Новость о том, что Трэверс, которого Итон именовала не иначе, как «малыш Никки», был мертв, Арна до глубины души не поразила: он ждал его смерти с тех пор, как Итон пообещала, что убьет Арна последним, и, кажется, слов своих обратно не взяла. А даже если и взяла, то сколько она будет прибывать в неведении насчет его поганого прошлого?
Возвращаясь к Трэверсу, разве что место действия казалось Арну необычным, но Итон всем и каждому любила доставлять неприятности, не говоря уже о вполне, как уже казалось Арну, стандартной порчи имущества.
— Ну, здравствуй, — с долей некоторого разочарования произнес Арн, когда в кабинет вошла Дженис, конечно же потому, что ему опять приходится видеть ее и бередить все то, что с ней было так или иначе связано.
Сколько он за собой замечал: это только мешало. Что в первую войну, что в эту.
А, нет, простите. Не было же никакой войны.

Воспитанный целыми двумя, дай Мерлин, чтоб последними, визитами Беллатрисы, Арн поставил перед Итон чашку с чаем, предполагая, правда, что она все равно не станет пить ничего, во что не влит виски, и положил перед собой лист протокола.
Все казалось ему несколько комичным.
— Давай коротко и по порядку, с того момента, как Трэверс тебя нашел и, заканчивая тем, обо что он порешился, — с очень явной надеждой, что они не будут разговаривать ни о чем и ни о ком, кроме Трэверса и его смерти, сказал Арн.
И лицо у него было такое, что хотелось прокомментировать вслух: ну пожалуйста, ну очень тебя прошу.

Могла бы уже выучить новое приветствие. За столько-то лет.
Арн щелкнул ручкой и занес ее над листом, приготовившись записывать за Дженис, но почти сразу остановился, и достал из ящика еще один лист. Чистый.
Как он мог забыть, что Итон, как подросток, из духа противоречия будет делать все наоборот?
Хорошо, бумаги ему не жалко. После взорванного дома и разнесенной квартиры ему вообще ничего для Дженис не жалко, особенно, если ему потом за это не платить.
Арн посмотрел на Итон обреченно.
— Я не Альфред Вуд, чтобы записывать за тобой весь этот бред в духе дешевой детективной хроники, — вяло огрызнулся он, после психушки не воспринимавший Итон достаточно серьезно.
К тому же, до Конан Дойля ей тоже было далеко: в его историях скрывалось больше смысла и меньше жертв.

Арн смял испорченный протокол и отправил его в мусорное ведро. Черкнул на новом несколько строк, лишенных даже тех официозных эпитетов, которым честно поделилась с ним Дженис, и, с сомнением взглянув на нее, сказал:
— Дальше, в темпе вальса. Я не собираюсь тратить на тебя пол дня.
Потом, усмехнувшись, добавил:
— Неужели даже психиатр не научил тебя произвольному поведению? Не разочаровывай меня.

Нет, сегодня, определенно, терпение Арна переполнялось слишком быстро.
Арн отодвинул в сторону от ботинок Дженис папки с бумагами, пока она не изгваздала все, что только здесь есть важного и нет. Посмотрел на качнувшуюся и чудом не разлившуюся чашку с чаем.
  — Как жаль, и ты даже ему не помогла?
Он вышел из-за стола, послав к черту протокол и все то, что говорила ему Итон, потому что, откровенно говоря, ему не нравилось, когда она все превращала в одну понятную только себе игру. Пошарил по карманам и, не найдя сигарет, понял, что так просто ему не успокоиться.
Взял чай: остыл, и без сахара редкостная хрень.
Да и Итон в психушке ему нравилась гораздо больше. О, Мерлин, они даже разговаривали.
В этот раз — не суждено.
  — Вероятно, придется помочь, — ответил Арн, без долгих раздумий выливая содержимое чашки с уже поостывшим чаем Итон на голову.
Получилось, правда, больше на одежду, но ей в мокром неплохо. Вполне.
  — Не знаю, как там у Хоффмана, но магглы считали, что гидротерапия приводит в чувство. У тебя еще одна попытка, Итон.

Нет, гидротерапия с Итон работает еще хуже, чем с магглами.
Арн кривится от боли, стряхивает головой легкое оцепенение и трет рукой от уха к подбородку — ему только сломанной челюсти не хватало — и кроме того, что Итон озвучила, не находит слов: и впрямь хорошо. Сойдет.

Вместо ответа Арна бьет Итон в солнечное сплетение, впрочем, осаживая себя, чтобы не во всю силу, и, не дожидаясь, пока она еще раз съездит ему в челюсть, которую надсадно ломит от удара, или сломает нос, до резкой боли сжимает левую ладонь у нее на загривке.
— Что — после плена до тебя по-другому не доходит?
Он зло смеривает ее, и, зацепившись взглядом за облепившую ее майку, хмыкает.
Шагает вперед, не отпуская.
— Или и мне вырезать на тебе что-нибудь, чтобы ты слушалась меня?
И сам злится: как-то не удается ему вывести Итон из себя без упоминания Тома или Рудольфуса.

