Нельзя сказать, что ее жизнь всегда шла по накатанным рельсам и чья-то мудрая рука вовремя переключала стрелку, но сейчас, когда небрежно сложенное письмо лежало в боковом кармане мантии, Мария снова испытывала чувство, которое посетило ее перед возвращением в школу. Ощущение вовлеченности, причастности к событиям, которые, оставь она без внимания утреннюю почту, прошли бы мимо нее бесследно и канули в безвестность.
С тем, чтобы покинуть Хогвартс, не возникло трудностей. Она просто предупредила мадам Помфри, что у нее дела в Лондоне, и, добравшись до Хогсмида, воспользовалась камином на почте, чтобы стряхнуть с себя пепел уже в холле Мунго. Ее способность к перемещению диктовала свои условия, к тому же, Марии хотелось удостовериться, что за время ее отсутствия бывшая куратор не вернулась в больницу. Но привет-ведьма ничего не знала о мисс Вэнс, из чего Мария сделала вывод, что получила особое приглашение - она и раньше иногда работала вместе с Эммелиной, но в ее исследования, как и в не-больничную жизнь, не лезла, поэтому не имела ни малейшего понятия, что заставило Вэнс покинуть Мунго в сентябре и связано ли это с темной азкабанской историей. Мария вообще становилась удивительно нелюбопытной, когда речь заходила о том, чем ее сослуживцы и знакомые занимаются в свободное от работы время.
Вэнс назначила встречу в известном Марии месте - тихом сквере в маггловском районе Лондона, неподалеку от места, где сама Грегорович снимала квартиру.
То, что Вэнс ждала ее не одна, не особенно удивило Марию. Лицо мужчины, который, завидя ее, подался вперед и остановился в паре шагов, разглядывая ведьму, словно Грегорович была диковинным зверьком, показалось Марии знакомым, но ухватить ассоциацию и провести параллель удалось лишь спустя несколько секунд, за которые она прошла по выложенной выбитой местами плиткой дорожке.
Женщина в свою очередь с интересом воззрилась на инициаторов, это казалось очевидным, приглашения Эммелины. Наверняка сейчас должно последовать Интересное Предложение. Наверное, сильно припекло, раз услуг одного колдомедика оказалось недостаточно.
Мария перевела спокойный взгляд на Вэнс и приподняла брови.

Он то снимает, то надевает шапку, никак не решая, чем занять руки: палочка кажется лишней, и Рабастан хмыкает, снова задевая острием щеку. Он, кажется, нервничает - не самое привычное, не самое знакомое состояние.
Состояние, с которым он не очень-то умеет справляться.
Невысокая гибкая даже в зимней мантии фигурка не кажется угрозой, особенно по сравнению с надвигающимся на нее Рудольфусом, не устоявшим от соблазна выйти вперед, но Рабастан знает, насколько обманчивой бывает внешность, а потому не торопится следом, предпочитая держаться в отдалении и наблюдать не только за всей компанией, но и смотреть по сторонам.
С прибытием этой Грегорович - кстати, неужели правда родственница? - владевшее им волнение сменяется собранностью и целеустремленностью: руки перестают казаться лишними, о шапке он и вовсе забывает.
Торопливо, но без лишней суеты начинает накладывать вокруг сигнальные чары прямо под магглотталкивающими, едва Грегорович оказывается рядом с Вэнс и его братом, запечатывает купол, не экономя на чарах над головой, краем уха слыша, как Эммелина приступает к проверке личности пришедшей ведьмы - похвально, у Вэнс просто талант к шпионским игрищам.
Эта мысль ему не нравится, но ему вообще многое не нравится, кто бы считал, кого бы это волновало, и потому Лестрейндж невербально заканчивает с сигналкой и приступает к антиаппарационке - никому здесь не нужны случайные гости, никому не нужен раздраженный Рудольфус.
Голос Вэнс хорошо слышен в безлюдном парке, и Рабастан про себя думает, что вся эта затея - чистой воды авантюра, но у них, вроде как, нет альтернатив, и, вроде как, любые средства хороши - например, он женился, женился на женщине, которую почти не знает, которая имеет все основания желать ему смерти - или нет, потому что он запутался в мотивах Яэль, а с каждым днем эти мотивы кажутся все более смутными.
Пожалеть себя он вообще мастер - талант, можно сказать, - зато под это хорошо идет анти-аппарационка, которая требует не столько сосредоточенности, сколько четкости в рисунке формул и движениях палочкой.
Устает он быстро - анти-апарационка не Ступефай, обычно ее в паре срабатывают, но не дергать же Вэнс и не просить же Рудольфуса.
Зато едва заканчивает, присоединяется к общей группе, стараясь не разглядывать знакомую Эммелины, хотя она, по меньшей мере, ведет себя довольно интересно для ведьмы, только что столкнувшейся с пропавшей без вести полгода назад бывшей кураторшей и двумя беглыми заключенными, о которых чего только не рассказывают.
Может, не узнала?
Он косится на Рудольфуса. От былого лощеного атлета разве что рост - но Мария Грегорович едва ли была знакома с Рудольфусом до Азкабана, а потому, если и может узнать его, то только по последним министерским ориентировкам, а там они уже во всей красе.
- Вы когда-нибудь имели дело с родовыми смертными проклятиями? - вклинивается он, потому что практически уверен: Рудольфус наверняка начинает или не так, или не с того.

