То ли слишком рано, то ли слишком поздно
Мы с тобой родились в этом мире звёздом.
Нет давно того, о чем легенды пели -
Только тень сражений, только тень империй...
Вот реальность наша -
Пей её, как чашу.
Стань незримой тенью,
Научись терпенью.
Всё для выживанья - вот удел последних,
И тебе нет равных - лишь один наследник.

И одна надежда - ждать и ненавидеть.
Даже тень победы не судьба увидеть.
Я-то знаю: будет... Но душа - как рана.
То ли слишком поздно, то ли слишком рано...
(с)Дарт Фьюри.

не возвращайтесь в Варшаву, я очень прошу вас... (Галич)

Каждую радость принять за свою, с каждою - собственной - соприкасаться: радостно, если ветра узнают, если деревья умеют смеяться. Весело жить под зеленой луной, ноты читать по цветам и по птицам. В небе ни облачка, тридцать шестой, после - расскажут о том, что случится. Лучше не знать траектории пуль, жить как напишется, смерти не нравясь, но календарь вам покажет июль и пояснит, что бывает и август. Так и споется - везде и нигде, бесповоротно и неудержимо: если режимы сильнее людей, может, поэты важнее режимов? Если однажды багровый закат кровью прольется на алом рассвете, - может, важнее событий и дат те, кого знает по имени ветер? Ветер в ответе за всех и за всё, слышите - шепчет совсем уже рядом...
...дон Федерико, куда вас несет, не возвращайтесь в такую Гранаду...
(с) Айриэн

По Лондонскому времени... Конечно, дорогая.
По Лондонскому времени - ну как я мог забыть.
Сверяем путь по Гринвичу - до ада и до рая,
Сверяем путь - ведь всякое в дороге может быть.

Часы негромко тикают, скользят по липкой коже.
Часы негромко тикают. Секунды отсчитав,
В одиннадцать по Гринвичу убийцей стану тоже.
И кто сказать посмеет мне, что в чём-то я не прав?

"По Лондонскому времени" - подмигиваешь дерзко.
Дрожит луна на лезвии, скользит тенями плащ.
Движеньем одновременно рассчитанным и резким
Ступаешь ты на улицу, как опытный палач.

Безумная и страстная, азартом кровь согрета,
А я азартно-холоден, но всё-таки жесток.
В туманном мокром мареве хреновенького лета
Срезаем плод негодный мы и рвём гнилой листок.

Ночные стынут улицы, туманны ночи летом -
По Лондонскому времени, британский колорит.
Мы были Тьмой, и, может быть, когда-то будем Светом -
Нам скучно, значит кто-нибудь сегодня вновь убит.
(с) Grey Kite

Я целую ее глаза - обреченно, бездумно, страстно.
У нее меж ресниц - огонь, цвета крыльев вороньих - бровь,
У нее за корсажем сталь, на удары похожи ласки.
Кто ее не любил хоть раз, тот не знает, что есть любовь.

Вдоль по склонам струится пыль, вздох июля и сух, и жарок -
Приклонились друг к другу две нежных яблони на холме,
В реку быструю два ручья заплетались влюбленной парой,
В пене кружев, в жасмине звезд - снова вышла она ко мне.

У нее вместо сердца - бриз, губы горьки, как травы мая,
Но в тоске одиноких дней, в лихорадке весенних снов,
Мне не нужно чужих невест - я одну ее обнимаю,
Изолгавшись вконец о том, что не жажду любви оков.

Ночь швырнет в холод пальцев - дрожь, в ребра - пламя, в ресницы - воду,
Потушить бы все эти сны и рассудком одеться в сталь.
Эту... с пламенем вместо глаз, двадцать лет я зову Свободой
И люблю ее потому, что иного господь не дал.
(с) Эол

Все мы нужны кому-то -
Сказку представить в лицах.
Но и одной минуты
Хватит, чтобы разбиться.

Тонкой щекою чашки
Об пол, с беззвучным воем...
Труд разбиваться - тяжкий.
Хочешь его освоить?

Странные судьбы-блюдца,
Каждое снова с края,
Вздрогнут и покачнутся,
Больше не выбирая

Между землей и небом:
Вниз, только вниз - в осколки!
В мусор, с засохшим хлебом,
Если не вышло толка,

Если ошиблись в главном,
Если не так любили...
Ты не обжегся? Славно!
Я принесу другие.(с)

Останься мифом, пойми, что в мире
Нет места разным возвышенным чувствам.
И два поэта в одной квартире -
Серые будни, а не искусство.

