Утром двенадцатого числа Дженис, наконец, более-менее пришла в сознание. До того спала, не просыпаясь, и Сметвик, как он потом шутил сам, шугал от её палаты даже колдомедиков — видимо, чтобы второй раз не украли. Сама Дженис следовала принципу, что ничего хуже с ней уже случиться бы не могло, и потому переживала больше не за свою сохранность, а за свою память.
Что-то в её памяти было не так, да и, впрочем, не только в памяти. Если бы не это, она бы не позволила О`Рейли влезть в свою голову ещё раз, а так — отправила ему Сметвиком персональное приглашение.
Приглашение начиналось с ласкового «старый мудак» и содержало в себе ещё пару нелестных эпитетов в адрес Пожирателей, колдомедиков и самого О`Рейли, а также просьбу захватить с собой хорошего виски и сигарет. Виски Сметвик бы конфисковал на входе, и так Дженис бы убила двух зайцев одновременно: и потрясла бы кошелёк ирландца, и выставила бы магарыч колдомедику.
Курить, слава тому, кого нет, ей пока не запрещалось, и к приходу О`Рейли Итон как раз тянулась загипсованной рукой к сигаретам. Большую часть костей ей пришлось ломать заново. Большую часть этого времени она провела в сознании.
—  Хреново выглядишь, О`Рейли, — опередила его Дженис, здоровой ногой подталкивая от кровати стул, и щёлкнула зажигалкой. — Краше в гроб кладут.
Зажигалка была дешёвая, пластиковая, но зато работала. Давать Итон палочку Сметвик отказался — пациентам вообще не полагалось, а у неё и так было слишком много привилегий.
— Виски принёс? Трезвой к себе в мозги не пущу.

Отредактировано Janis Eaton (13 марта, 2017г. 21:18)

— Почисти, — капризно надулась Итон, но почти сразу же полезла в тумбочку — за коньяком, что чудом удалось сберечь от пытливого взгляда Сметвика.
Сметвик запрещал ей пить. Сметвик неодобрительно косил на неё взглядом, когда она тянулась за сигаретами. Итон начинала думать, что со Сметвиком они знакомы первый год, а не с 69-ого.
Сметвику, видимо, магарыч пришлось бы выставлять за свой счёт.
Поправив обтянувшие рёбра бинты и едва заметно поморщившись, Итон выставили бутылку на тумбочку и чуть пожала плечами:
— Посуды нет.
Им, впрочем, приходилось пить и в худших условиях — худшие напитки. Вечеринки в аврорате и близлежащих подразделениях проходили по-всякому. О`Рейли, конечно, приглашали на них реже, но зато встречали горячо.
В восьмидесятых О`Рейли был хорошим парнем — он не мешал, если не мешали ему. На этом они с Итон и подружились.
— Я пью, пока мы оба не решим, что хватит. Годится?
Ответа она ждать не стала. На часах было уже десять утра — самое время выпить.
Не сказать, впрочем, что Итон вообще трезвела с той поры, как проснулась.
Клеймо на спине жгло до сих пор.
— Не забудь предупредить перед тем, как начать.
Влезь О`Рейли в её голову сейчас, он бы увидел много того, что она бы хотела скрыть.
Слишком много.

Отредактировано Janis Eaton (23 декабря, 2016г. 13:24)

