Приватная беседа и приятный вечер?
Лестрейндж, пожалуй, польщен.
Клуб Слизней - это одно, но даже Рудольфус никогда не упоминал, что профессор Слизнорт приглашает кого-то "приватно". К тому же, сам Рабастан полагает, что ему не хватает светскости - на самом деле, ему не хватает коммуникабельности и социальности, но он склонен преуменьшать свои недостатки и считать, что благой пример Слизнорта, который, кажется, может найти подход к кому угодно, да еще и выгадать при этом для себя, не помешает.
Он искренне завидует тому, как легко, практически играюче сходятся между собой люди - за почти три года, которые он провел в полном других школьников замке, он ни с кем не сдружился - с Эваном жизнь столкнула его еще до Хогвартса, и Лестрейндж иногда, в черные дни, отгонял от себя мысль, а дружил бы с ним Розье, будь у него альтернатива с детства.
Дурные мысли, недопустимые, и Рабастан тоже хочет быть таким, как приятель - или как профессор зельеварения, или как некоторые другие: остроумным, разговорчивым, располагающим к себе.
Он точно знает, что хочет работать в Министерстве Магии и амбиции у него подстать фамилии - а значит, ему просто жизненно необходимо научиться быть популярным. Лестрейндж истово верит, что всему можно научиться, поэтому приглашение Слизнорта он рассматривает еще и с точки зрения этого обучения. Учиться у мастера - куда уж желать большего.

То, что в коридоре перед комнатами Слизнорта он не один, его слегка удивляет - приватность Лестрейндж понимает буквально. Впрочем, то, что встреченный им ученик, явно чего-то ожидающий, оказывается Эммалайн Вэнс, примиряет Рабастана с неожиданным открытием.
Вэнс нравится ему побольше прочих со-факультетников - не только тем, что умна, ум и сообразительность на Рэйвенкло не редкость,  но к тому, что Эммалайн выделяется даже на этом фоне, она еще и умеет себя вести и никогда не обращает на себя ненужное, излишнее внимание.
Тут бы ему и понять, что эта причина для симпатии входит в противоречие с тем, чему он хочет научиться - не обращению ли на себя внимания? - но Лестрейндж успешен в том, чтобы обходить подобные подводные камни собственных размышлений.
- Привет, - отвечает он, глядя на Вэнс с интересом. Она тоже приглашена, или все же случайно оказалась здесь?
Может быть, у нее здесь назначена другая встреча?
От бесплодных, но удивительно увлекательных теоретизирований его спасает сама же Эммалайн, намеренно или нет вскрывая причину своего здесь появления.
Значит, тоже приглашена - вне собраний клуба Слизней, вне прочих, куда более массовых мероприятий.
Впрочем, почему он думает, что это мероприятие не массовое?
Лестрейндж сверяется со временем - нет, если бы приглашенных было несколько, наверняка бы уже все толпились перед закрытыми дверями: к профессорам не опаздывают. Особенно те, кого профессора приглашают лично и в знак особенного внимания.
- Да, он прислал мне приглашение, - Лестрейндж поглядывает в оба конца коридора, но они с Эммалайн по-прежнему одни. - Судя по времени, уже пора бы.
Он поправляет широкий ремень сумки - к Слизнорту он пришел из библиотеки, решив не проделывать путь до башни и обратно только ради того, чтобы выложить книги, а вот Эммалайн выглядит довольно мило.
Девчонка, думает Лестрейндж равнодушно. Он еще считает, что всем девчонкам положено выглядеть мило. Или что это их отдельная способность.
- Не знаешь, чего он хочет? - спрашивает он у Вэнс, чувствуя себя не слишком комфортно в этой ситуации- в тишине, перед запертой дверью. Чем дольше он так стоит, тем сильнее крепнет уверенность у него в том, что это все - глупый и обидный розыгрыш. Может, кого-то из тех, кто менее удачлив на занятиях - или из тех, кто недавно дразнил его тем, что Рабастан "выпендривается" на маггловедении.