Останься светом, звонка сигналом,
И смс-кой, бесплатно-входящей...
Останься сказкой, ведь сказка - в алом,
И не срывается в настоящее.(с)Мормегил

Проще простого: пиши чище, дыши чаще.
Нашёл себе душу – люби, не проси больше.
Небесный котёнок с полки луну тащит, небесный енот в Неве облака полощет.

Попозже закроешь глаза, сбережёшь голос.
Не бойся меня, я дождусь. Подходи ближе.
По тёмному небу неслышно плывёт полоз, я падаю вверх и больше его не вижу,
серебряный гонг отмеряет длину шага: чем ласковей тронешь, тем меньше отдаст звука.
Небесный лисёнок машет хвостом как флагом и тычется носом в мою ледяную руку и хочет пробраться в твой ненадёжный вечер.
Зачем тебе мяться, сидеть в глубине комнат?
Бездомная сказка придёт и, обняв за плечи, поможет проснуться и что-то суметь вспомнить.

...Ты больше не смотришь в глаза. Я проснусь старше.
За тусклым стеклом грустят облака-звери.
Мне ни за что не заставить тебя поверить.
Я выйду за дверь.
Сегодня мне будет страшно.

Я выйду за дверь, обступят шумы вокзала, туда и обратно, раскачивать амплитуду.
Не думай об этом, я просто так рассказала, я выйду за дверь и сразу же всё забуду,
останется время и выйдет за мной следом, датировав смерть две тысячи шестисотым.

Я выйду за дверь и случайно взгляну в небо, где нет ничего, кроме пыли и самолётов.
(с) Сопрано

Это как в детстве: кто-то тебя оставил, сдал на хранение бабушке, как в спецхран,
и ты гадаешь, сколько здесь будет правил и до какого ты ей под стражу сдан.
Вечер - для страха, скажут "спокойной ночи", двери закроют, выключат верхний свет...
Отблески улиц станут на шаг короче, тьма проберется к самой твоей голове.
Хочется плакать, вроде бы - несолидно, жмурить глаза страшнее, чем видеть тьму.
Где-то шуршание, и ничего не видно...

Боже, как страшно
бояться всего
одному.

Так и случится: будешь один бояться необратимо и намертво повзрослеть.
Траты научат тебя никому не клясться. Память научит тебя ни о чем не жалеть.
Тьма перестанет вставать к твоему изголовью, ты с ней подружишься, будешь почти на "ты",
ты перестанешь город свой звать любовью, просто разлюбишь улицы и мосты.
Только проснешься ночью, когда весь город, вымерзший, словно древний и дикий зверь,
будет хрипеть у двери в твоем коридоре.
Тут и захочется взять и захлопнуть дверь.

Где по сюжету обещаны хэппи-энды, там не бывает ни страха, ни темных дней,
и ни в какой не может быть киноленте, чтобы герои были на самом дне,
чтобы умели плакать вообще без грима, чтобы умели вовремя замолчать.
Только твое здесь точно неповторимо.
Все остальное
желательно
выключать.

Если однажды кто-то уйдет, оставит, не объяснившись, выключив весь твой свет,
будет казаться, что небо тебя раздавит - а небо прижмется к глупой твоей голове.
Вздрогнешь и вспомнишь, что все уже это было, были другими все правила и "нельзя".

Просто с тобой уже это происходило:
кто-то уехал тогда
и тебя не взял.
(с) Арька

«Все страньше и страньше» - подумалось вдруг Алисе,
Когда из норы она вышла в реальный мир.
О маленькой леди со взглядом наивно-лисьим,
Что вышла из комы, уже растрепали СМИ.

«Хорошая новость – проснулась Алиса Лидделл» -
Кричат заголовки газет, верещит TV.
И вешают детский портрет как картонный идол,
Уставший стоять по колено в чужой любви.

В больнице ей снятся улыбчивый кот и кролик,
Ванильное небо, разбитые зеркала.
Алиса то дико хохочет до слез и колик,
То резко становится будто бы смерть бела.

