Перед самой дверью он сбивается с шага, останавливается чуть ли не в нерешительности - должен ли он стучать?
Должен ли он, драккл его раздери, стучать?
Вопрос хорош, вопрос, ответ на который заслуживает целого Превосходно, и Лестрейндж хмурится, гипнотизируя дверь взглядом, как будто на ней внезапно может проявиться ответ.
А что, это магический мир, появляющиеся письмена - да здесь и не такое возможно.
Вопреки его вымученному оптимизму, никаких письмен не появляется - впрочем, Рабастан про свое везение знает.
И решает проблему компромиссом: стучит и одновременно поворачивает дверную ручку.
Наверное, будь дверь заперта, применил бы и Алохомору - не отступать же теперь.
- Ты хотела новостей. Мы закончили. Он жив, - информирует Лестрейндж в открытую дверь, стоя на пороге.
Его посещает мысль на этом закончить.
Перепоручить Беллатрису и Рудольфуса заботам эльфа, забрать Вэнс от греха подальше и аппарировать в Хакни-Уик.
Ей наверняка понравится диван в библиотеке - ему бы понравился.
Эта мысль некоторое время кажется ему отличным планом - планом, что называется, без единого изъяна, но он все же не без сожаления от него отказывается: оставлять родственников без присмотра может быть чревато чем угодно. Доподлинно неизвестно, насколько удачно они приструнили Хель - и надолго ли, и едва ли ее удержит домовой эльф, вздумай та проснуться.
Даже сейчас, после рассказа духа Регулуса, отношение Лестрейнджа к домовикам отчетливо отдает пренебрежением.
- Пока он... Ну, в коме. Это состояние называется контролируемая кома. Пока он в ней, Хель тоже обезврежена, - нехотя дополняет свой короткий отчет Рабастан, по-прежнему стоя на пороге.

Она его не слушает, думает Рабастан. Никого не слушает, кроме, разве что, Рудольфуса.
Это не так чтобы его удивляет, чему тут удивляться, на самом-то деле, однако сейчас особенно не вовремя.
- Контролируемая - это значит, что Вэнс ее контролирует, - начинает он с самого простого. - Это значит, что мы можем привести его в сознание.
Хотелось бы верить, что в самом деле могут, но Лестрейндж сейчас не может позволить себе еще и это сомнение.
- Непосредственную угрозу его жизни Эммалайн устранила, пока... Устранила, - почти инстинктивно он избегает упоминания, что не ассистировал Вэнс при вырезании того кровавого сгустка, образовавшегося на месте разорвавшегося сосуда и давящего на мозг. - Благодаря коме, прямо сейчас его жизни ничего не угрожает. Я отлевитировал его вниз, в гостиную - там Эммалайн будет проще за ним наблюдать, не встречаясь с тобой.
это же было ее требование - чтобы Вэнс не попадалась ей на глаза?
- Однако Тварь еще там, в нем. Мы не знаем пока, как ее выманить. Все, что мы смогли придумать, это ослабить ее и запечатать в его голове, пока он в коме. Так она не может повторить то, что сделала, и добить его при желании. Вот что такое контролируемая кома. Он без сознания и это продлится, пока я не найду способ выдернуть Тварь из него и закрыть ей возможность возвращения.
Беллатриса стоит в другой стороны порога, как будто собирается захлопнуть перед ним дверь. С нее станется, думает Рабастан.
С нее станется и это, и устроить скандал, требуя, чтобы Рудольфус очнулся.
С нее станется его не услышать, однако у него есть еще кое-что, что им нужно обсудить прямо здесь и сейчас, чтобы он мог спокойно заниматься вопросом изоляции Хель.
- Ты понимаешь, что это значит? - задает он вопрос, глядя на упрямо вздернувшую подбородок ведьму. - Рудольфус без сознания и так будет какое-то время. Столько времени, сколько потребуется. Тебе нельзя в это вмешиваться. Ты не колдомедик и ты не справишься с Тварью.
Даже сейчас, вместо того, чтобы просто запретить, он пытается объяснить, почему запрещает, и это его отчасти раздражает - она же может просто не мешать, Мерлин, это же совсем просто?

