дружбой с Мейером. - Вы лишний. Не нужны здесь. Наглец, сующий нос в чужие дела.
Антонин внимательно слушает и, делая вид, что поправляет рукав, проверяет крепление ножен второй палочки. То, как его новые знакомые стремятся отделаться от англичанина, переходя к оскорблениям и угрозам, дает ему понять, что ему понадобится вся отпущенная ему удача и что честной дуэль едва ли будет. Это его не пугает. Он верит в свою звезду, а грязных фокусов, которым он обучался во время своих разъездов, ему хватит, чтобы неприятно удивить соперников. Право, жаль, что они знают о нем и от Дитриха - тот мог многое рассказать о характерных особенностях, к которым Антонин прибегает в схватке.

Отредактировано Antonin Dolohov (7 ноября, 2018г. 18:00)

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]Антонин восхищенно свистит, когда граф Пршмыслов разворачивается и сбегает. Его темно-красная короткая по местной моде мантия быстро теряется среди деревьев, но его друзья обладают нервами куда крепче  - а может, их тайны не так давят на совесть.
Его новый знакомый силен, Антонин, не без оснований считающий себя неплохим легиллементом - за карточным столом он не брезгует изредка заглянуть в планы противника, воспользовавшись тем, что тот перепил или слишком увлечен прелестями ближайшей девицы - впечатлен тем, с какой легкостью мистер Реддл пролегиллементил всех троих, вытащив на поверхность наверняка глубоко запрятанные грязные секреты. Для этого мало многолетней практики - даже если Реддл выглядит куда моложе, чем должен - для этого нужна...
Мощь, подыскивает и находит слово Долохов.
Не просто талант или опыт. Мощь.
И, когда Реддл поворачивается к нему, Антонин подавляет инстинктивное желание спрятаться за окклюментным блоком, проверяя, как быстро взломает этот таинственный Том его защиту, а смотрит открыто. ничуть не таясь. В отличие от троицы задир, Антонин Долохов находится в полной гармонии с самим собой - и не стыдится ничего, в чем его обвиняют или что может увидеть Реддл. Он вызовет любого, кто назовет его трусом или вспомнит при нем ту злополучную несостоявшуюся дуэль с Дитрихом Мейером, любого, кто назовет его обманщиком, альфонсом или шулером - но это отнюдь не значит, что эти обвинения будут лживы.
Однако Реддл говорит совсем о другом, ни словом не касаясь того, что мог бы подчерпнуть в сознании Антонина.
Долохов отмечает, что его движения быстрые, но плавные - признак высокого мастерства во владении боевой магией. Не только превосходный легиллемент, но и боевой маг?
Право, знакомства интереснее у него еще не случалось, думает Антонин, избавляясь от узкого сюртука и развязывая туго сидящий шейный платок. Он не ошибается: это знакомство изменит его жизнь и определит его судьбу на следующие полвека, но сейчас Долохов откладывает сюртук на перила беседки и поправляет манжеты, кивком давая понять, что принимает оказанную честь.
- Итак, теперь нас четверо, господа, и если больше никто хочет заняться срочными делами в городе, давайте разрешим возникшие между некоторыми из нас противоречия. - Он перенимает тон Реддла, инстинктивно угадывая, что безупречная вежливость в иных случаях сама по себе будет оскорблением. - Вызов от господина Бауэра мсье дю Лаку прозвучал. Мсье дю Лак, вы отвечаете?
Француз, уже оставшийся в тонкой белоснежной рубашке по парижской, как понимает Антонин, моде, кивает, не размыкая бледных, крепко сжатых губ. В отличие от покрасневшего Бауэра, избавившегося от военного камзола и теперь кажущегося много грузнее, дю Лак смертельно бледен, а то, как решительно он вытаскивает из ножен на бедре волшебную палочку, намекает, что он принял вызов всерьез.
- У меня нет претензий к мистеру Реддлу - мы по-прежнему друзья, - - легко продолжает Антонин, передергивая плечами, проверяя, не мешает ли рубаха. - Он оказал мне честь, отправившись с нами, хотя вовсе не обязан...