— А вдруг на самом деле я леди? — Итон, зубами выдернув пробку, одарила О`Рейли широкой ухмылкой и сплюнула пробкой на покрывало рядом. Приподняла брови, подначивая:
— Просто об этом никто не знает?
Скримджер, например, не знал — до самого нового года. Раньше Дженис считала это преимуществом, выгодной особенностью их дружбы, точно такой же, как у неё и О`Рейли — они не лезли в прошлое друг друга и не задавали лишних вопросов. Сейчас всё изменилось, и вопрос доверия был поднят вновь. Со Скримджером, не с О`Рейли; ирландцу Итон по-прежнему верила без оговорок, настолько, что готова была впустить в собственные мозги.
Сейчас в них, впрочем, был кровавый ад: мешанина из боли, ненависти и чувства вины. Столько дерьма, что стоило бы приплатить О`Рейли сверху.
— Сволочь ты, О`Рейли, — вместо этого выдохнула Итон, едва закончила кашлять пошедшим не в то горло виски, и, показав ирландцу средний палец, потянулась за апельсином. Рёбра отозвались неодобрительно, и, спешно откинувшись назад, Итон принялась расчленять апельсин — как будто он был в чём-то виноват. Замерла, чинно сложив на коленях руки с апельсином и в апельсиновом соке. Фыркнула:
— Мне по должности вообще трезветь не полагается.
Если у неё, конечно, вообще осталась должность — в любом из двух авроратов. В британский, например, ей дорога была заказана. В США... Если только Билли захочет отбить потраченные деньги, но об этом она поговорит и подумает позже, сейчас лучше бы постараться расслабиться.
Итон постаралась. Честно постаралась.
Итон провалилась обратно в ад, едва подняла глаза, и не успела предупредить.
Скримджер идёт, не хромая, и осенняя листва шуршит под его шагами.
Рудольфус — она едва видит его, силуэт перед глазами расплывается, — прячет в голенище сапога окровавленный кинжал. Сука поживёт ещё. 
Никки, малыш Никки старается над ней, рвёт зубами кожу с её плеча. Малыш Никки никак не может кончить, и это почти что смешно.
Арн держит её в номере, играет с ней в доктора. Арн говорит, что ей уже никого не спасти, и он прав. Чертовски прав.
Антонин, точно собаку, треплет её по волосам, и в начищенной чёрной коже Итон видит своё разбитое лицо.
Волдеморт держит руку у неё на плече, тянет, почти шипит — "изменница Мейер". Она ведь никому не клялась, только Тому? Тому и Скримджеру.
Скримджер смотрит на их сплетённые руки и как течёт по ним их общая кровь. Кривит губы.
Руквуд прячет покрасневшую тряпку за пазуху мантии, и это — важно.
У Руквуда осталась её кровь — теперь Дженис это вспомнила. Дженис, точно ничего страшного в её голове быть не могло, пожала плечами и натянуто улыбнулась:
— Бывало хуже.
Арну она говорила то же самое, а потом, когда он не послушался, вынуждена была смотреть на его лицо, читать на нём жалость, в которой не нуждалась.
— Мне надо посмотреть старые блоки. Проверить, нет ли на мне следов Империо, не тёрли ли мне память. Не лезь в остальное, ладно?

Отредактировано Janis Eaton (7 января, 2017г. 21:26)

У Руквуда осталась её кровь — та, которая у них со Скримджером теперь была общей. Дженис отложила это на потом, чтобы обдумать после ухода ирландца, не привлекать внимания, и постаралась ненадолго забыть.
— Ты не настолько хорош собой, чтобы я волновалась, — невесело отшутилась она перед тем, как спрятать подрагивающие пальцы в рыжей мякоти апельсина и вздохнуть:
— Ладно. Давай попробуем.
Работал О`Рейли действительно аккуратно: его присутствия в голове почти не ощущалось, и никаких побочных эффектов в воспоминаниях, ни мигрени, ни тошноты — проживай, не хочу. Итон не хотела ни проживать, ни помнить; Итон хотела вернуться к бутылке, чтобы ещё раз попытаться залить всё случившееся и не прекращать попыток, пока не свалится с койки точно пьяный матрос.
Когда она напивалась, клеймо жгло не так сильно.
Итон повела лопатками, заставляя больничную рубаху отстать от взмокшей спины, размяла плечи. Она, конечно, догадывалась, что память тёрли, и это в её глазах значило только одно: она выдала тех, чья смерть должна будет стать сюрпризом. Личные контакты. Может быть, Теренс.
— Восстановлению не подлежит, да? Плакало моё чтение Шекспира по ролям?
Не тянуть время Итон не могла. Она зажевала собственную нерешительность апельсином, особо отслеживая, чтоб не дрожала поднятая рука, липкими пальцами взялась за сигарету, вымочив тут же бумагу у фильтра, наконец, закурила и облагодетельствовала О`Рейли усмешкой:
— Тебе ведь уже есть восемнадцать, мальчик?
Затянувшись в последний раз и задержав руку над пепельницей, Итон с уверенностью, которой не испытывала, дала О`Рейли знак начинать. Они пошли по порядку, с самого начала. В самом начале не было ничего страшного, только Никки, малыш Никки. Никки Трэверс. Тот, что раздробил ей кости в ноге.
Никки угрожает огреть её Петрификусом и "оттрахать её несопротивляющийся рот". Итон смешно даже сейчас, смешно как тогда, и она почти портит воспоминание собственным хохотом. Итон дразнит Трэверса, пытается вывести его из себя. Видит в этом простой способ отправиться на тот свет.
Никки провёл с ней много времени. Очень много. Больше, чем она хотела бы.
Никки смешил её как мог, но после Никки смешно уже не было. Дженис выбросила ирландца из своей памяти, едва дверь камеры распахнулась снова — знала, кто пришёл, в этот раз за ней, а не за Томом.
Клеймо на спине показалось вдруг свежевыженным. 
— Там ничего интересного, О`Рейли. Ни Империо, ни провалов в памяти. Поехали дальше.

