1990, сентябрь
Азкабан, Северное море
Нарцисса Малфой, Рабастан Лестрейндж
В контексте вечности (сентябрь 1990)
Сообщений 1 страница 18 из 18
Поделиться15 января, 2017г. 20:41
Поделиться26 января, 2017г. 18:38
- Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
- Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Мужчина неопределенных лет и явно невысокого социального статуса сидит на полу оранжереи Малфой-мэнора, внося в обстановку резкий контраст и поет во все горло пиратскую песню:
- Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
- Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Его спутник – парень лет двадцати тоже подпевает, но негромко. Отхлебнув из бутылки какого-то дешевого пойла, он передает бутылку старшему. Оба убиты Авадой, которая не оставляет следов, поэтому – представляя собой галлюцинацию миссис Малфой – не пугают её какими-либо отвратительными ранениями.
- Нехорошо, - говорит тот, что помладше, а второй – более разговорчивый и уверенный в себе поясняет:
- Да не говори, пустая трата денег. Ясно же, что твой дружок давно спятил в тюряге. Иначе зачем мы здесь?
Он пихает второго под бок, радуясь забавной шутке и добавляет:
- Если кого и следует навестить, то в самом деле Сириуса. Или сестру. Ну там родственные чувства, все дела.
Нарцисса сидит на столом с лупой в руке и, рассматривая нож, извлеченный из Ирвинга, неторопливо поправляет:
- Рабастан мне друг, а не дружок. И он не спятил.
На ноже видны красные пульсирующие ручейки (или трещинки) – миссис Малфой сверяется с книгой, на которой изображен похожий ритуальный кинжал, но всё же совпадений нет. Доставшаяся ей реликвия какой-то особый предмет – вероятно, требующий более глубокого изученная. Беседа с трупами не кажется ей такой уж занимательной, но понимая, что они не отстанут, она отвечает:
- А просто так идти бессмысленно. Наивно верить, что кого-то может порадовать мой визит в тюрьму.
Что ей может сказать Сириус кроме упреков? Что она может сказать Беллатрисе кроме сожалений? Хотя совесть всё равно подкусывает миссис Малфой напоминая, что полулегальная встреча в Азкабане – последняя. Особо опасным преступникам не разрешено видится с посетителями – только в исключительных случаях.
На душе довольно мрачно, более старший покойник явно хочет что-то сказать, но махает рукой и говорит:
- Как там дальше в песне? Я забыл.
Не сказать, что подобное музыкальное сопровождение радует Нарциссу, но за последние недели она уже привыкла к тому, что её душевное расстройство явно набрало обороты. У неё теперь не только ночные кошмары – она видит наяву людей, которых рядом не может быть, слышит звуки, которые другие не слышат. Магглы называют такое состояние «контузией», но миссис Малфой не уверена, что дело в её недавнем участии в маггловском военном конфликте, скорее всего, дело в чём-то другом. В проклятии, в новой сложной загадке, в плохом самочувствии. И – как не хочется об этом думать – в том, что наконец на ней начинает сказываться влияние азкабанских дементоров. Нарцисса не знает о том как влияют психические расстройства алхимических супругов друг на друга, но подозревает, что достаточно неприятно.
- Хозяйка, - из задумчивости её извлекает голос домового эльфа, который теребит её за подол платья, - с кем это вы разговариваете? И на что смотрите? Письма давно пришли, вам их сюда принести?
Озадаченность в писклявом голосе эльфа понятна – для постороннего наблюдателя Нарцисса рассматривает сквозь лупу воздух и разговаривает со стеной.
- Нет, я же просила меня не беспокоить, - только подозрение насчёт того, что это Люциус приказал прислуге за ней шпионить, удерживает Нарциссу от грубости, - уходи.
Истерить сейчас нельзя – она и так ведёт себя как сумасшедшая, заперлась в четырёх стенах и делает вид, что больна. Все знают, что миссис Малфой немного эксцентрична, но перегибать палку не стоит. Самочувствие в самом деле оставляет желать лучшего – едва за эльфом закрывается дверь, Нарцисса кладет на стол нож и наклоняется вниз в приступе кашля. Острая боль пронизывает легкие, потом внутри что-то лопается – миссис Малфой смотрит на свои красные от крови пальцы и понимает, что дело плохо. Из-за последствий ли проклятия или из-за какой-то своей хвори, подцепленной в Азкабане, но младшему Лестрейнджу сейчас явно несладко.
Тюрьма в Северном море – одно из самых страшных мест в Магической Британии, к тому же здесь уже холодно, несмотря на сентябрь. Нарцисса и так-то не особенно оптимистично сейчас настроена, но стены Азкабана только усиливают чувство подавленности и безысходности. Начальник охраны, с которым она беседует, говорит много – по большей степени, убеждая сам себя, что всё в достаточной степени безопасно – миссис Малфой рассеянно кивает. Обычно риск заводит её авантюрную натуру, но не теперь – сейчас всё слишком плохо. И слишком много опасений. А что, если убитый ею в семидесятых сквиб был прав – и Рабастан уже сошёл с ума и даже не узнает её? Или уже настолько при смерти, что зелье ему уже не понадобиться? О последствиях думать не хочется, но пугающие мысли назойливо лезут в голову, словно она сквозь стены чувствует дементоры. Или наоборот – это они чуют её, бесшумно проплывая мимо решеток, где содержатся заключенные.
Без палочки Нарцисса чувствует себя не особенно уверенно и, сев на стул в комнате для посещений, кладет перед собой руки. Ящерица-Патронус бегает по мантии – на случай непредвиденной встречи с дементорами, а миссис Малфой ждёт «Сириуса Блэка», которого в настоящий момент и посещает. Согласно бумагам. [icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Отредактировано Narcissa Malfoy (6 января, 2017г. 18:39)
Поделиться38 января, 2017г. 18:46
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Ma chere Tess!
Я отдал этим тварям так много, что уже ничего не осталось.
Практически ничего - только имя, за которое я держусь, как за якорь. Ты думаешь, твое?
Нет. Это мое собственное имя.
Я не знаю, что отдает Рудольфус, и не думаю, что хочу знать.
Я не знаю, что потеряла Беллатриса - было ли ей вообще, что терять.
Не знаю, чем пожертвовали остальные.
Я пожертвовал тобой, хотя и странно, неправильно говорить о жертве. Жертва подразумевает добровольность, а я не хотел терять тебя - даже из своих воспоминаний. И хотя вспоминать что-то подобное здесь - все равно, что накрывать стол, я делаю это время от времени. Позволяю себе вспомнить какую-то мелочь, какой-то момент, пережить его снова, чтобы отдать навсегда.