Угроза, исходящая от высокого мужчины, витала в воздухе, как клубы табачного дыма. Кольнуло в подреберье; боковым зрением Мария уловила движение второго мужчины, державшегося поодаль. Чары не были направлены на нее, но Мария все равно почувствовала, что руки, которым всегда было тепло в этом мягком английском климате, похолодели.
Внешне она оставалась спокойной и даже чувствовала что-то вроде внутренней уверенности: если нельзя полагаться на себя и то, что носишь в себе, на что тогда вообще можно полагаться в этой жизни? Мария отогнала мысль об отступлении. Аппарировать она не могла, и Вэнс это прекрасно знала. Не потому ли задала такой вопрос? Хотела удостовериться, что перед ней бывшая ученица?
- Предпочитаю каминную сеть, - уклончиво ответила Мария.
Ей вовсе не хотелось демонстрировать пожирателям свою ущербность, пусть даже в кокон чар, повисший над ними, наверняка вплетена антиаппарационка.
Со вторым вопросом было проще.
- Вы.
Мария помнила свой первый день в Мунго так ясно, как будто он был только вчера - беспокойная митусня с самого утра, секретарь что-то напутал с документами, поэтому долго не могли оформить пропуск, а когда она, наконец, поднялась на свой этаж, выяснилось, что куратор не может встретить ее, потому что занята больным.
Вместо того, чтобы дожидаться в коридоре, Грегорович узнала номер палаты и отправилась на поиски. Пациент Вэнс, как выяснилось, поймал синдром арсониста, и когда Мария вошла в палату, колдомедик как раз, перемежая заклинания ругательствами сквозь зубы, пыталась, держа палочку в левой руке, остановить распространение ожога, пузырящегося по тыльной стороне правой, за которую, видимо, ее ухватил беспокойный пациент. 
Мария быстро сориентировалась: махнула в сторону мужчины погружающим в сон, чтобы не отвлекал и не вытворил еще чего.
Вот так и получилось, что еще не представившись, Мария зарекомендовала себя, а они с Вэнс как-то больше не вспоминали об этом досадном инциденте.
Мужчина, покончив, видимо, с мерами предосторожности, обратился к ней, но прежде, чем Мария успела ответить, его перебил первым подошедший к ним. Его замечание было справедливым, поэтому Грегорович кивнула, дожидаясь продолжения.
Ей неприятна была эта ситуация, и то, что Вэнс, которой она доверяла, втянула ее в такое, и то, как мужчина говорил о ней, будто ее здесь и в помине не было, и "неприятно", наверное, не то слово, чтобы охарактеризовать всю гамму чувств. Наверняка эта компания поймала на своем веку не одно смертное проклятие. Хуже было то, что с большинством из них ничего нельзя было сделать. Но Вэнс, видимо, думала, что можно - или просто спасала свою шкуру.

- Индивидуальны или нет, наверняка существуют какие-то общие методики, - хмуро ответил Рабастан, отметив и кивок Вэнс, и относительное миролюбие брата. В отличие от Рудольфуса, он высоко ценил опыт - как и профессионализм - и считал, что опытный колдомедик, уже имевший дело хотя бы с единичным проявлением посмертного родового проклятия, куда лучше представляет себе, с чего нужно начать и на что обращать внимание.
Впрочем, речь пока не шла о непосредственном контакте с Беллатрисой, которая, ввиду беременности, и была основной целью проклятия. Видимо, Эммелина собиралась для начала проконсультироваться с Грегорович насчет общих вариантов развития проклятий или его купирования, и хотя он понимал в этом лишь чуть больше, чем Рудольфус, все же счел информацию не полной.
- Проклятие ориентировано не на саму женщину, а на ребенка, которого она зачнет с конкретным мужчиной. С проклятым мужчиной, если быть точнее. И в конечном итоге нам нужно, чтобы ребенок выжил и был рожден. При любых обстоятельствах. - Он торопливо смотрит на Вэнс - той может быть неудобно говорить о Рудольфусе прямо при нем, учитывая его вздорный нрав, да и он предпочел бы не встревать, но с Рудольфуса запросто станется продолжать таращиться на Марию Грегорович, никак не уточняя, ни при каких обстоятельствах было получено проклятие, ни кто является его истинной целью или жертвой.  - Мы полагаем, что на самом носителе проклятия оно никак не отражается и в активную фазу вступает только в том случае, когда какая-либо женщина беременеет от него. Что происходит с организмом женщины, когда проклятие начинает просыпаться, мы не знаем. Что является симптомом проявления проклятия, в конечном итоге ориентированного на уничтожение плода, а что является... гм... последствиями и симптомами иных темномагических воздействий на эту женщину, мы не знаем. Насколько дело осложняется вмешательством родовой магии обоих родителей, мы не знаем.
Он нахмурился еще сильнее: в таком изложении выглядело, что не знают они практически ничего, и это, в общем-то, совпадало с действительностью.
- Сама женщина тоже подверглась воздействию проклятия, однако крайне незначительно -  с точки зрения ритуалистов, к которым мы обращались, это воздействие может быть сведено на нет защитой родовой магии. По крайней мере, в том, что касается этого конкретного ребенка. Так ли это и достаточно ли будет этой пассивной защиты, мы, - он помолчал, но все же закончил, - тоже не знаем.
Родовая магия должна быть заинтересована в вынашивании и рождении наследника рода, но насколько просыпающаяся магия Холла, за время почти четырнадцатилетнего отсутствия хозяев предоставленная сама себе, справится с активизирующимся проклятием МакКинон, Лестрейндж, вот сюрприз, тоже не знал. Как не знал и того, что им пообещать этой Грегорович в обмен на помощь, чтобы она не послала их к дракклу прямо сейчас.

