Какого хера так болит голова?! Она же мертва, у мертвых не должна болеть голова.
Впрочем, она хуже, чем мертва, возможно, это всё объясняет.
Беллатриса открывает глаза, зажмуривается, стонет. Определённо, хуже чем мертва.
В тридцать один мадам Лестрейндж довольно смутно знакома с симптомами похмелья, иначе бы провела аналогию. Всё то же самое, только не хочется пить. Хотя выпить бы не помешало.
Со стоном она почти сталкивает своё тело с кровати, обдирает колени о дощатый пол. Наконец привыкнув к свету, Беллатриса озирается. Место кажется смутно знакомым. Точно, так и есть.
Каникулы, Франция. Что она забыла во Франции? Это её посмертие? Пожизненное безумие?
Если душа и нужна была Беллатрисе, нехватки в ней сейчас она не испытывает. Зато хочет есть. На ней какая-то идиотичная ночная рубашка, больше похожая на пародию нормальной одежды, на которую горазды магглы.
Открыв шкаф, Беллатриса понимает, что спальным нарядом дело не ограничивается. Она не в Кале. Откуда бы здесь столько идиотской одежды?
Повертев в руках пиджак, сшитый явно под её размер, но носить который пристало бы скорее мужчине — где, кстати, её муж? — она находит маггловские бумажки.
"Паспорт" — написано крупными буквами на обложке книженции. Колдография внутри однозначно её, но почему-то застывшая, не двигающаяся. Точно маггловская. Но её не зовут Гвендолин Стивенс, как написано рядом.
Она Беллатриса Лестрейндж. Урождённая Блэк. Ей ли не знать.
В доме как будто никого нет. Даже эльфов. По крайней мере даже на десятый щелчок пальцами никто не появился. Даже если кто-то из слуг был в доме, должен был бы убить себя за подобное неповиновение. Но это не важно. Пора полагаться на себя.
Это её, родное, поместье. Но испоганенное какими-то нелепыми маггловскими штуками. Все портреты в доме пустые, и руки Беллатрисы дрожат, когда она открывает сейф. Ей нужна палочка, нужна как воздух.
Магия крови работает исправно, дверца открывается. Одна единственная палочка.
Лестрейндж почти с трепетом обхватывает древко, чувствуя тепло, пробегающее до кончиков ногтей. Как же сильно она скучала по этому ощущению.
Теперь наружу.
Она убеждается, что не под Кале, едва оказывается вне дома. Никакого приятного-морского бриза, который, впрочем, вызвал бы только неприятные ассоциации. Даже парк, окружающий поместье, исчез. Если это чья-то дурная шутка, сделана она безумно хорошо. Если плод её воображения, то она много о себе не знает.
Дорога кажется пустой, но уже сквозь деревья Беллатриса может различить очертания других домов. Не то, что ожидаешь увидеть рядом с магическим особняком, пусть и маленьким.
Навстречу ей попадаются люди. За пару лет в Азкабане она успела по ним соскучиться, даже по магглам. Но в каждом из них Беллатриса видит угрозу. Кто-то должен быть точно в курсе происходящего. Они проходят мимо, не обращая на неё внимания. и выглядят скучными. Как будто каждый из них под империо.
— Прошу прощения, вы не ушиблись? — в неё влетает какая-то короткостриженная разиня. Милая, до тошноты. Беллатриса хмурится, сжимает палочку. От немедленной кары девушку спасает только то, что оказавшись вне тюрьмы, Лестрейндж не спешит привлекать сюда внимание министерства. Где бы это "сюда" не находилось.
Следующего парня, который попадается ей на глаза, она так просто не отпускает.
— Империо, — шепчет Беллатрикс, — Я хочу есть. Принеси мне еды. И кто здесь главный?
Парень задумывается. На мгновение Беллатриса готова поклясться, что он вспоминает что-то из прошлой жизни. Здесь собраны все жертвы дементоров?
— Мэр Миллс, — отвечает он, видимо, не сомневаясь в своём ответе.
— Знаешь её? Познакомь нас?
Если кто-то и в ответе за всё это, он должен быть на самом верху. Беллатриса знает, как это работает. Она жуёт "сендвич" — маггловский, но вкусный бутерброд — в машине у парня, представшегося шерифом. Местный аврор, значит. И сейчас он звонит в дверь дома, который, пожалуй, если и уступает, но немногим её поместью под Кале не под Кале.