В отличие от ведьмы, ему ничуть не жарко - ему вообще почти не бывает жарко, он мерзнет даже при горящем камине, как будто азкабанский холод никак не вытравить из костей - но он списывает это на свое дурное самочувствие, а не на состояние мисс Вэнс.
Ритуал поиска в столь скудном описании мало чем помогает, и Антонин подбрасывает на ладони светлую прядь, гадая, на что же пошла Мелифлуа. Не решила же она, что обуздает Хель - не с ее же помощью она искала этого ребенка по просьбе Рудольфуса?
То, что Вэнс видела Ее, для Долохова является дополнительной информацией: ведьма не просто была свидетельницей, она была участницей, а значит, может рассказать больше.
- Акцио, сигареты. Акцио, волшебная палочка.
Он едва заметно дергает кистью и ловит сигаретную пачку из карманов Лестрейнджа и его же волшебную палочку.
Только это не его волшебная палочка. Антонин, собравший хорошую коллекцию до Азкабана и начавший снова сейчас, присматривается к палочкам окружающих до сих пор, больше по привычке, но вполне цепко, и то, что у Рудольфуса была волшебная палочка колдомедика, замеченная им у Вэнс в первую встречу, его удивляет.
- Ваша палочка, мисс Вэнс, - палочка ложится на край стола.
И другой у Лестрейнджа нет. Если они с целительницей не решили обменяться своими деревяшками в сентиментальном порыве, в чем лично Антонин сильно сомневался по комплексу причин, то дела Рудольфуса еще хуже, чем Долохову казалось до сих пор.
- А где его палочка? - с искренним интересом спрашивает Антонин, прикуривая сигарету с помощью Инсендио, и глубоко затягиваясь. Больше месяца он не закуривал, но сегодня не грех себя побаловать - не каждый день Рудольфус Лестрейндж в ультимативной форме просит о помощи.
- Я найду девочку. Это не сложно, - усмехается Долохов, снова опираясь о стол. - И дам волшебную палочку. И помогу разобраться с тем, что сделала мадам Мелифлуа. Но мне нужно точно знать, что и кого вы видели, Prinzessin. И все об этом ритуале. Как Она очутилась в Рудольфусе. Как Мелифлуа смогла это сделать, чем пользовалась.
Хель должна была идти за Араминтой  - так что та могла предложить ей такого, чтобы отдать Лестрейнджа?
Он невербально приманивает из ящика стола небольшой кофр и, придерживая его, раскрывает. Волшебная палочка Игоря Каркарова, с которой расхаживал по Магическому Лондону Роберт Локамп, вновь выглядит осиротевшей, но она подойдет Лестрейнджу, заточенная под темные, боевые чары, хоть в последние годы Игорь и предал все, к чему стремился в молодости.
Делая еще одну затяжку, Долохов кладет палочку Каркарова рядом с палочкой целительницы и, придерживая прядь, подносит к ней тлеющую сигарету.
Запах паленых волос наполняет комнату. Антонин уничтожает недокуренную сигарету чарами и подбрасывает вверх горящую прядь, подставляя бокал под осыпающийся пепел. Коньяк поглощает его, и Долохов двигает стакан по столу прямо к целительнице.
- Вы хотели пить. Пейте, мисс Вэнс. Пейте до дна.

Отредактировано Antonin Dolohov (13 января, 2018г. 20:46)

Долохов улыбается в ответ, следит, чтобы Эммалайн выпила до капли, но не то целительница по природе своей дисциплинирована, не то месяцы с Лестрейнджами научили ее не спорить с Пожирателями, так что мисс Вэнс исполняет сказанное идеально.
- Мне нужны подробности. Это очень важно - только так я смогу определить, что произошло с мистером Лестрейнджем.
Его отчасти смешит условие - скорее, сам его факт, чем содержание, потому что ему редко ставят условия, но Антонин заинтересован, заинтригован и в самом деле не собирается дать Хель завладеть старшим Лестрейнджем, учитывая, сколько проблем это принесет. Рудольфус и без Хель - головная боль для Антонина, а уж если его чистая кровь, его магический потенциал окажется во власти королевы мертвых...
Словом, Долохов согласно кивает, снова опирается о стол, глядя на Эммалайн.
- Я не причиню вреда ни вам, ни мистеру Лестрейнджу, используя ваши воспоминания. Поверьте, я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы Она убралась обратно туда, откуда явилась.
Сигаретная пачка, в которой еще достаточно сигарет, манит, но Антонин отказывает себе в еще одном способе самоубийства - в конце концов, его смерть и так стоит перед ним, завернувшись, как в не по размеру подобранную мантию, тело старшего Лестрейнджа.
- О, в моей стране мы зовем Ее Королевой мертвых. Повелительницей загробного мира. У нее много имен - Хель, Мара, Эрешкигаль или, быть может, вам привычнее Морриган. Я не знаю, кто она - или что она такое, Prinzessin, но она дает силу. Дает возможность. Видите ли, дорогая, - Антонин усмехается легкомысленно и задиристо, - не все ритуалисты обучаются в Гильдии ритуалистов. Можно обучаться и... в других местах. И другому. И там всем заправляет Хель. Сильные, темные ритуалы требуют серьезной магической подпитки, путей для их воплощения, и Она может дать требуемое. За определенную плату.
Он снова усмехается, но на сей раз более натянуто.
- Главное, платить вовремя, и тебе не нужна Гильдия и годы обучения. Не нужен ни наставник, ни поводок, на котором он тебя держит. Хель - и есть поводок. И стоит задержать плату, Хель потребует долг. И придет за ритуалистом, нарушившим договор. То, что мадам Мелифлуа позволила ей оказаться по эту сторону, катастрофа. То, что мистер Лестрейндж дал ей тело - катастрофа вдвойне, потому что Хель - это сама смерть. И ей все равно, кто будет умирать в ее когтях, пока она здесь. - Он больше не усмехается, наклоняется к Вэнс. - А теперь, Принцесса, позвольте, я посмотрю.
Придерживая Эммалайн за подбородок, Долохов наклоняется еще ближе, пока не начинает ощущать смешанный запах крови и коньяка.
Если целительница и противится вначале, это малозаметно: Антонину всегда давалась легиллеменция с легкостью, которая недоступна некоторым опытным магам. Он проникает не слишком далеко, выискивая Рудольфуса в памяти Вэнс, быстро перебирая открывающиеся образы, пока не цепляется за слишком яркое: Рудольфус замирает, сцепившись руками с кем-то, кто сменяет обличия, как боггарт. Вот младший Лестрейндж, вот Эван Розье, которого Антонин едва узнает - а затем Рудольфус остается один, истекая кровью, но когда он разворачивается и идет к Эммалайн и Араминте, Долохов уже знает, что произошло. Значит, виной тому, что Хель получила тело, не Мелифлуа - а проклятое упрямство самого Лестрейнджа, считающего ритуалистику пустой забавой.
Лестрейндж оказался в нужный момент в нужном месте - и Араминте удалось избавиться от преследователя хотя бы на время.
Долохов бегло проглядывает последующее за этим, понимающе хмурится - Хель нужно много сильных, чистых эмоций, ее трудно накормить, и она требует все больше и больше. Невозможно противиться ее жажде - и лучше не сопротивляться, лучше отдать Хель то, чего она хочет.
Пятно на шее целительницы, ее растрепанный вид получают отчасти другое объяснение, нежели то, что пришло в голову Антонину, и он склонен пересмотреть свои выводы. Он пробует вновь вернуться к началу, попытаться выяснить, что хотела Мелифлуа, забредает далеко и натыкается на необходимость найти Дженис Итон.
Стало быть, прежде, чем искать похищенную девочку, Рудольфус попытался найти похитительницу.
И не нашел ничего лучшего, чем отправиться к Мелифлуа.