Это было бы неприятно. Это было бы сокрушительно - он же хочет располагать к себе людей, а не становиться объектом для таких дурацких розыгрышей.
Лестрейндж стучит, несмотря на слова Вэнс, хотя и терпеть не может, когда так делают другие - у него нет оснований не доверять Вэнс, и даже мысль, что она могла бы быть частью разыгрывающих, его не посещает - и прислушивается, но из-за двери не доносится ни звука - ничего. Ни поспешных шагов, ни сдавленных смешков.
Рабастан берется за ручку, больше ведомый желанием сделать хоть что-то, чем уверенностью в успехе, налегает сильнее - и со щелчком, прозвучавшим в коридоре ошеломляюще громко, дверь все же поддается, приоткрываясь.
Лестрейндж откашливается.
- Профессор Слизнорт? - зовет он, не переступая порога и подавляя желание отскочить от открытой двери.

Будь он в коридоре один, он бы, может, и не пошел дальше - но он не один, а что значит быть Лестрейнджем, Рабастан уже усвоил. Если верить старшему брату, преимущественно это означало лезть в неприятности - но Рудольфус о Хогвартсе вспоминал с теплотой, а значит, эта тактика свои плоды приносила.
Поэтому Лестрейндж никак не комментирует вопрос Эммалайн - что толка, если он признает, что это в самом деле странно? Очень странно, если уж на то пошло. Исключительно странно - и совершенно не подходит добродушно-снисходительному Слизнорту.
К тому же, Рабастану кажется, что если он не проговорит это вслух, то, быть может, вся эта странность... ну, рассосется сама собой. иногда с проблемами это случается - стоит только подождать, не пороть горячку.
Но несмотря на свои в высшей степени правильные мысли, он все-таки больше хочет заглянуть в комнаты Слизнорта, чем прикрыть дверь обратно.
Их в самом деле пригласили, тут он согласен с Вэнс, а раз так - у них вроде как есть право находиться здесь.
- Не знаю, - говорит он негромко, отчасти успокоенный небрежным тоном Эммалайн - вот, ей не кажется, что они делают что-то не так, она тоже считает, что им можно зайти. - Как бы то ни было, то, что мы пришли вовремя - это преимущество, даже если приглашен кто-то еще. Не собираюсь терять его только из-за того, что Большой Слизень забыл о назначенной встрече или чего-то подобного.
Договаривая, Лестрейндж думает, что это звучит решительно, а решительность людей располагает. И, чтобы не потерять эффект, толкает дверь сильнее и, следом за тем, как она бесшумно распахивается, входит, вцепившись в ремень сумки.
- Профессор? - снова зовет он, хотя это глупо - они с Вэнс уже звали Слизнорта с порога, но не получили отклика, вряд ли стоит всерьез предполагать, что зельевар прячется за спинкой широкого кресла и вот-вот выскочит прямо на них с гиканьем и смехом. Хотя бы потому, что Слизнорт просто не поместился бы за креслом - даже если бы ему пришла в голову настолько легкомысленная затея.
Комната, в которой он оказался, тонет в неге - все эти уютные комфортные кресла, расставленные в художественном полукруге перед камином, высокие столики возле каждого, низкие и вычурные пуфы... На каминной доске, на полках роскошных шкафов темного дерева - колдографии: множество учеников, улыбающихся, машуших, серьезных и ликующих. Большинство в школьных мантиях со слизеринскими нашивками, но встречаются и представители других факультетов - Слизнорт, пожалуй, в самом деле ценит личные качества учеников намного сильнее, чем факультетскую принадлежность.
Достает и колдографий более старшего возраста - на некоторых есть и сам профессор: в окружении мужчин и женщин в нарядных или деловых, но всегда дорогих мантиях, он лучится самодовольством. На одной из колдографий Рабастан замечает и своего брата - времен Хогвартса, видимо, последняя квиддичная победа. Под проливным дождем Рудольфус ухмыляется прямо в колдокамеру, победно потрясая кубком школы - ну что же, Слизерин ни разу не потерял кубка, пока Лестрейндж был капитаном сборной, и кто бы знал, сколько нервов это стоило младшему брату прославленного капитана.