— О не-ет, — тянет Арн, усмехнувшись и чуть ослабив хватку, — не люблю повторяться.
Этот кумир все мозги ему выел со своей семейкой. И тогда, и сейчас.
Было бы чему радоваться.
Но Итон не понять. Итон не знает, чем обязал его Скримджер, и чем связала его она.
Нужно было добить ее в восемьдесят первом.
— Ты отмороженная на всю голову, Итон, — бросает ей Арн, когда Дженис неудачно пытается выбраться из-под его руки.
Не так быстро.
Потом все же встряхивает ее напоследок и отпускает, растеряв всю злость и немного недоумевая, потому что она так и не пустила в ход палочку.
Почему? Хватило прошлой дуэли?
— И любишь создавать проблемы на пустом месте.
Он головой кивает ей на стул:
— Сядь.

Нет так нет.
Его уже начинает раздражать ее манера повторять отдельные слова по два раза: ей-Мерлин, как с дегенератом. Но и делать что-то, чтобы Дженис наконец соизволила дать ему показания, Арн не собирается.
Не велика птица.

В своей обычной манере он пожимает плечами и с деланным сожалением сообщает:
— Кофе закончился.
Был бы — влил бы ей в глотку, не раздумывая.

Арн расплывается в довольной улыбке:
— Но ты всегда можешь за ним сбегать, Итон. И мне взять не забудь. Я, так и быть, заплачу тебе за доставку.
Потом возвращается за стол, убирает заклинанием грязь, которую принесла с собой Дженис, и, усмехнувшись, говорит ей, кажется, понимая в чем дело:
— О смерти Трэверса ты тоже можешь рассказывать стоя, не стесняйся. У тебя такой большой выбор.

Арн, в отличие от Итон, считает, что выглядит прекрасно. Каждый новый день, наступающий после визита Лестрейнджей, вообще прибавляет ему веры в себя, и, несмотря на то, что кофе и сигареты стали заканчиваться в два, а то и в три раза быстрее, он относится к своим шансам без скепсиса.
Но Итон не дает ему времени на самодовольство.

Арн лениво следит за тем, как она обходит стул, точно угрозу своему шаткому статусу, как белеет кожа по ободку ногтей, стоит ей вцепиться пальцами в столешницу, и
— Прошло десять дней, а тебя так и не избавили от галлюцинаций, Итон, — качает головой Арн, но перед тем, как продолжить, внимательнее присматривается к рукам Дженис, почти в доверительном жесте развернутыми к нему ладонями вверх.
Занятно.
— Или ты так отчаялась, когда тебя отстранили от работы, что решила порезать себе вены? Да еще и криво, Итон, — он бесцеремонно тянет ее за левую руку через стол, заставляя ее наклониться дальше, если не лечь, и проводит пальцами по рубцу.
Не похоже.
— Тебе и кофе-то хочется сделать из жалости.

Арн молчит, представляя, как стирает эту едкую улыбочку с лица Итон, медленно и с удовольствием. У него достаточно возможностей и вариантов, чтобы этого добиться, но вряд ли хоть один из них не станет противоречить формулировке его Непреложного обета. И это отрезвляет.
Арн молчит, когда она ведет ногтем по вене, и позволяет себе давать ему советы, потому что каждый раз, что сейчас, что дцать лет назад, он ведется на ее оскорбления как дворовый мальчишка, и думает только о том, как ответить больнее.
Арн молчит, и так выходит, что его глубокая чаша терпения вновь и вновь в разговорах с Итон переполняется быстрее, чем за все годы ее отсутствия.
И вот, снова.

Арн молчит. Вместо ответа он перехватывает Итон за оба предплечья, пережимая и крепленную к руке палочку, и втаскивает ее на стол.
Злосчастная чашка слетает со стола, разбившись вдребезги. За спиной Арна заманчиво зияет окно — стоит только продолжить движение и отправить Итон в свободный полет через стекло — но Скримджер этого ему не простит.
Арн отпускает одну руку и, с секундной заминкой достав палочку, запирает дверь.
— Ну как, не ободралась, шрамов больше не стало?
Край столешницы остается ниже линии ключиц.
— Тебе же нравится их собирать, Итон.

Арн не успевает, и Итон пользуется его заминкой так, как умеет. Он вообще забывает про то, что она таскает с собой нож, и это непростительная ошибка, в этот раз аукается ему еще одной фирменной мерзкой улыбочкой.
Но вместо того, чтобы отцепить Итон от своей руки и сделать шаг назад или в сторону, не таская ее за собой, Арн чего-то ждет, с усмешкой глядя на лезвие.
В прошлый раз вместо лезвия была палочка.
— Из нас двоих только ты поддаешься дрессировке, Дженис.
С трудом, конечно, старую суку перевоспитывать тяжело, если вообще возможно.