Если бы да кабы, во рту бы выросли грибы, и был бы не рот, а целый огород.
Очевидно же, что если бы Вэнс могла, она бы сама не впрягалась в эту историю - а теперь? Сгорел сарай, гори и хата, - припомнила Мария еще кое-что из родного, далекого. Она совершенно автоматически протянула руку и взяла свиток, не слишком аккуратно сунула его в тот же карман, где, скомканная, лежала записка Вэнс.
Где же ей, два года как закончившей школу, было сталкиваться с последствиями посмертных проклятий на практике? Тут или - или, или Эммелина бесконечно надеялась на ее скрытый потенциал, или нашла дуру, которая прибежала по первому свистку бывшей наставницы. Но тут течение ее мысли разбилось о камни фактов, бессистемной грудой обрушенные на нее двумя мужчинами, которые пришли с Вэнс - которые привели Вэнс. 
Ситуация начала проясняться - нет, не ситуация с проклятием. Правильно ли она поняла, что у одного из этих мужчин, Пожирателей смерти, как они называли себя, - беременная жена, и все, что от нее требуется - это сохранить ребенка во что бы то ни стало, в обход проклятия, которое, вот это совсем не удивительно, учитывая известные ей факты, отхватил супруг? Вот уж поистине человеческая проблема у нелюдей.
Третий месяц. Вовремя схватились, и совсем неудивительно, что Вэнс засуетилась, бросилась за помощью. На третьем месяце формируется костная ткань, а также органы чувств, и, что, пожалуй, важнее всего - после жизни - для этих двоих - магические способности ребенка. Которые могут вступить в конфликт как с проклятием, так и с магией рода, судя по словам мужчины, при помощи ритуала, то есть искусственно, направленной на защиту матери. В нормальной ситуации так не происходит, но плод проклятого мужчины - проклятый ребенок - может быть воспринят как нечто опасное и чужеродное. 
Очевидно, Мария невольно изменилась в лице, когда подумала о том, что все очень и очень плохо - возможно, они уже опоздали, возможно, этого ребенка уже не спасти, возможно даже, что он мертв уже некоторое время, но организм женщины еще не осознал этого и не избавился от груза.
Повитух в Дурмстранге готовили отдельно с седьмого курса, и Мария понятия не имела, что в таком случае делать.
Мария молчала - она лихорадочно перебирала в голове факты, обрывки мыслей о проклятиях и магии рода. Если она скажет все, о чем подумала, и откажется, ее, скорее всего убьют прямо сейчас, не сходя с этого места - одна против двоих боевиков, тут никакой защиты рода не хватит. Если хотя бы попытается что-то сделать, возможно, представится случай улизнуть.
Мария облизнула пересохшие губы.
- Мне нужно увидеть женщину. Я сделаю все, что в моих силах.
Вот так. Смотри на это, как на обычный вызов к пациенту. Не думай. Может, тогда руки перестанут покрываться гусиной кожей, и эти двое так и не заметят, как ей страшно.

О, ну конечно, МакКиннон получила то, что заслужила - тем, что выступила за то, что считала истиной. Она, конечно, ошибалась - и дорого заплатила за свою ошибку, но в чем Лестрейндж ее не обвиняет и не может обвинить, так это в наложенном проклятии: зная, что вся ее семья уничтожена, Марлен МакКиннон поступила единственным способом, который еще оставался в ее распоряжении, и, не будь Рудольфус настолько разъярен последствиями ее поступка, он первым должен был бы признать это.
Но он не признает, и Рабастан не ждет от брата невозможного.
Все то, что они уже выложили Грегорович, обеспечило ей по меньшей мере Обливиэйт, но это Лестрейнджа не смущает - он напрактиковался в Обливиэйтах за последние пару месяцев, Грегорович максимум будет чувствовать небольшую мигрень пару часов, но все же хотелось, чтобы Обливиэйт пришлось пускать в ход не сейчас, после того, как она с сожалением (или нет) покачает головой и признает, что ничем не может помочь.
Лучше бы она могла помочь - тогда, хотя бы, потерянное время не было бы потерянным напрасно.

