Маггловский адрес - но Лестрейндж запрещает себе удивляться, потому что Нарцисса не должна ничего ему объяснять - запомнился легко, отпечатался в памяти. Прошел месяц, а Рабастан способен с легкостью представить себе знакомый почерк миссис Малфой, каждую букву на пергаменте.
С одной стороны, это его не радует: потому что он все еще опасается внезапно легиллеменции, потому что его опыты в медитации оставляют желать лучшего,потому что в его голове болтает Эван Розье, мешая сосредоточиться. С другой стороны, это может быть знаком того, что провалы в его памяти обратимы и то, что он забыл, в нему еще вернется. Нужно только держаться подальше от дементоров - но держаться от этих тварей подальше он собирается и так.
Ставки в предстоящей игре резко выросли: теперь Азкабан для него не является допустимым вариантом. Дважды одной и той же ошибки Лестрейндж не совершает - и в подтверждение этого направляется к Нарциссе Малфой.
С некоторых пор верность Лорду лишь размытые очертания острова вдали. Лояльность Рабастана исчерпывается родом - и теми людьми, кто с ним связан. Выживание рода - то, ради чего он существует, раз уж Рудольфус не справился.
В маггловской куртке ему комфортно: длиннополые мантии казались жутко неудобными еще в прошлой, до-азкабанской жизни, да и внимания он так привлекает намного меньше, чем если бы явился в этот район в полном облачении, допустим, Пожирателя Смерти. Редкие прохожие - магглы редко сидят днем дома, основная их масса сейчас в центре города, а не в пригороде, - не задерживают на нем взгляд, и хотя Лестрейндж умудряется заблудиться, свернув по соседней улице не туда, в конечном итоге он все же достигает места назначения.
Почти вовремя.
Он бы заметил Нарциссу раньше - узнать ее не трудно даже в простецком плаще подстать его куртке, они действительно далеко ушли по едва намеченному в прошлом пути - но загляделся на припаркованный приземистый автомобиль, все еще, спустя почти три месяца на свободе, не привыкший еще обратно к многообразию и простору окружающего мира.
И даже после того, как заметил Нарциссу, все равно кинул взгляд на табличку с адресом у дома - туда ли попал.
Проверять и перепроверять - этот девиз звучал куда лучше чем тот, которому вынужденно следовал Рабастан ранее по примеру Рудольфуса. На сей раз он точно знал, что поставлено на карту - и не питал иллюзий насчет того, что еще один, максимум, два года в Азкабане сделают с его психикой.
- Я пришел,  - кивает он небрежно, подходя к ведьме. Констатация очевидного - еще один сигнал, что он в себе, хотя тем, кто мало знаком с ним, может показаться иначе.
Называть Нарциссу по имени он избегает сознательно, даже несмотря на то, что на улице ни души и редкие прохожие давно предпочли попрятаться по уютным домам от непогоды. Ноябрь, начавшийся с кровавой жатвы смерти, с каждым днем напоминает, что зима не за горами, и Лестрейндж натягивает пониже рукава куртки: шапка у него есть, а перчаток нет.
Но это решаемая проблема, куда больше его заботят другие вещи.
Например, нашла ли Нарцисса что-нибудь стоящее для укрепления и контроля связи. Не передумала ли вообще насчет этой связи - потому что Рабастан допускает мысль, что могла бы: он сейчас точно не лучший компаньон. Не решила ли вообще оставить в прошлом эту странную дружбу. Не рассказала ли о ней Люциусу.
Под мимолетным взглядом магглы лет шестидесяти, что гладила кошку перед кухоным окном и таращилась на Лестрейнджа все то время, которое понадобилось ему, чтобы достичь нужного коттеджа, Рабастан входит на крыльцо. Он не чувствует магии вокруг - может ли быть такое, что Нарцисса не прибегла даже к отводящим внимание чарам, положившись на исключительно маггловский район? А может, специально воспользовалась самым минимумом, чтобы не потревожить Отдел неправомерного использования магии?
Спрашивать об этом кажется ему назойливым. Если миссис Малфой решила, что это место подходит им, ему стоит довериться: хотя бы потому, что выбора особо нет.
В коттедже теплее, хотя не очень-то обжито: Лестрейндж уже понимает, чувствует разницу, успев сменить за последние месяцы два подобных этому коттеджа.
Впрочем, ведьма и не врала ему, сказала сразу, что лишь иногда использует этот дом. Чего он ждал? Потрескивания камина, аромата свежей выпечки и предложения принять горячий душ?
- Кажется, побег Скримджера принят как данность. В Ставке к этой теме больше не возвращаются, Снейп не рассказал, что ты была в том коттедже. Ты говорила с ним? - спрашивает Рабастан, едва за ними закрывается входная дверь.

Никуда он, разумеется, не проходит и не располагается: в конце концов, из них двоих именно его разыскивает Аврорат, а потому Лестрейндж предпочитает знать, что за чары Нарцисса использует. Чисто на всякий случай.
Впрочем, тот минимум, которым обходится миссис Малфой, его полностью устраивает: и Отдел неправомерного использования не потревожит, и в случае прибытия незваных гостей чары оповестят тех, кто в доме.
Когда Нарцисса заканчивает и входит в дом, останавливаясь в дверях гостиной, Лестрейндж уже там, стоит у окна, разглядывая пустую улицу, стараясь держаться не на виду.
Несмотря на предпринятые меры предосторожности, несмотря на то, что вокруг по-прежнему тихо, его обеспокоенность усиливается, становится почти физически ощутимой, выступая жаром на коже, хотя в доме не так, чтобы сильно натоплено. Магглы не пользуются каминами для обогрева, но что-то аналоговое определенно есть, котел в подвале или что-то подобное - интересно, Нарцисса совладала с маггловскими изобретениями, когда завела себе это небольшое хобби и коттедж?
Итак, Снейп обещал молчать - ради чего, почему? - но это парадоксальным образом нервирует Лестрейнджа еще сильнее. То, во что ввязался он вслед за Нарциссой второго октября было чревато смертью - и ему вполне хватало Вэнс в качестве свидетеля, которой он стер память Обливиэйтом. Стереть память одному из слуг Лорда без последствий не выйдет и только привлечет внимание. Не зря ли он не убил Северуса еще в тот раз, когда пришел к нему за помощью и допустил утечки информации? Рабастан подозревал, что еще не раз задастся этим вопросом.