Для начала Беллатриса задает хорошие вопросы. Ответов у Лестрейнджа нет и это его порядком раздражает. Раздражает настолько, что это раздражение только крепнет, когда Беллатриса продолжает свои речи - ну конечно, это же так просто, пересаживать Тварь из головы в голову, будто саженец мандрагоры. Что с того, что они все впервые сталкиваются с таким существом, или силой, или чем там эта Хель является - Беллатриса Лестрейндж хочет, чтобы все было по ее. Хочет быть в центре внимания.
Он понимает, что заводится, понимает, что ему бы наплевать и пойти по своим делам, что он все сделал, что был должен, что у него куча забот поважнее, чем выслушивать эти бессмысленные и бесполезные капризы, вне зависимости от того, поняла она его или нет - и он, быть может, так и сделал бы, если бы не то, что слышит в последний момент, уже готовый отступить.
- Не разговаривай так со мной, - он и сам удивлен, насколько спокойно звучит его голос. Впрочем, это спокойствие длится недолго, стоит ему лишь осознать, что она приказывает ему проваливать, как какому-то домовому эльфу. - Не. Разговаривай. Так. Со. Мной.
Лестрейндж толкает дверь и та с силой хлопает об стену, нанося этому дому еще больше урона, оставляя на стене выбоину от дверной ручки.
Он идет вперед, толкает теперь уже и Беллатрису, толкает ее назад - и наконец-то переступает этот дракклов порог.
- Пока мой брат в коме, ты будешь слушать, что тебе говорю я. И если я говорю тебе не приближаться к нему, ты не будешь к нему приближаться. Если я говорю тебе не мешать Вэнс, ты не будешь ее задирать. И если я говорю тебе молчать в моем, дракон тебя дери, присутствии, ты будешь делать то, что тебе сказано!

Он смеет. Пожалуй, с легкостью. Без удовольствия, но с легкостью.
Беллатриса отступает, тащит стул, как будто стул ее может защитить.
Защитить.
Эта мысль свербит, не нравится - он же не собирается причинять ей вред.
Рабастан пока не понимает, что весь опыт Беллатрисы, касающийся жизни с другим Лестрейнджем, диктует ей, что он угроза, что стоит ей выполнить одно его требование, и он не остановится.
Это из ее жизни, не из его - поэтому ее сопротивление он трактует как акт агрессии.
Плеть щелкает об пол, задевает стену, срывает кусок ветхих обоев. Отвлекает.
К тому моменту, как Беллатриса снова атакует, у него уже в руках палочка, на острие которой повис щит.
Протего принимает Ступефай, отражается в ее зрачках, в латунных навершиях у высоких в прошлом вычурных стульев, в полированных поверхностях гардероба, в оконных стеклах.
От этих множащихся вспышек у Лестрейнджа темнеет в глазах, но он снова кастует Протего, потому что очень боится, что если даст себе волю, их переговоры - теперь это иначе не назвать - зайдут в тупик. Он сломает ей шею, наверняка. Костелом пришел ему на ум перед щитовыми.
Со сломанной шеей ей будет лучше, но, драккл возьми, как он объяснит это Рудольфусу, когда тот придет в порядок?
Почти нехотя отгоняя от себя картину Беллатрисы со сломанной шеей, Лестрейндж меряет ее яростным взглядом.
- Продолжай. Продолжай - и я отберу и эту палочку. А потом запру тебя в этой комнате до тех пор, пока не решу проблему с Тварью. Я сделаю это, Беллатрикс. Именем клянусь.

- Смогу. Смогу и сделаю это.
У нее дрожит голос - Лестрейндж хотел бы посочувствовать, но не может. За сегодня он потратил весь запас терпения практически на одну Беллатрису, хотя считал, что этот запас безграничен.
- Я сейчас глава рода. Пока Рудольфус не может выполнять свои обязательства, я представляю Лестрейнджей.
Он выдыхает сквозь зубы, щурится. Протего у него всегда получались лучше прочих, ей не пробить его защиту - но лучше и не искушать его. Рабастан только вступил на этот путь, но уже находит в нем известную прелесть.
Больше он не обязан молча сносить ее дерзость, ее капризы и оскорбления.
Ей в самом деле лучше его не злить.
- Попробуй еще раз. Попроси меня - и я, может быть, уберусь.