Желание колдомедика увидеть Беллатрису для Рабастана ожидаемо. Он не уверен, что это не стало сюрпризом для Рудольфуса - у того вообще обо всем свои странные понятия - и поэтому оглядывается на брата, не решаясь отвечать за него. Во-первых, это не судьба его ребенка решается. Во-вторых, он все еще  - пока - младший в роду, и не ему принимать решения, подобные этому.
Молчит он так же и потому, что лицо Грегорович, не слишком раскрывающее ее мысли и чувства по поводу происходящего, как он мог заметить до сих пор, меняется, едва она слышит упоминание о сроке, на котором находится Беллатриса. Это плохой знак - иначе с чего бы ей, такой невозмутимой, едва отреагировавшей поднятой бровью на появление беглых разыскиваемых преступников совсем близко, да еще и с ведьмой, пропавшей без вести полгода назад, демонстрировать свое беспокойство.
Рабастан думает, сколько еще плохих новостей выдержит Рудольфус прежде, чем окончательно свихнуться - и чего это будет стоить ему, Вэнс, да той же Грегорович.
Бессознательно он перехватывает палочку удобнее, никак не комментируя ни требование целительницы, ни поспешные подтврждения правомерности ее просьбы, исходящие от Эммелины.
Да, все знают, что колдомедики не лечат на расстоянии.
И все знают, что иногда колдомедики не справляются со своими задачами.
- Я поставил небольшой купол. Дойдем до конца аллеи - и можно будет аппарировать, - замечает он в никуда, разглядывая заснеженный маггловский ландшафт.

При слове "аппарировать" Мария снова напряглась. Обычно неприятно выдавать другим свою слабую сторону, но теперь это может быть даже опасным. Вообще Грегорович не чувствовала себя ущербной в том, что касалось перемещений - была каминная сеть, была, в конце концов, метла - не самый любимый вид транспорта, но самый быстрый без магии перемещений, был местный извозчик - "Ночной рыцарь", который стоил, правда, недешево, и был, в конце-концов, маггловский транспорт, в котором Мария разобралась, как только переехала жить в Лондон - просто на всякий случай. Но у нее всегда возникало некоторое затруднение перед тем, как открыть рот и сказать что-то вроде "Извините, я не могу аппарировать".
И дело не в неумении. Что-то, какое-то из заклинаний, записанных на ней, мешало, но чтобы понять, какое именно - нужно было либо изрезать себя вдоль и поперек, либо вернуться туда, где все начиналось. На первое Мария не решалась, на второе все время недоставало времени.
Она уже шевельнула губами, но перебил резкий голос мужчины, который подошел первым, и несмотря на то, что представлял здесь явно грубую силу в противоположность другому, выглядевшему более... интеллигентным, явно был тем, кто принимал окончательное решение. Просто какой-то день ломающихся стереотипов - хотя судить еще рано, возможно, тот, другой, имеет на него какое-то влияние, просто позволяет командовать на виду. Мысли об иерархии внутри этой странной компании скользили параллельно главной - сказать, что она по приглашению Дамблдора сейчас находится в школе, наверное, опять же, подписать себе смертный приговор. Солгать - один из них может оказаться окклюментом, к тому же, это легко проверить - просто сделать запрос в больницу.
- Я не предупредила, сколько буду отсутствовать. Не раньше завтрашнего утра. В школе. Я помогаю школьной медсестре, - Грегорович, не обращавшаяся ни к кому конкретно, взглянула прямо в глаза мужчине, который предложил аппарировать. Так или иначе, ей придется довериться одному из них. Вэнс, прямо скажем, можно не принимать в расчет. Нависающий над ней мужчина выглядел как человек, вот-вот готовый свернуть ей шею голыми руками. Выбор был очевиден, пусть он и не играл, по всей видимости, никакой роли. Взгляд Марии был прямым и не без упрека. "Кем нужно быть, - говорил он, - чтобы проклясть ребенка?"