Разрывая контакт, Антонин выпрямляется и Агуаменти наполняет стакан прохладной водой.
- Ну что же. На какое-то время Хель сыта. Но не забывайте ее кормить, - несмотря на намеренно легкомысленный тон, в его голосе достаточно холода и достаточно предупреждения. Он не шутит - и Эммалайн Вэнс должна это понять. - И не подпускайте его к Беллатрисе, если Хель будет чувствовать хотя бы призрак голода. Будьте рядом. Будьте готовой. Вы знаете, как.
Он снова мысленно делает Мелифлуа комплимент - та играет не просто грязно, а еще и масштабно.
- Как я уже сказал, я знаю, чего хочет Хель. И я ей это дам.
Как удивительно: они все ищут Дженис Итон. Дженис Итон и ее ребенка.
- От мистера Лестрейнджа мне нужна только миссис Итон. И это в его интересах. В его, ваших и Беллатрисы. - Антонин утаивает свой собственный мотив, считая, что сказанного достаточно: Лестрейндж добудет Дженис Итон, сделает то, на что Антонин в своем состоянии вряд ли способен, а уж позже жертва умиротворит Хель, отправив ее обратно. Но сколько продержится Рудольфус, Антонин не представляет, поэтому разделяет нетерпение Эммалайн Вэнс.
- Я дам вам способ найти девочку, а вы найдете Дженис Итон.

Взмахом палочки он разворачивает кресло, в котором сидит целительница, от стола, сосредоточенно рассматривает ее почти в упор.
- Ладони вверх, мисс Вэнс. Вытяните их ко мне. Будет больно.
У нее красивые руки - сухопарость, свойственная англичанкам, в запястьях мягко сочетается с изящными линиями ладоней. Вычерчивая палочкой на внутренней поверхности каждой руны поиска, Антонин негромко напевает по-исландски, чувствуя, как тянется к нему Хель, мягко обвивает смертоносными чарами, шепчет в ухо. Она обещает принять его не как провинившегося раба, а как верного слугу - готова посадить рядом с собой в Нифхельме, напоить холодным пряным вином, окрестить своими поцелуями. Она ценит его, она зовет его, и Антонин ответил бы на зов, но не сейчас - не тогда, когда нужен Тому.
Закончив вычерчивать руны - на ладонях Эммалайн Вэнс остаются красноватые следы, как от ожогов, - Долохов гладит целительницу по щеке.
- С болью ничего нельзя сделать. Мои извинения, Prinzessin, но с мистер Лестрейндж сейчас не подходящий человек для этого. Пройдет само, но не сразу. Разувайтесь.
Ладони - лишь малая часть. Больнее всего будет ступням.

Повторяя то же самое с ногами Вэнс, Долохов, стоя на коленях, смотрит на нее снизу вверх, чтобы поймать момент, если вдруг целительница решит, что с нее хватит. Заканчивая, он неторопливо поднимается, убирая волшебную палочку, подает целительнице руку.
- Чем ближе вы будете к девочке, тем слабее неприятные ощущения, так что лучше не подавлять их полностью зельями или анестизирующими чарами. Боль - ваш компас, если позволите. А вы - компас мистера Лестрейнджа. Доверьтесь своим чувствам. Каждый шаг, приближающий вас к ребенку, уменьшает боль: различите это и аппарируйте в этом направлении, но только убедившись, что верно его определили.
В противном случае можно умереть от болевого шока, и Антонин помнит однокурсника, который именно так закончил свой скорбный путь по премудростям Дурмстранга.
- Выпитый вами пепел ее волос должен подсказать первоначальное направление. Надеюсь, у вас хорошо с интуицией. - Долохов кидает быстрый взгляд на Рудольфуса и галантно целует Эммалайн Вэнс руку, аккуратно придерживая ладонь с проступающими очертаниями руны. - Снимите сами чары с мистера Лестрейнджа. Он будет в бешенстве, а мне некогда учить его благодарности. Я хочу разобраться с его очаровательной попутчицей. Удачи, Prinzessin.
Он коротко кланяется целительнице, насмешливо улыбается Рудольфусу и выходит из комнаты, решая, к кому отправиться сначала: к МакНейру, к Руквуду или к Мелифлуа.

