Его не карает на месте молния, ноги не подкашиваются, сердце не начинает биться сильнее - ничего такого.
Он просто кивает ей в знак того, что узнал, пропускает к министерскому лифту и входит следом, останавливаясь прямо за ней.
Он не видел ее несколько лет - но не узнать ее невозможно. Те же кудри, тот же хорошо вылепленный подбородок. Она поправилась и ей это идет. Рудольфус втягивает сквозь зубы воздух, пытаясь вспомнить, скольких же щенков она родила рыжему ублюдку Уизли, смотрит сверху вниз не отрываясь на линию плеч, на пробор в волосах.
Молли Пруэтт одновременно и похожа, и не похожа на себя более чем десятилетней давности.
Его не пронзает молния, не подкашиваются ноги, не учащается пульс - он просто знает, что будет дальше, и прошедших двенадцати лет больше не существует.
Что она делала в Министерстве, куда направляется теперь, ждет ли ее кто-то или нет - все эти вопросы не имеют никакого значения для Рудольфуса, взявшего след.

В Атриуме он выходит за ней. Кто-то окликает его, где-то необходимо его присутствие, но он отмахивается от этого, как отмахивается зверь, идущий по следу, от надоедливой мухи.
Он преследует ее через Атриум до каминного зала, не выпуская из вида ее ладную, округлую фигуру. Кто-то приветствует его, на миг Молли Пруэтт выпадает из фокуса, он не отвечает на приветствие, не притворяется, не делает вид, будто есть что-то, что сейчас важнее, чем она. Обходя досадные помехи, Лестрейндж прокладывает себе путь до каминов в Косой переулок: кто-то отходит с его пути сразу, кто-то пытается упорствовать, шагая навстречу, но одной дикой сосредоточенности в глазах Рудольфуса хватает, чтобы остудить пыл случайных задир.
Он едва замечает все это. Он шагает будто по раскаленной пустыне.
И, уловив произнесенные Молли слова, отталкивает в сторону недовольно заворчавшую волшебницу, швыряет под ноги горсть летучего пороха и отправляется в Дырявый котел - как раз вовремя, чтобы вновь взять след.

Догоняет он ее за поворотом к дешевеньким лавкам, торгующим пряжей, зачарованными спицами и прочими аксессуарами для домоводства.
Обхватывает за плечо, разворачивает к себе - ощущение ее тела под рукой одуряюще знакомое. Твердит ему - это его. Твое. Твое. Возьми.
На его лице широкая ухмылка - та самая ухмылка, которую он старательно прячет под серебряной маской в тени черного капюшона, та самая, которую не демонстрирует в Министерстве. На дворе семьдесят девятый и Рудольфус Лестрейндж еще не перешел на тот край качающегося над бездной мостика, символизирующего его рассудок, он пока только застыл на середине, наслаждаясь видом клубящегося далеко внизу багряного тумана.
Встреча с Молли Пруэтт - первая ласточка, говорящий симптом: зверь, дремлющий в нем с рождения, просыпается все чаще, все чаще требует своего, не довольствуясь теми жертвами, которые устилают путь Организации.
Зверь помнит Молли, зверь нашел ее.

Рудольфус без замаха бьет Молли в лицо, забирая правее, и лишь в последнюю секунду задерживая кулак, чтобы не ударить в полную силу, а затем подхватывает ее обмякшее тело и аппарирует подальше от Косого, который вот-вот заполнится закончившими работу магами.
Гостиница на маггловской окраине почти всегда пуста - и эту пустоту щедро окупает ее основная задача. Рудольфус не помнит, кто владеет этим защищенным от магглов зданием, не помнит, чей эльф с поклоном протягивает ему вычурный массивный ключ с крутобокой восьмеркой. Эта восьмерка напоминает ему фигуру Молли, и он думает об этом, а не о том, сколько раз в этой гостинице он менял окровавленную мантию Пожирателя на свою, сколько раз они встречались здесь перед тем, как аппарировать дальше.
В номере, хранящем привкус необитаемости, он опускает Молли на застланную плотным покрывалом кровать, обезоруживает и откладывает обе палочки на полку декоративного камина.
Встает над своей добычей, ожидая, когда она поймет, осознает произошедшее, неторопливо расстегивает мантию.
Его не бьет дрожь, не пересыхает во рту, не трясутся руки - ничего такого.
Просто он наконец-то получил Молли Пруэтт. И не отпустит.
- Знаешь, зачем мы здесь? - спрашивает Рудольфус, наклоняя голову к плечу и стряхивая с плеч мантию. Она скользит по рубашке, цепляется за ремень и падает за ним ненужной тряпкой.
- Раздевайся.

