Рабастан уверяет, что полутора недель недостаточно, что Арн не выяснил, как удалось Скримдежру обмануть чары Холла и одновременно и умереть, и не быть казненным. Приводит занудные аргументы, напоминает, что Вейлин Арн никогда не числился среди приближенных к бывшему главе Аврората особ, а уж после того, как принес условия обмена, и вовсе должен быть на заметке у дотошного и подозрительного Скримджера. Рудольфус игнорирует брата: занудный и осторожный настолько, что это отдает трусостью, Рабастан всегда склонен миндальничать, топтаться на одном месте вместо решительных действий. Это претит деятельной натуре Рудольфуса, но братьев не выбирают и он отмахивается от пространных замечаний Младшего.
Он верит в силу своей харизмы, своей убедительности: Арн не посмеет пойти против, как не посмел пойти против двадцать лет назад. Конечно, сейчас Рудольфус не может осыпать его золотом, но если Арн не идиот, то понимает: есть вещи важнее, чем галеоны. В конце концов, будущее Арна зависит от того, насколько довольным останется им Лестрейндж - и насколько богатой будет награда, когда Организация преодолеет это оставшееся сопротивление, обезглавит Министерство и возьмет власть в свои руки, к чему столько шла этим тернистым путем.
В победе Рудольфус не сомневается, как не допускает и мысли, что может сомневаться кто-то другой. Даже подозрительные и малодушные вопросы Рабастана уже изгладились из памяти: победа неизбежна хотя бы по той причине, что он, Рудольфус, не может проиграть. Скримджер лишь отсрочил свою смерть, Итон едва ли вернется в Аврорат - плукровкам и грязнокровкам, оставшимся на последних рубежах, не выстоять перед мощью армии Темного Лорда, представленной истинными наследниками звучных фамилий и великих деяний.
И Рудольфус не сомневается, что Арн постарается - и будет стараться до тех пор, пока не найдет ответы. Полторы недели, две, месяц - столько, сколько потребуется, чтобы следующая смерть Руфуса Скримджера стала окончательной.
Однако ему не хочется, чтобы младший брат вновь путался под ногами, заводя свою песню - их последний разговор заставил его о многом задуматься, заставил осознать проблему нелегкого выбора, связанную с положением Беллатрисы, и Лестрейндж, неуютно себя чувствующий в любой ситуации, требующей длительных и взвешенных размышлений, колеблется, выходя из себя по любому поводу и ища этот повод, чтобы выплеснуть раздражение и злость.
При этом он не хочет расставаться с Беллатрисой - события февраля показали ему, что они все же уязвимы, что она уязвима - и возможное расставание на весь срок ее беременности ему не по душе, а потому он требует, чтобы она постоянно была поблизости, под его присмотром или присмотром Рабастана. Последнее сложно - тот почти все время проводит либо с Вэнс, либо со своей рыжей аврорской сукой, но сейчас это даже кстати: с Арном Рудольфус хочет потолковать без брата. У них есть пара незаконченных дел в прошлом, о которых Рабастану не стоит знать.

К тому же, Рудольфусу нравится покидать коттедж: ему остопиксело сидеть, будто крыса, в четырех стенах, давясь дешевым магловским пойлом и удовлетворяя капризы беременной жены, когда находило настроение. Стычка с О'Рейли - газеты не скрывали имя героя, обратившего в бегство Лестрейджей из той норфолкской деревни, так и не уничтоженной из-за этого ирландского выскочки, - заставило их временно взять тайм-аут, притихнуть, и этот период вынужденного безделья мучил Лестрейнджа сильнее, чем любой Круциатус, а потому выход к Арну был даже кстати - и Рудольфус решительно отправился сам, прихватив с собой жену для моциона.
Его уверенность в Арне действительно сильна - и то, что он отправляется к шпиону с Беллатрисой, лучшее тому доказательство, но так глубоко Рудольфус не рефлексирует, наслаждаясь прогулкой, перебирая в уме способы, которыми Скримджер может умереть. Авада всегда была наипростейшим шагом в смерть - но если Министр придумал, как можно избегать этой смерти от Непростительного, то Лестрейндж будет счастлив показать ему и другие варианты, часть из которых специально припас для давнего врага.
Это приятные мысли, возбуждающие мысли, и шаг Рудольфуса, погруженного в картины одна другой красочнее, упруг и даже хромота едва заметна: с нападения на Хогвартс прошло достаточно времени, Вэнс трудилась не покладая рук, а потому он вновь чувствует себя сильным, всемогущим.