Вопреки ожиданиям Долохова, Рудольфус вовсе не в бешенстве - пока действовали чары, Тварь играючись оттолкнула того, в чьем теле сейчас обреталась ради сбережения сил и новой подпитки, так что Рудольфус пока выключен как маггловский проигрыватель.
Тварь в теле Лестрейнджа ведет головой вслед ушедшему магу, едва Эммалайн снимает чары, жадно втягивает носом воздух, будто в самом деле запоминая запах Антонина на тот момент, когда начнется новая славная охота. Для этого Тварь выворачивает шею Рудольфуса едва ли не на сто пятьдесят градусов, и только натяжение мышц, болезненное, жесткое, напоминает ей, что это тело, крепкое, сильное тело, всего лишь туша, не приспособленная под Хель.
Она разворачивается обратно, смотрит на Эммалайн глазами Рудольфуса, улыбается, копируя улыбку Долохова - только вот в его улыбке не было безумия, а оскал Лестрейнджа невозможно ни с чем перепутать.
Тварь все слышала. Ее ученик все же намерен исполнить свою часть сделки - он умен, всегда был умен, он знает, что надолго ему не сбежать. Ей будет даже жаль, если он ее разочарует - в последнее время се меньше и меньше магов прибегают к тому, чтобы связать себя с Хель, чтобы испросить силу у нее, а значит, у нее все меньше и меньше возможностей насытить свою жажду, омыться незамутненными человеческими эмоциями - страхом, яростью, страстью. Ей не хватает этого, а потому она не собирается держаться в стороне от этих сытных блюд, которых вдосталь здесь, вокруг этого человека.
Она все время будет поблизости от него, от этой сильной смелой женщины, чью боль она впитывает, приоткрыв рот и слизывая привкус этой боли с губ. А затем она примет последние дары, принесенные ее учеником. И, если насытится, позволит ему загладить свою вину любым способом.
Но Тварь знает, что долго она не сможет контролировать тело. Она - создание другого мира, она слишком обширна, слишком вне времени, вне пространства и вне мышления, она просто разорвет любое сознание, которое попытается вместить ее целиком и надолго.
Она бросает это тело ближе, перехватывает ладонь темноволосой женщины, не обращая внимания на ее вопрос, поднимает к своему лицу. Этот запах она тоже запомнит - ей нравится он, как нравится и то, что она видит в этой душе. Тьма, ярость, серебряный каленый стержень. И сладкая, сытная кровь.
На ладони женщины пульсирующая отметка - сила струится по коже, обвивает запястье. Жажда льда чувствуется на кончике языка, и Тварь лижет руну, выпуская лед из самого сердца того места, который иногда называли Нильфхеймом.
А затем отступает в тень, сытая, благодушная, желающая развлечений.
И возвращается Рудольфус.

- Сука! - взрывается он, дергается к двери, но в коридоре пусто - ни следа Долохова. Сквозь забранные ставнями окна просачивается рассвет - ночь подошла к концу и собрала щедрую жатву, но благодаря зелью Эммалайн Рудольфус чувствует себя так, будто способен на все.
Он обходит Вэнс, рассматривая ее внимательно с головы до ног, сгребает со стола волшебную палочку, взвешивает ее в руке - палочка отзывается мрачной жаждой, темной готовностью.
Сжимая в кулаке чужую теплеющую деревяшку, Лестрейндж проводит ладонью по лицу, убирая упавшие вперед отросшие пряди.
- Значит, есть то, чем можно расплатиться с Этой... Пусть так, это его проблемы.
Он не ладит с Долоховым и не скрывает этого от Вэнс - она сейчас стоит рядом с ним не пленницей, а соратницей, боевой подругой, заменяет беременную Беллатрису. У него нет от нее тайн.
- Будет ему Итон. Мой брат с ней. Найду его - найду и ее. Заберу девчонку и убью зарвавшуюся суку.
Он снова облизывает губы - этот жест у них с Тварью общий - вытирает рот ладонью, останавливает взгляд на палочке Вэнс.
- Ты правда можешь понять, приближаешься или отдаляешься от ребенка?
Ритуалистика, особенно такая, изощренная, больше похожая на сказки, кажется ему немного обманом - как кажется обманщиком насмешливый, лакированный Антонин Долохов.
Не дожидаясь ответа, Лестрейндж обхватывает Вэнс за талию и аппарирует с ней к крыльцу Ставки, где отпускает, глядя в лицо.
- Ближе? Как это работает?

Он не забирает у Вэнс палочку - просто не думает об этом, взбудораженный тем, что им предстоит еще, и поэтому, когда она аппарирует их обоих куда-то в неизвестность, поначалу противится этому, упирается, пропахивает сапогами жухлую траву на скалах.
Они определенно далеко от Ставки, разве только Лондон внезапно не превратился в прибрежный город - запах моря, его шум Рудольфус, выросший в Норфолке, не спутает ни с чем.
Эммалайн размазывает кровь по нижней губе в попытке стереть, и Тварь согласна с Рудольфусом - целительнице идет этот насыщенный блеск на губах, перекликающийся с блеском в глазах.
Раздражение от того, что он упустил контроль, покидает Рудольфуса, уничтожается Тварью, которая толкает его к Вэнс, наслаждаясь тем, как они изумительно функционируют вместе, объединенные на время одной целью, одной силой, одной страстью.
Значит, Дувр.
Он закуривает, оглядывается.