Я рад бы оставить все это себе, но поверь, это вынужденная мера. Вспоминая тебя, я возвращаюсь к тому, кто я. Отдавая им тебя, я спасаюсь сам.
Так подло, моя милая Тэсс. Так низко.
С некоторых пор он полюбил сидеть у внешней стены: она холоднее, но если прижаться к ней спиной и вывернуть голову, можно увидеть крохотный кусок неба в узком оконце под потолком. До него не добраться, хотя узник отдал бы все, что у него сейчас есть, лишь бы вытянуть из камеры хотя бы руку, хотя бы палец. Поэтому ему остается только сидеть под этой бойницей, ловя намеки на солнечные лучи за серыми тяжелыми тучами прямо над крепостью.
Внешняя стена кажется ледяной, и сидение возле нее днями сказывается на нем - впрочем, кашель в этом блоке не редкость: мало кто выдерживает годы в Азкабане без того, чтобы не заполучить этот мокрый, надрывный кашель. По его наблюдениям - никто, никто не выдерживает.
Рано или поздно каждый из них начнет кашлять кровью. Видимо, пришел и его черед.
Он давится, захлебывается этим кашлем, корчась у стены, цепляясь за нее содранными пальцами, и брызги крови выглядят нестерпимо яркими в тусклой серости камеры, застывают на робе, на стене перед ним.
Он дотрагивается до капель на камне, ведет пальцами, соединяя их размазанной красной линией в целое созвездие. Он знает, что у созвездий есть имена - и знает, как зовут самую яркую звезду, осветившую ему путь сюда, но сейчас не может вспомнить.
Он вообще, кажется, больше ничего не может вспомнить: нездоровье ослабляет и без того слабый организм, лишая остатков сил, лишая последней возможности бороться с безумием.
Его пальцы натыкаются на узкую трещину, принимаются бессмысленно колупать ее, как будто он надеется голыми руками справиться с зачарованными каменными стенами. Как будто ему вообще еще доступна такая роскошь, как надежда.
Пальцы на той руке, которой он водит по стене, ссажены до крови - за прошедшие с момента находки трещины месяцы ее края стали гладкими будто шелк, но и он усиливает нажим.
Количество созвездий на этой стене может посоперничать с картой звездного неба, и он пытается вспомнить название каждого, беззвучно шевеля губами, не слыша, как открывается камера.
Не реагируя, когда его вздергивают на ноги, тащат куда-то - он безвольно подчиняется тычкам и окрикам, шагает медленно, ссутулившись, путаясь в ногах.
Коридор, поворот, решетки; еще коридор, еще поворот, еще решетки; еще коридор, еще поворот. Дверь.
Здесь намного теплее, и он в первую очередь чувствует это, потому что начинают гореть ободранные пальцы, привычные к холоду, избавляющему от боли.
Он поднимет голову, тупо глядя на светловолосую женщину за столом - кто она, что она здесь делает?
Его снова толкают в спину, он делает еще несколько неуверенных шагов, а затем, понимая, что от него требуется, садится на свободный стул, глядя прямо перед собой.
Поделиться49 января, 2017г. 15:45
Трудно сказать, чего ожидает Нарцисса, когда отправляется в Азкабан, но при первом же взгляде на приведенного узника она моментально понимает смысл песни, которую распевали в её голове докучливые покойники. Добро пожаловать в ад. Представления об аде у разных народов разнятся – где-то это царство вечных снегов, где-то – невыносимая жара, а у британских волшебников, скорее всего, понятие худшего места на земле неразрывно связано с Северным морем, дементорами и темницей собственного безумия.
Приведенный человек не похож на младшего Лестрейнджа – а что общего может быть у этого изможденного худого заключенного с бессмысленным пустым взглядом с её другом, живым и любознательным Бастом? – но возмущение по поводу того, что тюремщики привели не того, замирает где-то в глубине легких. Миссис Малфой кашляет – на этот раз, к счастью, не кровью – к ней приходит узнавание. И понимание того, что Лестрейндж, судя по всему, сошёл с ума. В мыслях какой-то хаос, положив ладони на стол, Нарцисса пытается понять, охватить разумом эту ужасный вывод, но ничего не выходит.
- Можно поговорить с ним наедине? – говорит она охраннику очень вежливо, той вежливостью, которая не хуже крика свидетельствует о полной растерянности миссис Малфой – страж кивает. Близость Азкабана, должно быть, сказывается – сколько не защищай себя патронусами – на лице охранника тоже лежит отпечаток какого-то безразличия.
Нарцисса этой отстраненности не ощущает – ей страшно начинать разговор с безумцем. Инстинкт самосохранения подсказывает, что Лестрейнджи - это Лестрейнджи, они опасны даже в здравом уме, не говоря уж о психопатии, здравый смысл напоминает о том, что Рабастан – убийца, тот, кто раньше был её другом, но сейчас никак не друг.
Нарцисса зажмуривается, прогоняя от себя эти мысли, внушает себе, что Рабастан по-прежнему её друг, просто он где-то внутри своей нынешней личности и надо его оттуда вытащить. И без свидетелей, потому что их совместные воспоминания – это не то, о чём говорят в присутствии представителей власти – они тянут на срок.
- Баст, ты меня помнишь? – Нарцисса смотрит в не узнающие её глаза Лестрейнджа и напоминает, - это я, Цисси. Нарцисса Малфой… Блэк.
На одежде Рабастана багровые пятна – значит, худшие опасения относительно их алхимического брака оправдываются – нездоровье одного сказывается на другом. Эта мысль отдает безжалостностью, Нарцисса чувствует, как холодеет от дурных предчувствий внутри – Лестрейнджу ведь не выйти отсюда, никогда не выйти, но всё же продолжает:
- Я пришла тебя навестить. Мы – хорошие друзья, помнишь, как мы поднимали инфери в Стоунхендже? А как у нас во время ритуала пропала магия?
Миссис Малфой всегда чувствовала и чувствует свою вину за неприятности, в которые втраливала Рабастана, но сейчас она даже рада, что с ней у него связаны не самые приятные воспоминания. Может быть, есть шанс, что дементоры не вытянули их из памяти своей жертвы.[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Отредактировано Narcissa Malfoy (9 января, 2017г. 15:47)
Поделиться59 января, 2017г. 19:20
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Он так и смотрит перед собой, пока охранник называет имя, смутно отзывающееся отрицанием где-то внутри - это имя для его стены, покрытой небесной картой, и ему оно кажется совсем пустым, набором звуков, оставшихся в камере. Он так и смотрит перед собой, потеряв даже тот слабый интерес к женщине, который испытал при виде нее, не реагируя ни на ее просьбу охраннику, ни на его тяжелые шаги прочь.