Но пока, стоило признать, зельевар полученной информацией распоряжался весьма аккуратно. И все же.
Наверное, Нарцисса чувствует его беспокойство - или это он чувствует ее неясную тревогу, если принять за истину, что их связь только укрепилась, несмотря на годы врозь - потому что переходит к тому, ради чего они встретились здесь.
Лестрейндж принимает протянутую книгу со всем возможным пиететом, мельком прочитывает страницу, листает - и снова возвращается назад.
- Действительно, туманно. Ни слова об астральных телах - может быть, связь будет укреплена на другом уровне? - пока они мало что знают об этой связи, в основном лишь то, что она касается сильных эмоций. Лестрейндж допускает - только допускает - что эмоциями дело не ограничивается. Быть может, физические ощущения тоже могут входить в этот дополнительный и случайный бонус. Кто знает - может быть, они смогут слышать то, что слышит другой. Кто знает.
- Эта "квинтессенция жизни", о которой говорится к концу - это она кажется тебя туманной формулировкой? Я почти уверен, что уже встречал такой термин, - медленно говорит он, откладывая книгу и наблюдая, как Нарцисса зашторивает окна, с самым естественным видом управляясь волшебной палочкой. Даже здесь, в маггловском жилище, она инстинктивно пользуется магией, и ему, совсем недавно привыкшему к тому факту, что палочка вновь при нем, кажется, что их разделяет черта куда толще, чем когда либо. Он пойдет на все, чтобы не вернуться в Азкабан - понимает ли леди Малфой, с кем вступает в коалицию?
Хороший вопрос. И другой хороший вопрос - а есть ли у нее выбор?
Лестрейндж качает головой, приходя к выводу, что нет. Такой роскоши, как выбор, они все лишены уже давно.
- Ты обещала чай в прошлую встречу, - ритуал даже в описании не настолько серьезный, как тот, к кому они прибегли более двадцати лет назад, но чай и пара сэндвичей ему все равно не помешают. Как не помешают и Нарциссе. - А я пока припомню, что именно было связано с этим термином...
Звучит куда оптимистичнее, чем дела обстоят на самом деле, потому что в Азкабане он именно в воспоминаниях - особенно школьных - искал спасение от дементоров. Те пробирались за ним и туда, уничтожая то, к чему прикасались, и теперь его память больше напоминала траченый молью расписной гобелен, но сейчас Лестрейндж почти уверен, что этот термин где-то близко. Зелья, которые ему варит Вэнс, действительно хороши - а вот насколько хороши, он собирается проверить прямо сейчас.
Кухня там, где он ожидает ее найти - крохотные маггловские домишки подчиняются соображением эргономики и рациональности - окна выходят не на улицу. На столе коробка со съестным - леди Малфой следует традиции гостеприимства, даже принимая гостей в маггловской одежде и маггловском же доме.
Рабастану отчаянно интересно, ради чего ей это убежище, иначе ведь не назвать. Любовник? Неподходящее пристрастие? Хобби? Место для ритуалов, о которых не должны знать домочадцы?
Что он вообще сейчас знает об этой сорокалетней женщине.
Что она знает о нем.
- Как ты считаешь,  - вопрос он задает, разумеется, совершенно о другом, - помимо передачи эмоций и мыслеобразов, эта связь простирается на нечто физическое? Ощущения? Если мы усилим связь, это тоже усилится? В ночь Хэллоиуна я... пострадал. Ты почувствовала что-то?

Умирать больше не придется - это лучшее, что ему случалось слышать за последние дни. Ему хватило и того, прошлого, опыта, и лет в Азкабана, когда каждый рассвет был даром - и проклятием, разумеется. Наказанием.
Он понимает, почему Нарцисса хочет посоветоваться. Вернее, думает, что понимает. Если уж они продолжают свои... эксперименты, то на равных.  Хотя бы ради того, чтобы не нести лишней ответственности за то, что их ожидает в будущем.
- Может быть, кровь, - вносит он и свое предложение на повестку, наблюдая за тем, как Нарцисса орудует чайником. Бросает короткий взгляд на наполняет тарелку, с трудом удерживаясь от того, чтобы приняться за еду, и не слишком уверенно кивает в ответ на слова леди Малфой о том, что хотя бы обмен физическими переживаниями они купируют. Или просто не усугубят.
В общем-то, ему хватает и того, что есть сейчас - наверняка ей тоже. Учитывая, что недавний перелом наверняка был его не последней травмой - и хотя соблазн разделить впечатления с другим человеком есть, он не рационален. Это сопереживание не уменьшит боль, а потому не поможет пострадавшему и только повредит второму участнику связи.
Но подтвердить, что боль в левой ноге у Нарциссы была вызвана тем самым приветом из прошлого, он тоже не успевает. Нарцисса все тем же ровным тоном спрашивает то, что выбивает у Лестрейнджа из головы любые мысли о еде.
Он вскидывает голову, настороженный и угрюмый, гадая, о чем она ведет речь. Неужели его разговор со Снейпом, к которому он обратился, смешно сказать, за помощью, стал достоянием Нарциссы? Это не было в характере Снейпа и не относилось к обсуждаемой проблеме, но Лестрейндж напомнил себе, что не знает, что связывает двух его случайных сообщников.
- Вряд ли хоть кому-то из беглецов не снятся кошмары, - издалека начинает он, подразумевая Азкабан, но, все же решившись, кладет руки на стол, опуская взгляд к столешнице. - А вот чтобы пообщаться с мертвецом, мне не нужно засыпать.
Он медлит, подбирая слова - сознавая, как это звучит, он вовсе не хочет дать Нарциссе Малфой повод считать себя сумасшедшим. Это разом положит конец их хрупкому альянсу, считает Лестрейндж - он меряет по себе и не видит повода недооценивать Нарциссу.
- Я осознаю, насколько ненормально это звучит, если что.
Он замолкает, вновь задаваясь вопросом, а как облечь в слова то, что с ним происходит. Не было - ну или он не знает - возможности рассказать, что слышит голос мертвого друга, и что при этом он все еще в здравом уме.
Так и не придя к решению, Лестрейндж устало трет переносицу:
- До этого мне иногда казалось, что я слышу голоса. Сейчас я уверен в этом. Со мной разговаривает Эван Розье. Мертвый уже пятнадцать лет Эван Розье. И если ты решишь, что я сошел с ума, я не смогу оспорить это обвинение. - Лестрейндж пожимает плечами. - Но ты же не просто так спрашиваешь? Тебе Снейп сказал?