Отредактировано Janis Eaton (7 января, 2017г. 22:45)

Воспоминания слиплись — так слипаются карты в засаленной, заигранной низкопробным притоном колоде, — и все встречи с Никки для Дженис слились в одну: в этот раз Руквуд не стал ему мешать, не сбил настроя, и Никки всё же вскрыл ей позвоночник, выломал ей руку, вымазал рот в её крови. Никогда Итон ему этого не забудет: ни своей боли, ни своего стыда — и она ещё поквитается с ним за это. Она ни за что не показала бы этого О'Рейли, если бы одно воспоминание не потянуло за собой другое, а она не смогла бы его остановить. Но это ничего: женщин часто насиловали — и вдвое чаще их насиловали на войне. Это ничего: в этом нет ничего ... личного. То, что сделал с ней Рудольфус, куда интимнее.
Дженис затушила прогоревшую до фильтра сигарету и прикрыла салфеткой мелкую дрожь в руках. Улыбнулась, неестественно и холодно, пряча глаза:
— Два блока Мальборо и бутылку односолодового с твоей малой родины, О'Рейли. Хорошее кино требует хорошего сопровождения.
То, что сделал с ней Рудольфус, О'Рейли не должен был видеть. Никто не должен был знать, что её заклеймили как нигершу, домашнюю прислугу и частную собственность, и она собиралась стереть память и Сметвику, и Арну. Она стёрла бы память каждому, кто сумел увидеть на её спине вензель проклятого для неё имени, и потому в интересах О'Рейли было не лезть в тот день.
— Попробуем, — согласилась Дженис и увела его в сторону, предложив сюжет поинтереснее.
Дверь открывается, и Дженис поднимает глаза. На пороге Тёмный Лорд, собственной персоной, и это — большая честь. Такая большая, что Дженис не может это не прокомментировать. Она бы даже поговорила ещё, но Тёмный Лорд лезет в её память, и Дженис приходится продираться сквозь воспоминания в воспоминаниях. Получается медленно, словно она бредёт по колено в снегу, и она то и дело проваливается.
Когда она вновь поднимает голову, лицо Волдеморта так близко, что омерзение мешает дышать. Дженис уже не помнит, что он искал до того, но помнит их разговор.
— Леди Мейер к вашим услугам, — тянет она сквозь зубы, и Лорд поправляет её:
— Изменница Мейер.
Изменница Мейер проваливается снова, и вокруг темно, словно она и правда с головой ушла в снег.
Изменница Мейер очень плохо помнит тот вечер, слишком уж спутались дни далёкого прошлого и вгонявшая в смятение беседа.
Изменница Мейер открывает глаза. О'Рейли по-прежнему здесь. Рядом. Настоящий.
Дотянувшись до него, Итон пришла в себя.
— Кажется, я пыталась порекомендовать Волдеморту бордель.
Или не пришла.
Итон закурила снова, обессиленно откинулась на подушки. Пот солью жёг свежие шрамы, но это тоже было ничего. Это приближало её к реальности.
— Я объявляю перерыв, О'Рейли. Я херовски переношу попытки порыться в моих мозгах.

