Пока Арн поднимается на третий этаж, у него складывается впечатление, что все здание если не отцепили под Итон, то эвакуировали от нее же — слишком пусто.
Зачем, Мерлин, зачем он опять тратит свое время на эту болезную, Арн осознает смутно и то только после долгих переговоров с самим собой. Переговоров неудачных, стоит заметить, потому что он каким-то нелепым образом убеждает себя, что ему просто интересно, мерещится ли ей до сих пор Прюэтт, нашли ли причину этой странной бессонницы, и что из этого всего Итон вообще помнит.
Как будто ему есть до нее какое-то дело?

Еще Вейну трудно представить, что с Дженис происходило после посещения его квартиры, и еще труднее, что за такой короткий срок ей взяли да вправили мозги, поэтому любопытство в итоге берет верх, и Арну очень хочется верить, что это именно любопытство.
Действительных же причин, чтобы зайти к Итон, у него немного. Вернее, всего одна: уж очень Арн жаждет знать, кому он обязан в очередной раз вынесенной в квартиру дверью, и поговорить об этом все-таки проще с Дженис, чем с тем же МакГратом.
Настолько проще, что после коротко стука Вейн дергает ручку вниз, а не разворачивается, внезапно разочаровавшись в своих действиях и не уходит восвояси.
— А ты хорошо устроилась, — здоровается он, быстрым взглядом окидывая палату.
На самом деле, плохо. В ней так же пусто, как и во всей клинике, и Дженис на этом фоне смотрится блекло.

Отредактировано Weylin Arn (1 апреля, 2017г. 15:25)

В слова негромко наигрывающей песни Арн стоически не вслушивается.
— Говорят, он в конце концов покончил с собой, — замечает Вейн, проходя вперед. С Итон станется, но пусть дарит хоть Чалдини — ему все равно уже поздновато менять линию поведения.
А Дерека он, кажется, уже просил передать, что ему ничего не нужно.
Вейн тяжело вздыхает:
— Он преувеличил.
Арн смотрит на Дженис так же серьезно, как и она на него. И злится, потому что ему, наверное, не стоило приходить.
Как и в прошлый раз: по крайней мере, закончилось все не особенно обнадеживающе.
— Если не хочешь быть должной, то лучше скажи мне, Дерек нашел того, кто тебя проклял? — спрашивает Арн после недолгой паузы, обводя Итон внимательным взглядом.
Выглядит она гораздо лучше, чем два дня назад, а, значит, спит. И он надеется, что спит Итон, потому что проблема решена, а не отложена в долгий ящик и по счастливой случайности в виде смены одной палаты на другую.
— Только честно, Дженис.

— Это слишком просто, Итон.
Слишком просто ввалиться в чужой дом рано утром, размахивая палочкой, слишком просто вести себя черт знает как и перекладывать свои проблемы на плечи тех, кто их решать никак не должен. Хотя здесь себе Арн врет: сколько бы Итон ему не пыталась угрожать, он все равно чувствует себя обязанным за дочь. Больше, чем Дженис может себе представить.
То, что МакГрат никого и ничего не нашел, Арна неприятно удивляет. Его не особенно беспокоит, что на роль главного негодяя назначают его, это довольно близко к правде, но он задумывается о том, что все может повториться снова. И снова.

Арн тоже закуривает.
Удивительно, Итон считает себя настолько должной, что прямо-таки снимает лимит на вопросы — от мысли о деньгах Арна прямо-таки воротит. Не даром, значит, уроки из прошлого.
— Почему за шесть дней ты ничего не сказала Дереку?
Нет, правильнее было бы спросить, почему она никому ничего не сказала, но Арн оставляет так, как есть.
— Я надеюсь, мне не нужно каждый раз добавлять: "Только правду, Дженис" или что-то в этом духе.

Отредактировано Weylin Arn (29 марта, 2017г. 00:28)

Дженис говорила, выглядело это необычно.
Плотину, конечно, не прорывало, но и сомневаться в том, что Итон, кажется, впервые говорила с ним честно, не приходилось.
Унизительность просьбы Арн понять мог: вышло так, что Вейн за всю сознательную жизнь просил только двоих: брата и Дженис, и всегда дело напрямую касалось Мадлен. Не мог он понять другого, — почему Итон с таким стыдом это признавала. Природные упрямство или гордость демонстрируются иначе.
Сказать было нечего. Арну даже считать не пришлось, чтобы понять, что  и спусковым крючком для скандала между Итон и МакГратом послужил он. Все дороги ведут в его квартиру, черт подери.