Вопросы Рудольфуса свидетельствуют, что идея показать этой целительнице Беллатрису ему пришлась по душе, иначе с чего бы такой интерес к тому, как скоро хватятся Грегорович. Желай он убить ее - повода нет, но речь идет о его старшем брате, поэтому Лестрейндж допускает всякое - убил бы уже и без этих уточнений, значит, он думает о другом.
Не раньше завтрашнего утра?
Везение, по другому и не скажешь. По крайней мере, хватит времени для первичной диагностики, раз уж она необходима - возможно, и для диагностики Рудольфуса. Драккл знает, как работает представительница неклассической ритуалистики, когда дело касается последствий обретения проклятия.
Между тем, то, что Грегорович оказывается связана с Хогвартсом - ну какая еще школа может быть поименована просто школой в речи любого волшебника в Англии? - заставляет Лестрейнджа повнимательнее присмотреться к ведьме. В последнее время Хогвартс обступает его со всех сторон, косвенно заставляя считаться с тем, что происходит за древней кладкой: МакГонагалл, Яэль, а теперь еще и Грегорович.
Ее прямой взгляд в ответ не отличается особой теплотой, но и особого возмущения от перспективы аппарирования к Мерлину на кулички - если она не идиотка, то могла уже догадаться, чем закончится дело - он там тоже не наблюдает. Наблюдает нечто вроде интереса, но не расшифровывает, на что или на кого этот интерес направлен, и не забивает себе этим голову: сначала дело, потом разбираться.
Пока Вэнс берет на себя практически невыполнимую задачу добиться от Рудольфуса осознания специфики предстоящей диагностики - задачу не только невыполнимую, но и заведомо неблагодарную, потому что Рудольфус едва ли оценит ее попытку предупредить о чем-то, имеющем отношение к области, в которой он ни кната не смыслит - а затем и вовсе делает рискованную попытку прямо здесь, посреди маггловского парка, обеспечить относительное благополучие своей приятельницы, Лестрейндж вмешиваться в эту вакханалию не спешит: ему нравится деловой настрой Грегорович, которая вроде как и мысли не допускает, что лично у нее могут быть проблемы в связи с новым знакомством - ему это в каком-то смысле льстит, а в каком-то смысле напоминает, что он не только тот, кто разыскивается Авроратом, и потому он не собирается изменять заданному ею тону.

Раз уж аппарация - дело решенное, Лестрейндж не хочет оставлять посреди маггловского ландшафта следы магического присутствия. Как уточняет Вэнс, Грегорович соглашается добровольно - соглашается, конечно, слишком громкое слово, но она, по  крайней мере, не протестует, - а потому он может быть спокоен относительно ее сопротивления. Это определяет его дальнейшие шаги: Рабастан снимает выставленный анти-аппарационный купол, и хотя отдача бьет по нему куда сильнее, чем он рассчитывал, благополучному перемещению в коттедж ничто не должно помешать.
Держа палочку полуопущенной в знак своих мирных намерений он обхватывает за запястье Грегорович. Рывок - и ничего.
Они по-прежнему стоят в парке, не сдвинувшись с места ни на дюйм.
Лестрейндж хмурится: у него были некоторые проблемы в освоении аппарации, но это было годы - двадцать лет - назад, и даже после Азкабана трансфигурация и аппарация выходили у него будто на автомате, так что эти внезапные проблемы чересчур внезапны.
Он пробует еще раз - с тем же результатом.
Уже чувствуя себя идиотом, потому что купол он снял совершенно точно, Лестрейндж отпускает руку Грегорович и пробует аппарировать на пару футов в сторону, тщательно следя за происходящим. И оказывается в том месте, где и собирался оказаться. Без Грегорович аппарация проходит как по маслу.
- Вы не можете аппарировать? - спрашивает он больше исходя из любви проговаривать очевидное, чем по какой-то иной причине. Дело не в неумении - он аппарировал бы вместе с ней вне зависимости от ее умения, значит, что-то другое мешает ей. - Рудольфус, она не может аппарировать.
Вообще-то, в его тоне полно тщательно скрываемого энтузиазма: рэйвенкловское чутье дает ему понять, что это как-то связано с теми самыми неклассическими ритуалисткими практиками, и Лестрейндж-рэйвенкловец берет верх над Лестрейнджем-Пожирателем Смерти.
Правда, не надолго - пока на сцене не появляется Лестрейндж-зануда.
- Как вы перемещаетесь? Порт-ключами это возможно?
Если и возможно - его кольцо-порт у Яэль. Рабастан мысленно проводит ревизию всех возможных способов добраться до коттеджа с Беллатрисой, на ходу их бракуя: маггловская подземка оскорбит магглоненавистнические чувства Рудольфуса и отправит их всех скорее в полицейский участок, чем в коттедж, учитывая, что максимально по маггловски одет только он, Рабастан, а угон автомобиля требует хотя бы минимального опыта в угонах.

