[AVA]http://sa.uploads.ru/t/hi4mc.jpg[/AVA]
В Азкабане холодно и сыро. В Азкабане дует пронизывающий до костей холодный ветер, который не останавливают даже стены камер. Но Беллатрисе не холодно - последние месяцы её согревает метка, и надежда, которую она несет с собой. Беллатриса нарочито медленно поднимает левую руку и снова впивается взглядом в знак Темного Лорда. С каждым днем метка всё ярче и ярче. "Он придет за нами" - эта мысль кружится у Беллатрисы в голове, задавая ритм жизни.
Она всегда знала, что Повелителя невозможно убить. Знала, искала, была поймана и теперь здесь. Но Хозяин знает её преданность, и Хозяин её оценит. Лестрейндж привалилась к холодным прутьям камеры, выставляя перед собой левую руку. Она должна видеть метку, чтобы ни случилось.
В камере Беллатрисы серый пол, серые стены и серый полок. Если выглянуть в узкое решетчатое окно, то можно увидеть серое небо и серые волны холодного моря. Сейчас жизнь вокруг Беллатрисы сера. Но у неё есть нечто яркое - воспоминания. И Беллатриса точно знает, что хочет снова сделать свою жизнь яркой. "Он наградит меня за верность" - снова думает Беллатриса, поглаживая кожу вокруг метки.
Она поворачивает голову. В камере напротив сидит Рабастан. Беллатриса знает, что младший Лестрейндж считает своячницу чокнутой. Но он не прав. Тот, кто свято верит в победу Темного Лорда, не может быть чокнутым. Беллатриса смеется своим мыслям, и её хриплый смех разлетается эхом по коридору.
- Он придет за нами, - уверенно говорит Беллатриса вслух. Громко и отчетливо. Она повторяет это постоянно, потому что боится замолчать. Если она перестанет думать, замолчит, все может оказаться сном. Этого Беллатриса боится больше всего. А больше она, наверное, ничего и не боится.
Беллатриса ложиться на решетку и высовывает наружу руки, повисая на прутьях клетки. Иллюзия свободы. она внутри, а руки снаружи.
- Темный Лорд не забудет тех, кто остался верен ему, - Беллатриса знает, что других узников раздражают её слова. Они тоже надеются, но не хотят этого показывать. Сейчас вера в милость Лорда немногое, что осталось у них, - он придет, - повторяет Лестрейндж, надеясь, что кто-то попробует её заткнуть. Бесконечные споры - единственное развлечение в четырех стенах.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (19 октября, 2014г. 13:44)

В Азкабане не бывает тихо. В Азкабане постоянный рокот волн, вой ветра меж каменных коридоров, стенания узников.
Азкабан преотвратное местечко и совершенно неподходящее для наследника одного из чистокровнейших родов, его супруги и младшего брата.
Азкабан не для Лестрейнджей.

И то, что они здесь, является ни чем иным, нежели страшной, роковой ошибкой Визенгамота.
Ошибкой не из-за того, что они невиновны, Мерлин Всемогущий, они виновны, если считать виной веру в высшую справедливость, в идеалы, в традиции, в конце концов. Ошибка заключается в том, что они все еще живы. А это значит, однажды могут появиться на пороге дома тех, кто приговорил их гнить среди ледяных волн.

Рудольфус давно перестал задаваться вопросами, реально ли окружающее. Время в Азкабане ведет себя странно - растягивается и комкается, как Дьявольские силки, почуявшие жертву. Дементоры, время от времени навещающие пожирательский блок, плывут по коридору, как серые тени, замораживающие все - время, эмоции...

Однако в последнее время этих мрачных стражей давно не было видно. Рудольфус затруднился бы сказать, как именно давно, но внутреннее чутье, неподвластное рассудку, твердило: давно.
И заключенные этого блока заметно ободрились.

... Слова Беллатрисы сначала оставляют Рудольфуса равнодушным и по-прежнему погруженным в себя. Он не видит жену, их камеры бок о бок, и каменная стена препятствует хотя бы самому невинному взгляду, зато он прекрасно ее слышит.
И ему кажется, что, присмотрись он лучше, то смог бы увидеть ее отражение в глазах Рабастана из камеры напротив.

То, как его брат смотрит на его жену, его цепляет. На его, мать твою, жену!
И тогда ему хочется оказаться в камере брата, схватить того за плечи и трясти, напоминая, что здесь и сейчас не то место, не то время и - да мать твою же! - не та женщина.

Вместо этого Рудольфус слушал, никак не реагируя. Раз за разом прокручивая в голове приговор, смеялся про себя над судьями, так страшно ошибившимися.
Он тоже знал, что Темный Лорд вернется.
Оставалось лишь дождаться.