Пауза заполнена свистом закипающего чайника.

Нарцисса достигла едва ли не совершенства в том, что касается умения скрывать свои чувства и настроения - заваривает чай, как кажется Лестрейнджу, не без сноровки, хотя маггловский чайник определенно не самый привычный ей объект, и помалкивает до тех пор, пока не располагается за столом напротив него.
Все инстинкты Лестрейнджа твердят - дело плохо. В противном случае ведьма не присаживалась бы так, аккуратно складывая перед собой руки. В противном случае она бы просто рассмеялась - ну, допустим, не рассмеялась бы буквально, но сумела бы найти другой вариант - и сказала бы, что это нормально. Или что он вовсе не сумасшедший.
Вместо этого она прямо смотрит ему в глаза, хотя они, ведомые, наверное, помимо вколоченного намертво этикета еще и опасениями лишний раз вызвать к жизни то, что их связывает, стараются избегать без необходимости таких вот взглядов.
И молчит.
Впрочем, Рабастану терпения не занимать - да и обсуждаемая тема для него лично слишком важна, чтобы он обратил внимание на эти нюансы, хотя от молчания миссис Малфой он точно спокойнее не становится.
И когда ведьма все же нарушает тишину, в первый момент ему кажется, что она озвучивает приговор - безумен. И только спустя секунду он понимает, что она говорит как раз обратное.
Облегчение, почти физическое, почти выворачивающее наизнанку,  так сильно, что он шумно выдыхает, ничуть не скрывая охватившую его эйфорию, усиливающуюся с каждым словом, произнесенным Нарциссой.
Итак, он не сошел с ума - то, чего он боялся, не случилось.
Ему требуется по меньшей мере перевести дух прежде, чем он будет способен воспринимать дальнейшее, но когда это все же случается, Лестрейндж теряет часть своего восторга.
Он мало что знает о шаманской болезни - и еще меньше помнит - поэтому принимает слова ведьмы как данность, полагает их незыблемым постулатом. И тут же хмурится, потому что ему приходит в голову следующее - то, что они оба разговаривают с мертвецами, ничуть не является гарантом того, что они оба в здравом уме.
Эта мысль цепляет его так сильно, что он мало обращается внимания на вопрос Нарциссы, поглощенный собственными мрачными построениями, и возвращается мыслями к вопросу, только принимая поданую чашку.
- Что? А, нет. Пока просто болтает.
Розье щедр на советы, вот только, если судить по тому, что он советует, прошедшие со дня его смерти почти шестнадцать лет на нем не сказались. По крайней мере, он по-прежнему куда больше увлечен попытками сравнить практически уровень обслуживания всех магических борделей Лондона и желанием сразиться в как можно большем количестве дуэлей. И то, и другое Лестрейнджу кажется тратой времени - и всегда казалось - зато будит какую-то смутную и глухую тоску по товарищу. Эван Розье был его лучшим другом, и то, что это звание маскировало унизительный факт, что Розье был еще и единственным другом Рабастана Лестрейнджа, мало умаляет невнятную ностальгию.
- И я не могу контролировать его появления. Это всегда внезапно, - дополняет Лестрейндж, глядя угрюмо в чашку - чаепитие сродни безумному, определенно, и тема как на подбор. - Может быть, я слышу его, когда к тебе приходят твои... посетители? Или это всегда ночь? Потому что Розье не делает скидку на время суток.
Он вскидывает голову - причина их сегодняшней встречи временно отложена на второй план, отодвинута перспективой убедиться, что он в своем уме.
- А ты не думала, что то, что мы оба получаем эти... видения или как это назвать, может вовсе не являться гарантом того, что мы адекватны? Я знаю, что нельзя сойти с ума вместе, но наш случай - необычен. Кто знает, если один из нас сошел с ума - может быть, второй получает все это в виде отголоска связи? Когда у тебя это началось, говоришь? И есть что-то еще, о чем я не знаю?
Она не говорила точно, но Лестрейнджу только интересно - до или после ритуала. Он не собирается осуждать Нарциссу Малфой - и дело не только в том, что на сегодняшний день она его единственный союзник - но ему на самом деле интересно, что еще на самом деле ему не принадлежит.

Он оставляет без ответа уточнение Нарциссы, что она видит тех, свидетельницей чьей смерти была, хотя и отмечает это для себя, будто складывая в огромный архив "подумать об этом позже". По крайней мере, ее ответ отрицает, что у них общие галлюцинации, и это уже неплохо. Лестрейндж смерть Эвана не видел - и хотя он воздерживается от громких слов вроде "если бы я был там, Розье был бы жив", это не мешает ему иногда думать о чем-то подобном, впрочем, не так уж часто и уж точно не в этих выражениях - так что, будь его покойный приятель чуть более дисциплинированным, он бы и не возражал. Нарциссе вот, кажется, повезло меньше - учитывая, что Лестрейндж определенно был свидетелем тех смертей, непосредственным виновником которых являлся, ему бы точно не хотелось, чтобы в его голове постоянно проклинала Лестрейнджей Марлен Маккинон. Или муж профессора Вектор.
Да мало ли, кто еще - он не считает свои жертвы, не завел трофейной комнаты.
- Нет, - снова повторяет он, проанализировав все последние проявления словоохотливого Розье. - Он вообще не слишком отличается от того себя, каким я его запомнил. Те же вопросы, те же шутки. Никаких откровений из Великой Пустоши.
Ирония дается ему нелегко - верь Лестрейндж, что там, после смерти, ждет его хоть что-то, не боялся бы так отчаянно, не цеплялся бы за жизнь. Тем меньше ему нравится то, что они затевают с Нарциссой - но хода назад нет.
Нарцисса не делает секрета из своего прошлого - по крайней мере, в той его части, что касается проявлений шаманской болезни, и Рабастан вновь останавливает на ведьме заинтересованный взгляд. В семьдесят третьем ей было... Около двадцати, кажется. Он бы и не заподозрил два года спустя, что она переживает подобные визиты - хотя и сразу признал за юной Нарциссой Блэк ведущую роль в их сомнительных совместных приключениях.
Ее прикосновения к виску заставляют его подумать, а не разболелась ли у нее голова - впрочем, эта мысль довольно быстро сходит на нет. Если бы разболелась, он бы узнал об этом, не так ли?