Они стоят на скалах, знаменитых белых скалах, давших имя этим берегам в незапамятные времена, и даже тугодуму Рудольфусу понятно, что их путь лежит дальше - за границы Британии.
Тварь в его голове очевидно не видела препятствий. Он и сам часто грешил этим, не замечая, не обращая внимания на то, что стояло между ним и его целью - и сегодня знал, что сможет аппарировать куда дальше, чем в Кале.
Может быть, смог бы и на другой континент - сила множилась в его крови, Тварь обещала такую власть, какой он еще не знал, обещала бессмертие и всемогущество ценой лишь...
Рудольфус помотал головой, оскалился - никаких сделок.  Он не Долохов, ему, урожденному Лестрейнджу, нет необходимости пользоваться ничьей помощью - его кровь, его происхождение, в конце концов, подтверждают его право на все, и ему нет нужды в одобрении той сущности, которую притащила к дольменам Мелифлуа и накормила отборным сексом, оставив в дураках Рудольфуса.
Он не даст старой карге, очевидно заигравшейся - и не с этой ли Тварью? - привязать себя к этой суке.
Мазнув взглядом по туману над морем, встряхнулся - из бедой дымки поднималось солнце, сокращая оставшиеся часы до того момента, как зелье Эммалайн перестанет действовать и потребует расплатиться.
Тварь одобрительно урчала на слова Вэнс - Рабастан тоже был там, через пролив, за этими жадными вечными волнами, накатывающими на берег.
Были ли уже сняты границы? Будет ли отслежена эта аппарация - необычно длинная, рискованная?
Рудольфус не задавался этими вопросами.
Втянув горький воздух, обжегший слизистую, отбросил окурок, снова обхватил Вэнс, прижимая ближе, черпая в этой близости еще немного дразнящей приманки для твари, покрепче сжал волшебную палочку, едва заметно сопротивляющуюся  - не ему, а тому, что ехало на его загривке.
Аппарировал их обоих, задавая целью Францию.

И, хотя при аппарации такого не случалось, она растянулась во времени, искривляя, растягивая самый миг перемещения. Тварь в его голове будто взбесилась: желая перехватить штурвал, она выкинула Рудольфуса прочь, но тут же была вынуждена отступить, и в итоге аппарация прошла криво, закончившись на мелководье явно вдали от намеченного Рудольфусом порта, где можно было затеряться в магических кварталах.
Их выбросило явно в стороне, прямо в небольшом заливе, с трех сторон огороженном дюнами. На галечном берегу стояла одинокая маггловская палатка, рядом - кострище, неподалеку автомобиль. Кто бы не проводил уикэнд на этом пустынном берегу, он выбрал не то место и не то время.
Рудольфус направился к берегу, не обращая внимания на намокающую и тяжелеющую расстегнутую мантию. Ледяная вода остужала его нетерпение, но всего льда мира не хватило бы, чтобы остановить его, и он выбрался на берег, тяжело ступая по мелкой разноцветной гальке, не чувствуя ни холода, ни сомнений.
- Пиро! - палатка вспыхнула факелом, мгновенно, будто пародией на ночной костер. Спавшие там проснулись, под брезентовым полотном проступили очертания рвущихся наружу, послышались крики, но маггловский материал быстро сплавился, превращая пристанище в смертельную ловушку, а Рудольфус, уже потерявший интерес как к магглам, так и к их смертям, требовательно обернулся к Вэнс.
- Эта сука не хотела сюда. Она хотела...
Он наморщил лоб, соображая, глубоко дыша.
- Германия. Там, в дольмене, на карте была Германия.
Однако то, что сделал с Вэнс Долохов, гнало ее через пролив, во Францию - или просто кратчайшим маршрутом?
- Девчонка во Франции? Куда дальше?
Как и Эммалайн, Рудольфус не имеет ни малейшего желания задерживаться на одном месте - однако, если верить положению солнца, их аппарация и в самом деле заняла больше времени, чем должна была, ему не показалось.
И хотя речь все еще шла об утре, с рассвета, определенно, прошло не меньше пары часов.

Ему хватает и этого: они ближе.
Они ближе к девчонке, и, знает он неизвестно откуда, они ближе к Рабастану. Это еще не Германия, но они ближе.
Рудольфус наблюдает за Вэнс, за тем, как она закрывает глаза, прислушиваясь к тому, что поведет их дальше. Эти аппарации практически в неизвестность - большой риск, но он не думает об этом. Рудольфус вообще не часто думает о риске, и когда Эммалайн обхватывает его плечо, он сдерживает желание грубо схватить ее в ответ - смять, стряхнуть с нее это сосредоточенность, заставить раскрыть глаза и раскрыться для него так, как она открывалась на камнях несколькими часами раньше.
Подобные желания для него типичны, поэтому он не замечает присутствия Твари, кормящейся здесь же, купающейся в этом незамутненной, почти животной страсти, возвращающей ее силой, природа которой неизвестна ни Рудольфусу, ни Эммалайн.
Она уже знает, что тот, с кем сейчас она делит тело, не будет ей принадлежать целиком - он принадлежит своей крови, тому, что дало ему и жизнь, и магию, и Твари не нужны такие слуги, чья верность никогда не будет полной.
Но женщина...
Женщина другая. Она ищет, она ждет - и Хель есть, что ей предложить.
В лесу после аппарации Эммалайн держит за руку уже не Рудольфуса.