Соображай он сейчас, рассмеялся бы вслух - с такой помпой сюда посаженный, теперь он безобиднее новорожденного пикси - но он остается равнодушен даже к этому.
Женщина говорит - имя, которое она произносит, отличается от того, которое назвал охранник, и он отстраненно фиксирует это, понимая, что она обращается к нему. Ее голос звучит настойчиво, даже требовательно, и он переводит на нее взгляд, потому что в сменившей заунывное пение волн тишине слушать больше нечего.
Цисси, Нарцисса, Блэк - он знает, что ему должны что-то сказать эти имена. Он смотрит в глаза женщине, зная, что знает ее - но совершенно не помня. Нахождение здесь в чем-то сродни с обращением к омуту памяти - можно избавиться от воспоминаний в виде связной картинки, оставив лишь пустое, формализованное знание о произошедшем, но если из омута воспоминания можно вернуть, пересмотрев заново или разбив посудину, здесь он может разве что хмуриться, пытаясь уцепиться за обрывки, осколки разрозненных застывших кадров, из которых не собрать даже маггловский коллаж.
Она не сдается - и он, привыкший подчиняться, быть может, даже сильнее, чем сможет признать когда-либо, пытается следить за ее словами, пытается сделать невозможное - отыскать нечто ценное в пустой разграбленной комнате, в которой остался лишь никому не интересный хлам.
Инфери, Стоунхендж, ритуал, о котором она упоминает. Слова тяжело падают на пол в заброшенной комнате, которая теперь заменят ему память. Будто лишенный волшебной палочки, он стоит посреди выцветающих, обращающихся в пепел слов, имен, которые она на него высыпает, и это, вообще-то, больно.
Он сжимается на своем стуле, отводя взгляд от ее холодных серых глаз, возвращающих его в камеру - такого же оттенка небо в куске пустоты под потолком, такого же оттенка подобие одеяла на его койке - этот цвет ему знаком куда лучше, чем то, о чем она ему говорит. Этот цвет он помнит, и это почему-то на миг кажется ему ужасающей, фантастической несправедливостью.
И пугает до дрожи.
Чтобы подавить ее - в комнате действительно жарко, и озноб сложно списать на что-то, кроме нездоровья - он сутулится еще сильнее, сцепляет руки между коленями, задевая ссаженные пальцы. Боль короткая, боль должна о чем-то напомнить - но и там пусто.
На столе остались следы его ладоней - несколько кровавых отпечатков пальцев. Он смотрит на эти блеклые следы своего присутствия здесь, снова переводит взгляд на женщину.
- Нет. Я не помню.
Его голос звучит хрипло и тихо - и он сразу же срывается на кашель, выматывающий, не приносящий никакого облегчения, а только боль и кровь, много крови. Вытирая губы, он равнодушно вытирает затем ладонь о робу, не отрывая глаз от запачканного кровью стола, качает головой.
Она говорила о пропавшей магии. Он опускает раскрытые ладони на стол, внимательно смотрит - у него больше нет волшебной палочки, больше нет магии.
Вздергивает голову, теряя отстраненность на глазах, замещая ее злобой.
- Моя палочка сломана. Другой не будет.
Сжимая кулаки, как будто желая почувствовать теплоту дерева рукояти, он наклоняется над столом, цепляясь за это призрачное ощущение, которое тут же меняется - теперь он чувствует в ладони тяжесть ритуального кинжала и знает, что должен убить поднятого мертвеца.
Знает - но по-прежнему не помнит, и только слабое воспоминание о том оружии, что он сжимал, о бьющем в нос запахе сожженных волос и клочков одежды, о постепенно возвращающемся тепле под одеялом после купания в ледяном водопаде заставляет его хмуриться, сжимать кулаки.
- Кто ты? - спрашивает он, потому что ее слова ничего не значат. А потом, после паузы, задает и другой вопрос - вопрос, с которого стоило бы начать. - Кто я?
Поделиться611 января, 2017г. 17:27
Лестрейндж по-прежнему её не помнит, он заходится кровавым кашлем – Нарцисса кашляет тоже. На платке, который она прижимает ко рту, медленно расплываются красные пятна, боковым зрением она видит, что рядом что-то опять материализуется, но миссис Малфой не поворачивает голову в сторону – день сегодня богат на страшные открытия, нет времени сходить с ума, нет времени плакать (то ли от жалости к Рабастану, то ли к самой себе, то ли к обоим вместе), нет времени пугаться злобы в глазах собеседника.
- Тебя зовут Рабастан Родерик Лестрейндж, - поясняет она спокойно, хотя дыхание то и дело сбивается, - ты родился в Норфолке, в семье чистокровных волшебников. Учился в Хогвартсе, на факультете Рейвенкло. После окончания школы работал в Министерстве магии.
Нарцисса вспоминает слова Скримджера – тот сказал тогда, что человек в Азкабане держится до тех пор, пока у него есть счастливые воспоминания. У Лестрейнджа, судя по всему, нет уже не только счастливых, но и воспоминаний вообще, но она всё же продолжает отвечать на его вопрос.
- У тебя есть брат Рудольфус, который женат на моей сестре. Вы заключены здесь все вместе за преступления организации, которая называлась «Пожиратели Смерти» и которую возглавлял Волдеморт.
Может быть, упоминать о последнем – это лишнее (Нарциссе не очень нравится агрессивность Лестрейнджа), но отступать уже некуда. На пустом лице Рабастана, на его стертых до крови пальцах, в приступах удушающего кашля она ясно читает и свою судьбу – осталось немного. Думать об этом не хочется – миссис Малфой кажется, что она сойдет с ума тотчас как охватит эту мысль целиком, примет её, так что, отгоняя образ, в котором безумие тянет к ней свои холодные пальцы, говорит:
- Ты любишь книги и руны, а вот общество людей не очень. Что же касается меня…
С ответом Нарцисса затрудняется – и вовсе не потому, что не может рассказать и свою биографию в двух словах. Просто ей хочется ответить на вопрос Рабастана коротко: «Никто». Ведь именно никем она себя сейчас и ощущает. Жена настоящего лорда Малфоя и мать следующего? Сколько таких уже было – никто их не помнит, разве что она отметится особо своим специфическим безумием. Исследователь? Но какой из неё исследователь, если по её милости они оба исходят теперь кровью, потому что она не может догадаться о простом (наверняка простом!) способе приручить к себе нож? Друг? Но разве друзья оставляют своих в беде? Разумеется, ей не по силам сладить с мощной государственной машиной, не по уму устроить побег, но всё равно при виде помешанного Рабастана Нарциссу мучает ощущение какой-то вины, до корней которого она не может сейчас докопаться.