Перепалка Рабастана и Беллатрисы не нова, но в этот раз видно, что Младшего действительно зацепило: он не изощряется в язвительных комментариях, а грубо и бессмысленно затыкает свояченицу. Слишком грубо.

- Выбирай выражения, обращаясь к леди Лестрейндж, - прохрипел Рудольфус, оставаясь на своей койке. Его голос далеко разнесся, подхваченный сквозняком. Горло, отвыкшее от речи, засаднило, и Лестрейндж раскашлялся, скребя неровными ногтями по груди, как будто это могло помочь вдохнуть.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (21 октября, 2014г. 12:00)

Лестрейнджи вновь гомонят в своем углу - день за днем, как эта, маггловская сломанная пластинка, спотыкающаяся на одном и том  же месте.
Братья и их мадам привязаны друг другу куда сильнее, чем признают, но даже авантюрист Долохов не нашел бы для этой связи доброго определения. Скорее, проклятие - такого типа связь.
На его счастье, его собственное опьянение Беллатрикс давно в прошлом. Чего не скажешь об опьянении собственной избранностью, миссией, целью, выше которой нет ничего и только смерть может встать на пути.
Раньше он мог бы прекратить зарождающуюся свару последних представителей в прошлом одного из  величайших родов, он давно подобрал ключи к каждому из Лестрейнджей, годами не давая братьям обнаружить то, что они предпочитают не видеть, но он слишком далеко - сейчас он для них лишь призрак, чей  голос скользит вдоль каменного коридора и угасает в рокоте волн.
И Долохов молчит.
Потом, когда привычная ссора разгорится и утихнет, повинуясь давно выработанной привычке, Беллатрикс или Рудольфус  откликнут его, а может, это будет Рабастан. Окликнут, проверяя, жив ли он, не сошел ли с ума, и тогда он велит им не тратить силы на свары. Возможно, расскажет что-то  из своего выдуманного прошлого, раз уж дементоры будто игнорируют их крыло. Возможно.
Но время песен и сказок давно миновало - и все, что у них есть, это надежда.
И когда в коридоре он слышит шаги нескольких человек, не случайного охранника на обходе, эта надежда становится настолько всеобъемлющей, что Антонин не в состоянии вместить ее всю, и она выскальзывает изнутри, почти ощутимо окутывая его наэлектризованным облаком.
Такое уже было - но Долохов все равно, как и прежде, дает надежде расцвести ярким цветком, поднимаясь с койки и шаркая к решетке, отделяющей его от ярко освещенного теперь коридора.
Кучка магов в аврорских мантиях толпятся между камерами Лестрейнджей, наблюдая  за тем, как открываются камеры, которые не должны открываться.
Но Долохов не смотрит ни на них, ни на ошеломленно выходящих из камер узников - его внимание приковано к  высокому мужчине, который выглядит совсем не так, как помнит или миллионы раз представлял себе Антонин Павлович.
И когда мужчина поворачивается и скользит  взглядом по напряженно всматривающемуся в него Долохову, тот уже все понимает.
И опускается на колени у своей решетки в ожидании награды за верность - свободы.
А потом, потом он вне камеры, в его руке отданная кем-то волшебная палочка. И он точно знает, что ничего еще не  было кончено ни для кого из тех, кто сейчас, нерешительно или твердо, пошатываясь или чеканя шаг, озираясь или не отрывая взгляда от Повелителя, выходят в коридор.
- Мой Лорд, -  его голос звучит непривычно глухо, без прежних  командирских ноток, - моя жизнь в вашем распоряжении. Каковы задачи?

Отредактировано Antonin Dolohov (25 октября, 2014г. 14:40)