Останавливается он единожды - у самого подъезда. Какой бы не была его уверенность в Арне, Рудольфус все равно сканирует дом, но ничего подозрительного не замечает. Обхватив Беллатрису за талию, он аппарирует прямо в прихожую, игнорируя не только этикет, но и возможность того, что Арн может быть не один.
Если тот не один - тем хуже для него и для случайного гостя.
Зато на сей раз дверь остается целой - и это ли не свидетельство расположения.
- Я пришел за ответами, - говорит Лестрейндж, не тратя время на процедуры расшаркивания. - Я хочу знать, как Скримджер может быть убит - и как выжил после моей Авады.
В конце концов, это личное оскорбление - и Рудольфус именно так это и воспринимает.

К долгожданному третьему визиту всякая тревога по поводу того, чем все в итоге обернется, прошла, и Арн, как истый фаталист, находил себя в состоянии блуждающем от титанического спокойствия — все равно ему нечего предложить Лестрейнджам, последствия очевидны — до легкого и терпимого безразличия.
По этой же причине он с удовольствием курил, лежа на новом диване взамен того, что разнесла в щепки Итон, и предавался бессмысленным мечтам о том, что еще может быть час, два, а лучше день или неделю, его никто не побеспокоит, ровно до тех пор, пока из коридора не раздался хлопок аппарации.
Приехали.
С опрокинутой дверью было как-то больше времени, чтобы оценить обстановку.

Арн снимает ноги с дивана и, не гася сигареты, выходит в прихожую, из которой первым — или это с ним играет злую шутку.. субъективное восприятие? — доносится высокий, почти пронзительный голос Беллатрисы.
И перед ним и впрямь Беллатриса. С Рудольфусом. Прекрасное начало.
Вейн, честное слово, сейчас все бы отдал за Рабастана.

Требование у Рудольфуса совершенно ясное, и, может быть, даже хорошо, что он спрашивает сразу в лоб, но Арн ориентируется медленно, потому что Беллатриса сбивает его с толку бесконечным потоком информации, для которого ему сложно найти какое-то применение. И еще медленнее, потому что она опять подходит к нему и касается пальцами щеки, и вместо ответа Рудольфусу Арн просто отворачивается.
Так слова Лестрейнджа доходят гораздо лучше, и Арн сосредотачивается пока только на том, что Авада принадлежала Рудольфусу. Не сказать, что он удивлен, но настроения этот факт не прибавляет.
Не прибавляет настолько, что Арна прям-таки тянет ответить что-то вроде: сочувствую, не в курсе, или — можете спуститься и подняться на лифте, а я, нет, не подожду, ну и с концами, — но он останавливается и с легким недоумением смотрит на Беллатрису, которую опять интересует чай.
Чай.
Мерлин, если бы действительно можно было отделаться одним чаем.

Выбирать, кому из них ответить первым, довольно сложно и одновременно заманчиво.
Арн переводит взгляд на Рудольфуса:
  — У меня нет ответов ни на один вопрос, — не оттягивая более миг расплаты, отвечает Арн, но перед тем, как, по его мнению, Рудольфус должен озвереть, добавляет: — Но есть предположения.
Беллатриса, которая, неизвестно, рассказала мужу о письмах или оставила информацию при себе, несмотря на все моральные усилия ее игнорировать, из прихожей не исчезает, продолжая раздражать его где-то на заднем фоне, но Арн уже хорошо себе представляет, что долго игнорировать ее не сможет, и лучше не надо.
И, наконец, спрашивает ее, надеясь, что во все это очень скоро встрянет Рудольфус:
  — Какой?