Арн медлит.
И еще.
А потом заглядывает ей в глаза и ласково произносит:
— Legilimens.
Сейчас она расскажет ему о своих шрамах. И о Трэверсе. И обо всем том, что сможет ему пригодится.

Арн не умеет тянуть за нужные ниточки, потому почти сразу пускается в водоворот из воспоминаний, который предлагает ему дурная голова Итон, и, будто в наказание, видит образ Мадлен.
Париж он помнит как дурной сон.

Арн с запозданием чувствует, как Итон до боли сжимает его руку, и едва подавляет желание стряхнуть ее с себя: не хочется прерывать такой занятный сеанс, и, к тому же, пока это единственное, что может Дженис заткнуть.
Он не направляет, и маршрут выстраивается сам.
Париж — Прюэтты — Долохов.
От эмоций, следующих за воспоминаниями густым, почти душным шлейфом, болит голова, но, может быть, эта боль даже не его — Итон.
Арн так увлечен просмотром, что совсем не слышит, как Дженис роняет стилет, потому что за сентиментальным прошлым, которым она насквозь пропитана, вскрывается что-то действительно стоящее.

Арн смотрит на Скримджера и на порез, точь-в-точь, как у Итон, и когда память Дженис делает ассоциативный скачок к чему-то очень напоминающему ее обмен, он тормозит и отказывается проваливаться по цепочке воспоминаний.
Может быть, вот оно. То, что ему нужно.
Арн цепляется за воспоминание о Скримджере, вытаскивает его на свет, чтобы увидеть, как леди Мейер своей невообразимой самонадеянностью сживает со света своих же друзей.
Ах, так они побратались.

Воспоминание вдруг разлетается перед ним как разорванные четки, и Арн только тогда замечает, как у него самого кружится голова.
Они побратались, но Дженис была уверена, что Скримджер мертв.
Арн упирается руками в край столешницы, и, когда черные точки перестают плясать перед глазами, наконец замечает, что у Итон больше ничего нет в руках.
Арн в три шага обходит стол, и, оказавшись прямо над ней, смотрит сверху вниз.
— Как много интересного в твоей голове, Дженис.
Очевидно, нужен еще один сеанс.
Но есть мнение, что после такой бездарной и неаккуратной легилименции ее голова разлетится на куски.
— Расскажешь все сама или тебе помочь?
Он вжимает ее рукой в плечо в поверхность стола, не позволяя дернуться.

Отредактировано Weylin Arn (6 июня, 2017г. 12:06)

Итон — хамка, каких поискать.
Но у нее в голове так много Скримджера, что она становится лучшей находкой Арна за последние пару недель. Он почти с остервенением ищет то, что может его спасти, что все-таки даст ответы на мнимое бессмертие Скримджера и отсрочит его собственную смерть.
Арн ищет, но первым находит нечто совсем другое.

Со слепым Руфусом тоже была Дженис. Арн оставляет себе заметку на память, но не вникает, потому что это не та загадка, которая ему важна. Не та. Арн почти успевает разочароваться, но нужная страница все-таки открывается ему следующей.
Арн даже не замечает, как улыбается.
У него теперь есть и способ, и дата.
Итон даже не представляет, какой подарок только что ему сделала.

Вместо Скримджера Арн видит, как по лицу Дженис медленно-медленно — от носа к щеке — растекается красное.
Хватит на сегодня.
У Арна еще есть время, чтобы собрать мозаику до конца, и Дженис уже помогла выложить ему контур. Остального у нее наверняка и нет: Скримджер не идиот, чтобы доверять ей такой козырь.
— Я в курсе, — запоздало соглашается Арн, вновь заглядывая Итон в глаза.
Нет, больше никакой легилименции.
Ему нужно только подправить кое-что.
— Obliviate.
О том, что он знает, Итон помнить не должна. Перестаравшись, Арн стирает все до самого кофе.
Хотя, самое оно.

Арн почти ласково гладит Дженис по голове:
— Так ты все еще будешь спорить и выбивать последние мозги затылком об стол или разойдемся с миром?

Первый ответ Арну нравится, как и полностью дезориентированная Дженис.
Но нет, не полностью. Она внимательна и даже слишком, и эта внимательность опять возвращает их к началу.
Арн, усмехнувшись, убирает руку с ее волос.

У него не так много очевидных причин, чтобы стирать Итон память. Только одна.
Дженис знает о его мелочности даже больше, чем он сам.
Арн возвращается в привычное для себя амплуа.
— Мне хватило одного выговора за нашу дуэль, Итон, для второго не хватает только поножовщины, — поморщившись, отвечает Арн, когда палочка заглядывает ему меж ребер. Как бы там ни было, Итон всегда быстрее.
— А я все еще хочу раскрывать дела, а не носить тебе кофе.
Он по одному разжимает ее пальцы, снимая их с ворота рубашки.
— Приводи себя в порядок и уходи.
Ему не впервой придумывать содержание протокола.