Из всех вещей, когда-либо случавшихся, Арн не выносил только перемен. Перемен с каждым днем становилось все больше, и становились они все ближе, нарушая размеренное течение жизни и черпая терпение Арна безмерным стаканом. Настолько безмерным, что хватило всего двух событий, чтобы иссушить его до дна.
Когда Арн, злой как черт, прошел мимо кабинета главного аврора в первом часу ночи, он увидел свет. К сожалению, не райский, не спасительный и даже не в конце тоннеля, а просто тусклый желтый свет, льющийся в проем от приоткрытой двери в полутора метрах от пола. К свету в довесок шли уже рассеянные по закутку клубы дыма.
Арн сделал шаг дальше по коридору, а затем остановился, с особенным остервенением прокручивая мысль, что кабинет этот принадлежит теперь Итон, и что из всех авроров Скримджер поставил вместо себя женщину, обладающую невероятной способностью создавать неприятности и себе, и другим.
Начала она с других.

Вместо того, чтобы продолжить путь по избранному с самого начала направлению, Вейн сворачивает. Резко распахивает дверь в кабинет и, преодолев расстояние в два-три шага до первого препятствия, сдвигает лампу в сторону и, упершись руками в стол, нависает над Итон.
Сам бы он ответил Ступефаем, но Итон, лицо которой вполовину скрыто полумраком, должно быть, весело от осознания того, что она теперь имеет право вертеть им как хочет, и, ко всему прочему, делать его пребывание на работе невыносимым.
— Тебе заняться больше нечем? — вкрадчиво спрашивает Арн, подогреваемый давно гасимой злостью. Дженис наверняка не наигралась в детстве в солдатики, раз... — теперь тасуешь группы как тебе вздумается? — заканчивает свою мысль он уже вслух.
Какого драккла она вообще занимает это место, Арн не говорит. Его интересует масштаб поменьше:
— Либо ты возвращаешь меня к прежнему командиру, либо я пишу по собственному.
Когда это звучит, до Арна медленно доходит, что, может быть, второй вариант устроит ее гораздо больше.

Итон была спокойна как бронетранспортер, и упрямо шла гусеницами по всем чувствам сразу: от гордости до подтачивающей и нервы, и здоровье вины. Арн почти потянулся за пером, но как только Итон упомянула о проверках, заскрипел зубами пуще прежнего.
А плевать, на самом деле. Его этот выход устроит больше, чем любой другой.

Арн придвигает к себе чистый лист и быстрым ровным почерком накидывает шапку заявления.
— О нет, Итон, я сомневаюсь только в твоем профессионализме, твоей объективности и твоем психическом здоровье. Так как, главный аврор, это мне тоже написать? — он поднимает на нее глаза, особенно не цепляясь за острые черты, и продолжает: — Пятнадцать или сколько ты провела лет в другой стране, Дженис? — тянет он в наигранном сочувствии, слегка склоняя голову набок, и подчеркивая несколько слов на бумаге.
— И возвращаешься ты только в тот момент, когда появляется возможность безнаказанно отомстить убийцам своего мужа. Даже особенно не превышая служебных полномочий.
Он пишет не глядя, и от того одна из строчек ползет в самом конце вверх, высокомерно задирается к правому углу. Но Арн продолжает, и пишет все то, что до этого продиктовала ему Итон, добавляя еще и то, что уже озвучил.
— Не имею никакого желания работать под руководством психованной бабы, Итон, — он ставит дату и подпись, и протягивает лист Итон, заодно возвращая лампу на место, чтобы получше рассмотреть ее лицо.

Ее так легко задеть, что даже не интересно. Арн безотрывно следит за взглядом Дженис, меняющимся быстрее, чем он мог бы себе представить, и заодно за ее посредственной привычкой заливать все проблемы виски.
Ничего не меняется.
— Тебе не хватило двенадцати лет, чтобы справиться с собой. Тебя не хватает даже на то, чтобы поставить под этой бумажкой свою подпись, — презрительно дернув уголок губ, констатирует Арн, когда она откладывает лист в сторону.

Он встает, собираясь уйти, но Итон, сползшая по креслу, отказывает ему и в такой малости.
Да, он жалеет, что доверил дочь ей. Жалеет, что не уехал с ней вместе сам. Жалеет, что не сделал этого еще в восемьдесят втором, третьем, четвертом и так далее, когда еще была возможность.
Но этот чертов компромисс в данный момент настолько оптимален, что ее слова все-таки не производят должного эффекта. Достаточного для того, чтобы он сорвался.
— Хочешь рассказать мне, в кого ты превратилась? Я и так вижу, — холодно отзывается Арн, чувствуя, наконец, как берет эмоции под контроль. — Или хочешь заставить меня остаться, шантажируя меня ею? Что там дальше по списку, Итон? Своих детей не завела, так до чужих решила добраться? Так допиши это в заявление, там еще есть место.

