Он сосредоточенно хлопает себя по карманам, как будто там могло заваляться что-то, что подошло бы по просьбе Эммалайн, но, разумеется, ничего не находит - у него сейчас кната не найдешь, не то что серебряной безделушки.
Рабастан не особенно страдает от потери запонок, серебряных пуговиц и галстучных булавок, однако это еще один тревожащий его признак. Даже победи они, неужели Рудольфус, Беллатриса или прочие в самом деле думают, что смогут вернуть прошлое?
Он лично убежден в обратном - того, кем он был, больше нет, не вернуть, затопи кровью хоть весь остров.
Пальцы ложатся на браслет, парный тому, который носит Нарцисса, но этот браслет он не отдаст даже ради Рудольфуса - он верит, что это его главное средство против безумия, и нет у него страха больше, чем потерять эту возможность разделить с миссис Малфой накатывающие волны, готовые погрести его под собой и отправить туда, где ждут его брат и свояченица.
- То есть, - спрашивает он у Вэнс, никак не в состоянии отвести взгляд от этого блестящего сгустка, просматривающего сквозь белесую пленку, обнаженную отсутствующей частью кости черепа, - ты хочешь сказать, что сможешь запереть Хель там, внутри, пока он в таком состоянии?
Идея ему нравится. Да что там, он в восторге - и в том числе, представляет себе лицо Беллатрисы, когда та узнает, что ее муж жив, но больше напоминает парадный немой портрет.
Эта мелочная, такая гнусная мысль все решает.
- Гениально, - как там она говорила? Она решает? Пришла пора Беллатрисе познакомиться с реальным миром. - Хель опасна и еще опаснее, пока контролирует его. Если они оба будут нейтрализованы на все то время, которое нам потребуется, это существенно упростит нам всем жизнь.
Он снова произносит это имя - Хель - и теперь ему кажется, что в подвале эхо.
Впрочем, удовольствие от найденного Эммалайн решения проблемы - пусть и временного, но Лестрейнджу не до жиру 0 так велико, что он не обращает внимание на эхо. Если Хель можно запереть в черепе его брата, пусть там и остается.
Это удовольствие распространяется на всех и к Яэль он поворачивается уже куда приветливее.
- Опусти голову, сейчас.
Снимая цепочку, он неуклюже ковыряется с замком, но все же расстегивает. Тяжелый перстень-портал соскальзывает с цепочки.
Лестрейндж аккуратно накручивает цепочку на палец, держа перстень на ладони - он вроде как отдал его Яэль как символ заключенного между ними соглашения, и она исправно с ним не расстается.
- Портал еще может пригодиться, - он не хочет думать, что в какой-то момент Яэль может понадобиться использовать зачарованный перстень, потому что за ней будет погоня или потому что она лишится палочки, но должен об этом думать - он не может быть все время рядом, чтобы защищать обреченного младенца, но может дать хотя бы такую малость. - Использую цепочку.
Серебро нагревается при контакте с кожей.
Он откладывает перстень на край стола ближе к Яэль, взвешивает цепочку, смотрит на Вэнс.
- Мы даже не знаем, боится ли она серебра, - уточняет он тот факт, что они движутся буквально наощупь. Опускает мягко змеящуюся цепочку на край кости, наблюдая за тем, как мерно поднимается и опускается грудь Рудольфуса, вытаскивает палочку.
- Говори, что делать.

Разговор колдомедика и жениха вызывает щекочущее ощущение эйфории: наблюдать, как Рабастан медленно утверждается в намерении запечатать разум своего старшего брата в бессознательном; слушать как уверяет его в том, что так надо, Эммалайн Вэнс... истинное волшебство момента наслаждения.
Яэль склоняет голову, слыша как грохочет собственное сердце - судьба улыбается терпеливым. Судьба улыбается злопамятным.
Судьба улыбается мисс Гамп.

И Лиса кивает, покорно надевая перстень-порт-ключ на свой безымянный палец, признавая свой статус и, заодно, обреченную на малое безумие судьбу: нельзя радоваться чужой боли, беспомощности, смерти - но Лиса радуется.
Хель была права, когда предлагала, так заманчиво предлагала многое, но Хель не знала, что рыжая - настоящая ведьма, взращенная кровью старой Шотландии, а потому - сама своё возьмет. Если захочет.

- Я слушаю. Пока всё в норме. - Облизывая алые от возбуждения губы, Яэль почти нежно смыкает пальцы на тяжелом запястье мужчины, сейчас безвольного, бессознательного, беспомощного.
Зачарованно смотрит за тем, как переплавляется серебро в воздухе.
Это ведь ритуал - на алтарь богов ведьма бросила свой дар.
А кто-то да услышит.

Сжимая в пальцах флакон с зельем, выпускница змеиного факультета считает удары крови. Честно считает.
Они ускоряются. Набирают ход.
На девяноста Лиса уже открывает крышку одной рукой. На всякий случай.
"Девяносто пять..."

Эммалайн кивает Яэль, подтверждая приказ Рабастана – пора. То, что сидит в Рудольфусе, похоже, уже обнаружило, что выхода нет, что такое сильное тело, щедрое на самое сладостное и желанное – убийство, вожделение, гнев – стало тюрьмой.
Когда все успокаивается – а все успокаивается, как только зелье стекло по горлу старшего Лестрейнджа, попало в его желудок, Вэнс неторопливо пристраивает на место кусок кожи, который закрывает следы операции, и заживляет его зельем – так проще, да и усталость начинает чувствоваться. Это был долгий вечер, долгий и непростой, от которого все получили совсем не то, чего хотели. Рабастан и Яэль так и не поженились, а ей прибавилось хлопот с внезапно прозревшей мадам Лестрейндж. Беллатрикс получила мужа в коме, а Рудольфус… кто знает, что сейчас чувствует Рудольфус. Вэнс на его месте не была, не знает…
- Все, - констатирует она, убирая палочку.
Руки чуть подрагивают – Эммалайн выложилась целиком.

- Переместим твоего брата в дом или составим здесь?
В сущности, Рудольфусу все равно, где лежать, а в доме Беллатриса, которая наверняка опять поднимет вой. Впрочем, это в любом случае входить в программу вечера. Вернее, уже утра. Но Эммалайн ждет решения Рабастана. Пока его брат в коме, решения принимает он. такое положение вещей очень нравится Вэнс. И, бросив взгляд на Яэль, ведьма приходит к выводу, что и ей тоже это нравится.
Вот и славненько…