- Кто я – сейчас не так важно, - говорит она мягко и медленно, - важно, что я хочу тебе добра. Как давно у тебя этот кашель?[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Поделиться72 февраля, 2017г. 10:30
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Он слушает, продолжая хмуриться, еще ниже наклоняясь над столом, сутулясь так, как будто стремится сжаться в настолько крохотный комок, что его просто не найдут здесь, когда придут, чтобы увести обратно.
Он слушает сначала голос - и голос кажется смутно знаком, и, будто из заброшенного колодца, звено за звеном, начинает подниматься гнилое ведро, полное вонючей мутной жижи - его память.
Его имя вспыхивает пылающими буквами перед глазами, едва он прикрывает веки, вслушиваясь в звучание имени - своего имени. Инициалы проявляются в размазанной по столу крови.
Он сжимает зубы.
Он - Лестрейндж. Рабастан Родерик Лестрейндж.
Сначала каждая буква в этом длинном, занудном, удивительно высокомерном имени - да его ли это имя, в самом деле-то? - щетинится ледяными шипами, он беззвучно повторяет за ведьмой, едва шевеля губами, по слогам, как будто ребенок, едва научившийся читать, но даже этого хватает, и он с каждой секундой, которую она тратит на то, чтобы рассказать ему о нем же, начинает вновь чувствовать эту связь между собой, мешком с костями, потерянном на этом проклятом острове, в этой проклятой крепости, и этим звучным именем, которое требовало от него так много.
Хогвартс, Рэйвенкло, Министерство Магии - он впитывает эти слова жадно, с болезненной гримасой, вцепляется в столешницу обломанными, кое-где слезшими ногтями, чтобы не отшатнуться, не быть сбитым со стула этим потоком прошлого, который обрушивается на него.
Рудольфус, его жена - Беллатриса, выкидывает на поверхность его агонизирующая, истерзанная память - Пожиратели Смерти, Волдеморт.
Наконец-то рассеянные знания о том, почему он здесь - о, это он помнит, знает, это не скормить тварям, кружащимся поблизости в ожидании пищи получше - обретают скелет, увязываются в подобие связного эпизода, истории - его истории - этой тонкой соломинкой.
Он смотрит на ведьму. Она не назвала себя, но это уже не важно - он узнал ее. И тут же ее предыдущие слова о Стоунхендже, о магии вернулись, отдались чем-то значимым, связали их вместе, как связал однажды...
Ритуал, ну конечно.
Он кидает короткий взгляд на свои руки, как будто ожидает увидеть там серебряный браслет. Цепляется взглядом за Метку, проводит по серой сухой коже большим пальцем. Поднимает голову.
У нее в углах рта осталась кровавая пленка. Она, видимо, тоже больна - больна, как и он.
- Не так уж давно. - Он не знает, как объяснить ей, что времени здесь не существует. Что время - это между трапезами тварей, между ссорами Рудольфуса с Беллатрисой, между воем Блэка. Что эти промежутки больше ему не подчиняются, логике не подчиняются, и он давно потерялся в этих стенах, перестал считать - и что, просыпаясь иногда ночью, он спрашивает себя, приснился ли ему только что прожитый день, или был в самом деле, а днем не может припомнить, сколько периодов беспамятства, прерываемого кошмарами, миновало.
- Не так давно, - снова повторяет Лестрейндж, потому что не хочет, чтобы она уходила - она оттуда, и она - та его часть, что еще может выйти отсюда, уйти далеко-далеко, только, пожалуйста, чуть попозже, не прямо сейчас, пусть не оставляет его. - Не знаю. Я не знаю. Нарцисса.
Поделиться810 февраля, 2017г. 06:28
Рабастан узнает её тогда, когда Нарцисса уже отчаялась увидеть что-то, кроме отчуждённой пустоты в его глазах, но не знает хорошо это или плохо. Для её целей – это хорошо, ей будет проще передать Лестрейнджу лекарство, но не лучше ли в таком месте как Азкабан пребывать в беспамятстве – вопрос открытый. Почему-то крепость в Северном море не воспринимается миссис Малфой тюрьмой – скорее, домом скорби для умалишенных, только не благопристойным заведением с вышколенным персоналом и хорошим уходом, а богадельней с разными садистскими методами лечения и опытами на пациентах.
Пришедшая на ум ассоциация поражает своей дикостью, хотя Нарцисса знает, откуда она идёт – из глубин её собственной памяти и въевшихся в кровь страхов. Она встряхивает головой, чтобы отогнать неприятные мысли и достает из кармана мантии бутылочку с зельем.
Выглядит он по-маггловски, потом что из пластика – охрана не настолько безрассудна, чтобы давать особо опасному преступнику в руки стекло – и миссис Малфой вполне понимает их опасения. По виду младшего Лестрейнджа, конечно, легче предположить, что острым стеклом он, скорее, вскроет вены себе, нежели бросится на кого-то из стражей, но впечатления обманчивы. Всё-таки Рабастан заключен в тюрьму за убийство, а убийца и через много лет спокойной и размеренной жизни способен взяться за нож, если возникнет такая необходимость. Не говоря уж о жизни в тюремной камере.
- Это зелье, которое восстанавливает кровь, - поясняет Нарцисса, ставя снадобье на стол, - тебе нужно будет принимать каждый день по глотку, пока болезнь не пройдёт.
Она обязательно пройдёт, в этом миссис Малфой уверена – хотя бы потому, что в ближайшее время она займется этим вопросом вплотную и лишним побуждающим мотивом у неё будут воспоминания об этом дне, преследующие её подобно тому, как волки преследуют жертву.
- Такие вещи иметь запрещено, - вряд ли это следует пояснять для заключенного, но сознание Рабастана сейчас представляет собой сплошные дыры и Нарцисса не знает, на что именно они приходятся, - так что нужно спрятать зелье. У тебя есть, где его спрятать?