Тварь улыбается, кладет ледяные пальцы поверх пальцев Вэнс, нажимает.
Смотрит, смотрит, смотрит, позволяя себе выглянуть из глаз Рудольфуса, обнаружиться в его зрачках, его улыбке.
Подается вперед, оставляя эту физическую оболочку позади, за собой, прямо на глазах меняя форму, уплотняясь, подобно колдовскому туману, как если бы Лестрейндж влезал в чужой костюм, надевал на себя маску другого.
Маски, сперва текучие, неустойчивые, медленно сменяют друг друга - в лесу так тихо, что можно было бы услышать звук дыхания Рудольфуса, но его нет - Твари не нужно дышать, и пока она так хочет, дышать не нужно и Рудольфусу.
Вокруг них становится намного холоднее - мокрый подол мантии, сапоги, кожа, все покрывается инеем, замерзает.
Маска, скрывающая черты Лестрейнджа, все еще непрорисована, но Тварь цепко прижимает к его - своему - локтю ладонь Вэнс, не давая ей ни отпрянуть, ни апарировать, приди ей это на ум.
Они в Германии, самое время для разговора по душам.
Наконец, будто под действием холода, текучая субстанция, скрывающая лицо Рудольфуса, теряет свою полупрозрачность, застывает.
- Эммелина, - говорит миссис Вэнс с характерным акцентом. - Эммелина, милая, посмотри на себя... Ты сплошное разочарование.
Миссис Вэнс наклонят голову к плечу отточенным жестом, прикрывает веки, скорбно качает головой. Ее губы чуть искривлены - гримаса, обозначающая разочарование, несущее за собой мигрень.
- Ты хотела все сделать по своему, точь-в-точь как этот ужасный старик, Эммелина, и вот к чему это привело.
Миссис Вэнс открывает глаза, обводит взглядом лес, снова качает головой, глядя на Эммалайн с оскорбительным сочувствием.
- Ты этого хотела? - ее голос в конце фразы меняется, становится ниже, грубее. Черты лица плывут, будто воск на горящей свече, меняется цвет глаз, оттенок волос.
- Этого? - спрашивает Эван Розье, ухмыляясь с бесшабашным, отчаянным весельем, не доходящим до глаз. - Но еще не поздно. Подумаешь, несколько потраченных впустую лет... Да, Эммс? Ты же не собираешься умирать.
Он подмигивает ей, поднимает свободную руку к ее лицу, в паре дюймов от кожи, расставляет пальцы. У мизинца не хватает последней фаланги, и Эван снова подмигивает Вэнс, как будто только что пошутил понятным только им двоим образом.
- Ты же знаешь, что нужно делать, правда? Эммс, я считал, что ты не из этих дур. Докажи, что я не ошибся. Дай нам шанс. Я покажу тебе, на что ты еще способна. Что ты можешь.
Его голос становится тише, гипнотичнее. Улыбка начинает напоминать гримасу на бледном лице, на котором ярко выделяются губы и глаза.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (4 февраля, 2018г. 18:28)

- Никаких игр, - Тварь смеется, и ее голос все меньше походит на голос Розье, зато взгляд Эвана становится откровенно призывным. Он смотрит на Вэнс жадно, даже голодно - часть этого голода принадлежит Твари. Его пальцы на пальцах Эммалайн лежит каменной тяжестью, вторую руку он держит у ее лица, как ночью, у дольмена, ждал, когда ее коснется Рудольфус. - Ты не должна ничего. Не должна ничего им. Девчонка - чужая кровь, твой друг обречен. Что тебе до смерти Итон. Это все не твои проблемы. Это все не твои заботы. Твой друг бросит тебя - снова. Итон умрет не от твоей руки.
Тварь наклоняется ближе, так близко, что дыхание Вэнс оседает инеем на губах Эммалайн, шепчет:
- Хватит думать о других, прилежная девочка. Ты труслива, потому что боишься проиграть, но если я пообещаю тебе, что ты не проиграешь? Если я пообещаю тебе победу?
Тварь гладит Эммалайн по щеке, кладет руку, у которой мизинцу не хватает фаланги, на грудь Вэнс, ловит сердцебиение.
- Пообещаю тебе знание?
Розье опускает ресницы, смотрит с нетерпением.
- Пообещаю силу, которой ты не знала?
Голос - сплошное обещание, соблазн. Он, будто рыболовный крючок, цепляет свою жертву.
- Пообещаю возможности, о которых ты не слышала.
Тварь улыбается, почти касаясь губ Эммалайн своими.
- Ритуалы, о которых все забыли. - Она ждет, от ее предложений так редко отказываются. - Того, кто мертв. Того, кто жив. Любого.

Тварь шипит, но в этом звуке нет настоящей ярости -  рано или поздно, но Эммалайн Вэнс будет принадлежать ей. Она слишком далеко зашла по дороге, ведущей к той части магии, которая забыта, запрещена, проклята - к той части, где всех ожидает Тварь.
С этой дороги может свернуть редкий маг, а вернуться на нее еще проще: Тварь еще ждет Альбуса Дамблдора, да много кого еще - Руфуса Скримджера, Северуса Снейпа, Араминту Мелифлуа. Они сели играть с тьмой, забыв, что у тьмы нельзя выиграть, забыв, что единственное, что они могут получить - это право сойти к Хель с поднятой головой, возвращая долг, как, без сомнения, скоро сойдет Антонин Долохов.
Тварь отшатывается, Эван Розье исчезает, будто отражение из взбаламученной лужи. Она оставляет и Рудольфуса, покидая этот лес, чтобы навестить поместье Мейеров: двойник Дженис Итон пытает того, кто отказался от ее дружбы. Двойник Дженис Итон не может ждать столько, сколько может ждать Тварь - и вовсе не обречен на победу.
Но в поместье нет того, чье присутствие Тварь чуяла там еще ночью - нет второго из братьев, и, как бы она не старалась, она может нащупать лишь совсем слабый след, ведущий прочь из поместья.
Тварь не всесильна - ее наделяли многими именами, часть их них принадлежала богам, но Тварь не всесильна, она всего лишь одна из тех сил, которые обеспечивают существование магии в этом мире, но за века она привыкла ощущать себя богиней, в ней зародилось нечто вроде сознания, зачаточного, по образу и подобию тех, с кого она кормилась. и потому она болезненно реагирует на обнаружение границ своей мощи.
Удерживая на коротком поводке старшего, она растворяется в лесу, проникая в каждое живое существо в нем, чтобы найти беглеца - ворона на дереве перестает каркать, заяц, петляющий в поисках травы под снегом, застывает, присев на задние лапы, мыши-полевки просыпаются в своих норах под толстым снежным одеялом.
Тварь раскидывает сеть, дергает за паутину. Тварь ищет.