Удивительное чувство общности - не то, что ему нужно, и Лестрейндж не сомневается, что вряд ли оно так уж необходимо и миссис Малфой. Она ему нравится, разумеется, насколько вообще может нравиться кто-либо Рабастану Лестрейнджу, и он не против ее компании - только вот все хорошо в меру. А потому стоит вернуться к тому, ради чего они собрались, оставив экскурсы в прошлое более подходящему времени. Ему интересно - конечно, интересно, разве может быть иначе, - и он с удовольствием бы покопался в этой связи и ее обстоятельствах, изучил бы всю возможную литературу на этот счет, перелопатил бы все, содержащее хотя бы намек или вероятную интерпретацию, настоял бы на повторении ритуала, возможно, только сейчас, увы, не время для необузданного экспериментаторства.
- Грезы наяву? - повторяет он, будто пробуя эти слова на вкус, и морщится. - Нет.
То, что с ним происходило в Азкабане, грезами уж точно не было. Доведись ему подбирать определение, он бы начал с ощущения, которое может испытывать высыпающийся из верхней колбы песочных часов песок. Если бы песок вообще мог хоть что-то испытывать.
Ни о каком спокойном пейзаже не шло и речи. В том, что ему время от времени подкидывало подсознание во время визитов дементоров, было темно и пахло гниющими на солнце цветами. И это он лучше оставит при себе.
- Думаю, у меня только Розье. И его повторяющаяся болтовня.
Чай допит. У него есть вариант верить, что он все же не сошел с ума. Есть шанс, что после того, как они научатся управлять этой связью, Розье вернется туда, где пребывал предыдущие пятнадцать лет. Цели, конечно, мельче, чем те, что стояли перед ними в семьдесят пятом, но и Рабастан уже не тот подросток, что безоговорочно верил в магию.
Он поднимается на ноги, отодвигая пустую чашку на середину стола.
- Не хочу тебя торопить, но мы не знаем, сколько времени займет ритуал и не потребуется ли предпринять что-либо после. Если меня хватятся, в следующий раз будет сложнее уйти незаметно.
Ну вот, он сказал это. Упомянул следующий раз, подтвердил, что то, о чем они очень расплывчато говорили в прошлый раз, в роскошной гостиной Малфой-мэнора, для него по-прежнему актуально. Интересно, не передумала ли Нарцисса.
Дно чашки покрыто чайными листьями, развернувшимися в кипятке - темные кляксы ярко выделяются на белом фоне.
Лестрейндж раньше не придавал значения Прорицаниям - но раньше он был уверен, что нельзя поговорить с мертвым.
Облокачиваясь на раскрытую ладонь, свободной левой рукой он опрокидывает чашку на бок. Она неторопливо катится по кривой траектории из-за мешающей ручки, но когда останавливается, Лестрейндж переворачивает ее дном кверху, не обращая внимания на потеки.
И поднимает, снова заглядывая внутрь. Достаточно одного короткого взгляда, чтобы оставшиеся листья заварки сложились в узнаваемый узор. Крест в треугольнике.
- Ты долго ходила на Прорицания? - спрашивает Рабастан у Нарциссы, не отводя взгляда от рисунка.
Препятствия на пути и таланты, которые до сих пор не проявлялись. Сквозь годы Азкабана он пронес память о значениях некоторых символов. Хотелось бы еще, чтобы это оказалось не напрасным.

Говорить о том, что он увидел на дне чашки - и то если всерьез рассматривать его способности в Прорицаниях, в которые он ни на кнат не верит, - Лестрейнджу не хочется. Они только что сошлись считать друг друга психически здоровыми, ни к чему все портить прямо сейчас, углубляясь в иррациональные трактовки узора, образованного безмозглыми чаинками на дне и стенках чашки. Он не верит в Прорицания - точка.
И уж точно не заслуживает внимания разговор об этом, пока он не выяснил точно, что означает увиденное. Это подождет в любом случае - отступать от намеченного плана действий он не станет.
- Нет, ничего особенного, - отвечает он и переворачивает чашку вверх дном вновь, уже над блюдцем.
И, чтобы отвлечь Нарциссу от собственного поведения, добавляет:
- Ты сказала, Регулус говорит о пещере? О какой пещере? - вообще, его интерес к этой теме явно подозрителен, но здесь он, по-крайней мере, уходит от того, что беспокоит лично его. Эта пещера - вотчина Нарциссы, а потому он не так опасается рассказать что-то лишнее.
- Он же пропал в семьдесят девятом, так? - Лестрейндж продирается сквозь собственные обрывочные воспоминания, паутиной и непроходимыми дебрями поросшие, задумчиво отстукивает по столу незатейливый ритм - раз-два-три-четыре. Пяти нет и не будет - у него больше нет пятого пальца.
- В семьдесят девятом было кое-что, связанное с пещерой. Я не участвовал, и, кажется, Регулус тоже - только те, кто имел Метку уже давно. Может, он пытается рассказать тебе об этом? - Лестрейндж пытливо смотрит на Нарциссу, пока не вспоминает, что она сказала чуть раньше: иногда то, что говорят ее галлюцинации, всего лишь обрывки ее собственных мыслей.
Он пожимает плечами. Ну что же, он уже почти привык к Розье в своей голове. Даже если тот болтает всякую чушь.
Иронично, но здесь Рабастан уверен: он не имеет ни малейшего отношения к темам, занимающим его мертвого друга. Никаких дуэлей, никаких борделей.
Лестрейнджу везет, определенно, везет - он мало знаком с трудами мастером психоанализа и может позволить себе эту уверенность.
- Если хочешь, я спрошу у Рудольфуса об этой пещере. Заодно спрошу у Вэнс - она может знать больше Петтигрю, может знать, не имеет ли Орден отношения к пропаже Регулуса. Если была некая пещера, где Орден устроил нам засаду и где погиб твой кузен, ты должна знать.
Или где мы устроили засаду Ордену, но об этом он умалчивает отчего-то, хотя нет никакой разницы.
И раз уж они затронули еще одну тему, которую Лестрейндж избегал с присущей ему грацией тролля в лавке артефактов, он смиряется с неизбежным.
- Кстати, о Вэнс. Не беспокойся о ней. Она не будет болтать. - Нарцисса не выглядит обеспокоенной, но Рабастан знает ее достаточно, чтобы понимать - это спокойствие может быть фальшивым от начала и до конца. А ему не хочется, чтобы она нервничала во время проведения ритуала сильнее, чем нервничает и так. - Я наложил на нее Обливиэйт. Хороший Обливиэйт. Некоторое время ей лучше не иметь дело с легиллеменцией, особенно глубокой, но я об этом позаботился.