- Плевать! - вскидывается Бауэр, единственный из троих, кто еще сохранил желание трепать языком. - Он оболгал нас друг перед другом! Он должен ответить!
Француз жестом выражает согласие, дарит Реддла ненавидящим взглядом и ощеривается. У него мелкие белые зубы, похожие на жемчуг, а губы полные и красные, как у уличной девки. Для того, что тоже считает, что Реддл лжет, ему слишком не терпится скрестить с Бауэром палочки.
Антонин больше не улыбается, взбегает по ступенькам в беседку, поводит палочкой в стороны, указывая на проемы между столбами, поддерживающими кровлю.
- Занимайте свободные места, господа. Каждый пройдет полный круг, пока не вернется на свое место...
Француз пересекает беседку и встает по левую руку от Антонина. За ним - Бауэр, встает у следующего проема, почти напротив Долохова. Два оставшихся места - справа от Долохова и следующее - ждут выбора Реддла.
- Позвольте мне начать, - мягко говорит Долохов, но просьбы в его тоне ни на грош. - Я был оскорблен первым.
- До первой крови, - наконец-то выдавливает француз, начавший трезветь. Но его ранее бледных щеках горят алые чахоточные пятна.
- Как угодно, - ухмыляется Долохов, встряхивая кистью. Его ухмылка не сулит ничего хорошего, когда он делает шаг из проема к центру беседки, вставая в боевую стойку. Француз принимает такую же. Классическая школа.
- Мистер Реддл, - зовет Антонин, неторопливо оглядывая дю Лака. - Я очень хочу составить вам завтра компанию в Костнице.
Едва он договаривает, как с его волшебной палочки, которую Антонин как пай-мальчик держит в правой руке, срывается оглушающее. Дю Лак реагирует тут же, принимая на щит, но Долохов, опуская руку после чар оглушения, от бедра кастует полную атакующую связку Мартинье, и щит француза не выдерживает сдвоенного Петрификуса. Дю Лака ощутимо отталкивает в сторону, на столб, и Долохов запускает в него сеть, но тот все же уворачивается, уничтожает сеть Пиро и продолжением этого движения посылает в Антонина Ступефай. Алые искры осыпаются к потертым носкам сапогов Длохова, разбившись о наколдованный щит, и дю Лак, считая, что теперь время перейти в атаку, посылает подряд еще три Ступефая, каждый следующий сильнее предыдущего - но Долохов не собирается уходить в оборону. Он поспешно отпрыгивает в сторону, в свободный проем между столбами, отправляя во француза обезоруживающее. Тот, увлеченно работающий на пробивание щита, не успевает закрыться, и его палочка, вырвавшись из хватки, переворачивается в воздухе и глухо падает на деревянный пол беседки в паре шагов от него.
Антонин коротко кланяется и теряет к дю Лаку интерес, разворачиваясь к уже выходящему в центр Бауэру.
Тот сразу же атакует с левой - дурмстранговская школа, не иначе, надеется застать Антонина врасплох, но Долохов ждет от друга Мейера всей дурмстранговской выучки, а потому настороже.
Атака с левой у Бауэра поставлена хорошо, но защита - куда хуже, и Антонин скачет взад-вперед будто петляющий заяц, забрасывая Бауэра всевозможными чарами, заставляя его то сжимать щит против концентрированной точечной атаки, то распускать, прикрывая себя целиком. Это выматывает, и он не умеет экономить с левой руки, и к тому моменту, как Антонин дает ему перейти в атаку, с Бауэром практически кончено, хоть он этого пока не понимает. Крупный, неповоротливый, он так рад, что наконец-то может атаковать, а не вынужден обороняться, что совсем теряется - расставляет ноги, встает будто памятник самому себе, всем своим видом демонстрируя, что не уступит и пяди. Это его и губит: Антонин выжидает особо мощной атаки, а когда дожидается, использует отражающие чары, отправляя излишне сильную костедробилку в крышу беседки аккурат над тем местом, где застыл Бауэр. Его чары проламывают деревянный купол, и сломанные перекрытия, доски и высушенные птичьи гнезда обрушиваются на немца, заваливая его с головой.