Рудольфус облизывает губы, рефлекторно сжимая пальцы на груди Вэнс, привлекая ее к себе так близко, что лед с ее волос сыпется на него, тает на воротнике расстегнутой мантии.
- Его больше нет в поместье, - озвучивает он то, что раскаленной иглой входит в висок.
И снова рывок аппарации - на этот раз Рудольфус не сопротивляется этой чужой воле, делая шаг.
Они перемещаются едва ли на милю, глубже в лес.
Хриплое карканье встречает их появление, и когда Рудольфус поднимает голову, с деревьев вокруг на него таращатся десятки, сотни ворон.
Карканье усиливается, становится громче, пронзительнее, наполняя лес.
- Здесь, - повторяет Рудольфус за тем, что слышит в этой какофонии.
Он сминает пальто на спине Вэнс, стискивает в кулаке теплую ткань, почти готовый увидеть полузанесенный снегом труп Рабастана, брошенный на поживу лесному зверью - с Итон сталось бы подготовить такую встречу.
- Баст! Баст!!! - его крик распугивает воронье, разносится далеко окрест, и, будто посрамленные, вороны поднимаются в воздух, заслоняя небо размахом крыльев.
Человек, выходящий из-за голых деревьев, не может быть никем иным, кроме как его братом.

Пока Рудольфус, после очередной аппарации в неизвестность, зовет брата, Эммалайн отчаянно пытается не думать о самом страшном, о том, что они, все-таки, не успели. И даже то, что они потом найдут Итон и Вэнс не успокоится, пока не увидит ее мертвой, значения иметь не будет, потому что чужая смерть не воскресит Рабастана. Разве что просить Тварь о чуде…
Да, ради такого она согласна просить Тварь...
Но Баст жив.
От радости Вэнс забывает обо всем. О Твари, о Итон, о рунах на коже, которые, кстати, сыто затихли, намекая на то, что девочка где-то рядом. Но ей не до них. Эммалайн требуется вся ее выдержка, чтобы сохранять спокойствие, потому что от того коктейля чувств,  что сейчас бурлит в крови, трудно дышать.
Надо быть спокойной.
Но все же она ненадолго – на секунду, не больше – утыкается в плечо Баста носом и зажмуривает глаза, позволяя себе, наконец-то, поверить в то, что с ним все хорошо. И, право же, драккл с ней, с Итон. Если Рабастан захочет ее убить – она поможет, но главное, что он жив.

После неловких коротких объятий она прячет глаза, и, понятно, каких-то уместных слов не находится. Разве что…
- Можешь пока взять мою палочку, - предлагает она.
Палочка – это личное, очень личное, но Вэнс чувствует – все же не совсем она лишена способности чувствовать – что Басту сейчас  она нужнее.
Так же она чувствует, что будет лучше предоставить Рудольфусу отвечать на вопросы о том, как именно они нашли младшего Лестрейнджа.
И задавать вопросы о том, как ему удалось сбежать от Итон.
Поэтому Вэнс молчит, только старается держаться ближе к Рабастану, а заодно пытается не выпускать из поля зрения деревья и кусты. Они, все трое, находятся очень далеко от поместья Реддлов. Это чужая земля и Эммалайн здесь не слишком уютно.

Ладони и ступни чуть покалывает.
Девочка, которую они хотели найти, где-то рядом, возможно, там, откуда сбежал Рабастан, но Вэнс пока молчит и об этом, только потирает руки, чтобы ненадолго утихомирить этот неприятный зуд. Хотя, по сравнению с тем, что было раньше, на это вполне можно не обращать внимание.

Реакция брата предсказуема, и это Рабастану даже нравится - он достаточно наигрался с двойником Итон и теперь с ужасом думает, как быстро перестанет подозревать в окружающих подмену.
Но Рудольфус - Рудольфус в порядке.
Дергаясь, чтобы удар пришелся по касательной, он ощупывает языком зуб - удачно, на месте, - ссадину на внутренней стороне губы, сплевывает кровь, пока челюсть немеет.
Смотри на Рудольфуса, готовый к следующему удару.
- Ты послал меня к ней, зная, что это тот же гребаный двойник, - огрызается Лестрейндж. - Ты не хотел с ней договариваться, тебе сразу было плевать на условия, ты хотел найти ее сам тогда, когда она не будет этого ждать, или даже отвлечь ее, пока ты ищешь оригинал, так?
Рудольфус просто использовал его как наживку, занимая Итон или ее двойника.
Прямо-таки традиция, думает Лестрейндж, бесясь от этой мысли - мысли, что его использовали вслепую как тупую игрушку.
Самое неприятное, что, не появись в поместье О'Рейли, он бы наверняка напал на Рудольфуса, пропусти того родовая магия. Решил бы, что это шанс - а может, просто хотел бы убить человека, угрожающего Дженис.
Он и сейчас этого хочет, что скрывать - но это хотя бы можно контролировать.
- Какого хера ты не убил О'Рейли? Второй раз, да? Второй раз этот старый козел оставляет тебя в дерьме?.. Отпусти меня. Отпусти меня, драккл тебя дери! - орет он, сбрасывая руку.
Палочка Вэнс в его руке ощущается довольно знакомой, зато деревяшку Рудольфуса он раньше не видел, но он не позволяет себе отвлечься, чтобы не пропустить, когда брату снова надоест разговаривать.
- Я сбежал. Нашел ребенка, но мне помешал О'Рейли. У него была палочка. У меня - нет. Все вышло из-под контроля, но если О'Рейли выйдет оттуда живым... Ты понимаешь. Нам нужно решить вопрос и с ним, и с ребенком. Ты не можешь доверять Арну, пока его дочь не у нас.
Лестрейндж оборачивается к Вэнс, блекло оглядывает ее растрепанный вид, но оставляет вопросы при себе - пока ему не до вопросов.
- Я испачкал твою палочку. Есть бадьян? - у нее с собой сумка, и Лестрейндж считает, что сейчас самое время устроить военный совет - к тому же, ему вовсе не хочется вдаваться в подробности своего побега, не при брате.