Звучит весьма самоуверенно и не слишком отражает тот факт, что его забота имеет свои границы и мало поможет, реши все таки Долохов как следует побеседовать с интересной пленницей. Но Рабастан пока считает, что контролирует ситуацию настолько, насколько может - и ничего лучшего все равно не может предложить, если только за последние десять лет Нарцисса не натренировалась в ментальной магии так, как ему и не снилось даже по роду неофициальной до-азкабанской деятельности.

- Не слишком лояльный к магглам член Ордена Феникса, - уточняет Лестрейндж. - И не чуждый перспективе пройти третьим путем. Впрочем, пока она еще может рассматриваться как источник информации, я не могу говорить с ней хоть сколько нибудь конкретно.
Эммелина Вэнс - лошадка потемнее прочих, и он не может довериться ей даже в той степени, что доверяется Нарциссе. У него, что естественно, вообще проблемы с доверием, и, будь его воля, он бы вычеркнул эту иррациональную категорию из собственной реальности, но пока это слишком большая роскошь. Приходится идти на риск и надеяться, что он будет оправдан.
Нарциссе вряд ли комфортнее - это, конечно, не успокаивает, но странным образом примиряет.
Осведомленных достаточно, это точно.
Ему нечего добавить к словам о пещере - в том, что касается общения с мертвыми, он неофит, а у ведьмы явно есть и богатый опыт, и даже объяснение, отличное от констатации проблемы с психикой. Да и сейчас, когда с момента исчезновения Регулуса прошло почти пятнадцать лет, версия о его смерти кажется все более убедительной. В противном случае неужели он не объявился бы? Или неужели Лорд не отправил бы палачей, чтобы наказать предателя? Едва ли вчерашний выпускник смог спрятаться лучше Игоря Каркарова, преподававшего Темные Искусства в Дурмстранге - а между тем, о смерти Каркарова уже было известно.
Это определенно не самые приятные мысли. Зато они помогают Лестрейнджу собраться, не делать ничего лишнего. помогают быть осмотрительным и крайне аккуратным, балансируя на тонкой грани мыслепреступления, но не пересекая ее. Он не ударится в бега, привлекая внимания и тем самым признаваясь в предательстве - он попробует обходные маневры.
К счастью, Нарцисса тоже считает, что чем меньше прямых высказываний, тем меньше свидетельств против тебя.

Лестрейндж растирает по ладони меловую крошку, постоянно сверяясь с инструкцией, но все же дочерчивает необходимое.
Посреди маггловской кухни, центр которой освобожден от мебели, ритуальный круг выглядит нелепо и неуместно. Наверное, как и сам Лестрейндж - потому что Нарцисса-то точно чувствует себя хозяйкой в этом коттедже, двигается уверенно и привычно, не используя магию, вручную относя использованные чашки в раковину, как будто не прожила всю жизнь в окружении домовиков и магии. В общем-то, это лишь свидетельствует о том, как мало он о ней знает, но, благодаря прошлому эксперименту или нет, ближе нее человека у него нет. И это решает дело.
Обтирая мел об куртку, Лестрейндж стаскивает ее, порядком обустроившись. Ему не жарко, но куртка все же затрудняет движения, висит мертвым грузом - и хотя в ритуале не должна потребоваться скорость и реакция, ему все равно комфортнее в свитере. С тоже одетой в маггловское миссис Малфой они представляют собой странное зрелище - и уж точно такое, которое не понравилось бы ни их семьям, ни тем, с кем они прожили предыдущие годы.
- Стихи? - переспрашивает он, делая шаг к выложенным книгам, верхнюю из которых задумчиво просматривает Нарцисса. Он не разбирается в поэзии, как-то не довелось, но идея ему нравится.
- Если выбрать что-то маггловское, то привлечем лишнее внимание - зато больше вероятность, что этим знанием будем владеть только мы, - Лестрейндж снова вытирает руку о свитер на груди - нельзя трогать книги грязными руками - и медленно проводит пальцами по корешкам, ощущая их шероховатую плотность. Задерживается на Йейтсе, гася под опущенными веками радость узнавания - Йейтса он читал.
- Ты хочешь закрепить канал на вербальном воспроизведении знаковой фразы или отрывка?
Этот способ одновременно и прост, и надежен - вот только Лестрейндж, по опыту вынужденный больше полагаться на отработанные до автоматизма короткие и эффективные чары, сомневается, будет ли у них время декламировать отрывок.

Пока Нарцисса вертит в руке браслет, он прикасается к своему запястью, убеждаясь, что серебряная полоска по-прежнему на нем, под толстой манжетой. Негромко хмыкает в ответ на упоминание о сбоях - к этому он был готов. Какой же ритуал без сбоя или до конца не определенных последствий?
И да же то, что на сей раз Нарцисса явно куда больше внимания уделила подготовке, его мало успокаивает. Впрочем, узнать об этом она может лишь благодаря их связи - потому что двигается он совершенно спокойно, когда принимает свою порцию зелья.
С языка просится узнать, что это, чем она его поит, но он гасит неуместное любопытство: выяснять детали нужно было раньше. Сейчас уже пора переходить к делу.
Зелье кажется чуть тягучим, с ярко выраженной мятной отдушкой. Язык пощипывает, но в целом, это лучше, чем многое из того, что доводилось пить Рабастану. Он допивает до конца, скрупулезный, последовательный - запрокидывает склянку над головой, ловит последние капли.
Аккуратно ставит склянку на стол, к книгам, и не без опаски туда же кладет волшебную палочку. Вторая осталась в куртке - он безоружен, но это лучше, чем получить еще более непредсказуемый результат от ритуала, крайне чутко реагирующего на любую магию извне - в прошлый раз ритуал лишил их с Нарциссой магии, ненадолго, конечно, но Лестрейндж помнит и тот болезненный опыт, и совсем недавнее свое заключение. Без палочки он чувствует себя все равно что голым, практически беззащитным. В голову сразу лезут мысли о том, что стоило наложить охранные чары помощнее - но он усилием воли одергивает себя: для паники нет объективного повода.
Стаскивает тяжелые маггловские ботинки, входя в нарисованный на полу меловой круг, удостоверяясь, что серебряные чаши с содержимым стоят точно в отведенных для них границах.