Миссис Малфой понимает, что при обнаружении запрещенных предметов в камере, у руководства тюрьмы возникнут вопросы, и они начнут внутреннее расследование. Достанется всем – и Нарцисса, и подкупленной охране, и Рабастану. В голове крутится назойливое воспоминание о том, что узникам родственники передавали яд – из милосердия, чтобы прекратить страдания – сейчас же ситуация противоположная, нужно передать и сохранить лекарство. [icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Поделиться911 апреля, 2017г. 14:58
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Рабастан с жадность всматривается в движения ее рук, надеясь - и прекрасно зная, насколько тщетно - что она принесла волшебную палочку. Вместе с именем, с теми воспоминаниями, которые больше похожи на разрозненные обрывки, когда-то бывшие красочным полотном, к нему возвращается жажда по тому, что для него под запретом на протяжении долгих лет - по магии, готовой подчиниться любому его жесту, любому движению зачарованной деревяшки.
У тюрьмы много недостатков - и одиночные камеры, и вечный пронизывающий холод, и кружащие поблизости твари - но хуже всего именно отсутствие возможности быть собой.
Не потому ли Лестрейндж и забыл собственное имя - предпочел забыть, быть может - что без магии перестал чувствовать себя собой?
В руках Нарциссы не палочка - так, какой-то флакон, ничего ему не говорящий.
Лестрейндж не перестает рассматривать ее руки с тем же вниманием, с каким до того смотрел в лицо - невероятная надежда, что сейчас посетительница протянет ему его волшебную палочку, не отступает, и ему приходится убеждать себя, напоминая, что от его палочки остались только обломки.
Из-за этого разговора, ведущегося параллельно в его голове, он едва не упускает, о чем говорит ему ведьма, и встряхивается всем телом, как проснувшаяся собака.
Медленно, будто в полусне, протягивает руку и касается флакона, оставляя на его гладком боку грязный отпечаток.
- Каждый день по глотку, - повторяет он. - Пока не пройдет болезнь.
Ухмыляется без тени разумности, не отрывает взгляда от ее пустых рук - вот бы дотронуться. Если это все - галлюцинация, он ничего не почувствует. Если реальность - ощутит тепло и упругость кожи другого человека. Кого-то живого. Кого-то оттуда, где жизнь не прекратилась, а время не превратилось в болото без конца и края.
Мысль о том, что мир не прекратил свое существование вместе с ним, подступает тошнотой - Лестрейндж сглатывает, кладет руки на стол, раздвигает пальцы так широко, как только может. Стол реален. Скамья реальна. Флакон реален.
- Какой сейчас год? - невпопад спрашивает он, осознавая сам факт посещения. Мозг медленно. неуклюже, будто заржавевшие шестерни, начинает подавать признаки жизни. - Как ты смогла..?
И ее вопрос об укромном месте, и слова о болезни, и даже предупреждение проходят мимо него сейчас, погребенные под разворачивающейся кошмарной картиной: он в Азкабане.
Поделиться1023 апреля, 2017г. 18:01
Взгляд Рабастана на её руки и его ухмылка чужие, безумие искажает черты лица её друга, превращая его в незнакомца, но парадоксальным образом не это, а его осмысленные вопросы причиняют Нарциссе боль.
- Сейчас тысяча девятьсот девяностый год, - говорит она, стараясь произносить слова медленно и чётко, - сентябрь. Ты в тюрьме уже девять лет.
Миссис Малфой вжимает голову в плечи – перед её глазами плывут красные круги, но причина её состояния – вовсе не физическое нездоровье. Она понимает, к чему в итоге придёт их разговор, вернее, думает, что понимает.
- Мне удалось договориться с охранником, - Нарцисса сомневается в том, что Рабастан в состоянии сохранить тайну, но не меньше она сомневается в его способности удержать в памяти их настоящий разговор, - по документам у меня встреча с Сириусом Блэком, моим кузеном.
Ей хочется сказать, что это всё, что она может сделать, но вовремя замолкает. Неизвестно, что хуже – знать, что друг её забыл, или понимать, что он помнит и догадался об её предательстве. Формально, разумеется, её совесть чиста – никаких доносов, признательных показаний и прочего, но по факту получается, что она, Нарцисса, оставила лучшего друга гнить в тюрьме. И, если он попросит – а любой на его месте попросил бы – забрать его отсюда, ей придется ответить отказом. Бросить в беде, оставить его разум пожирающему безумию, разве это не предательство?
«Из Азкабана нельзя сбежать», - мысленно говорит она себе и стискивает зубы от бессилия. Непривычное чувство – ведь им, потомкам аристократических семей, привычно другое – понимать, что им по силам всё. Крупное заблуждение – стоившее Лестрейнджам свободы, а ей, Нарциссе, здоровья.
- У нас есть немного времени, - миссис Малфой решает не напоминать Рабастану о том, чтобы он спрятал флакон, - тебе проще говорить о прошлом или о настоящем?
Разум её собеседника сейчас хрупок как разбитая ваза – любая информация может быть для него болезненна, зачем усугублять?[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Отредактировано Narcissa Malfoy (23 апреля, 2017г. 18:07)
Поделиться1125 апреля, 2017г. 10:38
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Девяностый. Девять лет.
Эти слова выдергивают из него позвоночник: Лестрейндж сутулится еще сильнее, втягивает голову в плечи, вцепляясь пальцами в столешницу, чтобы удержаться на скамье.
Почти треть своей жизни он провел здесь, в этой тюрьме, откуда ему не выйти.
Он впивается взглядом во флакон, который не даст ему умереть, а принесен для того, чтобы продлить агонию - продлить еще один Мерлин знает, насколько, раз девять лет здесь еще не убили его.
Кто-то ненавидит его так сильно, чтобы желать ему этой агонии - Нарцисса понимает, что принесла?
Но в ее лице нет ненависти - она смотрит на него совсем иначе. С... чем-то. Он знает это слово, просто забыл.
Лестрейндж механически кивает, прячет ухмылку - ну да, Сириус Блэк.
- Он сошел с ума, - снова невпопад говорит, а ведь Нарцисса не спрашивает его о Блэке. Она пришла на самом деле не к своему кузену, а к нему - подкупила охранника, наверняка кому-то заплатила в Министерстве, и все ради того, чтобы он пережил этот год. - Воет и воет. Если умрет, я, драккл его дери, буду счастлив - его криками и этим животным хриплым воем я сыт по горло.
Он искренне старается - поддерживает эту дурацкую пародию на светскую беседу, держит руки на столе, вновь и вновь обегая жадным взглядом ведьму напротив. Флакон между ними означает, что Нарцисса имеет какие-то рычаги давления, может принести сюда то, что нельзя принести.