Аттракцион невиданной щедрости заканчивается быстро и, должно быть, Итон уже не заботит вопрос о сумме: вытащить из нее два-три слова обходится Арну дорого. Дороже, чем он рассчитывал.
Но с Дженис всегда так – нельзя ничего загадывать наперед.
— Попробуй, — отвечает он, стряхнув пепел с сигареты.
Все равно есть вещи, о которых спрашивать его совершенно бессмысленно.

Не вопрос, а удар под дых.
Арн, поджав губы, смотрит на Итон долго и тяжело. Как тогда, в конце июня. Его лицо, бесцветное и безжизненное, не выражает абсолютно ничего из той гаммы эмоций, которую Арн испытывает на себе в одну секунду: поток мыслей, бесконечный и безумный, не останавливается ни на секунду, и среди бессвязных реплик, цепляющихся одна за другую, можно выловить и попытки оправдать себя, и нечто, кричащее о том, что это самый правильный его выбор, и что-то совсем глухое, стертое, непонятное и не осознанное до конца.
— Феликс в курсе, и у него своя голова на плечах, — машинально реагирует Арн, пропуская самую главную часть вопроса. На самом деле, конечно же, ничего он не пропускает, и мысли, шестеренка за шестеренкой, крутятся в одну сторону: он не хочет знать, что там с Мадлен.
Он очень отчетливо представляет себе, что будет, если та же Беллатриса вдруг выловит из его памяти образ дочери: за ним потянется целая вереницы, за ним потянется и Итон, и станет ясно, за какую команду Арн играет в действительности. Но эта причина, какой бы важной она не была, всегда будет оставаться внешней. Все гораздо сложнее, ведь Мадлен — часть той жизни, в которой Арну места себе уже не найти, она — часть того потерянного спокойствия и счастья, которое ему выпало лет на десять по лотерейному билету, и которого больше не будет, она — постоянное напоминание о том, кем бы он мог быть и где бы он мог быть, если бы в нужный момент выбрал правильную дорожку.
Знать что-то о ней, думать о ней, загадывать, что она там, без него, счастлива, а он никому, по сути, уже не нужен — и больно, и страшно.
— Нет, Дженис. У меня нет ничего святого, — отвечает Арн после затяжного молчания. — Еще вопросы?

Отредактировано Weylin Arn (31 марта, 2017г. 22:17)

Дженис это не касается.
Арн повторяет себе одну и ту же фразу несколько раз, и не может понять, почему она всегда выходит так неубедительно, ведь его чувства к дочери действительно не касаются никого, никого, кроме самой Мадлен, но перед Итон его тянет оправдываться, как верующего на исповеди.
— Тебя это не касается, — звучит неуверенно.
Объяснить ей, что она ошибается, Арн, даже если бы и захотел, не смог. Рассказывать Дженис о том, что все люди разные и все зависит от воспитания или его отсутствия, ей должны были ее собственные родители.
А потом что-то щелкает, и злость берет верх, так что даже кровь приливает к лицу, заставляя Арна говорить гораздо больше, чем он хотел:
— Но знаешь, в чем дело, Итон, — роняет он, едва удерживая голос в нормальном для себя регистре. — Я просто не хочу хоронить Мадлен, как ты хоронила Тома. И если для этого я буду должен о ней забыть — я забуду.

В действительности Арн и не хочет ее зацепить — просто использует единственное доступное сравнение, но, наблюдая за неожиданно приглушенной реакцией Итон, удивляется, и это удивление напрочь перекрывает гнев.
А потом Дженис улыбается как сытая кошка, хотя Вейн не понимает, чему она вдруг так радуется, и ему ничего не остается, кроме того, чтобы заметить:
— Это лучше, чем принудительно посещать психиатра. Не напомнишь, почему ты здесь оказалась?
Давление давлению рознь. И как бы смешно это не звучало, с Лестрейнджами в самых разных вариациях общаться было проще, чем с Итон.
Как-то эмоционально не прошибало, если не считать писем МакКиннон. Но и здесь гений был один.