Рудольфус покровительственно похлопывает брата по плечу, но в его голосе угроза не просто настоящая - она почти осязаема.
- Еще одно слово об О'Рейли - и ты покойник, - предупреждает он, демонстрируя невиданные глубины братской привязанности.
Такое иногда случается - тогда, когда Рабастан прав на все сто процентов. Рудольфус знает, что иной раз его младший брат говорит дело, даже намного чаще, чем "иной раз", и сейчас именно такой случай: О'Рейли - это его промашка, а не Рабастана, и здесь спорить не о чем. Он изобьет брата до полусмерти, если тот продолжит упреки, это и в самом деле так, но правоту Рабастана это не отменяет.
Поэтому Рудольфус все же позволяет брату вывернуться из-под руки, смотрит исподлобья, слушает.
Медленно кивает, угрюмо вытаскивая сигареты из кармана мантии.
Пачка мятая, табак крошится, и Рудольфус вытряхивает несколько сломанных сигарет прежде чем находит целую. Прикуривает прямо от волшебной палочки, выпускает дым в сторону брата, отвернувшегося к Вэнс.
Рабастан прав в том, что касается Арна: тот сделает все ради спасения своего ребенка. Рудольфус не осуждает: этот торг ему слишком хорошо знаком, и именно поэтому он здесь, в этом лесу. С Эммалайн Вэнс, которая может найти для него девчонку, если верить ушлому прохиндею Долохову.
Дочь Арна нужно вернуть отцу. Либо это, либо убить Арна, пока он не начал говорить.
- Он в порядке, - опережая Рабастана, отвечает Рудольфус на вопрос Вэнс, меряя ее тяжелым взглядом - Рабастан с ними, но на этом еще не кончено.
- Она может чувствовать девчонку поблизости. Так мы добрались сюда. Так сможем попасть в поместье Итон, если девчонка там, - он врет, потому что Рабастану не нужно знать о Твари. Этот секрет не по зубам его младшему брату, к тому же, Рудольфус, хоть и не верит Долохову, все же немного напряжен из-за слов румына. Он отбрасывает эти мысли, скалится в пародии на радость:
- Значит, О'Рейли там, вместе с Итон, и там же и дочь Арна?
Он облизывается - жадно, хищно. Тварь отступает, растворяется в жажде, которая ведет Рудольфуса годами. В этой жажде чужой смерти слишком много Рудольфуса, чтобы хватило места еще кому-то - и здесь, на это время, он вытесняет Хель
Судя по тому, что Вэнс также больше не проявляет признаков беспокойства, их прыжки через страны все же достигли цели.
- Показывай, откуда ты пришел. И мы покончим со всеми разом - и с О'Рейли, и с двойником.
Выпитое зелье Вэнс не дает Рудольфусу даже усомниться в том, что он выйдет победителем из схватки: его тело будто вибрирует, распираемое силой, и даже простейший Люмос у него сейчас выйдет настолько мощным, что взойдет над лесом вторым солнцем.
Это нетерпение распространяется вокруг Рудольфуса волнами.

Перспектива покончить со всем разом, как говорит Рудольфус, кажется Вэнс довольно привлекательной –  хотя это, во многом объясняется влияние зелья и общества старшего Лестрейнджа. Они шли за Рабастаном, оставив после себя на морском побережье живой факел из магглов, шли, готовые ко всему. Оказывается, это тяжело – остановиться…
Но и привычную осторожность Эммалайн не растеряла, поэтому задается вопросом - насколько  это выполнимо, устроить штурм поместья. Слишком уж неожиданным оказывается расклад там, внутри, под защитным куполом, накрывшим поместье. Но с предложениями Вэнс  не спешит, она целитель, а не боевик, у не нет опыта в штурмах и захватах…
Как не спешит она отвечать на вопросы Рабастана, ограничившись тем, что просто показывает ему ладони – линии рун на них все еще вспухшие и болезненно-алые. Что ни говори, а опыт оказался весьма… чувствительным, но действенным – это главное. Все же знаки привели ее в верное место, хотя перемещаться наугад, без точного знания, а повинуясь лишь чему-то смутному, фантомному – это не то, что Вэнс хотела бы повторить.
- Потом расскажу, - обещает она. – Это любопытно.
Может быть, вместе они разберутся в том, как это работает. Но, конечно, позже. Зелье не вечно, как не вечно их везение, а им сегодня везет настолько, что Вэнс готова преисполнится недобрыми предчувствиями.
Когда Рабастан заговаривает о подмоге, целительница едва не напоминает Рудольфусу про Тварь – может она помочь им проникнуть в поместье? Но Тварь и все, что с ней связанно слишком скользкая тема, где больше вопросов, чем ответов, а некоторые подробности и вовсе лучше держать при себе.
Так что Эммалайн ограничивается тем, что принимается наводить порядок в сумке – словно там нужно наводить порядок. Но если они все же решат продолжать военные действия, ее содержимое им, безусловно, пригодится.