Антонин легко, будто в  танце, разворачивается к Реддлу. На миг его волшебна палочка все еще вздернута в боевом замахе - но проходит секунда, и Долохов отводит палочку, а костяшками правой руки, по-прежнему сжимающей деревяшку, коротко касается рубашки чуть выше сердца и отходит на пустующее ранее место, освобождая центр и оказываясь в конце новой цепочки.

Отредактировано Antonin Dolohov (7 ноября, 2018г. 18:00)

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]
Насколько понимает Антонин, Реддл ни во что не ставит ни дю Лака, ни Бауэра. Оставив честь имени вместе с Берлином два года назад, Долохов еще совершенствуется в беспринципности, открывая для себя этот мир, опасный тем, кто живет доверием и прочими наивными идеалами, и сейчас не может не отметить, что нашел товарища. Как бы не колдовал Реддл, не то призывая помощь носимого с собой артефакта, не то, быть может, используя какие-то иные практики, но это действенно, и дю Лак недоуменно смотрит на окровавленную ладонь, а затем переводит взгляд на Долохова.
- Это не дружба, - уверенно отвечает Антонин, никак не выказывая, что видит кровь - он помнит об условии насчет первой крови, но предоставляет французу самому расписаться в собственной трусости и выйти из беседки. Дает выбрать - и то, каким будет этот выбор, ему, в отличие от Реддла, неизвестен.
- В основе дружбы должна лежать объединяющая идея. Великая идея, способная перевернуть мир, - Долохов еще не до конца расстался с юношеским романтизмом - да и полностью никогда не расстанется, научившись совмещать его со здоровым цинизмом. - Эти господа просто случайные попутчики друг другу - соединены не судьбой и не роком, а бессмысленным случаем. Тем же случаем, который привел к этой дуэли.
Он скрещивает руки на груди, небрежно приваливается боком к колонне, возле которой стоит Реддл, но не закуривает - жаль тратить сигарету, едва ли он успеет докурить.
Дю Лак, поняв, что от него помощи ждать бессмысленно, вперивается в Бауэра, избегая глядеть на Реддла, но немец тоже игнорирует и взгляд, и кровавое пятно, расползающееся на белоснежном воротнике и манжетах дю Лака. Француз находит в себе силы продолжать - и это, пожалуй, изрядно удивляет Антонина.
Дю Лак встает в ту же классическую позицию, начинает будто по учебнику - две атаки, щит, перекрестная атака, опять щит. Он кажется предельно сосредоточенным, и теперь, наблюдая со стороны, Долохов может как следует оценить его технику и мастерство, наверняка отточенное в десятках несерьезных дуэлях. Дю Лак справился с собой и сейчас показывает все, на что способен - жаль, не долго. Бауэр оказывается сильнее - его чары мощнее, чем щиты, которые может выставить француз, и он вовсе не намерен щадить своего бывшего друга: схватка не тянется и пяти минут, когда Бауэр практически силой проламывает Протего дю Лака и обрушивает костелом на его право плечо. Открытые и закрытые переломы разом лишают дю Лака азарта. Его правая рука повисает плетью, пальцы больше не держат палочку, которая вываливается и откатывается в сторону. Сам он падает на колени и рукав белой батистовой рубашки пропитывается кровью, облепляет жутковато-вывернутые кости. Он с трудом отползает под прикрытие столба, избегая взглядов остальных, а Бауэр разворачивается к Долохову.
На его мясистых губах играет довольная улыбка.
- Я передам Дитриху, как нашел и разобрался с тобой в Праге, - тщательно выговаривает он, взмахивает палочкой, кастуя невербальное Акцио, и улыбается еще самодовольнее, захватывая правой рукой палочку дю Лака. - Кажется, вы договаривались на двух палочках?
Долохов уже стоит в защитной стойке, следя за обеими руками Бауэра. Его вторая палочка - дешевая, простенькая, едва-едва отработанная - все еще спрятана в рукаве, он ждет подходящего момента. Ему хватит терпения, чтобы обмануть Бауэра - хватит терпения, чтобы использовать вторую деревяшку именно тогда, когда это будет необходимо.