Арн игнорирует её приветствие, как и Рудольфус. Беллатриса, нуждающаяся в зрителях почти так же, как в воздухе, в отчаянии. Она недовольно поджимает губы, в последней отчаянной попытке опускает руку ниже, теребя Вейлина за рукав.
Чай и внимания, пожалуйста.
Но нет, будем обсуждать только Скримджера, тема которого успела слегка наскучить Беллатрисе и за прошлый визит. Хотя в этот раз, возможно, от беседы будет толк. Рабастан не похож на своего старшего брата, который не будет церемонится и перейдёт от слов к делу. А Беллатриса поможет.
Ей понравилось копаться в сознании Вейлина. В этот раз такого предлога как Амбридж нет, но они вдвоём что-нибудь придумают.
Она не чувствует напряжения, повисшего в коридоре после слов Арна, не чувствует, как вскидывает руку с палочкой Лестрейндж, не чувствует, что сейчас есть проблемы поважнее её развлечений, но всё равно разворачивается от аврора в пол оборота, чтобы иметь возможность переводить взгляд с одного мужчины на другого.
Только открыв рот, чтобы ответить на долгожданный вопрос, Беллатриса насильно разворачивается в сторону гостиной. То, что Рудольфус следит за её рационом — непривычно. И неприятно.
— Я не люблю с молоком, — замечает она после внушительного перечня Рудольфуса, — предпочитаю сладкий, но раз нельзя, так нельзя. Если есть, зелёный. И с лимоном, — она гневно смотрит на супруга. Пусть только попробует ей помешать. К тому же, в лимоне тоже есть витамины.
В гостиной она забирается на диван с ногами, скидывая туфли неподалёку. Рассказ Арна обещает быть длинным, и неплохо бы устроится поудобнее.

- Никакого лимона, - с угрозой повторяет Рудольфус. Ему, по большому счету, нет разницы, что становится камнем преткновения в их с Беллатрисой любовных отношениях - его куда больше бесит факт, что что-то становится таковым с регулярностью. И даже понятно, что именно - ее вздорный нрав.
Пока они ждут Арна, а Беллатриса устраивается на диване в гостиной с беспечностью избалованной женщины, Рудольфус шагает по комнате, неосознанно повторяя маршрут Рабастана, когда они были здесь впервые - доходит до окна, бросает взгляд наружу, закуривает, не заботясь поиском пепельницы.
Беллатриса недовольна - и если бы Рудольфус был более склонен к размышлению, то понял бы, что дело вовсе не в драккловом лимоне, но он не склонен, а потому отвечает ей еще более угрожающим взглядом.
Атмосфера накаляется до той температуры, которую предпочитает Лестрейндж.

С возвращением Арна она накаляется еще больше - дело в драккловом лимоне. Вэнс четко сказала - никаких цитрусовых, а значит - никаких лимонов. Яблоки, сливы, тыква - но никаких цитрусовых.
Перекинув сигарету в угол рта, он невербально посылает в блюдце с лимоном Fere Conjiste, превращая лимон в уголь, а блюдце - в закопченый стеклянный остов. С точки зрения Рудольфуса, вопрос с лимоном был закрыт с первых его слов и подниматься больше не должен.
Он молча ждет, потому что слова Арна звучали обнадеживающе: предположения - это даже хорошо, предположения дадут ему несколько жертв вместо одного виновника, и это очень хорошо.
Ритуалисты или нет - ему все равно. Даже если кто-то где-то нашел способ воскресать после Авады Кедавры, у Рудольфуса в запасе немало и других способов убить.

Первое имя его не впечатляет, но, как и всегда, вызывает гримасу удовольствия - эта Берк первая в любом списке ритуалистов, кроме этого, и дело даже не в словах Долохова, который нанес ей визит вскоре после неудачной казни Скримджера. Дело в том, что Минни Бёрк играет за другую команду - все играла за другую. И не упустит своей выгоды, связавшись со Скримджером.
- Это не она, - лаконично говорит Рудольфус, не скрывая своей убежденности. - Дальше.
У Арна ведь есть, кого назвать следующим. Или его предположения - всего лишь выдумка, попытка свести какие-то свои счеты или вовсе пустышка?
Рудольфус качает волшебной палочкой, снова перекидывая сигарету из угла рта в другой, смотрит на Арна не мигая.
Ему нужна смерть Скримджера. Если ради этого должен умереть кто-то еще - тем лучше. Чем больше - тем лучше.

Fere Conjiste - Выпускает из палочки сильную струю огня. P

Почему Рудольфуса так беспокоит именно лимон, неизвестно, и Арн бы в другой ситуации и при других заявленных данных предложил Беллатрисе аргумент, что лимон, в отличие от других цитрусовых, щелочной.
Но она все равно его не поймет.
И Рудольфус, который только что спалил чашку вместе с лимоном раздора прямо в руках Арна, не поймет.
Да Арн даже не успевает отреагировать и явно чудом остается с пальцами. Арн, мягко говоря, в шоке и думает, где бы ему еще припасти нервов на такие эксцессы: до Азкабана с Лестрейнджем было во много раз проще.
Это совершенно точно.

