Как только Беллатриса забрала письма из его квартиры, думать о них Арн стал чаще, чем когда-либо. Все эти годы если его и интересовал автор, то ровно один день, пока он держал бумагу с приветом из прошлого в руках, пока перечитывал, пытаясь найти зацепку и удивляясь, что все, как и прежде, выглядит безупречно.
Итон действительно хорошо его изучила: на следующий день он прятал письмо к предыдущим, закрывал ящик и забывал обо всех до новой годовщины, потому что так ему было удобнее и проще. Точно также ему удобнее и проще открыть дверь в ее палату, чем решать проблему с Руфусом и его бессмертием, как изволил выразиться младший Лестрейндж, нависшую над ним дамокловым мечом. Проще вдохнуть дым и поморщится от горечи, моментально ощущаемой на языке, и еще чего-то неуловимого и одновременно навязчивого, почти приторного.
Арн методично запирает дверь, обдумывает, что же он, в итоге, хочет от Итон услышать, потому что ни «зачем», ни «почему», ни «за что» его не особенно интересуют — здесь все и так предельно ясно. Смотрит на нее долго и ровно, прежде чем заговорить, и каждое слово дается ему тяжело, хоть и спрашивает он сразу в лоб:
— Письма от МакКиннон — твоя работа?
Даже если она захочет соврать, у нее не получится. Даже если промолчит — все и так понятно. Но он ведь здесь даже не за этим вопросом, за каким-то другим.

Лилии Арн замечает после. Усмехнувшись, закуривает и кивает в сторону букета:
— Кто-то тебе безбожно льстит, Итон, или желает скорейшей смерти, но тебе видней.

— И где же результат? — интересуется Арн, привыкший к тому, что каждое действие планируется ради какой-либо конкретной цели, а не отправляется десятилетиями в пустоту.
Рационального объяснения упорству Итон нет.
Арн мыском снимает левый ботинок и опирается разутой ногой на ее сведенные вместе лодыжки.

Пожалуй, если бы он догадался тогда, сейчас бы его не было в Англии. Итон каждый раз предлагала ему так много поводов, чтобы убраться из этой страны, что впору диву даваться.
На ее выпад Вейн реагирует спокойно, с легкой иронией:
— Я до последнего не верил, что ты так сильно цепляешься за прошлое, Дженис. Впрочем, все хорошее для тебя осталось именно в нем, не правда ли? Все настолько безнадежно, что ты даже примеряешь на себя роль мертвой МакКиннон, — не без удовольствия тянет он в ответ. — Из года в год.

А вот цветы Итон явно льстят, иначе бы она не щерилась как мартовская кошка.
— Перебирал ту часть корреспонденции, которой место на свалке. Теперь даже не знаю, что сделать. Может, ответить тебе симметрично?
Он выдерживает короткую паузу и мерно продолжает, не скрывая ни язвительности, ни скрывающегося за ней раздражения:
— Ты же любишь подарки, Дженис. Так почему бы тебе не получить сюрприз на Рождество от Прюэттов, например? Тебе понравится, я обещаю.

Да уж, Дженис Итон знает толк в развлечениях.
— Хватит? — затянувшись, переспрашивает ее Арн едва ли не удивленно. — Ты так считаешь? Очень жаль.
Обувшись, он следит за тем, как Итон нервно разливает воду.
Всего лишь.
Это не стоит пятнадцати лет.

Арн задумчиво смотрит на ее дрожащие пальцы и думает, что все это не стоит и Беллатрисы, которая теперь предается воспоминаниям о былом, не стоит и нервов, потраченных во время визита Лестрейнджей и вотума недоверия, который они ему вынесли в большей степени из-за этих чертовых писем, нежели чего-то еще.
— Но ты так старалась все эти годы, Дженис, что даже писем от Тома, которые будут приходить к тебе ежедневно, окажется явно недостаточно. И виски, конечно же. Ты же должна будешь чем-то запить свое невероятное горе, — продолжает Вейн, выдыхая дым.

Итон напротив кажется слишком ослабленной и хрупкой, что в какой-то момент его даже берет жалость. Совсем чуть-чуть.
— Хотя это так банально. Может, я буду посылать тебе письма от Лестрейнджа? — передергивает он в очередной раз, пытаясь понять, насколько же хватит ее терпения. Это даже смешно, потому что его терпения хватило на пятнадцать лет и при должных обстоятельствах хватило бы еще на столько же.

Терпение Итон лопается как мыльный пузырь, и стоит признать, что подобный разворот все-таки дает Арну хоть какую-то сатисфакцию — кто же раньше знал, что у нее такая тонкая душевная организация? Хотя разворот, в итоге, еще и удивляет своей оригинальностью.
Нет, право, Арн едва сдерживается, чтобы не рассмеяться Итон в лицо, пусть это и не к месту. Но, вероятно, после виски убийство — второй по популярности способ решения проблем в списке Дженис, и смеяться над этим просто невежливо, как и над тем, что она своими письмами в течение пятнадцати лет границы так и не перешла.
Видимо, ему еще придется закрыть глаза на то, что Итон все-таки женщина.
Полный набор.