- Уверен, вам будет, что рассказать Дитриху, - не меняясь в лице, произносит Антонин, но о палочках умалчивает - подробности той несостоявшейся дуэли едва ли имеют сейчас значение, к тому же, он трезво смотрит на вещи и понимает, какими нелицеприятными для него деталями обросла эта история. Он знал, на что идет - Джейн, разумеется, и понятия не имела, о чем просила, но он знал, и все равно согласился - вот и вся история. Не то, ем можно гордиться - но и стыдливо прятаться от последствий принятого решения Долохов себе не позволяет, едва ли не с преувеличенной наглостью ухмыляясь в лицо Бауэра.
Их схватка еще короче: Бауэр, не видя в руках Антонина второй палочки, забывает о ней. Видя только, что Антонин сражается с правой руки, забывает и о том, что тот тоже окончил Дурмстранг, на это и рассчитывает Долохов, достаточно ознакомившийся с излишне самоуверенным стилем ведения боя Бауэра.
Он позволяет себе пропустить по касательной удар, опускает правую руку, и, когда Бауэр делает шаг вперед с определенным намерением добить, вытряхивает в левую ладонь вторую палочку.
- Мое почтение Дитриху Мейеру и его очаровательной жене, - насмешливо цедит Антонин, и прямо в грудь немцу врезается приличный Костелом, дробя ребра. Заклинание не смертельное - если осколки костей не вопьются в сердце - но ужасно неприятное.
- Желаете нанести последний удар? - спрашивает Антонин у Реддла, не спуская глаз с Бауэра, обмякшего на куче бревен, куда его отшвырнуло чарами. Наверное, у него пробито легкое, а то и оба, и он дышит хрипло и надсадно, а на губах появляется кровавая пленка.
Долохов не испытывает жалости - ни грамма. И знает, что Том Реддл ее не испытывает - для этого достаточно было единожды заглянуть ему в глаза. Такие понятия, как честная схватка, милосердие к проигравшему, прощение - все это не имеет отношения к той реальности, в которой существуют те, кто остался на ногах к концу дуэли.

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]
Долохов улыбается Реддлу - открыто, довольно.
Этот человек кажется ему воплощением идеального представления о волшебнике. От носков обуви до дорогих элегантных запонок, все выдает в Томе Марволо Реддле человека, знающего себе цену, и цена эта высока. Антонин позже начнет бессознательно копировать кое-какие манеры своего товарища: безусловный вкус в подборе одежды, ненавязчивый аристократизм, умение подбирать аксессуары. Антонин многое подчерпнет у Тома - очарованным им, нашедший в нем единомышленника, лидера, старшего брата.
Но пока он в самом деле удовлетворен - и тем, как окончилась дуэль, и тем, как прошло первое знакомство с Томом. Он знает - чувствует, обладая хорошо развитым чутьем - что произвел на него впечатление, и это впечатление благоприятно, и Антонин любит нравиться людям, и любит производить впечатление, а потому чуть-чуть играет, чтобы усилить этот эффект. Чуть-чуть -  на самой границ искренности.
- Я с детства много внимания уделял технике боя с двух рук - это одна из особенностей боевой школы Дурмстранга, - чуть более небрежно, чем заслуживает тема, говорит Антонин, внимательно разглядывая палочку, предложенную ему Реддлом. Палочка хороша - куда лучше чем та, что он носит в качестве второй. Придя к такому решению, он сует ее в крепление все с той же беспечной небрежностью. - У вас хорошая постановка пальцев правой руки - держите палочку крепко, но не жестко. Как правило, это свойственно обеим рукам. Если в самом деле хотите, мы можем поупражняться с вашей левой. Я не учитель, но показать основы смогу.
Антонин ошибается, но это простительно: он еще не открыл в себе педагогический талант, как не может представить и того, какой путь его ожидает. Инстинктивная уверенность, что ему уготовлено нечто великое, зиждется на романтических мечтах и плохо подогнанных идеалах - но прямо сейчас, с того самого момента, как он сел за столик на террасе Вышеграда и поздоровался с молодым англичанином с цепким взглядом, его судьба обрела роковую завершенность.