Рудольфус кивает на ответ Грегорович, и с куда большим раздражением оборачивается к Вэнс.
Что там она еще бормочет, уж не решила ли поставить ему пару условий?
На подобное Вэнс, чей ум высоко ценит его брат, знающий в этом толк, все же не решается, тем самым сохраняя себе немного нервных клеток и избавляясь от угрозы Круциатуса, но Рудольфус потрясен тем, что она вообще открывает рот без его позволения.
Зря они вернули ей палочку - на нее это очевидно подействовало плохо.
Он наклоняется ближе к Эммелине, ухмыляется ей в лицо - хищно, бешено.
- Я не даю выбора. Если бы она не согласилась, результат был бы тем же, а она пострадала бы куда сильнее. Ты ведь знаешь это? - резко выкидывая вперед пустую левую руку, Лестрейндж обхватывает горло Вэнс, сжимая пальцы. - Отвечай, когда я задаю вопрос.
Добровольно ли данное согласие этой Грегорович или нет, на Рудольфуса это вообще не производит впечатления. Его не интересуют подобные мелочи: добровольно или нет, они все будут делать то, что он им прикажет. И эти две ведьмы, и Рабастан, держащийся с обычной отрешенностью.
Рудольфус поигрывает палочкой, продолжая сжимать пальцы - видимо, Вэнс окрыляет то, что Непростительные чары отслеживаются и Пожиратели Смерти не прибегают к ним без весомого повода, но если так, то Эммелина глупее, чем думает о ней его брат: Рудольфус справится и без магии, когда решит напомнить о первом принципе выживания рядом с ним. Ему хватит и двух рук, и лучше бы Вэнс помнить об этом, хорошо помнить.
Возглас Рабастана, полный чуть ли не удивления - что необычно само по себе, потому что младший Лестрейндж не щедр на эмоции - отвлекает Лестрейнджа. Рудольфус отпускает Вэнс, теряя к ней интерес, с недоумением смотрит на Грегорович, слушает ее ответы.
В отличие от брата, которого явно понесло в теоретические выяснения этого казуса, Лестрейндж точно знает, что он в ярости и его абсолютно не интересует, как Грегорович перемещается по миру.
Он меряет ее взглядом, переполненным бешенства, трясет головой как пес, только что выбравшийся из воды. И щерится так же, переводя взгляд на Вэнс.
- Почему ты не сказала об этом?
То, что Эммелина могла и не знать об этой особенности своей коллеги, Рудольфусу в голову не приходит - а если бы и пришло, ему это безразлично.
Он тычет палочкой под горло Вэнс, с нажимом ведя деревяшкой вверх, к подбородку, упирает в мягкое под нижней челюстью. Несмотря на то, что антиаппарационный купол снят и на Круциатус явится отряд авроров быстрее, чем Лестрейндж успеет преподать Вэнс достойный урок, он все же не расположен спускать ей с рук эту ошибку.
- Axelitus, - он вдавливает палочку еще глубже, давая Эммелине прочувствовать, насколько он зол.
Насколько она переполнила чашу его терпения.

Рабастан продолжает разглядывать Грегорович, уже не скрывая интереса: ее ответы ничего не проясняют, а только запутывают его еще сильнее.
Она думает, что может пользоваться порт-ключами, и точно может перемещаться с помощью каминной сети.
Ничего себе, значит, дело не в каком-то амулете, не позволяющем прибегать к перемещения с помощью магии в принципе. Дело только в аппарации.
Лестрейндж пытается сообразить, что он вообще такое специфическое знает об аппарации - да, требуется сосредоточенность, направленность и знание места, куда ты аппарируешь. В том случае, если ты сам аппарируешь. В случае, если аппарируют с тобой  -как он и пытался сделать с Грегорович дважды - не требуется вообще ничего. Однако у него дважды не вышло - и она ничуть не выглядит удивленной.
Она точно ритуалистка, думает Лестрейндж, который уже запомнил, что только у ритуалистов все не слава Мерлину. И даже кое-что запомнил на собственном опыте.
Он бы, наверное, так и продолжал таращиться на ведьму, раздумывая, как бы им обойти это странное препятствие, а заодно узнать о нем побольше, если бы Рудольфус не вернул его к реальности в своей привычной очаровательной манере.
  - Эй! Эй-ей-ей! - как бы не было любопытно, Вэнс явно требовалось чье-то вмешательство. - Рудольфус, какого драккла!..
Понятно, конечно, какого - его брат зол и ищет, на ком бы сорвать злость. Рабастану, можно сказать, повезло, потому что обычно жертвой становится он, но вдоволь насладиться этим везением ему мешает соображение практического порядка: Эммелина нужна им намного больше, чем кажется Рудольфусу. Несмотря на то, что прямо сейчас перед ними аж две целительницы, в их ситуации ни одна не является лишней.
- Ты же ей ни слова не дал сказать - потребовал встречу, вот тебе встреча.
Он прикусывает язык - не стоит так разговаривать с братом. Не стоит доводить его до того, что станет фатальным для всех них.
Он молча и аккуратно движется к Рудольфусу, держась вблизи его палочки.
- Эммелина наблюдает Беллатрису. Ты хочешь, чтобы кто-то начинал все с начала? Правда? Ну все, она поняла. Она наказана. Ее смерть только все усложнит, - он даже сам не знает, слышит ли его Рудольфус: у Вэнс не очень много времени прежде, чем она задохнется, а значит, ему вот-вот придется решать, что делать, если голосом рассудка брат пренебрежет.
- Нам лучше решить, как убраться отсюда побыстрее. Темная магия, конечно, не непростиловка, но замечена будет.
Он кидает короткий взгляд на Грегорович.
- Как вы добираетесь туда, где нет каминов? Без порт-ключа, без аппарации - как?
Осторожно кладет руку брату на предплечье - очень осторожно, так, чтобы тот не счел этот жест проявлением агрессии.