Арн смотрит на Дженис очень внимательно, а потом далеко не из праздного любопытства спрашивает:
— Ты сказала, что тебе снился Долохов. Что именно тебе снилось?

Итон с детской беспечностью садится к открытой форточке, из которой тянется холодный воздух, как если бы была в другой возрастной категории и пыталась доказать, что сама себе хозяйка и всегда поступает только так, как хочет.
Арн в очередной раз принимает, что с Дженис во многих вещах лучше просто соглашаться.
А о некоторых — не спрашивать.

Его еще тогда немного насторожило, что Итон в жажде праведного возмездия упомянула только Долохова. Но так как она больше предпочитала общаться с Прюэттом, Арн временно списал эту деталь, пусть и кошмары, как эхо пережитого, вряд ли бы постоянно содержали в себе одно и тоже лицо.
И сейчас, когда Дженис пересказывала их, Вейн все больше думал, что проклявший Итон — извращенец, которому известно о ней очень и очень много.
— Интересно, что именно ты мне вменяла в вину.
Еще интересно, почему у Итон не было других кандидатур.
Очевидно, ей почти сразу стоило признать, что он бы до такого не додумался.
— И надолго ты собираешься здесь задержаться? — интересуется Арн после короткой паузы.

Отредактировано Weylin Arn (1 апреля, 2017г. 18:46)

Здесь лучше, чем в Мунго. И все же:
— Неужели у тебя не получается ему подыграть? — спрашивает Арн, хотя справедливости ради, он должен был спросить, а нужно ли ей это — выйти отсюда. Или Дженис  настолько уверена, что фатум вновь сведет ее с теми, кому она должна отомстить, чтобы теперь может позволить себе не торопиться?
— Детстве? Вопросы ты позаимствовала у Хоффмана? — качая головой, передергивает Арн. —Детство как детство.
Странный вопрос.

Арн закладывает руки в карманы, задумчиво озирается по палате.
— Отец всегда больше любил Феликса, мать и ее маггловская родня — меня. Поровну, как видишь, все равно не получилось, и мы всю жизнь друг друга ненавидим.
Арн силится вспомнить, с какого примерно возраста, но не выходит. Да и перегорело это, на самом деле.
— До Хогвартса мы оба учились в маггловской школе. В Хогвартсе учились на одном факультете. Ничего интересного.
Забавно, но о своем детстве Вейн ничего сказать толком не может: детство всегда было только  на двоих, да и не только оно.

— Хоффман или Дерек знают о том, что тебе снилось? — возвращается Арн, считая, что если Итон захочется деталей его скучной жизни, она не промолчит.

Отредактировано Weylin Arn (1 апреля, 2017г. 22:32)

Отлично. Волдеморт интересуется детством пленных, Итон перенимает его методы. Прямо-таки самый обычный круговорот событий в природе.
— И сколько тебе было, когда они умерли?
Итон рядом с братьями почему-то представить легко. Почти как рядом с Прюэттами.
И эгоизма в ней меньше, чем кажется на первый взгляд, поэтому ей было бы хорошо в большой семье.

Арн пожимает плечами:
— Не знаю. Может быть, всерьез бы занялся Трансфигурацией.
Все равно бы нашел способ выделиться: его мать была одержима историей и путешествиями, и палочкой действительно до конца своих дней пользовалась как настоящая маггла — с трудом и неловкостью, да и то, при большой необходимости; отец был посредственным ученым, который так ничего и не открыл, и за всю жизнь смог научить старшего сына разве что в травологии разбираться. Только Феликс из всей семьи всегда подавал большие надежды, и Вейн сейчас мог съязвить, что родители, были бы живы, до сих пор бы в видели Феликсе все свои чаяния, даже несмотря на то, что тот двадцать лет живет с женщиной, которая так и не родила ему ребенка.
И что от него, кроме пары-тройки хороших статей по зельеваренью в британском вестнике, ничего не останется.
Кажется, это был еще один камень преткновения между братьями. Феликс всегда считал, что Вейну незаслуженно везет.
— А о чем ты вообще разговариваешь с Хоффманом?