- Потренируемся на птицах, - легко договаривает Долохов, обводя Бауэра и дю Лака взглядом, полным насмешки. - Я полостью удовлетворен. Господа, приятно было познакомиться.
Даже обычаи не заставляют его вложить в последние слова чуть больше искренности или уважения к поверженным противникам.
Он тем же насмешливым взглядом награждает вернувшегося графа - но тот не в настроении подтверждать свой вызов, а Долохов не так опьянен победой, чтобы дергать удачу за хвост. Ему хочется остаться в глазах Реддла победителем, хочется греться и дальше в том теплом одобрении, которое исходит от англичанина.
- Зовите меня Антон. Друзья зовут меня так, - просит он, когда они бок о бок идут по аллее обратно, прочь от беседки, оставляя задир зализывать раны и выяснять отношения. - Мы, кажется, говорили о пражских развлечениях, когда нас так опрометчиво прервали... Костница будет только завтра, а сегодня не хотите ли быть моим гостем? Я знаю, где подают лучше шампанское, где самые веселые девочки и где играют с самого утра. Эти места стоят того, чтобы их посетили.

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]Имя, названное Томом, ни о чем Долохову не говорит - его интересы пока редко выходят за пределы привычных для молодого повесы, и даже то, что ему приходится ловчить чуть больше, обеспечивая себя звонкой монетой, пока воспринимается как хобби.
Совсем скоро Долохов сделает это профессией: притворство, таланты игрока, непреклонная жестокость - все это ценится в мире, куда позовет его за собой Том, все это пригодится Антонину как в Англии, в кругу наследных аристократов, сплотившихся вокруг Риддла, так и в Болгарии, куда позже он вернется скромным министерским служащим, чтобы обелить свое имя, завязанное в светских скандалах разного толка.
Но все это впереди, а сейчас, весной сорок девятого, Долохов не думает об этом.
Ему нравится его новый друг, по-видимому, лишенный закоснелых предрассудков, свойственных людям, подобным Бауэру и дю Лаку, нравится, как легко тот принял участие в дуэли, его не касающейся. Сбежав из Берлина, Антонин знал, что это лишит его привычного круга общения - но не думал, что это будет настолько тяготить его, а потому новая дружба кажется ему благословением, большой удачей.

- Вы хотите снова нарушить покой герра Бьюэрмана? - с улыбкой спрашивает Долохов, когда они спускаются в каменный подвальчик, ничем не примечательный кроме как небольшой вывеской над дверью. Подвал находится над винным погребом, и хотя здесь всегда немного пахнет сыростью и уличный свет едва попадает через узкие оконца почти вровень с мостовой, шампанское здесь, как и обещает Долохов, лучшее в городе.
Его узнают, но здесь не принято громко выражать приветствия тем, кто пришел не с тобой - полутемный зал разделен каменными арками, в нишах которых стоят столы, здесь ценят уединенность, и хотя за многими столами кипит веселье, умело наложеные чары не дают шуму мешать остальным.
Это не то бесшабашное место, пустое и яркое как взгляд проституки, которыми кишит Прага выше по улице, здесь можно поговорить, не опасаясь помех - и Долохов, инстинктивно угадывая, что его новый приятель не просто так назначил ему встречу на террасе Вышеграда, выбирает этот подвал из всех прочих.
Они занимают один из столиков. Несмотря на намеренно грубую обстановку, деревянная столешница тщательно вычищеенна и отполирована, а стулья весьма удобны.
Антонин бросает на край стола золотой, и, чуть ли не самым магическим образом, у стола возникает вышколенный официант.
- Я рад приветствовать вас, господа. Желаете аперитива? Кофе?
Здесь нет меню - сюда не попадают случайно, и одним из символов этого погреба является то, что здесь достанут что-угодно, каким бы не был заказ.
- Вашего лучшего шампанского, пожалуйста. Две бутылки - нам есть, что отпраздновать, - к золотому прибавляется еще один, обе монеты тут же исчезают в мягкой ладони официанта и он испаряется.