Потом уже Арн соображает, что версия с Берк не катит, и об этом ему сообщает не только Рудольфус.
Тетушка, точно.
Черт бы побрал этих чистокровных.

Арн отставляет то, что осталось от чашки с блюдцем, в сторону.
Арн, сложивший дельную, но совершенно фиктивную версию, если вариант с Берк не понравится Лестрейнджам, честно почти хочет ее озвучить, но на сцену вступает Беллатриса.
И Арн не рискует сразу прервать ее выход.

Арн не двигается, а просто наблюдает, как Беллатриса поднимается с дивана, и, кажется, он даже не сразу замечает, что она кричит. Крик звоном отдается в ушах Арна, и он только морщится, предполагая продолжение, потому что начало его уже впечатлило.
В этом продолжении он ночует в стенах Аврората.
С другой стороны, мысленно Арн даже на стороне Беллатрисы, потому что отвечать Рудольфусу ему не хочется, но когда Лестрейндж отвешивает супругу пощечину, Арн быстро понимает, что находится при их семейной сцене ему хочется еще меньше.
В это просто нельзя встревать.

Арн тяжело вздыхает.
Если Рудольфус сдержится и не убьет свою беременную жену своей же заботой, то их ребенку уже ничего не будет страшно.
Хотя, с какой стати Вейна вообще это должно волновать?
Арн, наконец, находит в себе силы отлепить язык от неба и начать говорить:
— В таком случае, это кто-то из иностранцев. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь из здешних решил бы пойти против вас, и  это не похоже на ... нашу магию, — в последнем Арн был уверен только по той причине, что в противном случае, кто-нибудь из Пожирателей, обладавших доступом к самым редким источникам, об этом бы знал. Андромеда, из которой Арн вытащил все, что мог, была такого же мнения. 
— Но для того, чтобы найти конкретные имена, мне нужно еще время.
Кажется, самое время сказать Рудольфусу что-то вроде: а может, ну его, этого Скримджера, и поговорим о квиддиче?

Отредактировано Weylin Arn (7 июня, 2017г. 01:15)

Когда Беллатриса вынуждена хватать ртом воздух, беспомощно вытягивая ступни, чтобы нашарить ими опору, она не жалеет о том, что сделала. Жалеет только, что у неё так мало сил. Покраснения на щеке Рудольфуса незаметно, но Лестрейндж надеется, что это лишь оттого, что в глазах темнеет.
Надо было найти нож и воткнуть его супругу в бедро.
Кретин.
Он даёт ей глотнуть воздуха, и она жадно хватается за эту подачку, наполняя лёгкие вместе со сдавленным вскриком. Беллатриса не может улыбаться, но если бы могла, непременно бы улыбалась бы.
Рудольфус её не убьёт, и лучше неё это знает только он.
Не убьёт.
Беллатриса вскрикивает, выгибаясь, вырываясь. Куда угодно, лишь бы спастись от этой боли, пронзающей руку от основания локтя до кончиков пальцев. Это не круциатус, что-то другое, но всё невыносимо.
Так невыносимо, что Беллатриса кричит. А когда понимает, что все её вопли заглушает ладонь Рудольфуса, который — подумать только — невозмутимо беседует с Арном, смаргивает слёзы, позволяя им стечь по скулам, и до опасной тянущей боли в челюсти, распахивает рот, вонзая зубы Лестрейнджу в ладонь.
Ублюдок.
В рот ударяет солёное, но, к сожалению, не кровь, а всего лишь остатки пота.
Беллатриса летит на диван, подскакивая на пружинистой обшивке. Вопит от боли, автоматически баюкая сломанную руку. Рукав, кажется, не мокрый, но об этом она сейчас не думает.
Мразь.
— Если я вдруг ещё хоть раз соберусь за тебя замуж, напомни какой ты мудак, — шипит Беллатриса, быстро вытирая щёки от слёз, по привычке дёргается правой рукой и, поморщившись, вытаскивает палочку из ножен левой.
От непривычной нагрузки рука чуть подрагивает, мешая точности движений. Про то, что на круциатус действует табу, Лестрейндж не вспоминает. Но он не выходит.
Зато для опрокидывания шкафа пластичность движений не нужна. Не уверенная, что не хочет, чтобы Рудольфус остался погребённым под грудами досок, Беллатриса выскакивает в коридор, оставляя туфли в гостиной.
Перед поворотом на кухню она почти не замирает.
Прочь. Прочь от Лестрейнджа. От мужчины, который ей не дал попить чай. И сломал за это руку. И, драккл его побери, будет отцом её ребёнка.
Рука нестерпимо болит. Дверь не поддаётся от толчка, ни от нажатия ручки. Но Беллатрисе плевать, что заперто. Взмах палочкой — входная дверь вылетает наружу, ударяясь о противоположную стену.
Кнопка лифта загорается красным, и, хотя Беллатриса торопится, у неё есть время оглянуться. Босые пальцы мёрзнут на бетонном полу.
Дурацкие магглы. Дурацкий Рудольфус.