Должно быть, со стороны они с Нарциссой выглядят не самыми разумными волшебниками: вновь полагаться на крайне ненадежное средство кажется нерациональным, но, как и прежде, цель для них оправдывает средства.
Садится между нарисованных рун, тщательно оберегая меловые линии, раскрывает одну из прихваченных со стола книг, поддергивает слишком длинные рукава свитера, чтобы было удобнее листать.
Не без опаски оглядывается на первую чашу - начинать традиционно следует с огня - щедро ссыпает соль, зачерпнутую из миски рядом. Соль крупная, серовато-желтая - наверняка не из шкафчика на кухне. Он не знает, в чем особенность ритуальной соли, и не желает знать - как и прежде, он больше ассистент, чем полноправный участник.
Пламя вспыхивает ярче, будто благодаря за подношение, и он торопливо листает схваченный том - Уильям Блейк, это даже не Йейтс, на которого Лестрейндж уповал.
Книга раскрывается будто сама - сейчас не до того, чтобы размышлять о перстах судьбы, скорее, это Нарцисса не раз вчитывалась в строки, которые сейчас прочитывает Рабастан:
- Тигр, о тигр, светло-горящий.
Вообще-то, это глупо, думает он, уже договаривая, но следующая строчка ровно ложится на язык.
- В глубине полночной чащи.
Час от часу не легче - если Рудольфус услышит хоть раз, как его брат бормочет что-то подобное, то звание главного сумасшедшего в семье навсегда перейдет к Младшему.
- Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой, - торопливо договаривает Лестрейндж, захлопывая книгу, и только затем осмысляет концовку.
Соразмерный образ твой? Звучит неплохо. Да что там, звучит как раз так, как ему надо - учитывая цель ритуала. Синхронизация - что это, если не соразмерность?
Лестрейндж протягивает руку Нарциссе, снова поддергивая рукав - тонкая вязь на браслете стала чуть заметнее, или он просто не присматривался к серебряной полоске.

Веревочный мост качается под ногами, и Лестрейндж свободной рукой хватается за переплетение канатов, служащих перилами - хрупкой границей между жизнью и смертью где-то на дне пропасти, скрытым рваным туманом. Канаты обжигают и без того горящие ладони, ссаживают кожу до мяса - под порывами ветра мост дергается, будто бешеное животное, и каждый шаг дается с трудом, а им нужно бежать, бежать как можно быстрее, не обращая внимания ни на уходящие из-под ног связанные тонкие доски, ни на горячий воздух, заполняющий легкие и дарящий лишь иллюзию вдоха.
Сквозь клубы нагоняющего их дыма он мало что видит впереди, только слышит, как рядом дышит Нарцисса, слышит ее шаги - и с каждым своим шагом считает проклятые доски под ногами просто чтобы не дать себе потеряться в неожиданно живой иллюзии преследующего их пожара.
Правила просты - не размыкать рук, не сорваться в пропасть там, где от канатов остались лишь обрывки. Добежать, дотерпеть до конца, дать ритуалу то, что он хочет: чистые эмоции, чистый, инстинктивный ужас от присутствия совсем рядом беснующегося огня, подобного дикому зверю, преследующего их. Эмоции, разделенные на двоих, эмоции, между которыми исчезла грань, сплавившиеся в нечто общее.
И когда они все же достигают конца моста, и под босыми ногами - может, он зря снял ботинки, думает Лестрейндж,  - он чувствует твердую землю, лицо обдает пылающим жаром: впереди снова пожар.
Спасения нет, как и двадцать лет назад. Весь этот пробег над пропастью, все инстинктивное стремление избежать огненной смерти - все это оказывается лишь ловушкой.
Он закрывает глаза, чувствуя, как стягивает кожу на лбу от рвущегося прямо на них огня, и тут, совсем тихо, улавливает - а может, и не слышит, а чувствует, угадывает - как Нарцисса выдыхает фразу-концовку.
Рядом - движение.
Лестрейндж инстинктивно подается в сторону, ладонью нащупывая ныне отсутствующую волшебную палочку на ее месте, но это лишь Нарцисса, вскочившая на ноги и приходящая в себя.
Они встречаются взглядами - он без удивления отмечает, что вместо растрепанных волос и покрасневшего лица в пятнах сажи он видит привычный ухоженный облик ведьмы, которая даже в маггловском костюме остается Нарциссой Малфой. Опускает глаза на ладони - ни следа ожогов или ссадин.
Все это - иллюзия, такая же фальшивая, как и прежде.
Иллюзия, которую можно прекратить одним лишь словом.
Он тоже предпочитает не вдаваться в обсуждения - хватит и того, что они разделили пополам эту безумную пробежку, о чем тут говорить.
И под негромкий голос Нарциссы, переходящей к следующему этапу, Лестрейндж глубоко вздыхает - начало положено, сейчас ритуал не прервать, даже если бы они захотели.
Земля и соль смешиваются в чаше, а они снова хватаются за руки, будто дети, застигнутые ночью в лесу.
Они не умрут - ему нужно это помнить, но с каждой секундой, вытягивающейся в две, а то и три, эта уверенность становится все более зыбкой.

Все меняется во мгновение ока - и вот он уже чувствует дрожь земли под ногами, просыпающейся и недовольной. Рокот, гулкий и нарастающий, доносится откуда-то из самых недр, и заставляет короткие волосы на затылке приподниматься, будто от электрического разряда.
Лестрейндж оглядывается - вокруг плотные заросли леса, едва ли имеющего в Англии отношение. Темно-зеленые толстые лианы обвивают широкие коренастые стволы деревьев, но между ними в последний момент он успевает увидеть намек на тропу и устремляется туда, сжимая пальцы вокруг запястья Нарциссы.
Гул нарастает, преследует их по пятам, и спустя мгновение после того, как ритуалисты скрываются в густой чаще, поляна, с которой начался их новый забег, содрогается и расходится в стороны как печенье, разломанное нетерпеливым ребенком. Трещина в земле начинает расширяться с оглушительным скрежетом и скрипом, вверх, будто земляные гейзеры, выстреливают фонтаны камней и почвы. Деревья, что оказались на пути у взбунтовавшейся земной поверхности, проваливаются в "разверзшуюся твердь", и переплетение лиан лишь ненадолго задерживает их падение.