Ее психиатр Доктор Доджсон листает карту,
Разводит руками, мол, если бы, но «увы»
Она возвращается в кому, к Морфею, в тартар.
Ей пофигу как этот мир назовете Вы.

А врач говорит: «Улучшений уже не будет»,
Что в коме, возможно, ей снятся цветные сны.
Алиса семнадцатый год пребывает в чуде,
Которого так не хватает ее родным.
© Саша Бесt

Бог мой меня придумал беспечно разным, я это принял - так веселей и легче. Сердце мое не вечно. Я сам не вечен. Звери во мне всё бессоннее раз за разом.
Утром я - тигр. Я просыпаюсь в клетке, бью полосатым хвостом все, что может биться. Нежно за холку кусаю свою тигрицу. Слушаю, как воробьи садятся на ветки. В клетке моей - иллюзия несвободы, стены стеклянные, не долетает ветер. Я все дремлю на подстилке и вижу: лето, сорок в тени, саванна, так год за годом.
После, в метро, я превращаюсь в лиса. Хитрого лиса с толстым хвостом-дубинкой. Рыжею шерстью я прижимаюсь к спинке жесткой скамейки и сплю, в духоте зависнув. После, в толпе, меж Киевской и Смоленской, я поднимаю веки и скалю зубы: знайте, я ем цыплят, целиком и грубо, так что не тычьте мне в ногу своей коленкой.
В офисе, где прохладно и нету неба, я через пять минут превращаюсь в волка. Кем-то другим становиться здесь - мало толку, всем надо мяса и, может, немножко хлеба. Мимо снуют куницы, хорьки, пираньи (этим вода не нужна, чтоб вольготно плавать), если подрался - не плачь, не поможет мама, молча сиди, зализывай эти раны. В комнатах узких охота идет годами, ухо мое оборвано где-то в драке. Даже матерого волка порвут собаки: нет ничего смешнее минутной драмы.
Вечер сочится в жилы, течет лениво, и, превратившись в птицу, я улетаю. Город поет огнями - от края к краю. Птицы вроде меня очень любят пиво. Мы прилетаем стаей, садимся рядом на высокие стулья, словно на провод. Птицам не нужен смысл и не нужен повод. Сойка напротив сверлит меня взглядом.
Я прихожу домой в середине ночи. Пахнет картошкой. Тапочки у кровати. Женщина спит на диване, в цветастом платье. Мы с ней любили друг друга, теперь не очень. Я прохожу на цыпочках в темень кухни, сумрак скрипит в суставах, ползет под веки. Здесь на минуту я делаюсь человеком. Молча курю, сигарета дымит и тухнет.
Господи, думаю я, тебя нет обычно - нету для тигра и птицы, лисицы, волка. Лишь для меня ты - воткнутая иголка, страх и надежда, пяльцы, отказ кавычек. Ты подарил мне склонность к метаморфозам, словно ребенку - пестрый веселый мячик, ты перестал за ухом моим маячить. Как мне решиться выжить без этой дозы? Как мне позволить им себя видеть голым, словно моллюск без раковины, и нежным?..
Ночь изгибается спинкой кошачьей, снежной. Бог мой молчит, метит в меня иголкой.
Я закрываю форточку, и в квартире полная тишина. Пол молчит, картины. Я превращаюсь в рыбу, ныряю в тину, чтобы наутро снова проснуться тигром.
© Наталия Полянская (Кэп Соло)

Кто расскажет, как это — быть героем?
Я не так прошит, по-другому скроен — убегай, ничто не бери с собою, из чужой казармы, своей тюрьмы.

Сколько было — крови, и слов, и власти, сколько раз планеты рвались на части, всех стирает прошлое, словно ластик — вот они ушли, и остались мы. Слово «мы» — щекотно, смешно и жутко, звезды пляшут, бьются на промежутки, пахнет горьким дымом чужая куртка, темнота колышется на стекле. Моё имя — острое, как осока, я стараюсь — сильным, другим, высоким. Так лети по небу, бродяга-сокол, как ты делал целую тыщу лет.

Сила — нет, так, не в джедайском трюке. Сила — выбор, сердце, улыбки, руки. На заре турбина ревёт, как Вуки, ничего не спето, не решено.

Слово «мы» трепещет, как оригами. Я не знаю, как это — быть врагами.

Вот бежит галактика под ногами,
далеко-далёко
давным-давно.

(с) Джек-с-Фонарём