Отредактировано Bellatrix Lestrange (8 июня, 2017г. 20:58)

Беллатриса, ошалевшим книззлом подскакивающая с дивана, его не беспокоит - пусть не верещит так, у нее всего-то рука сломана.
Лестрейндж закуривает по новой, слушая, как босые ноги жены шлепают по коридору, отдаляясь. Ну сколько она пройдет босая? Пролет? Два? И с какой скоростью?
А если аппарирует, то куда? Куда ей еще отправиться, кроме как в коттедж?
Палочка в руках Арна его парадоксальным образом успокаивает: в какой-то момент ему показалось, что Арну нет дела до того, что с ним будет, а это, знает Рудольфус, может принести немало неприятностей.
Но нет, тому не все равно - он готов сражаться за себя, и резкий тон тому подтверждение.
В коконе уверенности в собственной непогрешимости - в собственном всемогуществе - Лестрейндж не воспринимает тон Арна как агрессию, а привычное в прошлом обращение легко ложится на новые обстоятельства.

Затягиваясь, Рудольфус наклоняет голову к плечу, обдумывая сказанное Арном - для сказанного Беллатрисой будет свое время.
Сначала он хочет сказать, что именно этого и хочет - чтобы Арн выпотрошил каждого ритуалиста в Британии и принес ему, Рудольфусу, голову того, кто помог Скримджеру. Что это его самое горячее желание, что большего ему не нужно.
Но это была бы ложь, а Рудольфус не лжет - ему просто нет необходимости это делать с тех пор, как маски остались в прошлом. Он больше не скрывает лицо, и не скрывает, что ему не просто нужна голова скримджерова помощника. Он хочет сам заявиться к этому магу, хочет втолковать ему, как сильно тот ошибся. И, разумеется, убить.
Горячечная волна идет по телу Лестрейнджа при этой мысли, он опускает голову, глубоко затягиваясь, следя за алеющим краем сигареты.

А Арн продолжает - и говорит дело.
До чего Лестрейндж ненавидит этот рассудительный типично рейвенкловский тон, пусть даже волшебная палочка поднята наизготовку. Как же он ненавидит, что именно этим тоном изрекаются истины.
И все же Арн прав: сейчас потерять его из-за минутной прихоти было бы недопустимо, если он все еще хочет добраться до ублюдка Скримджера.
Рудольфус выдыхает сквозь зубы, поднимает голову, отбрасывая неровные пряди. Ухмыляется, следя за палочкой Арна.
- Ты мне угрррожаешь? - раскатистые "р" напоминают одновременно и рычание, и урчание. Рудольфус переводит взгляд на лицо Арна, снова затягивается.
- Я дам тебе еще время. Столько же времени. Но когда я приду в следующий раз, ты дашь мне имя.
Он вытаскивает окурок, отбрасывает щелчком в чашку чая, о котором так долго мечтала Беллатриса.
- Ты мой, Арн, - он больше не ухмыляется. - До сих пор. И ты знаешь это. Поэтому дашь мне имя. Дашь мне того, кто помог Скримджеру.
Лестрейндж пусто и пристально смотрит в глаза Арну, а затем разворачивается и уходит, не опуская палочку. Переступая через выбитую и перегораживающую коридор дверь, он аппарирует на первый этаж под звуки спускающегося лифта, чтобы встретить Беллатрису.