Он сначала слышит, а потом уже видит, как распахивается дверь, потому что он куда больше следит за побелевшими и вцепившимися в стекло стакана пальцами Итон, за ее попыткой сладить с собой и прийти к тому самому компромиссу, который она не могла принять все эти двенадцать лет: закрыть прошлое и жить дальше.

Он тоже не смог закрыть прошлое, и поэтому до сих пор разговаривает с ней, находя в этом какое-то мелкое мстительное удовлетворение. Только МакКинноны его уже порядком достали за эти годы: он прекрасно помнит только то, что это было не ошибкой, и в очередной раз убеждает себя, что сделал все правильно.
Иначе его бы сейчас здесь не было.
— Ты помнишь лучше меня, не правда ли, Дженис? Все прокручиваешь каждый день той войны в памяти, зная, что ничего уже не исправишь и никуда не успеешь, так?
Он не пренебрегает ее предложением, и с порога бросает, как кость собаке:
— Ни к МакКиннонам, ни к Тому. Жаль, что ты все-таки поломала ему жизнь.

Арн неосознанно тянется к своей волшебной палочке, как только видит поднимающуюся Итон. Когда видит специально вымученную для него улыбку, перехватывает ее крепче.
С нее станется повторить встречу после МакКиннонов.
— Значит, плохо пыталась, Итон.
Настолько плохо, что МакКинноны остались между ними, и ничего не вскрылось.

Только брешь Итон все-таки находит. Арн, в последний момент остановивший реплику, готовую сорваться с языка, стискивает челюсти.
Что он может ей сказать? Что малодушно раздумывал, что может еще пригодится хоть кому-то? Хоть своим, хоть Пожирателям? И что пока он полезен, его никто не тронет, и никто не тронет его дочь? Что если бы ему дали возможность все исправить тогда, с МакКиннонами, он поступил бы также, потому что боялся уже не за себя, боялся за нее? И что летом он думал только о том, что может замолить свои грехи, хотя это нахуй никому не нужно?

Все это проносится в голове молниеносно, не успевая закрепиться. Арн ощущает такой дикий стыд, что не придумывает ничего лучше, чем невербально отправить в сторону Итон сдвоенный Ступефай. Он даже не целится, и заклятие разносит вдребезги початую бутылку.
— Иди к черту, Итон.
Злость, выдохшись, уходит.

Нервы связываются в тугой не разрубаемый узел.
Арну нечего сказать. Итон, очевидно вошедшая в раж, уже не останавливается: она смакует каждое произнесенное слово, пытаясь доказать то ли ему, то ли самой себе, что при всех своих потерях она-то все равно лучше. Лучше и сильней.
Может и так, он готов это признать, но должным образом на Арна это скрытое сравнение не действует. Он просто слушает, что говорит Дженис, и перед его взором будто бы сами собой перелистываются картинки, от которых он давно уже должен был избавиться, но все жалел себя.

Пора, действительно, с этим покончить.

В висках стучит. Но кроме этой барабанной дроби, подытоживающей все, в чем оказывается безраздельно права Итон, у Арна есть незыблемая уверенность в том, что теперь-то он свободен. И может делать все, что ему заблагорассудится.
— Не волнуйся, Итон. У меня теперь до хрена времени, чтобы все уничтожить. Справлюсь без тебя.
Он перешагивает через порог, и твердым шагом возвращается к себе за верхней одеждой, чтобы потом аппарировать в Норфолк. Соседским магглам, пожалуй, будет не зрелище, а раздолье.

Арн заходит с улицы, впуская морозный воздух в отчасти выстуженный за его длительное отсутствие дом. Он должен был понять, что Итон от него не отстанет, еще в ее кабинете. Что она вцепится в него как клещ, пока не выпьет все соки. Но мысль эта приходит настолько с запозданием, что Арну остается только с тяжелым вздохом подпереть плечом дверной проем, когда он замечает Дженис в своей гостиной.
Он ловит одной рукой игрушку и кладет ее на пол слева от себя.
— Словосочетание «частная жизнь» тебе о чем-нибудь говорит? — с определенной долей безнадежности интересуется Арн, подходя ближе. Рядом с Итон он и дома себя чувствует как в гостях.
Но в этом есть и свои плюсы. Чужой дом уничтожать легче, чем свой.
Должно быть.
— Я так и думал.
Кроме того, сжечь — символично. А Итон, пожалуй, из тех, кто любит такие мелочи.