Смерть идет с Итон рука об руку, но забирает всех, кроме нее, и это больше, чем самые неприятные наведенные сны, похоже на проклятие. 
— У Мейеров? — переспрашивает Арн, вытаскивая еще одну сигарету.
Девичьей фамилией Итон он никогда не интересовался.

Три партии в шахматы Дженис можно было проиграть только специально.
По тому, что рассказывала Итон, оказывалось, что все попытки Хоффмана разбиваются о преступную стену непонимания: он, конечно, хотел помочь ей, как умеет и как считает правильным, но у Итон же есть свое мнение, и без специалистов.
Не уметь просить о помощи — еще полбеды. Она еще не умеет ее принимать.

Разбитые сердца заставляют вдохнуть дым слишком глубоко, и Арн, как школьник, первый раз стащивший сигареты у отца, кашляет едва ли не до слез.
— А у него хорошее воображение, — отвечает Арн надсадно. — У тебя тоже.
Первая любовь была, кажется, в другой жизни.
— Безболезненно. Она нашла себе парня, который был готов выслушивать всю ее болтовню.
И его это тогда почти не волновало. Сколько Арн себя помнил, он вообще ни к кому не привязывался настолько, чтобы хоть что-то испытывать при расставании.

Ох уж эти чистокровные. Куда не плюнь — все проблемы от них.
Арн качает головой:
— Ты умеешь удивлять.

Получив сигарету назад, Арн едва заметно улыбается. Итон рассказывает о себе с охотой, будто бы дело вовсе не в игре, которую она сама избрала.
— Стрелон, — припоминает Арн вслух. — В списке потенциальных обвиняемых он оказался вторым после меня. Почему?
Паршивый янки, которому пока явно везло больше всех из списка, продолжающегося Итоном, по реакции Дерека очень подходил на роль отчаянного мстителя. Но кроме очевидной причины, что не каждому понравится быть бывшим женихом, должно было быть еще что-то весомое.
— Повезло, — соглашается Вейн почти сразу.
Если сравнивать, то повезло.
У него за плечами нет никакого родового груза, проблем с наследственностью и споров с родней по поводу личной жизни. Не нравится что-то — уходи, тебя никто не держит.
Еще бы все эти очевидные плюсы вовремя им оценивались.

Все, что касалось Дженис, проходило для Арна слишком болезненно, чтобы он пытался узнать о ней больше, чем знает. Да чего уж там: он пятнадцать лет успешно игнорировал тот факт, что автором писем от МакКиннон мог быть только один человек, и пока Лестрейнджи не ткнули его носом в эти письма, он не догадался.
Но Арн об этом, конечно же, молчит.
Ему вообще куда больше по душе вывод, что об Итон, вынужденной все свои вечера коротать в лечебнице Хоффмана, на время можно забыть. Вывод, пусть он и не сочетается с местонахождением Арна в данный момент, никакого диссонанса не вызывает.
Ну, если только самую малость.

Дженис от ответа уходит. Но память у нее на редкость прекрасная.
— От Дерека.
А Арн мысленно возвращается к вопросу о беспечности и, усмехнувшись, спрашивает:
— Так что ты не поделила с замминистра своей далекой родины?

Нда. Ответ Итон не укладывается в голове, не стыкуется с тем, что Арн о ней знает, но если сказанное — ложь, то выглядит она слишком изобретательно.
— Никогда не поверю, что ты бы согласилась сменить один Аврорат на другой просто так, — отвечает Арн с запозданием.
Не для того она сюда возвращалась, не для того так хотела, так просилась умереть вместо Скримджера.

До конца марта — месяц.
Вейн смотрит на Дженис и понимает, что не может себе представить Аврорат без нее.
— Ладно, лучше не отвечай, — вдруг говорит он совершенно искренне.
Для самой Итон это было бы лучшим выходом — уехать. Быть может, до конца марта Хоффман пробьется через ее огнеупорный лед, и она действительно сможет уехать, хотя бы попытаться.
Арн, хмыкнув, поджимает губы. Уверен, что это невозможно.

Отредактировано Weylin Arn (3 апреля, 2017г. 00:12)