Это его в ней бесит побольше всего остального - то, как она игнорирует очевидное. То, насколько не желает считаться с обстоятельствами. Не умеет или не хочет - для него нет разницы. Для него это  - вопрос выживания рода, а не прихоть или блажь, но ведь ей всегда было плевать на его род, не так ли?
Поэтому-то он сейчас вынужден ужом крутиться, заключать все эти ужасные сделки - лишь бы этот младенец, которым она наконец-то забеременела, родился и выжил.
А она, конечно, палец о палец не ударит, приученная к мысли, что ей все должно доставаться даром. Что кто-то другой приложит усилия, ради удовлетворения ее прихотей.
Что если она будет будет бить в одну точку, то пробьет любую броню, любой щит.
Взрывная волна Экспульсо переворачивает стул, все еще находящийся между ними, срывает с кровати покрывало, топит комнату в синем. Мощно отдается в руке, но не может пробить щит - он слишком долго тренировался, слишком долго стоял с Протего за плечом Рудольфуса, защищая их обоих от атак Аврората.
Она слишком много на себя берет и он больше не тратит время на разговоры, не думая, как может понять этот грохот сверху Вэнс, не сорвут ли они маскирующие магическую активность чары, наброшенные на это место Лордом.
Перевернутый стул отправляется в Беллатрису, подчиняясь взмаху палочки, и этот простейший пасс легко переходит в формулу Обезоруживающего, чтобы закончиться Силенцио. Не спуская взгляда с Беллатрисы, он встряхивает левой рукой, вышибая в ладонь вторую палочку, швыряет в нее еще один Экспеллиармус с левой.
Что она делала, пока он отрабатывал связки?
Флиртовала с Долоховым, выносила мозг Рудольфусу или таскалась по магазинам?

Он ловит серию ступефаев прямо на щит, уже не успевая увернуться, не успевая выйти в атаку со второй палочкой. Ступефаи мощные, и хоть щиты и выдерживают, он вынужден отступать на шаг после каждого удара, пока не упирается в дверной косяк, теряя преимущество, позволяя ведьме перевести дух.
И послать в него летучемышиный сглаз.
Отвлекаясь лишь на то, чтобы захлопнуть дверь бытовыми чарами, Лестрейндж пригибается, когда летучие мыши, пронзительно пища, проносятся над его головой.
Широкий взмах - и почти все они, превращенные в живые факелы, разбиваются о стены и шкаф, опадают на пол хлопьями пепла. Две уцелевшие атакуют его снова, задевают лицо кожистыми крыльями, тычутся в затылок мохнатыми мордами.
Предпоследнюю он ловит окаменением, отправляет в сторону окна, разбивая ею стекло.
Снова выходит в нападение - и снова заставляет себя держаться в рамках: еще два Экспеллиармуса, посланные крест накрест с разных рук, и, пока Беллатрисе есть, чем себя занять, коротким и злым агуаменти, которому и не требуется быть прицельным, все равно мешает оставшаяся мышь, выплескивает ей под ноги воду, тут же затягивающуюся льдом от Обледенения.
Поуворачивайся теперь.

Кровать, Мерлин? Она запускает в него кроватью?
Лестрейндж почти оскорблен, но потом вспоминает, что Беллатрисе всегда были свойственны такие широкие и глупые жесты.
Огромная, лишенная маневренности кровать и в скорости не показывает рекордных результатов - он шагает вперед, под летящую кровать, приседает, падает на колени, пригибается, и кровать уничтожает последнюю мышь, снова заходящую на таран, не задевая его Удачно.
Осыпается грудой досок от столкновения с дверным проемом, но их-то он как раз ловит чарами на вторую палочку, отправляет в полет обратно - к Беллатрисе, замешкавшейся на льду. В последний момент корректирует траекторию - если она потеряет ребенка, ему останется только спуститься вниз и перерезать бессознательному Рудольфусу горло, надеясь, что магический откат за убийство главы рода будет слабее, чем его месть за потерю наследника.
Мысль о том, что он бессчетное количество раз за эту ночь уже подумал о том, чтобы прикончить брата, вызывает в Лестрейндже какой-то буйный восторг, пока он поднимается на ноги, еще в движении выставляя щиты - и встретившиеся с Протего щиты гаснут в воздухе, слабо вспыхнув напоследок.
Слабое хныканье действует отрезвляюще, он в последний момент выкручивает кисть и вместо Костелома кастует новый Экспеллиармус, поддерживая его со второй палочки заклятием вечного приклеивания.
И снова уходит в оборону, выжидая, когда она просто вымотается, швырясь Ступефаями - сейчас ему пригождаются уроки, полученные от Итон в семьдесят девятом и проверенные недавним штурмом Азкабана. Без необходимости прикрывать не только себя, но и Рудольфуса. а иной раз еще и свояченицу, он может позволить себе экономные точечные щиты, которые едва ли затратнее, чем какой-нибудь Люмос, но исправно ловящие топорные удары Ступефаев, отдающиеся в руке.