Лестрейндж дергается вперед, снова не отвечая - какая, к дракклам, разница, о чем они будут разговаривать. Накрывает ладонями руки Нарциссы, сжимает пальцы крепко, так крепко, что уже не может сомневаться: она реальна.
Флакон падает на бок от его резкого движения, но, плотно заткнутый пробкой, не теряет ни унции драгоценного зелья, а Лестрейндж тянется через стол, не отпуская взгляд Нарциссы.
- У тебя есть волшебная палочка? - он хочет прошептать это, но не уверен, что справляется с голосом. - Твоя волшебная палочка - она с тобой? Дай мне ее. Дай! Ненадолго и я сразу же верну, как только... Дай мне ее! Я выйду отсюда, если ты отдашь мне свою волшебную палочку! Мы оба выйдем!
Он сжимает пальцы еще крепче, черпая силы в этой сумасшедшей убежденности, что ее волшебная палочка вот-вот окажется у него в руках. Что Нарцисса вернет ему магию, как вернула имя. Что он сможет разрушить стену - каждую из этих стен. Что он сможет выбраться.
О чем Лестрейндж не думает, так это о Рудольфусе.
Поделиться128 мая, 2017г. 14:08
В тюрьме сошел с ума не только Сириус Блэк.
Мысль эта гулко бьется где-то в виске – в воображении Нарциссы её стук напоминает удар мячика о стену бам-бам-бам. Рабастан безумен до такой степени, что уже не помнит о строгостях режима в Азкабане, но он до сих пор помнит что-то об их знакомстве, помнит и надеется на её помощь. Наверное, со стороны и может показаться, что она на что-то может повлиять – всё-таки семья Малфоев по-прежнему состоятельна, относительно уважаема и чиста перед законом – но это дымка, обманчивое впечатление. Реальность в том, что ей просто повезло и – как бы она не старалась упрочить положение семьи так, что больше им не потребовались личные услуги авроров и вообще министерских чиновников, из этого ничего не выходит.
Нарцисса чувствует, как вместе с рукопожатием Лестрейнджа ухудшается её психическое состояние – в мыслях возникают какие-то спутанные образы, но она слишком больна, чтобы разбираться с этим сейчас. То ли дело в последствиях индейского проклятия, то ли во влиянии алхимического брака, то ли в кошмаре самой ситуации – на маниакальную убежденность и надежду Рабастана сложно ответить. Рациональный голос – тот самый, который отвечает за самосохранение - напоминает, что реальность нельзя игнорировать, а, значит, нужно солгать. Сказать, что она что-нибудь придумает, убеждать, внушать ложную надежду. Люди с надеждой живут дольше. Однако это означает дать обещание, которое она не исполнит, пойти на клятвоотступничество.
Нарцисса хмурится, смотрит куда-то в угол, потом переводит взгляд на Лестрейнджа.
- Извини, - говорит она с явным трудом, - мне не удалось пронести с собой палочку. Мне зелье-то едва разрешили пронести. И во второй раз я смогу прийти нескоро.
Она не уверена, что второй раз вообще будет и есть ли смысл о нём думать, но откровенно заявить о том, что она оставит Рабастана здесь навсегда, силы духа у миссис Малфой не хватает. Кроме того, она, действительно, не может отказаться от надежды, что когда-нибудь у неё появится возможность что-то предпринять. Хотя последние девять лет доказывали только одно - то, что вероятность эта крайне мала.[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Поделиться139 мая, 2017г. 12:38
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Если Нарцисса и пытается высвободить руки, он этого не замечает, продолжая сжимать ее запястья с силой, которой не ожидал от себя и сам, замученный кашлем, невозможностью глубоко вдохнуть и кровопотерей.
Всматриваясь в ее лицо, он ловит ее взгляд, упорно отводимый в сторону, хмурую складку между бровей, но все это - уже само по себе являющееся ответом, если бы Лестрейндж дал себе труда понять, если бы сумасшедшая надежда не выбила его за пределы привычной, обжитой рациональности, сколько там ее еще осталось в этом гиблом месте - он игнорирует, продолжая ждать, наклонившись над столешницей, вцепившись в руки Нарциссы.
Ему хватает даже этого извини, и он слушает, не веря, не желая верить - и тому, что у нее нет палочки, и тому что она вот-вот может уйти и больше никогда не вернуться.
Оставив его здесь.
Лестрейндж порывается с места, тянет ее на себя через стол, тянется сам - между ними нет и фута, и Нарцисса наверняка может почувствовать и вонь, от него исходящую, и дикий, безумный ужас.
- Нет! - теперь он уверен, что не шепчет. - Ты не можешь!.. Не можешь так просто уйти!
Она не принесла ему ни спасения, ни свободы - она хочет продлить его мучения, вот и все.
- Так не бывает! Ты чистокровная ведьма, у тебя не могут отнять палочку! Ты же принесла ее, да? Ты отдала им подделку, а сама принесла палочку - ведь иначе как же я смогу выйти отсюда? - скороговоркой бормочет он почти без пауз, на одном дыхании, моляще глядя на Нарциссу. Просительная улыбка - жалкая и недоделанная - кривит губы. - Ты же их просто обманула, ведь так?.. А-а-а, ты не хочешь, чтобы они узнали...
Он понижает голос, тянется еще ближе, не отпуская ее запястий, заговорщицки кивает и шепчет, лихорадочно и перескакивая с мысли на мысль:
- Я не скажу. Я никому не скажу, я спрячу палочку, дождусь, когда ты уйдешь, когда ты будешь далеко - только дай же ее мне, дай! Я не смогу пробыть здесь ни дня больше, Нарцисса, ни дня!
Поделиться141 июня, 2017г. 17:53
Когда Рабастан хватает её за руки, явно не рассчитывая сил в своем безумии, Нарцисса инстинктивно старается вырваться. Ей не хочется сокращать расстояние между собой и Лестрейнджем, не хочется соприкасаться с его эмоциями, болезненность которых она ощущает намного отчетливее тюремного смрада. Но невыносимее всего ей слышать эти просительные интонации в голосе и понимать, что он говорит правду. Действительно, он больше не может. Ни дня. Нарцисса замирает – щупальца чужого безумия проникают к ней в разум, она сама начинает думать о том, что хочет (и должна) в самом деле, несмотря на беседу со Скримджером, которая произвела на неё немалое впечатление, забрать Рабастана отсюда. Подкупить охрану, пронести палочку, устроить подмену, в конце концов. Лихорадочные мысли мечутся в голове, но потом разом гаснут, словно огни китайских фейерверков – можно сосчитать по пальцам случаи побега из Азкабана, которые удались и те уходят корнями в древность. Ничего не выйдет – её саму посадят, а Лестрейнджей и вовсе казнят. Говорят, что поцелуй дементора хуже, чем смерть, и Нарцисса верит в это. Особенно отчётливо верит сейчас, когда воспоминания Рабастана нет-нет, да и мелькают в её сознании, реагируя на тактильный контракт. Впрочем, может быть, это просто галлюцинации – при мысли об этом Нарцисса холодеет и понимает, что безумный припадок надо заканчивать. Ей не хочется причинять другу боль, тем более, что у неё нет уверенности в том, что он не убьет её после этого голыми руками (Лестрейнджи умеют это делать, без сомнений), но у неё нет выбора. В последнее время у неё вообще нечасто бывает выбор.
