В конце семидесятых в аврорате каждый раз гуляли как последний. Дженис, вернувшаяся из отпуска с по-девичьи округлым лицом и совершенно пустыми глазами, налегала на выпивку так, словно никакого завтра наступить не должно, и Прюэтты по мере сил её поддерживали; даже вышли с ней на свежий воздух, чтобы раскурить последний привет из солнечного Парижа.
К полуночи Дженис успела сыграть с Фабзом в лошадку — тот катал её на спине от одной группы коллег к другой, останавливаясь у каждой на дозаправку, и дважды чуть не уронил, врезавшись в кого-то на импровизированном танцполе, — и с Гидеоном в орла. С орлом затея была не из удачных, и они оба рухнули на пол, едва не задев угловой стол и не свалив с того батарею спиртного. После этого с физической активностью было покончено: Муди, державшийся на ногах покрепче подчинённых, долго принюхивался к уцепившемуся со свежего воздуха запаху травки, забитому табаком и алкоголем, а затем категорически запретил приближаться к спиртному иначе как ползком.
Через час Дженис заскучала. Аврорат постепенно расходился, кто по домам, кто прямо в зале, и, когда последние хиты магического мира сменил добрый маггловский рок-н-ролл, Фабз снял Дженис со стола, где она сидела.
— Это плохая идея, — честно предупредила она его, а потом музыка утащила её за собой.
Это было очень похоже на вечеринки конца шестидесятых, на одной из которых она познакомилась с Томом. Так похоже, что Дженис впервые за вечер улыбнулась искренне. Она ещё улыбалась, когда Фабз раскрутил её и, не успев затормозить, она влетела в другого, чтобы, соскользнув рукой от локтя к запястью, потянуть его за собой.
— А, — потускнела она, подняв глаза, и улыбка сползла с её губ. — Это ты.

Отредактировано Janis Eaton (22 марта, 2017г. 00:15)

— Так нечестно!
Итон возмущается сразу, едва оказывается на земле и переводит дыхание, но ладони Арна не отпускает. За её спиной Гидеон с Фабианом синхронно разбивают пару стажёрок из защитного.
— Ну да ладно, — говорит ему Итон и в развороте проскальзывает под его рукой.
Танцы так танцы.
Пусть и не сразу, она улыбается снова и шагает вперёд. Для неё рок-н-ролл даже проще, чем рил, хоть в некоторых шагах всё равно похож на танго.
— Ты ничего, — раскрасневшись, признаёт Итон две минуты спустя. 
Широкая футболка с растянутым горлом, так удобно скрадывающая все резкие движения бёдер, то и дело сползает с плеча. В зале душно и нечем дышать. От Арна несёт виски и табаком — точь-в-точь как от неё, — и едва уловимо тянет одеколоном. Одеколон Итон нравится. Итон даже забывает, что скучала: как у всякой южанки, танцы у неё в крови.
Итон не спрашивает, кто учил Арна.
— Нет, правда, ничего, — повторяет она снова, забывшись.
Настолько ничего, что она даже позволяет ему вести.

Дженис чувствует себя так, словно ей снова шестнадцать, и она только-только бежала из дома. С Арном удобно — в основном потому, что он молчит, но ещё он достаточно крепок, чтобы удержать её и на весу, и в развороте; на него неудобно только смотреть. Итон и не смотрит: только раз, мимолётно прижавшись спиной к его груди, оборачивается через плечо и заглядывает в глаза. Фыркает:
— Не сегодня.
И уходит обратно.
Взгляд, лишённый былого задора, всё же даёт искру. Итон улыбается Арну снова — за то, что он неплохо чувствует её в танце, и, хотя ей уже давно не шестнадцать, для неё рок-н-ролл — это по-прежнему весело. От руки, порой поддерживающей её под спину, горячо.
Действительно жарко.
— Только здесь не раздевайся, ладно? — просит Итон перед тем, как послушно облокотиться на него телом, и, ухмыляясь, поднимает взгляд:
— Не то съедят.

Отредактировано Janis Eaton (23 марта, 2017г. 02:03)

Музыка обрывается. Итон, тускнея вновь, пожимает плечами и соглашается:
— Погнали.
По дороге Итон забирает со стола полупустую бутылку.
Они останавливаются в гостинице: тащить Арна в чужой дом кажется Итон идеей даже более неудачной, а её собственный сгорел пять месяцев назад вместе со всем, что в нём было. В номере Итон молчит, не зажигая света, и, распахнув настежь окно, закуривает — ей всё ещё жарко. За окном тихо и холодно — как в могиле.
Докурив, Итон разворачивается и стягивает футболку.
— Ну, давай что ли?
Как заниматься сексом, а не любовью, Итон уже не помнит.

С улицы на лицо Арна льётся слишком много света, и Дженис закрывает глаза. Дженис пытается представить Тома: вслепую ведёт рукой по чужому плечу, пробирает слипшиеся волосы на затылке, запрокидывает голову — а затем, сдавшись, открывает глаза. Том сделал бы всё иначе. Том нашёл бы чувствительное местечко на её шее, там, сзади, где под кожей ключица соединяется с шейными позвонками, и сжал бы на нём зубы, а Дженис бы вздрогнула, как вздрагивала почти десять лет, что он так делал, и в очередной раз сошла бы по нему с ума. Том сделал бы всё правильно — если бы не был мёртв.
— Давай без этого всего, — опускает голову Дженис, до того бездумно глядевшая на потолок, и, цепляясь мыском за пятку, скидывает сапоги. Дженис не очень нравится то, как смотрит Арн, да и сам Арн не очень нравится, но это кажется неплохим способом наказать себя, и Дженис тянет вниз джинсы вместе с бельём.
На белом, точно шрамы, розовеют следы швов. Самих шрамов у Дженис пока немного, два на запястьях, один на животе — вот и все отметины. Позже их будет больше, и каждый из них будет свидетельствовать одно: она пыталась. Как могла пыталась искупить вину за то, что осталась жива.
Но это будет позже. Сейчас же Дженис, не чувствуя ничего и ничего чувствовать не желая, расстёгивает чужой ремень и пуговицу под ним. Дженис не настроена на удовольствие, и она смотрит куда угодно в комнате, только не Арну в глаза, когда запускает ладони ему под рубашку, а затем подталкивает к постели.

Отредактировано Janis Eaton (31 марта, 2017г. 13:30)

— Что, руки холодные? — издевательски тянет Дженис, а затем поднимает голову и понимает, что нет. Дело не в руках; разве что для неё, и только отчасти: вздумай она залезть под футболку Тому, она согрела бы ладони сама. — Нет?
Дело очевидно не в руках, и оттого ухмылка Дженис становится злой. Дженис стряхивает некрепкую хватку и отступает. Вновь хватается за бутылку и, перед тем как ей отсалютовать, предлагает:
— Проваливай.
Она не обещала ему ни любви, ни страсти — только себя. То, что от неё осталось.
Сигареты лежат на подоконнике. Дженис закуривает и снова смотрит в окно, за которым мягкий декабрьский снег застилает крыши.
Она соскучилась по Тому так, что хочется кричать.
— Я серьёзно, Арн. Ты либо берёшь, что дают, либо катишься к чертям.