Увлекшись рассматриванием колдографий, Лестрейндж спотыкается о притаившийся в тенях пуфик, едва не падает - сумка скользит с плеча из-за неуклюжего движения, ударяется о шкаф, который сотрясается с адским грохотом, отчетливо разносящимся по комнате - что это, кстати, за комната, задается вопросом Лестрейндж, возвращая сумку на плечо и торопливо оглядываясь. Здесь зельевар принимает гостей? Стало быть, где-то здесь двери в кабинет, спальню или лабораторию.
Он уверен, что произвел достаточно шума, чтобы Слизнорт выскочил из соседнего помещения - хотя бы на отчетливо слышный стеклянный звук, с которым содрогнулся шкаф. Более того, Лестрейнджу даже кажется, что в недрах шкафа что-то упало и, возможно, разбилось - но даже если Слизнорт проявит недовольство этим фактом, это будет лучше, чем и дальше стоять в пустой комнате, в которой едва хватает света из-за плотных бархатных портьер на окнах, и ждать непонятно чего.
- Мне кажется, здесь никого нет, - говорит Лестрейндж, обращаясь к Вэнс. Это очевидно - но констатация факта еще никому не вредила, и Рабастан себе не отказывает. - Может, отсюда есть другие двери? Хотя, смотри, камин неразожжен - здесь вряд ли кого-то ждали.
Их с Вэнс, по крайней мере, не ждали совершенно точно - а между тем, у него приглашение с собой, и Лестрейндж уверен, что все прочел верно.
  - Покажи свое приглашение, - просит он Эммалайн, устраивая сумку на бедре и раскрывая застежки - где-то тут, среди конспектов, его собственная записка, и хотя он не знает, что именно ищет, всегда приятно убедиться, что приглашение - не плод его фантазии.

Лестрейндж свое приглашение и развернуть не успел, но уверен - у него такое же, разве что имя, прописанное витиеватым, претенциозным почерком, другое.
Впрочем, кроме имени, других отличий нет - даже стишок проступает в том же месте через веленевую бумагу.
- Может, он считает, что нас это должно развлечь, - задумчиво потягивает Рабастан, сверяя свое приглашение с листком Эммалайн и возвращая ей ее экземпляр.
Не то чтобы это особо дельная мысль, но все знают, что проход в гостиную Рэйвенкло открывается, только если отгадать загадку от стража над входом - может, Слизнорт в самом деле считает, что любой рэйвенкловец сам не свой до загадок.
Лестрейндж оглядывает выставленные на полках колдографии, принимается подсчитывать тех учеников, на ком рэйвенкловские нашивки, бросает это занятие на тринадцатой колдо, а следом отбрасывает и эту мысль: нет, едва ли Слизнорт в самом деле так считает.
- Мне кажется, это отсылка к нашей гостиной. То есть, к тому, как мы в нее попадаем.
С этой точки зрения то, что они с Вэнс оказались здесь вместе в одно и то же время, кажется логичным: они с одного факультета, оба знают толк в загадках, открывающих проход.
Вслед за Вэнс он вертит головой, но ничего, похожего на третью дверь не видит.
- Не знаю, всерьез ли это, но вот что мне не нравится - ты не находишь, что это похоже на угрозу? - Лестрейндж еще раз перечитывает последнюю строчку, а затем аккуратно складывает листок и убирает его назад, в сумку. В школе ученики в безопасности - разве не на этом незыблемом принципе основывается идея образования? Тогда о каком спасении жизни может идти речь? Впрочем, проблемы лучше решать по мере поступления.
- Итак, - Лестрейндж пытается мыслить логически, бродя по комнате. - Можем остаться, а можем уйти - в смысле, остаться в этой комнате или использовать дверь, через которую сюда попали, так? Но оставшись, мы не выбираем дверь... Или выбираем?