Тропинка, которую он больше угадывает, чем видит, ведет вверх, сквозь густую чащу, и Лестрейндж понимает, что они пробираются по склону какой-то горы.
Плотный кустарник цепляется за ноги, замедляет бег, царапает даже сквозь плотную материю, но постоянная дрожь под ногами, эта вибрация, отдающаяся в позвоночник, не дает ему остановиться.
Воздух густой и насыщен влажными испарениями - Рабастан никогда в жизни не был в тропиках, но инстинктивно угадывает, что примерно так дышится где-то в лесах - а откуда-то едва-едва доносится привкус гари и пепла. Лестрейндж не удивился бы, если бы позади остался и веревочный мост из первого круга ритуала - в конце концов, он верит во взаимосвязь магических проявлений.
Бежать за руку через лес ничуть не удобнее, чем по узкому мосту, гарцующему над пропастью, но он знает, что их сцепленные руки - одно из условий, нарушение которого серьезно отразится на результате ритуала, а потому выбирает прогалы между деревьями пошире, но старательно не выпускает из вида чуть заметную тропку, будто пунктиром проложенную через этот лес.
Потревоженная их бегом мошкара назойливо крутится возле потного лица, мешает дышать, мешает смотреть, но Лестрейндж, отплевываясь и проламываясь сквозь невысокую сочную поросль без какого-либо плана, размеренно дышит в так собственным шагам, прокручивая в голове одно-единственное dixi.
Не слишком рано, не слишком поздно - слово-заклятье, разрывающее связь, должно быть произнесено именно в тот момент времени, в который ему надлежит быть произнесенным, за момент до верной гибели, и он надеется, что правильно угадает этот момент.
Они, конечно, не умрут на самом деле - но переживать даже иллюзорную смерть не входит в плане Лестрейнджа, и он рвется вперед, готовый к тому, что в любую секунду эта гонка может оборваться...
Так и выходит - очередное переплетение лиан отходит в сторону под взмахом его руки, и он едва успевает затормозить перед другой трещиной в земле, разверзающейся прямо у его ног. Мелкое каменное крошево летит вниз, ботинки скользят по вздыбившейся кромке и Лестрейндж всем телом подается назад, прочь от разлома в земной поверхности, отталкивая и Нарциссу, но слишком поздно -  инерция тащит его вперед, чтобы затем отправить вниз.
- Dixi! - его выкрик только кажется громким: на деле же в лесу он не вызывает даже эха...
Потому что они не в лесу. В гостиной магглвоского домика, снимаемого леди Малфой для ее другой жизни, далекой от глянцевой картинки светской хроники, нет ни повышенной влажности от океана неподалеку, ни густых испарений от тени под широкими кронами многолетних деревьев.
Как нет и под ногами трещины в земле.
Лестрейндж выдыхает, долго и с видимым облегчением, и наконец-то отпускает руку Нарциссы - хотя и без видимой охоты. Он уже привык держать ее за руку, а может, это возвращается часть его прошлого.
Впрочем, эта рефлексия на темы прошлого, утраченного и возвращающегося, может и подождать.
Он кидает горсть соли в следующую чашу, наблюдая, как мутнеет прозрачная вода, поддергивает рукава свитера, и на сей раз берет из стопки определенную книгу.

- Я встану и отправлюсь в путь, куда меня зовет
И днем и ночью тихий плеск у дальних берегов.
На сером камне площадей, на тропке средь болот -
Я всюду слышу сердцем этот зов.

Соль, пропитавшая воздух, оседает на языке горечью. Его выбранный отрывок продолжает прочтенное Нарциссой - их выбор, который, быть может, увенчается смертью, назначен не случайно. Лестрейндж не склонен взваливать всю вину на судьбу, но сейчас покорно принимает указующие путь вешки.

Он не умеет плавать, а потому очередное испытание - на сей раз связанное с водой - вызывает отторжение еще на стадии подготовки. Болотистая местность, покрытая тонким слоем колкого наста, вовсе не похожа на то, чего он ожидал, нет ни шума волн, который он истово возненавидел еще за первые годы в тюрьме, ни бушующей стихии, стремящейся утащить из обоих ко дну, но облегчение, едва уловимое, исчезает, стоит ему только почувствовать его, сменяясь не опасением даже, а откровенным, хотя и пока контролируемым страхом.
В тумане силуэт Нарциссы кажется гротескным, и, случись им расцепить руки, он не уверен, что узнает ее среди призрачных очертаний сухих деревьев, выступающих среди белесых щупалец тумана, с жадностью слепца ощупывающего ему лицо.
Здесь не просто холодно. Ему хорошо знаком этот мертвящий мрачный холод, своим существованием обязанный искаженной, изуродованной магии, и Лестрейндж инстинктивно замедляет ход, напрягая слух. Сквозь обманчиво-мерный ропот волн до него не доносится больше ни звука, но он знает - твари где-то неподалеку.
Звук их хриплого дыхания разносится над замерзшей болотистой гладью, а туман играет в свои игры, усиливая и изменяя звуки. Постепенно в дыхании появляется свои особый ритм, и Лестрейндж, замерший на месте, наклоняет к плечу голову, хмурится, разбирает слова.
Разбирает обещания.
Он уже не чувствует ладонь Нарциссы в своей руке, он вслушивается в знакомый голос женщины, которая мертва уже более двадцати лет. Она зовет его по имени, зовет по имени его спутницу. Она обещает, что все закончится, что им больше не придется взваливать на свои плечи груз испытаний и ответственности. Обещает, что то, чего они боятся, обойдет их стороной, нужно просто остаться тут, слушать, ловить этот голос, разносящийся на лентах тумана. Дать льду подняться к голове, перестать сопротивляться.
Голоса просят у них не покорности - Блэк и Лестрейндж, какая уж тут покорность - голоса убеждают их, что их миссия исполнена. Что они выдержали испытание...
Нарцисса падает на колени совсем близко и не спешит подниматься. Ее рука, вытянутая в воде, отражается в ледяном насте. Под ним кружится что-то огромное, белое, поднимается из глубины - Лестрейндж даже может услышать этот звук рассекаемой толщи воды. Он знает, что это - хотя видел этих тварей лишь в грязно-серых лохмотьях.
Он расцепляет их руки, но даже не успевает ощутить холод согревшимися пальцами, потому что обеими руками плотно обхватывает коленопреклоненную Нарциссу за плечи, вздергивает на ноги, разворачивает к себе.