- Сломал об О'Рейли, - отвечает в тон брату Рабастан, высоко оценив эту иронию.
Дракклов ирландец будто стихийное бедствие - и скоро проблема волшебных палочек дойдет даже до тугодума-Рудольфуса.
Нужно что-то делать, раз они не могут просто отправиться в Косой переулок и прикупить деревяшек.
Лестрейндж так озабочен этим вопросом, что прозвучавшее оскорбление его нисколько не задевает. Пожалуй, Рудольфусу стоило бы не так частить с этим - эффект размывается. То, что его брат называет трусостью, Рабастан называет рационализмом или чувством самосохранения, в зависимости от настроения, и даже то, что свидетельницей оскорбления становится Эммалайн, его мало трогает: Вэнс не хуже, чем он, различает глупость и храбрость.
И когда Рудольфус аппарирует - без предупреждения, в одиночестве, - Рабастан приходит к выводу, что его брат не храбр, а просто невероятно глуп.
Первым побуждением проскакивает мысль последовать за ним - туда, где он вышел из-под купола енотом, но Рабастан на то и Рабастан, что первое побуждение подвергает анализу и сомнению.
И остается на месте.
Итон хотела Рудольфуса - он сам идет к ней. Незачем вмешиваться, думает Лестрейндж почти лениво.
Он переводит взгляд на роющуюся в сумке Вэнс - она обещала рассказать про поиск девочки, но сейчас ему важнее другое - если они в самом деле попытаются вернуться в поместье, Эммалайн следует знать, как именно ему удалось оттуда уйти.
- Помнишь, я говорил, что занялся анимагией? - торопливо спрашивает Рабастан, как будто брат может в любой момент появиться прямо перед ними. - Так вот, поместье Итон защищено куполом, который не пропускает магов. Это не распространяется на эльфов и на животных - даже на анимагов в их анимагической форме. Вот так я ушел. И поэтому я уверен, что Рудольфусу не попасть в поместье.

Им есть, что обсудить, но Лестрейндж не забыл этой своей фразы, как, он уверен, не забыла ее и Эммалайн - поэтому когда брат возвращается, да еще и с трофеем, Рабастан чувствует себя одураченным.
Впрочем, первые же слова Рудольфуса расставляют все по своим местам - если Итон убралась из поместья, то могла и снять защитный кокон.
Он равнодушно осматривает девочку - ну да, значит, О'Рейли ей так и не помог.
- А О'Рейли? - спрашивает он, но Рудольфус уже аппарирует снова, приказав возвращаться в Англию - в Англию, Мерлин, как будто это аппарация на соседнюю улицу.
Лестрейндж трет переносицу, беря под контроль раздражение, устало матерится вполголоса - он не спал больше суток, ночь провел, таскаясь по подземельям поместья Итон, а потом дожидаясь, когда она проснется, и ему совершенно не улыбается искать способ вернуться.
- Эммс, как вы сюда добрались? - задает он вопрос, но тут же меняет тему, потому что есть кое-что поинтереснее. - Слушай, а что с твоими ладонями? Ты все еще настроена на девчонку? Мы можем просто вернуться, следуя за ее телом, или это работает, только пока она жива?
К слову, это порождает и еще один вопрос - как отделаться от этой калибровки, или Вэнс теперь до конца жизни связана с Мадлен Арн, ныне мертвой. Рабастан с интересом разглядывает Эммалайн, не торопясь следовать приказу брата.

Смерть объекта - вот что для них смерть девочки.
Лестрейндж медленно кивает, запоминая услышанное - ну что же, новость и хорошая, и плохая: вернуться, следуя за телом, не выйдет, зато Эммалайн не обязательно проводить год за годом, таская за собой труп, чтобы избежать боли.
Дурмстранговская традиция - так общо Лестрейндж называет все те обрывки ритуалистики, темной магии и артефакторики, с которыми знаком благодаря Антонину и Нарциссе,  - зациклена на расплате, и это в общем-то вполне встраивается в ту историю о Твари, рассказанную Араминтой.
- Очень странно, - соглашается он. - И очень похоже, будто ты временно стала поисковым артефактом. Живым артефактом.
У них уже есть опыт общения с человеком, превращенным в артефакт - Мария Грегорович со своими загадками, рунами и костями - но от слов о том, что им стоит порасспрашивать Долохова, Лестрейндж воздерживается. Он все еще не считает удачной идею привлекать к себе излишнее внимание приближенного к Лорду Антонина, к тому же опасается, что тот не настолько наивен, чтобы принять интерес Лестрейнджа за пустой.
Впрочем, думает он, вполне понятным будет интерес Вэнс - Вэнс, которая вполне может захотеть узнать, что именно с ней сделали и на что еще это похоже.
Но огорошивать Вэнс предложением углубить знакомство с Долоховым, начавшееся так относительно удачно с успешного эксперимента и явной заинтересованности Антонина в его результатах, Лестрейндж не спешит, к тому е, есть задачи поважнее.
- Дувр? - переспрашивает он. - Вы аппарировали в порт?
Это крайне нерационально - но с Эммалайн был его крайне нерациональный брат, а потому Рабастан опасается, что обратный отход по тем же точкам путешествия будет затруднен скоплением французских мракоборцев и прочей нежелательной публикой, если Рудольфус засветился.
- Я считал, что аппарация через Ла-Манш сейчас невозможна, - делится Раабстан своими сомнениями - впрочем, какие уж сомнения, если он сам воочию видит и Вэнс, и Рудольфуса. Как бы то ни было, они смогли аппарировать в другую страну - и через немалое расстояние. Как бы то ни было, он очень хочет, чтобы Эммалайн смогла снова-  на сей раз с ним.
- Я думаю, лучше тебе, - подводя итоги своих размышлений, он протягивает Вэнс ее волшебную палочку - расставаться с деревяшкой не очень-то хочется, но если Эммалайн смогла оказаться здесь за пару часов, то ей и возвращать их домой.