Он останавливается возле той, которая расположена напротив входа -  по идее, она должна куда-то вести, но как быть с третьей дверью?
Если это в самом деле загадка, Лестрейндж хочет для начала найти третью дверь - раз она так спрятана, то она и должна быть выбором, иначе во всей этой таинственности с загадкой не было бы и смысла: они бы так и так прошли во вторую дверь, найдя там... ну, что бы там не спрятано.
Поиски двери в незнакомой комнате - удовольствие сомнительное. Когда Лестрейндж заглядывает за каждый шкаф, подсвещая себе Люмосом, а также за портьеры, о второму разу, чтобы убедиться, что не пропустил даже завалящего чуланчика, он близок к отчаянию - это уже похоже на изощренное издевательство, а от мысли что, быть может, он в самом деле слишком глуп, чтобы найти ответ на загадку, и поэтому не получит ничего от этого приглашения, на него накатывает раздражение.
Одно хорошо - Вэнс не успешнее, чем он, и, так как их негласное соперничество все-таки значит для него больше, чем он готов признать, Лестрейндж рад тому, что они в одинаковой ситуации: уступить ей было бы совсем досадно.
Его последняя надежда - холодный камин. Камин при известном воображении вполне себе может считаться дверь - по крайней мере, через него приходят и уходят, и то, что он не был разожжен, вполне может быть знаком.
Лестрейндж терпеливо осматривает камин, двигает на нем колдографии в рамках, подсвечник, старинный граммофон, а затем, сдвинув в сторону каминную решетку, садится на корточки и, вытянув шею, заглядывает в дымоход.
Ничего - только сажа, липким пятном оставшаяся у него на лбу.
Стирая пятно, Лестрейндж еще раз оглядывает зев камина, не торопясь подниматься, а когда поворачивается к Вэнс, замечает кое-что другое.
- Вэнс, - придушенным голосом зовет он,  - смотри. Портрет в простенке, видишь? Он под наклоном - его нижний край отходит от стены по меньшей мере на пять дюймов. Может, там что-то есть?
К сожалению, портрет повешен достаточно низко и то, что может быть за ним, теряется в тени и крохотном зазоре между рамой и плинтусом - это если смотреть прямо на портрет. А вот от камина вид совсем другой.

В гримасах изображенного на портрете мужчины Лестрейндж видит насмешку, а потому, вздернув нос, выпрямляется и, поправив сумку, подходит к Вэнс, игнорируя нарисованное веселье.
- Давай, - соглашается он с предложением, чувствуя нечто вроде ревности - может, нужно было убраться отсюда вместе с Эммалайн, а затем вернуться уже одному и попробовать сдвинуть портрет в одиночестве, не делясь с Вэнс своей догадкой?
Он даже укрепляется в этом сожалении, когда Вэнс ловко просовывает пальцы под раму, пока он обдирает костяшки о плинтус и действует совсем не так ловко...
Но, видимо, схватившись за портрет, они все же сделали следующий шаг, и уйти теперь из комнаты не выйдет - наверное, у него не вышло бы и вернуться, реши он обмануть Вэнс. Выбор можно сделать один раз, вспоминает Лестрейндж предупреждение из стишка с приглашения, и его собственные опасения только усиливаются, когда он понимает, что какой-то выбор они уже сделали, не имея ни малейшего представления, верный ли он.
Пожалуй, ему сейчас даже нравится, что он не один - Эммалайн вполне по-деловому обстукивала панели обшивки, явно зная, что делает, так что, что бы там ни было, поиски потайных ходов ей не в диковинку. Неплохо иметь напарника, который разбирается в том, что им предстоит, думает Рабастан, поглубже заталкивая пальцы в цель между рамой картины и стеной, не обращая внимания на саднящие костяшки.
- Эта была спрятана. Ты не хочешь узнать, почему она была спрятана? - пыхтит Лестрейндж, оттягивая раму к себе, упираясь ботинками в плинтус. Сейчас он точно не бросит этот дурацкий портрет, пока не узнает, что там, за ним - из своей семьи он легче всего адаптируется к изменениям, однако фамильное упрямство свое берет. - Тяни, я один не справлюсь.