Арн, который был бы даже рад, если бы Итон избавила его от будущей встречи с Лестрейнджами таким нетривиальным способом, думает о том, что странные поводы для посещения больницы входят у него в привычку, и, потушив сигарету, отвечает:
— Я принимаю твой вызов. Здесь и сейчас, Дженис.
Достает палочку, дожидаясь, пока Итон поставит кувшин на место, а не разобьет его об его голову.

Кувшин она все-таки разбивает о гладкий больничный пол. И то хлеб.
Тому, что Дженис извлекает палочку из-под кровати, Арн не удивляется, но просто потому, что все происходящее отдает самым что ни на есть фарсом, как и несколькими днями ранее присутствие Беллатрисы в его квартире. Арн и относится к поведению Итон, вопреки ее холодному и жесткому тону, крайне несерьезно, как к ребячеству.
Поэтому когда она все-таки развязывает эту нелепую драку, Арн наспех прикрывается щитом, рассыпающимся под розгой, и, не двигаясь с места, отвечает Ступефаем.
Больничная палата — не самое удобное место для внеплановой дуэли. Им осталось только санитаров в зрители позвать.

Из того, что больше дернуло Итон, Арн без сомнения ставит на Рудольфуса, и Дженис это подтверждает: после обмена ему действительно было даже жаль ее, но с того момента прошло слишком много времени и произошло слишком много событий, чтобы от этого чувства осталось хоть немного.
— Точно, Итон, здесь письма и не нужны. Тебе же теперь не удастся забыть о нем никогда, — говорит он почти мягко, не собираясь останавливаться в том, чтобы выбить Итон из привычной колеи. У него на это слишком много оснований.
Арн скуп до разнообразия, и по большей части варьирует оглушающие то с обездвиживающими, то с разоружающими, чувствуя себя как на тренировке. А Итон действительно не в такой уж и форме — или просто затягивает? — чтобы разобраться с ним сразу.
— Тебе еще кошмары с его участием по ночам не снятся? — уходя с линии заклятия, спрашивает Арн, и отправляет в сторону Итон разоружающее.

В другой жизни ему бы польстило это сравнение.
В самом деле, передать им нечего. Разве что отвратительную по части совести наследственность и репутацию.
И здесь Арн едва ли не отвлекается, придавая словам Итон значения совсем в другом: у Лестрейнджа не было детей, и либо у Итон горячие проблемы с восприятием действительности, либо она говорит о детях будущих. Оба варианта по весу одинаково равны.
— А тебе некому передавать, — просто отвечает Арн, уходя в сторону. Стоит признать, что его это не дергает ни капли. Он на себе давно крест поставил, а Дженис как будто бы все еще пытается выглядеть лучше, чем она есть.
Попадая ногой в осколки, она чуть теряет темп.

Когда Итон встречается со стеной, Арн не испытывает даже малейшего удовлетворения.
Она выглядит уставшей, изношенной, и Вейн, поманив ее палочку к себе, смотрит на Дженис уже без злорадства или желания ее задеть еще больше.
Жизнь причиняет ей гораздо больше страдания.
— Живи, Дженис, — беззлобно усмехнувшись, отвечает Арн, и заклинанием убирает осколки. Резко переводит тему: — С каких пор Лестрейндж записался в отцы?

Лучше бы она сломала ему нос.
После дуэли с Итон даже давно рухнувшую в никуда репутацию Арна можно отправить еще ниже уровнем. Она пытается это приправить уже знакомой ему дефиницией, но выходит слабо, и Вейн только равнодушно пожимает плечами.

А день так и сочится неожиданностями. Стало быть, Рудольфус отпустил беременную жену к нему за информацией даже после чудесного воскрешения Министра? Забавно.
Арн, задумавшись, качает головой, не зная, как относиться к этому факту, и возвращает Итон палочку не сразу, только когда замечает ее напряженную в ожидании ладонь.
Мысль его крутится вокруг одного веселого но: после Азкабана, оказывается, жизнь-то налаживается. Может, стоило получше подумать перед тем как соглашаться на предложение Скримджера?

Арн окидывает Дженис беглым взглядом, задаваясь вопросом, с чьими цветами она так не хочет расставаться, но вслух, об этом, конечно, не спрашивает. Вслух он, конечно, говорит другое, потому что к больным, кажется, нужно с заботой:
— Сиди, я все уберу.
И, начиная приводить палату в порядок, удивляется, когда Итон обрубает себя на середине фразы.
С чего бы это?
— Если ты не заметила, то я и не собирался, — на этот раз широко ухмыляясь, говорит Арн. Ну в самом деле, сколько можно приписывать ему какие-то невероятные качества и настроения?

Отредактировано Weylin Arn (15 марта, 2017г. 23:59)