От трезвящего зелья ломят виски, но даже в том состоянии, в котором Рудольфус находился последние дни, ему хватает ума, чтобы не являться к Милорду беззастенчиво пьяным.
И все же, несмотря на пинту зелья и ледяное купание, Лестрейнджа выдают красные глаза и опухшее с перепоя лицо. Пока он молод, руки еще не дрожат, и будь у него в запасе хотя бы пара дней, чтобы проспаться как следует, не было бы заметно и таких последствий, но он не может находиться долго трезвым в доме, где будто молчаливый призрак обитает Беллатрикс, с каждым днем уходящая от него прочь, в долину смертной тени, где ему уже будет ее не достать.
Вслед за их сыном.
Переживать это мучительно, переживать это на трезвую голову невозможно.
Рабастан спасается как обычно у Розье, предпочитая не вмешиваться - хватило одного удара, чтобы заткнуть Младшему рот и поток обвинений, но больше всего Рудольфус боится увидеть вновь эту беспомощную жалость в глазах брата. Он знает, что сам во всем виноват, и тем не менее, он лорд Лестрейндж. Жалость, даже семьи, не для него.
Прогнозы колдомедиков - Беллатрису ведут лучшие, кого только можно достать в Англии, и пара иностранных светил целительства - неутешительны: она умирает. Дело не в болезни или травме, с этим удалось разобраться, но потеря ребенка будто что-то подорвала в самом организме ведьмы, обратила ее магию против нее самой, и даже фамильная лестрейнджевская магия ослабла в Беллатрикс до такой степени, что не может защищать ее.
Нужно предпринять хоть что-то в ближайшем будущем, иначе Рудольфус останется вдовцом - в этом согласны друг с другом все целители.
Хуже всего то, что видимых ран и симптомов нет. То один, то другой колдомедик высказывает догадки, что мадам Лестрейндж просто не хочет жить и этому-то нежеланию и подчиняется ее магия, убивая свою хозяйку.
Рудольфус безутешен, если это можно так назвать - и прибегает к единственному способу забыться, который знает.
Он пьет.
Но именно это однажды и подает ему сумасшедшую - подстать ему самому - идею: в забвении нуждается и Беллатрикс.
Он не строит иллюзий насчет своих способностей - ментальная магия всегда казалась ему не стоящей внимания, и те маги, к которым он обращается за советом, однозначно подтверждают, что для воплощения в жизнь его безумной затеи нужен невероятно сильный маг, отточивший свои навыки не только в том, что касается боевых чар.
Рудольфус знает лишь одного человека, подпадающего под это описание. И, ведомый верностью и виной, отправляется к Темному Лорду.
Тот достаточно благосклонно отнесся к просьбе Лестрейнджа уделить ему время - семья Рейналфа на особом положении, в этом нет ничего удивительного, а потому в неурочный час Рудольфус аппарирует в Ставку.
Он проходит мимо дежурного Розье, не обращая внимания на кивок Эвана и сообщение, что его ожидают. Останавливается у дверей, кривя губы в болезненной гримасе - кто бы знал, как горько ему идти на поклон, даже на поклон к самому Милорду. Как горько сознавать, что тому станет известно все, что касается их с Беллатрикс личного.
Будь его воля, он ни за что бы не пошел на это - если бы его жизнь зависела от этого. Но на кону жизнь Беллатрисы, и если он что и может для нее сделать, чтобы хоть как-то избыть свою вину, то оно сейчас там, за этой дверью.
- Милорд, - глухо и хрипло проговаривает Рудольфус, входя в просторный кабинет. - Благодарю Вас, что согласились принять меня.
Он взглядывает в лицо мужчины напротив, сжимает кулаки под прикрытием складок мантии.
- Я прошу Вас о помощи, Повелитель.

Рудольфус смотрит в лицо Темному Лорду - но не в глаза, а куда-то выше. Он не опускает голову, зная, что его единственный шанс на то, чтобы Беллатрикс помогли - это смотреть прямо, не допуская и мысли, что он смирится с утратой.
Острый взгляд собеседника изучает его, доводя Лестрейнджа до грани, вызывая чувство, что он всего лишь жалкая букашка. Это новое для Рудольфуса чувство, неприятное, раздражающее - и гнев кипит где-то внутри, скрытый под всепоглощающей виной и надеждой.
Он тупо ждет, не зная, ни что еще сказать, ни что сделать - он в самом деле не умеет просить помощи, но здесь ведь не прикажешь, не заставишь. Он ловит себя на мысли, что просит плохо - мысли, от которой все его сильное, крупное тело содрогается волной отвращения.
И когда Темный Лорд, не скрывая неудовольствия, все таки разрешает ему продолжать, Рудольфус не пользуется предложением сесть.
Он опускается на колени, медленно и неотвратимо, опускает голову. Кулаки сжимаются еще крепче.
- Моя жена, Милорд. Она была беременна и потеряла ребенка. Она не хочет больше жить, говорят целители. Она хочет смерти - своей. Быть может, и моей.
Каждое слово застревает в глотке, будто ощетинившееся иглами отравленное яблоко. Лестрейндж переводит дыхание, изучает плиты, которыми выложен пол. Ему предстоит довести дело до конца. Он, мать его, сможет.
- Целители утверждают, что она умрет, если ей не стереть память о ребенке. - Он вскидывает голову, глядя на Темного Лорда чуть ли не требовательно, исподлобья. - Сотрите ей память, Милорд. Она не должна умереть, не должна наказывать меня таким способом. Сотрите ей память об этом ребенке, о потере, обо всем! Вы - тот, кому я присягнул как своему сюзерену. Накажите меня сами, но верните мне жену.
Лестрейндж задыхается, гасит рвущийся из горла крик - стискивает плотную вышитую ткань мантии на груди, но смотрит по-прежнему твердо. Если Темный Лорд откажет, ему лучше убить его, Рудольфуса, сразу - прямо здесь, прямо сейчас, потому что Лестрейндж не забудет и не простит отказа.
- Я клянусь вам своей жизнью, своим Родом, у вас не будет слуги верней, - намного тише произносит Рудольфус, с гримасой выплевывая эти слова. Таким не раскидываются. Таким не торгуют.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (9 мая, 2017г. 19:44)