Отредактировано Janis Eaton (12 января, 2017г. 10:37)

— Подойдёт.
"Коннемара", конечно, подошла бы — подошло бы всё, что способно ещё было выключить Итон из этой реальности и отправить в дивный мир блаженной пустоты, туда, где не было войны, ни первой, ни второй, и никогда не звучало имя Лестрейнджей. Туда, где не было вообще ничего, даже её самой.
В который раз Итон малодушно задумалась, не поддаться ли ей обстоятельствам и не закончить тот чёртов ритуал.
В который раз Итон удержалась — она была слишком упряма, чтобы умереть вот так просто.
Погладив ладонь О`Рейли большим пальцем, Итон с сожалением пожала плечами:
— Предложить ему хлебнуть перед тем оборотки я не успела.
Шутить об этом, впрочем, было нелегко — Итон хорошо помнила страх и омерзение, что держали неподвижной её надёжнее и рук, и магии Волдеморта. Он сломал бы её как спичку, не прилагая для того усилий, и рассмеялся бы, широко открывая рот, почти не обозначенный губами, щуря красные, с ненормально узкими зрачками глаза, а затем переступил бы её труп, отряхнул бы узловатые ладони от её крови и...
Итон, начавшая было по кругу гонять одно и то же воспоминание, едва смогла остановить себя: крепче сжала пальцы, сосредоточилась на тепле чужой руки. О`Рейли уже видел её такой, уязвимой, и видел её в состоянии хуже — сломанной, разбитой. Мёртвой. О`Рейли был на похоронах Тома.
О`Рейли нельзя было видеть только то, что сделал с ней Рудольфус.
— Ну, типа, убедил. Можешь посмотреть ещё, раз уж мы уже держимся за ручки.
Вряд ли бы он, конечно, опустился до Империо.
Слово зацепилось в её памяти, поползло как стрелка по капрону, и из-под выглянуло самое первое Империо — то, на котором она попалась. Итон послушно отмотала назад, к самому началу поединка, и терпеливо досмотрела всё до того момента, как Ахелитус тугой петлёй лёг на горло Трэверса. Потом всё смешалось — в один миг Руквуд аппарировал вместе с ней прочь, а в другой она уже подняла голову на звук открывающейся двери.
Итон знала, кто за ней стоит.
Итон попыталась вытряхнуть О`Рейли в тот же миг, что повернулась дверная ручка, но камера никуда не исчезла, не сменилась больничной палатой, и Антонин первым перешагнул порог.
Итон попыталась ещё раз, затем ещё и ещё, и ещё, и не оставляла попыток, пока вечер, сохранённый в памяти до последней детали, разворачивался перед О`Рейли. Она пыталась, когда Рудольфус опустился на колени рядом с ней, когда Антонин помешал ей закончить рефрен. Пыталась, когда Антонин оставил её с Рудольфусом наедине и когда они с Рудольфусом, точно Эрос и Танатос, стали рядом. Она пыталась до последнего, пыталась даже когда Рудольфус достал нож, и только потом, когда первая буква его имени закровоточила на её спине, перестала.
Итон отняла руку сразу же, едва пришла в себя, и сразу же, без задержки, съездила О`Рейли в челюсть.
Итон трясло — как тогда.
— Выметайся.

Отредактировано Janis Eaton (23 февраля, 2017г. 23:33)

За несколько глубоких вдохов и выдохов Итон нашла выход. Тот же, что придумала для Арна и Сметвика — она сотрёт О`Рейли память. Не важно, как давно и как близко они знакомы, как это отразится на нём и на его работе, как это отразится на ней самой, просто...
Никто не должен знать.
Решившись на это, Итон нашла в себе силы сдержаться от второго удара.
Что-то внутри неё ещё дрожало, как дрожали сейчас руки.
Что-то ещё ломалось, шло трещинами.
Что-то просилось наружу.
Итон молча забрала стакан и залпом опрокинула в себя коньяк.
— Благодарю.
Голос не слушался — горло ещё душило злобой. Коротким, ломаным жестом Итон попросила ещё.
Итон ещё трясло. Итон дрожала, как дрожит обычно земля за секунды до схода лавины.
Итон смотрела куда угодно, только не на О`Рейли.
— Кажется, я просила тебя уйти.