Рабастан затыкается, слыша комментарии брата. Чертова Беллатриса действительно леди Лестрейндж, отгрызи он себе хоть руки по локоть, и, таким нелепым и малопонятным ему образом, действительно заслуживает  соответствующего обращения. Несмотря на все свои недостатки.
Однако Беллатриса-мать-ее-леди-Лестрейндж подливает масла в огонь, и терпеть это нет сил.
- Выбирать выражения? - почти взрывается обычно-всегда-малоэмоциональный Рабастан в своей камере, переводя взгляд на брата. - Это из-за нее мы здесь, из-за этой стервы. Из-за нее мы сгнием в тюрьме, из-за нее мы уже все равно что покойники...
Видеть насмешки Беллатрисы, видеть сумасшедшую отстраненность Рудольфуса...
Будь они прокляты, что заставляют его завидовать мертвецу Краучу.
Шум в коридоре отвлекает его от привычных мыслей, болезненно возвращая в действительность, которая намного хуже любого кошмара, который мог бы вообразить Рабастан Лестрейндж в прежней, до-азкабанской жизни.
Это не дементоры, твари посещают узников бесшумно, давая знать о себе лишь накатывающим приступом черного отчаяния, но и не одинокий чиновник из числа слишком рьяных защитников закона, которые несколько лет назад еще интересовались остатками пугающей армии Лорда.
Слишком людно, слишком шумно -  и слишком много света, когда в коридоре вспыхивают все факелы разом, подчиняясь магии.
Лестрейндж по-прежнему держится за решетку, подслеповато щурясь, отвыкнув от яркого света. Стычка с Беллатрисой, слова брата, все забыто, растворено в едва уловимом любопытстве, которое лишь слабое напоминание той жажды знания, присущей Рабастану в прошлом.
Дверь камер распахиваются сами собой, подчиняясь воле высокой фигуры впереди нескольких авроров.
Младший Лестрейндж не шевелится, лишь отпуская ржавое железо, когда решетка скользит прочь, наружу.
Он сбит с толку - нельзя же всерьез вообразить, что то, о чем годы, миллионы, миллиарды лет по ощущениям самого Рабастана, грезила Беллатриса, случилось.
Что Темный Лорд вернулся за ними.
Один за другим получившие свободу последователи Лорда начинают преклонять колени, признавая в этом человеке - человеке ли? - вернувшегося Господина, а Лестрейндж все щурится, чуть отводя взгляд в сторону, пока его прежде отточенный мозг анализирует, агонизирует, пытаясь совладать со свершившимся.
Лестрейндж отступает на шаг, в тень, куда не проникает яркий свет от факелов в коридорах.
И сразу же останавливается, застывает на месте.
Он уверен, что Темный Лорд вернулся не ради того, чтобы подарить им свободу.  В конце концов, свобода передвижения лишь мутная тень истинной свободы.
Но уже в следующий миг его собственное тело предает его - любая иллюзия свободы оказывается лучше, чем каменный холод Азкабана.
Он опускает голову в жесте повиновения и выходит в коридор, чуть шатаясь, впервые за много лет отставляя за спиной решетку камеры.
Он вновь стоял перед выбором - многие ли могут похвастаться подобным шансом?  - и выбор оказывается тем же.

Отредактировано Rabastan Lestrange (4 ноября, 2014г. 13:05)

Коридор дрожит от эмоций освобожденных узников.
Чужая палочка теплеет в пальцах, шероховатая, едва сдерживающая силы, которые Долохов готов выпустить.
Воля Повелителя ясна, хотя "освободители" еще не понимают, что происходит.
Антонин с легкой улыбкой оглядывает столпившихся юнцов, разглядывающих бывших узников.
Лорд отступает в тень, в сторону выхода из коридора, со стороны незаинтересованный в происходящем, но славянин практически уверен - то, что начнется здесь и сейчас - это испытание. Испытание для него, для Лестрейнджей, для прочих.
Кто они  - теперь. На что они готовы - все еще.
Старший Лестрейндж задает тон. Вспышка его Круциатуса неожиданно яркая даже при свете факелов, она почти ослепляет.
Надрывный вопль его жертвы прокатывается по коридору. Кто-то испуган, кто-то не понимает, что происходит. Один из пришлых, посообразительнее, уже выхватывает свою палочку.
Антонин Павлович почти лениво отражает его атаку простейшими Щитовыми и сразу же обездвиживает троих ближайших к себе. Вербально, он не знает, насколько будет успешна сейчас, с чужой палочкой и в его состоянии, попытка применить невербальные чары, да и не бой это - бойня, судя по глазам этих горе-бойцов.
Они бы не решились убить, даже спасая собственную жизнь - такое Долохов определяет с первого вгляда.
Лестрейнджи втягиваются в процесс, за спиной уже не крики,а сплошная какофония боли и ужаса.
Антонин не пытается даже отдаленно прикидывать, сколько времени он подвергает Круциатусу мужчину вдвое, если не втрое моложе себя, наслаждаясь воскрешаемым чувством, как магия течет сквозь него в дерево палочки, чтобы затем расцвести и сорваться вперед яркой кометой.
Хорошо, хорошо, как же хорошо!
Когда он заканчивает с одним, то сразу же переходит к следующему, а затем и к третьему.
А затем, повинуясь приказу Повелителя, транспортирует в коридоры и посылку - женщину в бессознательном состоянии и сумку, полную фляжек из багажника автомобиля.
Ей явно досталось побольше, чем ее несчастным сопровождающим - и Антонин Павлович левитирует ее в одну из пустующих камер.
- Заканчиваем, - преимущественно он обращается к Рудольфусу и Беллатрисе. На его памяти только они действительно могут заиграться с Круцио.
Приходит черед Оборотного зелья, и Долохов раздает фляжки.
Его волос растворяется мгновенно, даря жидкости на короткий миг яблочный аромат.
Влить Оборотное зелье не просто, и Долохову даже приходится применить приводящие в чувство чары - его первая жертва бессмысленно стонет и проливает зелье на подбородок и мантию. Ничего, для дела хватит. Закрепляя эффект зелья заклятием долговременности - оно почти смертельное, но через достаточное количество времени, а потому идеально подходит - Антонин Павлович почти доволен проделанной работой и оборачивается, чтобы посмотреть, как дела у остальных.