Перед наивностью ее вопроса другой бы спасовал, но не Рудольфус - он не слушает, не слышит, пропуская слова сквозь себя, не давая им осесть внутри.
Он медленно наклоняет голову над другим плечом, следя за осторожными, почти робкими движениями женщины. Она не потеряла боевого задора. Она хочет схватки. Она зовет его по имени.
Лестрейндж темнеет лицом, догадываясь о ее задумке.
Ей было бы проще, если бы она не попыталась сопротивляться. Ему было бы скучнее.
- Еще один шаг - и я метну нож. Помнишь, как хорошо я метаю ножи?
В голосе Рудольфуса тщательно контролируемое обещание. Искренность, вложенная в вопрос, кажется почти настоящей. Как будто ему в самом деле интересно помнит ли она.
Он походя касается зачарованных ножен на боку, проводит большим пальцем по вычурной рукояти в кожаной оплетке и коротким движением вытаскивает кинжал, разглядывая лезвие, сверкнувшее в свете тусклой лампы.
- Хочешь лишиться пальцев? - и снова этот искренний интерес.
Хочет ли она узнать, каково это - потерять палец? Ощутить, как у тебя отбирают твое по праву?
Он ощутил по ее милости.
Рудольфус взвешивает кинжал на ладони, делает шаг наперерез - а в крови уже кипит желание почувствовать вкус ее крови, ее бессильной ярости и боли.
Это предвкушение кривит ему рот, заставляет взгляд алчно гореть.
Не заговори она, подчинись без лишних слов - все могло бы кончиться очень быстро, но сейчас, когда он слышит звук ее голоса, он уже не намерен торопиться.
Перецепив пальцами лезвие, он проводит большим по кромке - зачарованное лезвие не нуждается в заточке, и по коже идет разрез, раскрывающийся будто еще один рот, горячий и алый.
Рудольфус опускает голову, делает еще один шаг, сокращая расстояние между ними, и снова вскидывает взгляд на Молли.
- Я хочу знать, - он уже почти рычит. - Хочу знать, почему. Почему, драккл тебя дери.
Липкое лезвие теплеет, Лестрейндж вскидывает руку одним коротким плавным движением и швыряет кинжал в каминную полку, вгоняя его в дерево на пару дюймов. В тот же момент он срывается с места. Попавшая под ноги скамейка в изножье кровати летит в сторону, стягивая за собой покрывало, но в этом движении куда больше, чем в школьном замахе битой, и когда Рудольфус смыкает пальцы на предплечье Молли, выкручивая ей кисть, все звуки растворяются в бешеном пении крови в висках.
Ее горячая кожа под его ртом, волосы, щеки - он вминает пальцы в чужую плоть, разрываясь между желанием кусать и целовать, потому что она на вкус точно такая, как он думал. Точно такая, как он ждал.
Подхватывая ее под спину, Рудольфус пригвождает ее спиной к заблокированному и холодному камину, и от удара волшебные палочки подпрыгивают на гладкой поверхности и скользят к краю.
- Так почему? - снова спрашивает Рудольфус куда-то во впадину между плечом и шеей, прикусывая кожу.
Он так хотел ее - и она могла бы ему родить сыновей. Она бы никогда не приняла Метку против его воли, никогда не рисковала бы беременностью ради участия в операциях Ставки.
Она должна была быть его, и не стала.
Столько разных почему, и ни на одно нет ответа.