Может быть, мельком думает он, самый первый выбор они сделали еще тогда, когда решили остаться - оба. Решили поработать в команде. Может, поэтому они оба и приглашены - просто потому что один не смог бы отодвинуть портрет.
Уверенность, что с ним играют, становится все крепче, но Лестрейндж дисциплинирован и, раз уж принял решение играть, отступать не собирается. Да и правила вроде как пока понятны - делай то, что написано, и работай сообща. Примерно то, что им талдычат профессора на каждом занятии, а потому опыт у него имеется.
Картина не поддается - лишь чуть-чуть сдвигается с места, но и то хорошо: Лестрейндж подсовывает пальцы еще дальше, наконец-то зацепляясь как следует за шероховатую поверхность рамы с обратной стороны, и начинает раскачивать портреть влево и вправо, надеясь, что это принесет больше пользы.
Сперва дело идет туго, но постепенно картина начинает раскачиваться бодрее - и ему даже начинает казаться, что в крайних точках этих колебаний она чуть подрагивает, как если бы готовилась вывалиться из удерживающих ее пазов.
Вдохновленный этими подвижками, он налегает на эту картину - тянет ее, качает, пытается приподнять, дергает и трясет, надеясь получить более ощутимый результат, пока Вэнс не передумала окончательно и не решила все же избрать ту, вторую дверь - такую мирную, непритязательную и куда менее интересную. Возможно, именно то, что ее не нужно было искать, инстинктивно не нравится Лестрейнджу, который уже почуял вызов, так что он, сцепив зубы, продолжает трясти выбранную картину.
И наконец-то она реагирует на их усилия - где-то над головами раздается несколько щелчков, многообещающий, хотя и пугающий треск, скрип, изображенный на картине хлыщ закатывает глаза, обеими руками вцепляется в свою шляпу, не теряя, впрочем, разбойного вида...
Портрет медленно отходит от стены своей верхней кромкой, порождая ассоциации с отходящим от пристани кораблем, а затем, наращивая скорость, падает вниз, грозя накрыть холстом, будто крышей, обоих рэйвенкловцев.

Вэнс отдергивает его в сторону и он успевает убраться из-под падающей картины, а затем вытирает лоб, как будто в этом в самом деле есть необходимость.
За картиной в самом деле дверь - такая, второй которой не найдешь даже в Хогвартсе, полном разного. Дверь не то что намекает, а прямым текстом сообщает, что она Очень Таинственная и даже немного Зловещая. Лестрейндж, который намеки понимает из рук вон плохо, зато прямой текст - на Превосходно, впечатлен.
Настолько, что даже подходит чуть ближе, разглядывая мельтешащие цифры, осторожно касается пальцем двери, пока Вэнс шуршит своим приглашением. Судя по тому, что она не делится новой информацией, информации, скорее всего, нет, но Лестрейндж все же искоса смотрит, что там делает Эммалайн - он еще не командный игрок, а это, определенно, не лабораторная работа.
Впрочем, приглашение на сей раз не помогает - может, оно вообще зачаровано лишь на одну-единственную подсказку с тем стишком.
Лестрейндж давит на дверь сильнее - никогда не знаешь, как именно работает впервые встреченная вещь, а наглядный пример Рудольфуса убеждает его, что иногда силой тоже можно кое-чего добиться, но достигает немногого: цифры на двери перестают кружиться - и это кстати, потому что так и до тошноты недалеко - и замирают в неподвижности.
Теперь, если присмотреться, то можно заметить, что они сгруппировались не просто так. Большинство цифр замерло перевернувшись вверх ногами или по углом, но некоторые - совсем ровно. Лестрейндж присматривается внимательнее - кажется, что вокруг них что-то, похожее на едва заметные круги. Выделение? Подсказка?
Он нажимает на одну из них - и дверь чуть вздрагивает, но на этом все обрывается.