Антонин, блестя глазами, кладет локти на стол и наклоняется ближе:
- Гильдия ритуалистов охраняет Костицу, Том, - беспечно сообщает он, следя за реакцией. - Они не любят чужаков.
Они также не любят нищих чужаков, а еще самоуверенных чужаков - а Долохов, вот незадача, подпадает под все эти характеристики. Они с Гильдией не подошли друг другу, а потому Антонин не прочь посчитаться с надменными снобами, слшком много просящими за свои протухшие бесполезные тайны.

Отредактировано Antonin Dolohov (2 декабря, 2018г. 17:54)

[AVA]http://s1.uploads.ru/24Pzd.jpg[/AVA]
Долохов отмечает это "присвоил", но смотрит в ответ так же открыто - не отрицая обвинений дю Лака по поводу карточного мошенничества, он не собирается изображать ханжу сейчас. Значение слова "присвоил" ему понятно, как понятно и то, что ему платят ответным откровением, своеобразной любезностью.
Наверное, Том удовлетворен, потому что коробочка открывается. Антонин с любопытством заглядывает внутрь, пытаясь понять, какова ценность этого артефакта - браслета, кажется, костяного.
Долохов рассматривает браслет, не делая ни попытки вынуть его, однако новый друг прямо предлагает взять артефакт в руки. Поднимая голову, Антонин смотрит в лицо англичанину, а когда на столе появляется шампанское, оставляет то без внимания.
- Кость принадлежит человеку? - с деланным равнодушием спрашивает Долохов, но это равнодушие - маска. Хотя он не понимает, что именно происходит, ему достает чутья, чтобы понять главное: это проверка. Его проверяют, и, должно быть, дело достаточно серьезное...
Не серьезное. В первый момент он думает иначе - интересное.
Его не волнует серьезность того, что ему может предложить Том, его волнуют лишь две вещи: сколько они на этом заработают и какова доля Долохова.
И, конечно, дело в азарте.
Чем бы не являлся этот артефакт в плоском футляре, он едва ли придется по вкусу Гильдии, берегущей Костицу - иначе англичанин обратился бы напрямик к ним. А может, это он, Том Марволо Реддл, не по вкусу Гильдии, но тогда они отпразднуют и это.
Долохов берет браслет, аккуратно, но уверенно, подносит к глазам, разглядывая искусную работу.
Дотрагиваясь до прохладной гладкой кости, он ожидает чего угодно - удара тока, того, что браслет потеплеет - но не происходит ровным счетом ничего: браслет остается мертвым, не отзывающимся на прикосновения мага, вертящего его в руках.
Он кладет браслет в футляр, встречает выжидающий взгляд Тома и улыбается ему:
- Ваш артефакт сломан?
Тогда была бы понятна идея Тома проникнуть в Костицу: если артефакт нуждается в починке, то, вполне возможно, на особом месте или с использованием особого материала, в частности, человеческих костей. Впрочем, у Антонина есть еще одна догадка - слишком не похож браслет на сломанную, мертвую вещь, и даже сломанный, артефакт должен был хоть как-то отозваться на прикосновение мага, но вещица в футляре просто... пуста?
Все, что Долохов знает об изготовлении артефактов, умещается в годичный курс, преподанный ему в Дурмстранге, но и этого хватает: артефакт, который показывает ему Том, может быть не завершен, и это объяснило бы отсутствие реакции.
- Хотя деньги я бы поставил на другое, - все тем же легкомысленным тоном продолжает Антонин. - Ваш артефакт не закончен. Пока это всего лишь оболочка, и в Костицу вам нужно, чтобы провести ритуал и активировать артефакт. Я угадал?
Он поднимает высокий фужер, ожидая ответа.
Вердикта, почему-то приходит на ум, и в светлых глаза Долохова появляется жесткость, которую он обычно скрывает - он хочет пройти эту проверку. Хочет узнать, что привело Тома Реддла в Прагу, что тянет его в Костицу. Хочет узнать как можно больше.