Она делает круговое движение правой кистью, выкручивая ухватившую её руку и заставляя Рабастана разжать пальцы. При этом её собственный сустав обжигает болью, но она, не теряя времени, бьет заключенного по лицу ладонью. Когда-то, удерживая себя на грани здравого смысла во время припадков, Нарцисса резала себе руки – ножом, заклинанием, осколком стекла, зубами – что уж было под рукой, сейчас ощущения схожи.
- Вернись к реальности, - говорит она требовательно, но негромко (не хватало ещё, чтобы на вопли прибежала охрана!). – Безумию нельзя давать волю, иначе оно тебя поглотит. А за тобой и меня.
Миссис Малфой кусает губы, понимая, что аргумент так себе – вряд ли Рабастану сейчас есть дело до других, но не может скрыть свой страх.
- Поэтому если бы у меня была возможность забрать тебя, я бы это сделала, - говорит она, - но я не могу.
Она смотрит на Лестрейнджа, смотрит внимательно, но не с целью проследить за источником возможной опасности (Нарцисса для этого слишком измучена), а чтобы сконцентрироваться и не упасть в обморок. В холодную беспросветную зиму, в которой будут черные искривлённые стволы деревьев, морозный туман и холодная гладь замёрзшего болота.[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Отредактировано Narcissa Malfoy (1 июня, 2017г. 17:54)
Поделиться155 июня, 2017г. 21:10
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Так уж сложилось, что физическое воздействие его и правда... отрезвляет, за неимением другого слова Лестрейндж обходится этим.
Отрезвляет, разумеется, не сразу - не сейчас, не в этом состоянии.
В этом состоянии удар Нарциссы - хлесткий и явно больше нацеленный на то, чтобы прекратить подступающую истерику, нежели на то, чтобы, допустим, сломать ему нос ко всем прочим неприятностям - свою функцию исполняет гладко и лишь с секундной задержкой, которой Лестрейнджу хватает, чтобы прижать ее вторую ладонь к столешнице кулаком, не оглядываясь на примененную силу.
Что его в самом деле возвращает, так это ее голос - почти спокойный, негромкий, в котором, однако, слышится непреклонное требование. Очень блэковский голос, фиксирует Лестрейндж тем участком сознания, который еще способен к этому.
Ему в самом деле нет сейчас дела до других - если уж на то пошло, он вообще не очень заточен под альтруизм, и дело здесь не только в воспитании, но и в складе характера, однако Нарцисса подбирает аргумент, который действует не хуже пощечины.
Он очень медленно поворачивает голову - отвернулся инстинктивно, чтобы пощечина прошла по касательной - больше не улыбаясь.
Сжимает челюсть так, что зубы ломит - кажется, еще немного, и они начнут крошиться.
Наконец медленно кивает и так же медленно разжимает кулак, пригвоздивший ее вторую руку к столешнице.
Отшатывается назад, на свое место.
Нелепо было думать, что он правда может выйти отсюда.
Нелепо вообще о чем-либо думать здесь - те твари за решетками только и ждут, когда он позволит воспоминаниям или надежде поднять голову.
- Ты пришла, чтобы вылечить себя? - спрашивает он, откашливаясь и переводя взгляд на лежащий на боку флакон. В его тоне нет ни осуждения, ни возмущения - каждый из них должен делать то, что должен. На каждом из них - огромная ответственность: у Нарциссы есть семья, немудрено, что ей не хочется умереть так рано из-за того, что в юности она провела не самый удачный ритуал и связалась с не самым удачным компаньоном.
Лестрейндж накрывает ладонью склянку, двигает ее к себе по столу, полностью блокируя это нелепое сожаление, густо замешанное на гневе, даже возмущении: он не имеет права требовать от нее помощи в побеге или волшебную палочку. И должен понимать, что она не пошла бы на такой риск.
В отличие от него, ей есть, что терять.
Размышление такими категориями - рациональными, свободными от надежды, чаяний и даже эгоизма - ему помогает, заполняет опустевшую осле пощечины голову.
Возвращает ему часть его самого - его прежнего, как ранее Нарцисса вернула ему имя.
- Я не сошел с ума, - утверждает он без какой-либо связи с предыдущими своими словами. - Я не безумен.
Неизвестно, кого он хочет убедить в этом сильнее - ее, только ставшую свидетельницей приступа, который явно не счесть адекватным, или себя, боящегося больше всего на свете безумия.
У него осталось всего ничего: лохмотья чести, жизнь и вера, что он не сумасшедший.
В Азкабане от всего этого скоро не останется ни следа - намного быстрее, чем он думал, если судить по кашлю, но пока еще он жив. Он Лестрейндж. И он не сумасшедший.
Поделиться1611 июня, 2017г. 08:58
Нарцисса не знает, что действует на Рабастана – она слишком плохо его знает, чтобы безошибочно определить способ вывести его из состояния безумия, не уверена даже, что такой способ есть – но что-то, определенно, действует.
Она переводит дыхание и, бессознательно потерев руку, которую Лестрейндж незадолго до этого прижимал к столу, возвращается на свое место. Несмотря на то, что до Азкабана они с Рабастаном считались друзьями, Нарцисса очень хорошо понимает, что её поступок – это оскорбление. И одновременно с этим крайняя мера.
Судя по отсутствию злобы, друг это понимает. И, видимо, он понимает не только это.
- Да, конечно, - машинально кивает она на его утверждение. – Это было всего лишь временное умопомрачение.
Нарцисса разбирается в умопомрачениях получше многих, но, увы, больше в своих. Разумеется, глупо себя обманывать в мнении, что так будет всегда – рано или поздно безумие до них доберется, до них обоих.
Что-то связанное с этим мелькает в памяти, миссис Малфой прикрывает глаза, вспоминая сочные высокие травы, холодное молчание степи и крошащиеся под ногами кости.