- Заткнись, - бросает Рудольфус в сторону брата, который все не унимается. От того, что Вэнс молчит, косит в сторону, его ярость ничуть не умаляется - хуже того, он чует страх, и потому сильнее вжимает острие палочки в беззащитное горло Эммелины, наклоняя голову к плечу, следя за тем, как она пытается вдохнуть.
Жажда чужой смерти, живущая в нем, не умаляется увещеваниями Рабастана: он слышит его голос как назойливое жужжание, едва различая слова, улавливая только общий посыл "нельзя", и от этого его ярость разгорается только сильнее.
Можно. Ему можно. Ему все можно.
На имя жены Рудольфус все же реагирует. Нехотя слушает, втягивает воздух сквозь зубы, сплевывает на утоптанный подтаявший снег, покрывающий дорожки сквера.
- Кто ты такой, чтобы говорить мне, наказана ли моя пленница? - хрипло спрашивает Лестрейндж у брата, снимая Удушающее и разворачиваясь. - Кто ты такой, чтобы решать, умрет она или нет?
Он скидывает руку Рабастана, коротким рывком вцепляется в воротник его маггловской куртки, притягивая ближе.
- Ты слишком много на себя берешь, Баст. Ты думаешь, я не вижу, как вы шепчетесь по углам? Не вижу, что вы что-то замышляете?!
Его голос разносится по безлюдному парку, плутая среди голых деревьев.
- Ты испытываешь мое терпение. И поплатишься за это. Но сначала поплатится она, - он дергает головой в сторону Вэнс, не отпуская взгляд брата, ухмыляется угрожающе. - А если считаешь, что информация, которую она от нас утаила, не так уж и важна, то...
Он ухмыляется еще шире, отталкивает Рабастана и отходит к Вэнс, грубо дергая ее за руку ближе к себе.
- Вот тебе кое-что, чтобы передумать. Явишься один - я убью твою подружку.
Невербальная Авада Кедавра вспыхивает ядовитой зеленью у ног этой Грегорович, оставляя проталину размером с галеон.
Рудольфус сыт по горло этими вечными опасениями Рабастана, сыт по горло его скулежом - пусть теперь брат придумывает, как уйти из парка вместе с Грегорович до прибытия Аврората.
Рудольфус уверен, что брат не станет рисковать - кишка тонка у щенка. Он уверен, что Рабастан сотрет Грегорович память и аппарирует через Лестрейндж-Холл, а потому ухмыляется с предвкушением: ничто не может сравниться с желанием преподать брату урок, научить его не лезть, не поднимать голос против Рудольфуса.
Бросив мимолетный взгляд на Грегорович, запоминая ее, чтобы вернуться за ней еще раз, после, Лестрейндж прижимает к себе Эммелину и аппарирует, оставляя брата дожидаться засекших непростительное авроров.

Марии доводилось видеть безумных, но даже без такого жизненного опыта было очевидно: Лестрейндж-старший не в себе, причем его самоконтроль балансирует на такой тонкой грани, что даже на месте брата целительница не рискнула бы сунуться ему под руку. Но она была на своем месте, и гадала, успеет ли выхватить палочку, и если успеет, что ей это даст? Пока Рудольфус брызгал слюной в лицо Рабастана, выкрикивая определенно параноидальные предположения, его концентрация на заклятии ослабла, и Вэнс судорожно, хватая открытым ртом воздух, дышала - и Грегорович, возможно, даже пожалела бы ее, если бы не была так зла и испугана.
Когда полыхнуло зеленым, Мария отшатнулась - скорее рефлекторно, все это время подсознательно ожидая выпада в свою сторону, и, попятившись еще на пару шагов, машинально потянулась к футляру за пазухой, но Лестрейндж-младший уже пришел в себя и круто развернулся. Грегорович снова подалась назад, и только то, что Рабастан крепко сжал ее запястье, удержало целительницу от падения в подтаявший снег.
Мария не вскрикнула - втянула воздух сквозь сжатые зубы, хотя то, чего ей сейчас больше всего хотелось - заорать, но, к счастью, горло перехватило.
Вот, пожалуйста. Мирные переговоры кончились. Удивлялась, что все так чинно и пристойно? Получи авадой под ноги.
Марии действительно приходилось бежать за широко шагающим Лестрейнджем, прихрамывая на больную ногу и оскальзываясь на плитке. Сердце бешено прыгало где-то у самого горла, но первый шок, вызванный непростительным, прошел, сменившись холодной и отрезвляющей волной ужаса, своим напором закрутившей шестеренки механизма, отвечающего за восприятие реальности.
- Моя палочка за пазухой, в чехле, - Мария в два длинных шага, почти прыжка, умудрилась догнать пожирателя. - Возьмите и прекратите выкручивать мне руку.
Для любого мага лишиться палочки в такой ситуации было равносильно тому, чтобы собственной рукой подписать смертный приговор, но минутой раньше, минутой позже, а Лестрейндж, того и гляди, мог действительно сломать ей запястье, и тогда...
Ей ни за что, ни в коем случае нельзя ломать кости.
- Вон стоянка такси, - Мария махнула свободной рукой на ряд машин, выстроившийся неподалеку у входа в парк. - Снимите магглоотталкивающее.
Даже сейчас, в такой ситуации интонации целителя, который не привык, чтобы пациенты оспаривали его рекомендации, прорывались в голосе Марии, которой почти удалось восстановить дыхание.