— О чём поговорим, О`Рейли?
О том, чем она никогда и ни с кем не стала бы делиться по своей воле?
— О том, насколько я хотела достать Лестрейнджа и Долохова, что ради них сунулась в заведомо проигрышные условия?
Наплевав и на оказанное ей доверие, и на взятые на себя обязанности, и на ответственность, что должна была нести до конца и после конца войны? Об этом?
О том, что в ней проснулось после смерти Тома?
— Или о том, как я так увлеклась убийством малыша Никки, что позволила взять себя на паршивое Империо?
Зверь, которого она магией загнала в угол, в клетку, до сих пор жил в ней и жаждал крови. Свежей, горячей крови — и смерти, не важно, своей или чужой. Эту жажду уже не вытравить, не утолить; Итон жила с ней с восьмидесятого. Итон с восьмидесятого с ней породнилась.
У крови свой, особенный вкус, и у крови тех, кого ненавидишь, она сладка. Это от неё хотел услышать О`Рейли?
— Или тебе интереснее послушать, как потом этот щенок меня поимел? Он очень старался, Энгус, честное слово, и я даже понимаю его старания — я ведь тоже обошлась с ним когда-то не очень ласково.
Она сломала ему руку тогда — ещё до того, как представилась, но представилась она почти сразу. Он должен был запомнить её имя, запомнить её фамилию. Её — и её мужа.
Он был последним, и он ответил за всех, кого к ответственности было уже не привлечь.
— Но он, конечно, не был у меня лучшим. Лучшим был Рудольфус. Тот самый, что вместе с Антонином убил Тома. Тот, к которому меня так и не пустили — а я ведь так просила, помнишь?
Она умоляла Аластора. Она прорывалась с боем. Она молилась всем известным богам, но ей оставили лишь Беллу.
— И вот, спустя семнадцать лет, мы, наконец, встретились. Видел его подарок? Хорошо. Он заклеймил меня как паршивую нигершу. Как скот. Как свою собственность.
И с Беллой, и с Рудольфусом они непременно встретятся ещё. Дженис запомнила.
— Я надеялась, он убьёт меня. Я молилась о смерти каждый день. Я мечтала, чтобы меня убили до того...
Голос дрогнул. Итон, начинавшая очень тихо, вдруг обнаружила, что кричит, вцепившись здоровой рукой в лацканы служебной мантии.
— До того, как он за меня умрёт.
Она думала, что он мёртв. Долгих тринадцать часов жила с этой мыслью.
Она уже не знала, счастлива ли видеть его живым.
— Об этом ты хочешь поговорить, О`Рейли?

Отредактировано Janis Eaton (3 марта, 2017г. 02:19)

Выговорившись, Итон выдохлась и обессиленно рухнула обратно на подушки, жалея, что позволила себе сорваться. Срываться у неё права не было. Срываться было не в её характере. Итон держалась пятнадцать с лишним лет, с ночи после похорон Прюэттов, и сейчас... Сейчас не случилось ничего, что её бы оправдало.
— Спасибо, — выдохнула она сквозь зубы и отвела с глаз отросшую прядь. — Я лучше просто его зааважу.
Расписывать О`Рейли, что именно она сделает с Рудольфусом перед тем, как просто его заавадить, смысла не было — большой мальчик, догадается сам.
Закурив заново, Итон поморщилась, повела лопатками, выгадывая себе время. Клеймо, чёрт бы его побрал, страшно чесалось и иногда болело.
— Причём тут Скримджер? — деланно удивилась Дженис. — Я говорила про Дерека. С этого идиота сталось бы вскрыть себе вены от безысходности.
На самом деле, конечно, нет. Шотландский наследничек отличался повышенной любовью к жизни.
— На самом деле, — вздохнула Итон тяжело, словно признание давалось ей с трудом, — я плохо помню, кто и как меня вытаскивал, О`Рейли. Спроси лучше у Олдаса. Наверняка это он прорабатывал операцию.