- Нет, - отвечает она на вопрос Лестрейнджа, который, наконец, вспоминает о зелье. – Так мне себя не вылечить. Причина заболевания – это моё проклятие, а ты просто отражаешь мою болезнь.
Нарцисса замолкает, в который раз придя к выводу, что она – очень скверный друг. Мало того, что никак не может помочь Рабастану, так его ещё и убивает. Наверное, если он проклянет её, то это следует принять как должное, но она всё же продолжает:
- Не знаю, рассказывала я раньше или нет, но в горных степях есть такие долины, куда приходят неизлечимо больные и старые животные. Олени, лоси, косули. Они приходят туда для встречи с волком, для того, чтобы получить милосердие.
Она раньше этого не понимала, смысла некоторых шаманских обрядов, а теперь поняла. У каждого шамана есть свой волк, прекращающий его мучения, в том случае, если он проиграл и прекратил процесс развития. Или, напротив, достиг максимального развития, но это не её случай и никогда не будет её.
- Я постараюсь снять проклятие, - говорит она, без всякой связи с предыдущими сказанными словами. – А тебе нужно будет пить зелье, пока я этого не сделаю. Но только в том случае, если ты решишь, что тебе и, возможно, нам обоим, ещё рано в долину смерти.
Возможно, не следует доходить в своем предательстве до крайней точки, думает она, нельзя просить Рабастана тянуть свои мучения ещё дольше и дольше. Он может отказаться от лекарства и умереть, сохранив хотя бы часть рассудка.
Её мысли хаотичны и разбросаны, поэтому она не говорит прямо. А, может быть, просто не знает как это сказать.[icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]
Отредактировано Narcissa Malfoy (11 июня, 2017г. 10:29)
Поделиться1712 июня, 2017г. 09:10
[AVA]http://sg.uploads.ru/r8SlT.jpg[/AVA]
Он кивает на ее согласие. Вот так. Он не сумасшедший. Она знает это.
Всего лишь временное умопомрачение, с кем не бывает. С кем здесь не бывает.
Флакон под ладонью неожиданно горячий.
Лестрейндж больше не смотрит на посетительницу, вместо этого разглядывая собственную руку, накрывшую принесенное зелье. Еще один приступ кашля дергает его вперед, заставляя пытаться избавиться от этой раздирающей легкие свербящей боли, но и он проходит, и Лестрейндж снова вытирает рот другой рукой, не обращая внимания на остающиеся на ней кровавые полосы.
Принесенное Нарциссой зелье с этим справится. Она так сказала, а она ему никогда не врала.
Смерть не придет за ним с этим кашлем. Не так.
Когда она заговаривает о долине, куда приходят животные, чтобы умереть быстро, он вскидывает голову.
- Нет. Мне не нужно милосердие, - это даже не пустая бравада, это то, что вернулось к нему вместе с именем. Никому в этом блоке не нужно милосердие, чье бы то ни было. То, что привело их сюда, не терпит милосердия ни в ком - и хотя Рабастан знает, уже знает, что есть вещи страшнее смерти, он не призывает ее к себе.
Его волку придется как следует постараться, чтобы добыть его. Сам он не придет.
- Я буду пить зелье, - бесцветно сообщает Лестрейндж Нарциссе. - А ты позаботься о проклятии.
Само по себе это похоже на первые пункты какого-то плана - сначала они сделают то-то и то-то, а затем придет время для того-то и того-то, но он замолкает, потому что это не план. Он не может строить планы, не здесь, потому что единственный план, который учитывал бы его приговор, звучит так: я буду пить зелье, а ты позаботься о проклятии, и я не умру здесь от этого, а умру от чего-то другого - скоро или через много лет, но здесь, не имея ни возможности, ни надежды, что покину этот остров.
Лестрейндж не произносит этого. Даже любовь проговаривать очевидное имеет свои границы: он не хочет подтверждать, что умрет здесь, не хочет об этом даже думать, как будто мысль материальна и его опасения могут сбыться, несмотря на отсутствие волшебной палочки.
- Я смогу пронести зелье в камеру и пить его незаметно. - Посетителей в их блоке практически нет, а те, что парят по коридорам в поисках поддавшихся эмоциям узников, проигнорируют флакон. - А теперь уходи.
Он сжимает флакон в кулаке, натягивая подальше обтрепанные рукава тюремной робы, пряча под ними верхнюю часть флакона, не уместившуюся в пальцах.
Если она не принесла ему палочку, о чем им еще говорить.
Лестрейндж не испытывает ни малейшего интереса к тому, что происходит за стенами тюрьмы - весь его мир отныне сосредоточен здесь, вокруг камеры.
Поделиться1814 июня, 2017г. 17:30
Рабастан не спешит проклинать её или упрекать в эгоизме – он уходит куда-то в себя (или Нарциссе просто так кажется из-за отстраненности его взгляда или голоса, лишенного эмоций?), но звать смерть он тоже не спешит.
Нарцисса расслабляет пальцы – оказывается, она сильно сжала их, ожидая ответа – и молча кивает. Она испытывает облегчение, хотя не может ручаться сейчас за точное описание своих эмоций – приступ слабости, который продемонстрировал Рабастан, всего лишь временный. Он не хочет умирать, не позволит болезни взять верх и будет пить зелье.
Миссис Малфой хочет поблагодарить его, может быть, сказать, что это стойко и мужественно, но вместо слов с губ срываются лишь хрипы. Она надрывно кашляет, потом достает платок и убирает со столешницы красные пятна. Это можно счесть профессиональной привычкой – ритуалист не оставляет за собой то, что можно использовать во вред, но Нарцисса подозревает, что дело уходит корнями ещё в более глубокую древность. Фамильная гордость – Блэки никому не должны показывать цвет своей крови.
- Да, конечно, мы так и сделаем, - кивает она на его план и поднимается со стула, - спасибо за то, что решил держаться.
Миссис Малфой протягивает было ладонь, чтобы пожать узнику руку – всё-таки это же Баст, её друг, да и рукопожатие для них отнюдь не пустой вежливости знак - но останавливается и, сжав пальцы, идёт к двери. Её присутствие Рабастану неприятно (что вполне объяснимо, она себе самой сейчас неприятна), не стоит ему досаждать. И не стоит забывать о том, что зелья надолго не хватит, значит, надо поторопиться с решением проблемы проклятия. Как она и пообещала. [icon]http://s020.radikal.ru/i714/1612/ce/37b1132a514e.jpg[/icon]