Проблема только в том, что этот недешевый дом денег, по сути, не стоил. Арн купил его за совесть. И все, чему здесь предстояло развернуться дальше, не представлялось ему игрой или театральной сценой, в которой, вероятно, Дженис грезила поучаствовать — иначе с чего ей быть здесь?
Арн нервно то сжимает, то разжимает ладонь, сверля Итон мрачным взглядом.
— Убирайся отсюда, Итон. По-человечески тебя прошу.
Она, наверное, не уйдет.

Уйдет она, как же.
Арн следит за ней тяжелым взглядом, качает головой. Она может сколь угодно смотреть на него с одной ей понятной жалостью, черт этих женщин разберет. Ей может сколь угодно казаться, что она его знает, и раньше он бы это так и оставил. Сейчас он хочет одного: доказать ей обратное.
— Ты ошиблась, Дженис, — безо всякой разборчивой интонации подытоживает Вейн, глядя мимо нее, такой обманчиво расслабленной. В ее заботу об опозданиях он не верит и, конечно же, не ценит ее.

Арн вытаскивает палочку и мягким движением кисти сбрасывает пламя на плюшевого щенка у своих ног. Надо же с чего-то начинать.
Огонь наскоро обхватывает всю поверхность, высится над игрушкой сантиметрах в десяти. Воздух быстро наполняет запах паленой подтлевающей ткани.
— Хорошо.
Когда здесь все сгорит, ему и в самом деле будет хорошо. Прошлое останется только в его памяти.
Арн подходит к ближайшему окну и распахивает его настежь. Потом отходит на пару шагов назад и подпаливает по низу гардины. Огонь, подбадриваемый щедро поступающим с улицы кислородом, разгорается быстро и весело.
Он оборачивается к Итон, щедро взмахивая рукой в приглашающем жесте:
— Присоединяйся.

Арн останавливается, одними губами раздраженно кляня Итон и весь Аврорат вкупе с ней.
Конечно же она станет учить его, как правильно сжигать собственный дом, кто бы сомневался. То ли сказывается привычка лезть в его, Арна, жизнь, то ли нездоровая и неоправданная тяга к педагогике.
Пока не проведет мастер-класс — не успокоится.
— И сколько раз ты пользовалась этой своей идеей? — вскользь интересуется Арн, когда она закрывает окно.
Нет, ему правда интересно, чьи дома Итон понравились настолько, чтобы она обдумывала, как бы снести их к чертям.

Арн следует за ней до кладовой, и молчаливо признает, что решить вопрос взрывом газового баллона будет проще всего. Без жертв полиция не станет слишком усердствовать в выяснении причин, и примет за основную ту, что сразу бросится в глаза.
Вейн ведет взглядом по примыкающим к кладовой стенам — не несущие, но перекрытия все равно снесет, и первый этаж хорошо присыплет сверху.

К тому же, барьер Итон уже сорвала.
— Валяй. Только так, чтобы мне потом не пришлось объясняться, почему у главного аврора Итон не хватает конечностей.
Он аппарирует за задний двор, к тупиковому сплетению улиц, не желая с ней больше спорить.

Арн сразу же отделяет место, куда аппарирует, рассеивающими и магглоотталкивающими чарами. С этого импровизированного пятачка два дома, расходящихся по диагонали в разные стороны, смотрятся двумя большими темными пятнами: все спят. В чинной Англии никому нет никакого дела до того, что происходит по соседству, пока, конечно, подобное незнание не становится откровенно опасным.
Звук, больше напоминающий хлопок, раздается не сразу. Со вторым, напрочь перекрывающим слух, Итон появляется по правую руку от Арна, целая и с детским восторгом разглядывающая проделанную работу.
— Сойдет.
Машина, брошенная кем-то через дорогу, раздается воем сигналки.
Вейн молча берет предложенную сигарету, закуривает.

Теперь бы самое время взять отпуск.
От дома, вполовину сложившегося как домино, вполовину пожираемого огнем, как будто много от него осталось, на улице светло. Светло и из соседских окон: для кого-то дом, взорвавшийся в двух шагах от своего собственного, станет самым ярким событием в жизни.
Через пару минут издали доносится пожарная сирена.
— Довольна?