Следующие полминуты он хаотически жмет на все эти цифры - их около сорока, некоторые, понятно, повторяются, - но дверь только подрагивает, оставаясь непреодолимым препятствием.
Когда он перестает пытаться, ему немного стыдно - Вэнс оказалась свидетельницей его неудачи - и интересно: они нашли дверь, теперь, видимо, нужно найти, как ее открыть.
- Но где искать новую подсказку? - спрашивает он, оглядываясь. На первый взгляд, нигде в комнате подсказка чудесным образом не появилась - из камина не выпала книга, раскрытая на нужной странице, на стене не появились огненные буквы.
Только дверь и цифры.
И картина, которая эту дверь закрывала.

- Нет, я не присматривался,  - признается Лестрейндж, жалея, впрочем, о том, что не придал внимания деталям.
Эммалайн тянет картину, и Рабастан принимается ей помогать, но толка от этого не слишком много - и ему снова жаль: было бы здорово, если бы портрет был столь любезен, что сообщил бы им, как попасть за скрываемую под его картиной дверь.
Такое иногда случалось в сказках, из которых Лестрейндж давно вырос - и, конечно, было глупо надеяться, что такое случается и в реальном мире.
Изображенный на портрете маг однозначно отказывается от сотрудничества - строит зверскую рожу, прячется за рамой, потрясая кулаком. Как будто то, что они с Вэнс нашли дверь, лично его оскорбляет, думает Лестрейндж, вспоминая, что до того портрет был куда приветливее.
ВпрочеМ, быть может, дело в том, что они уронили его картину - вон, поцарапали часть рамы, кому такое понравится.
Под комментарий Вэнс он снова прочитывает две строчки с другой стороны портрета.
- Что дело в числе, и так понятно, - вторит Лестрейндж ее разочарованному вздоху. - Тут полно чисел, было бы странно, если бы подсказка была о чем-то другом.
Тщательно обследовав весь оборот на тот случай, что там будет еще какое-нибудь указание, Лестрейндж ставит картину ровнее, упирая ее в стену рядом с найденной дверью.
Так как изображенный маг все еще прячется, любоваться рэйвенкловцам приходится на веселенький лесной пейзаж - какие-то буки, дубы, что-то еще. Рабастан не особенно увлечен гербологией и больше сосредотачивается на стихотворении.
- Что такое вся жизнь между рождением и смертью? Это же и есть жизнь, - сетует он на размытость подсказки. - Как жизнь может быть числом? Сэр. Эй, сэр, - осторожно стучит он по раме с той стороны, где скрылся изображенный, а заодно осматривается - вдруг в комнате появилась другая картина, куда мог сбежать портрет. - Вы не могли бы нам показаться? Мы только хотим спросить вас кое о чем... И извиняемся за доставленное неудобство.
Несмотря на то, что Лестрейндж не уверен, что рисунку вообще можно доставить неудобства, он знает, что извиняться за них - очень важно.
- Он не будет с вами разговаривать, - напыщенный, но совершенно бестелесный голос, раздавшийся из-за спины, делу мало помогает.
Лестрейндж круто разворачивается, едва не задевая Эммалайн, и хмурится, замечая привидение подземелий. Лучше бы Серая Леди, думает он мельком, слизеринский призрак никогда не отличался дружелюбием даже по отношению к студентам
своего факультета.
- Откуда вам знать? - дерзко спрашивает Рабастан.
Призрак без выражения - а точнее, все с тем же, будто навечно застывшем на его лице выражением угрюмости - проплывает мимо, совсем близко, так близко, что можно почувствовать холод и как следует разглядеть пятна серебристой крови на его вычурной и устаревшей одежде.
- Знаю, глупый мальчишка.
И проходит прямо сквозь дверь с числами, одарив напоследок рэйвенкловцев еще одним мрачным взглядом.
Лестрейндж, который очень болезненно относится к любым оскорблениям подобного рода, сует руки в карманы и, набычившись, смотрит ему вслед.
- Ну, от этого помощи точно не дождешься. Неужели он появился здесь только для того, чтобы позлорадствовать?