...Один из тех, пришедших с Лордом, отдает Рабастану волшебную палочку.
Лестрейндж разглядывает ее, будто не очень понимая, что делать дальше, а потом крик боли заставляет его сжать ладонь до хруста, чувствуя жесткое дерево, согревающееся в его руке.
Он оборачивается - брат круциатит одного из их освободителей. И тут же вспышки Пыточных из палочек других освобожденных подтверждают его догадку: это не команда спасения. Это жертва тюрьме.
Кто-то из пришлых пытается сопротивляться, но это бесполезно. Под взглядом Лорда его верные слуги стараются на славу.
... Оборотное зелье Рабастан вливает в глотку бессознательного мужчины, а затем наблюдает, как тот меняется. Смотреть на себя так, со стороны, похоже на безумие, на раздвоение личности, и Лестрейндж отворачивается, чтобы не видеть закатившиеся глаза - свои собственные, и бледные небритые щеки.
Они левитируют замученных пришлых в камеры, распределяя в соответствие с прежним порядком - кое-где даже раздаются смешки, и Лестрейндж тоже хмыкает, размещая тело своего двойника на узкой азкабанской койке.
Дементоров нет, и это кажется теперь вполне естественным - Рабастан готов поспорить на что угодно, что побег спланирован и что отсутствие тварей последнее время не случайно.
Он прикрывает дверь в камеру, не спуская глаз с тела в дальнем углу. Сейчас, из коридора, камера кажется ему еще меньше, чем изнутри, а окошко под самым потолком - просто крохотным.
Он бормочет простейшие запирающие чары, чувствуя, как отвечает палочка в его ладони на малейшее желание. Магия отзывается, магия снова доступна, и это осознание значит для него куда больше свободы перемещения.
Лестрейндж оборачивается, ищет взглядом фигуру брата, свояченицы, всех прочих - и натыкается на Темного Лорда, невозмутимо ожидающего у выхода их коридора. Рабастан отводит глаза, облизывая пересохшие губы. Он считал, что слишком высокой платы за свободу не может быть. Теперь он в этом не уверен - в его предыдущих уравнениях отсутствовал Лорд Волдеморт, но эйфория настигает младшего Лестрейнджа.
Нигде не может быть хуже, чем в Азкабане.
И тому, кто дал ему свободу, Рабастан будет служить до самой смерти.

... Пришлых оказывается на несколько человек больше, чем освобожденных. Видимо, об умерших в Азкабане не сообщалось, и теперь несколько лишних человек, оглушенных и полумертвых, ожидают в коридоре решения своей судьбы.
Ожидают, впрочем, недолго - в них больше нет необходимости, и Авада Кедавра кладет конец их жизненному пути.
Лестрейндж-младший трансфигурирует тела в пуговицы и сгребает эти останки в кулак, выходя прочь из коридора.

... Море пахнет. Пахнет солью, резким запахом йода, Мерлин знает, чем еще.
Рабастан вдыхает полной грудью, щурясь на августовскоое солнце, подавляет дрожь и крепче сжимает кулак, чувствуя, как врезаются в ладонь ребристые грани разномастных пуговиц, а затем высыпает эти кругляши прямо на утрамбованный двор.
На контрольно-пропускном пункте кто-то чистит охране память, а Лестрейндж подходит ближе к автомобилю, разглядывая его  панель управления через опущенное водительское окно.
- Справишься? - это Яксли, помолодевший лет на десять при свете дня.
- Угу, - Рабастан продолжает изучать нутро симбионта маггловской и магической работы. Должен справиться, есть соответствующий опыт.
Основная группа беглецов приближается, а значит - пора.
Лестрейндж, будто во сне, открывает дверь и опускается на водительское место, сосредоточенно оглядывая скопище всевозможных ручек, рычажков и кнопок, а затем с облегчением обнаруживает ярко-желтую кнопку "Авто-режим".
- Можем уезжать в любой момент, - негромко высказывается он, когда заключенные обступают машину.
- Мой Лорд, - добавляет он, когда высокая фигура в мантии с капюшоном, закрывающем то, что осталось от лица, приближается через расступившихся благоговейно волшебников.
В конце концов, у него снова не было выбора.