Рудольфус так и сверлит взглядом Темного Лорда, оставив недавно появившееся, но набирающее популярность негласное правило не смотреть на Милорда прямо - он и так на коленях в знак своей верности, в знак подтверждения своей присяги, и он не хочет пропустить ни малейшего движения брови Лорда, которое может означать приговор или помилование.
Темный Лорд выжидает, его недовольство оставляет Рудольфуса равнодушным, хотя и ощущаемо - Лестрейндж знает за собой вину, и вина эта не перед Темным Лордом, однако Лорд может помочь.
Что делать, если Темный Лорд откажет, Рудольфус не знает - он не строит планов, позволяя себе плыть по течению, по реке из огневиски, в которой он топится, топит вину и разочарование. Топит страх, потому что глава рода Лестрейндж не может бояться.
Он знает лишь, что не потеряет Беллатрису - не может лишиться ее, и знает, что это неправильно: он должен казнить себя за смерть наследника, этого ребенка, который не был достаточно силен, чтобы вцепиться в жизнь, чтобы не позволить отобрать ее у себя. Ребенок - продолжение рода, наследник - вот что главное, но при мысли о ребенке он испытывает лишь легкое отвращение: то синюшнее тельце, больше похожее на домовика, чем на мага, он сжег у склепа в соответствии с традицией рода, даже не развернув тряпку с инициалами наследника. Ребенок - нерожденный, не принятый в род, не получивший имя - не мог упокоиться в склепе, и даже на гобелене его нить исчезла куда быстрее, чем проявлялась и наливалась яркостью. Ребенка будто никогда не и не было - и это единственный выход, выход, который Рудольфусу подсказал родовой гобелен, сама магия.
Он знает, что должен винить себя в этой смерти - но чувствует, помимо отвращения, еще и гнев: этот уродец убивает Беллатрису, даже став историей, перестав существовать, исчезнув с гобелена. Хочет отобрать Беллатрису у него, у Рудольфуса, но будь он проклят, если отдаст жену даже смерти.

Темный Лорд заговаривает. Он говорит о ритуале и специальном зелье, а Рудольфус тупо смотрит в ответ, не понимая, согласие это или отказ под предлогом сложности в исполнении просьбы.
Ритуал, зелье - все, что угодно, нет цены, которую бы он не заплатил. Готов на все, лишь бы вернуть Беллатрису из долины смертной тени, куда она уходит все дальше - так далеко, что он уже едва может дозваться.
Рудольфус все еще ждет - движение палочки Лорда кажется ему судьбоносным: что выберет Темный Лорд, милость или кару, нет ни малейшей догадки, а у Рудольфуса даже дыхание не перехватывает. Он не боится смерти - своей, но смерть жены станет для него концом мира, личным Рагнареком. Он и сам не знает, на что пойдет после ее смерти - и чтобы ее удержать, потому что, кажется, нет такой границы, которая бы его остановила, но Темный Лорд разбирается в человеческих душах лучше Рудольфуса, и тяжелые двери запираются, подчиняясь движению палочки .
Лестрендж тяжело поднимается на ноги - ему всего тридцать, но сейчас, после этих давящих недель, ему можно дать и на десять лет больше. Из движений ушла хищная легкость и ощущение сдерживаемой силы, он сам похож на человека на краю могилы.
Пошире расставив ноги, чтобы обрести равновесие, Рудольфус, опустив руки вдоль тела, будто не зная, что с ними делать, несколько раз трясет головой - он не из числа хороших рассказчиков, но он сам пришел на поклон, чтобы противиться воле Лорда.
- Мы поссорились, - хрипло и глухо отвечает он коротко, как будто этим можно объяснить все произошедшее - как будто эта банальная, безобидная фраза может дать понять, что в самом деле происходит за крепкими стенами Лестрейндж-Холла, когда две воли - главы рода и его жены - сходятся в бою, где сила сталкивается с бесстрашием. - Поссорились на центральной лестнице. Беллатриса никогда не умела остановиться вовремя.
Рудольфус снова трясет головой, глотает горечь вместе с фразой, что и он никогда не останавливается, и в этом они похожи, как могли бы быть похожи близнецы.
- Я ударил ее, и она не удержалась за перила. Все было кончено в минуту, Милорд. - Вот теперь у него действительно перехватывает горло будто удавкой, он хрипит. - Когда я спустился, все было кончено, так мне сказали колдомедики.
Он не подхватил ее - просто не схватил. Он был так зол, он ударил с силой - несмотря на беременность, несмотря ни на что.  Ударил так, чтобы она замолчала - но Мерлин, он не хотел, никогда не хотел, чтобы она замолчала навсегда.
- Она винит меня, Милорд. И она имеет право, - заканчивает Рудольфус короткий рассказ - в его памяти мало что еще сохранилось, он был пьян, о Мерлин, как он был пьян. И как он хотел причинить ей боль в тот момент - так, что забыл обо всем, даже о ребенке.