Семейный скандал набирает оборотов и Эммелина, наученая длинной осенью и злой зимою, желала бы быть где-угодно, но не здесь, не с ними. Но аппарировать она не может, пускай, всего-лишь, по банальной причине отобранной волшебной палочки.
Вздрагивая на крик и дергаясь, непроизвольно пытаясь вырвать руку из стальной хватки Рудольфуса, Вэйнс, до которой доходит, что шансов на то, что она закончит сегодняшние сутки живой и невредимой меньше, чем у маггла уйти от Пожирателя Смерти, сглатывает. Она бы и рада закрыть глаза, да не может - наверное, от того же ужаса смотрит широко распахнутыми на мир - унылый сырой парк кажется не лучшей декорацией для последних взглядов, но и не худшей.
"Всё обойдется." - Это не прочесть по лицу Рабастана, тем более - по лицу Марии.
Самоубеждение обреченной поднимает голову и становится во весь рост, потому что хоть во что-то надо верить. Потому что Эмма не должна встречать свою смерть, какой бы она не была, захлебываясь ужасом - пусть лучше это будет самообман и попытки выжить.
Вся жизнь, безусловно, попытки выжить. О том, чтобы жить, а не выживать могла тут, среди них четверых только Грегорович и знать.
Вэнс закрывает глаза только в миг аппарации, когда её волочет и тянет сквозь пространство, следуя воле Лестрейнджа.
Непреложный Обет связывает по рукам и ногам - нет даже шанса испортить перемещение, начиная борьбу еще ни там, ни здесь. Рывок - полет и падение - и не по себе от запаха этого места, куда приводит аппарация.
Эммелина открывает глаза и смотрит по сторонам, начиная считать: сколько времени может понадобиться Рабастану, чтобы добраться сюда не одному?
Лучше держаться хоть за какие-то мысли. И молчать.
Говорить - страшно.

[nick]Emmeline Vance[/nick][status]Плененный целитель[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0014/69/37/176-1479320256.jpg[/icon][sign]И есть кто-то, кто скажет: "Куда ты и что стряслось,
что тебя несет в промозглую темень, в сырость и хмарь?"
На тебя январь
шит по мерке. [/sign]

Если он что и ценил из неочевидного в человеческих - и не только - самках, так это умение молчать.
Молчала Грегорович так, будто прожила с Рудольфусом добрый десяток лет - очень ненавязчиво, что ли, молчала. Но очень многозначительно.
Впрочем, Лестрейндж платил взаимностью.
Оглянувшись, положив руку на спинку заднего сидения, он следил за тем, как удаляется из виду маггловский парк, про себя дивясь тому, как, оказывается, удобно иметь репутацию магглоненавистника, презирающего любые изобретения не-магов. Никто из Пожирателей Смерти не пользуется маггловским автотранспортом - а те, кто мог рассказать о деталях побега из Азкабана, мертвы и ничего никому не расскажут.
Когда их такси влилось в поток автомобилей, ставший заметно плотнее по сравнению с теми лондонскими улицами, которые Лестрейндж помнил до Азкабана, он развернулся, выдыхая, чувствуя, как засевший где-то в солнечном сплетении узел расслабился.
И уделил наконец-то максимум внимания своей спутнице, если так можно было сказать о прямом, даже чересчур прямом разглядывании Грегорович практически в упор, учитывая габариты такси.
- Спасибо, что не стали размахивать палочкой, - очень скучно и очень вежливо проговорил Лестрейндж, пытаясь решить, насколько вообще уместно сейчас будет расспрашивать колдомедика о том, что его интересовало с той самой минуты, как она объявила, что не может аппарировать.
То, что она не стала хвататься за палочку - он по-джентльменски простил ей тот, первый, замеченный еще в парке жест, которым она потянулась за пазуху - вдохновляло: в последнее время Лестрейнджа вообще очень вдохновляли люди, которые не пользовались первой же возможностью заавадить его промеж глаз, а адреналин, ставший спонсором его поспешного бегства из парка, откатывал, оставляя почти приятную расслабленность.
- Почему вы не можете аппарировать? - ну, деликатные расспросы - не его профиль. - Никогда не могли? Это какая-то индивидуальная особенность? И кстати, у вас есть какая-нибудь индивидуальная непереносимость к Обливиэйту?