У нее мертвенно-бледное лицо и дорожки слез уже подмерзают на щеках, но когда она открывает глаза, ее взгляд по-прежнему тверд.
И голос звучит уверенно и резко, когда она одним словом разрушает иллюзию.
Он подбирается на своем месте в пентаграмме, против воли тянется к горящим свечам - пальцы покалывает, когда холод покидает его конечности. На Нарциссу Лестрейндж не смотрит - он полагает, ей нужно немного прийти в себя, а они и так делят достаточно, чтобы она знала, насколько он был в ужасе. Насколько хотел остаться там, вечность стоять посреди мертвого болота, будто соляной столб, постепенно погружаясь в трясину, пока те твари, что обитают под тонкой коркой льда, не доберутся до него. Насколько она хотела.
В прошлый раз он утонул - в этот раз он, не задумываясь, утопился бы сам, лишь бы избавиться от ощущения, как этот голос заползает под кожу, чтобы свить гнездо в межреберье.
Испытания изменяются с течением времени, магия извлекает уроки, подстраивается под перенесенный опыт ритуалистов - а у них с Нарциссой на двоих все не просто гладко и радужно. Следовало бы иметь это в виду.
Хотя она имела, вспоминает Лестрейндж выпитое перед началом ритуала зелье, и отгоняет непрошенную мысль о том, каково было бы, не позаботься она об этом подготовительном этапе.
Когда-нибудь они поговорят об этом. Когда-нибудь.
Ртуть рассыпается по чаше. Лестрейндж опускает веки, вслушиваясь.
Он любит это стихотворение, хотя не любит в этом признаваться.
Голос Нарциссы звучит неровно, а последние слова подхватывает мощный грозовой поток, разбивая о скалу, на которой стоят ритуалисты.
Небо вокруг и над головами похоже на вспененное зелье, бурлящее и грозящее вот-вот выплеснуться из сосуда. Дождя нет, но раскаты грома раздаются с завидной периодичностью, а воздух вокруг наэлектризован настолько, что трудно дышать.
Лестрейндж встает ближе к ведьме, окидывая взглядом расстилающиеся перед ними грозовые облака, темные и готовые разродиться бурей. порывы ветра едва не сбивают с ног - они стоят на узком перешейке, ведущем к краю скалы, а путь назад утопает в чернильно-черном облаке.
Ослепительно-белая молния бьет позади них прямо в перешеек, который осыпается вниз, туда, где дно затянуто очередной простынью облаков. Рабастан равнодушно отворачивается - они и так знают, что назад пути нет. Они вообще не из тех, кто разворачиваются, чтобы вернуться.
Он обхватывает Нарциссу за плечи свободной рукой, шагает вперед, к краю скалы.
Очередная молния, на сей раз впереди, ослепляет. Воздух гудит и краем глаза Лестрейндж может уловить мерцание статических разрядов.
- Мы должны прыгнуть? - впервые за ритуал, он раскрывает рот в иллюзии, но последнее испытание, как правило, содержит окончательные ответы.
Он знает, что должны - непременно должны разминуться со смертью, ощутить единение друг с другом на последнем пороге и успеть произнести фразу-окончание, но от перспективы свободного полета его мутит. Представляя, как потоки восходящего воздуха будут кувыркать его тело в падении, как невозможно будет сохранить даже подобия контроля над происходящем, Лестрейндж делает шаг назад и разряд молнии за спиной неопровержимо свидетельствует, что  него нет иного выхода.
Так предупредительно, твою мать.
Один он не прыгнул бы, вот что понимает Лестрейндж в очередной вспышке молнии, подсвечивающей волосы Нарциссы не золотом, но морозным серебром.
Но он не один.
До края три шага - они делают их вместе, крепко держась за руки.
А дальше падение.
Когда он уже не понимает, вверх или вниз его тащит стихия, а слова замирают в горле, он все же выдавливает это Dixi.
И падает навзничь в круге, стирая меловые плечами, пока в ушах все еще визжит ветер и грохочет надвигающаяся буря.
Он, наверное, стар для всего этого.
- Следующий раз не раньше, чем через двадцать лет, - выдавливает Рабастан, и это отнюдь не шутка.

Он поворачивает голову на глухой ответ Нарциссы, привстает на локтях. Она спрятала лицо, сжалась в комок - ничего общего с той женщиной, которая, не колеблясь, явилась за Скримджером в коттедж, где скрывались беглые преступники или ввела одного из них в свой маггловский дом, согласившись разделить сознание. Лестрейндж смущенно отводит глаза, не желая видеть ее такой, а затем, практически украдкой, практически в качестве эксперимента и ничего более, тянется к ней на том уровне, который они только начали осваивать.
Нарцисса полна сожаления, едва ли не светлой тоски - ему не дается понимание, а лезть глубже он все же опасается, а потому, когда воцарившийся в гостиной шум нарушается треском догорающей свечи, Лестрейндж стряхивает с себя морок, заставляет себя сосредоточиться на финишной прямой. Они в шаге от окончания ритуала, думает он, достигли акне, и теперь впереди только катарсис.
Он не допускает и мысли, что испытаний на самом деле пять, а не четыре.
Как не допускает и мысли о том, что Нарцисса может ошибаться.
Выполняя ее просьбу, он садится прямее, чувствуя, как их снова соединившиеся руки дрожат, но это не дрожь ужаса или усталости - это дрожь ощущаемой силы. Магия, которую высвобождает или порождает ритуал, сгущается в пентаграмме, еще сохраняющей свои основные свойства, и любое, даже случайное, действие здесь и сейчас отдается сторицей.
Это ощущение скольжения ему знакомо по недавней встрече со Снейпом - он будто мягко проваливается куда-то, следуя за взглядом ведьмы, но это еще не все: в этот же момент он понимает, что настолько же открыт Нарциссе, как и она ему, а потом две параллельные плоскости их разумов, матовые и испещренные извивающимися тенями, начинают сближаться, пока не соприкасаются. Еще одно усилие, стирающее границу, и Рабастан оказывается в воспоминании Нарциссы. Он откуда-то знает, кто ее собеседник, как знает и то, что тот только что озвучил - и сейчас Лестрейндж не задается вопросом, кто такой Крис Каррингтон, потому что знает и это. У Нарциссы побелевшие пальцы и губы, но в целом она держится, и Рабастан хотел бы утешить ее хоть чем-то, но не успевает, отвлекается на вошедшего мальчишку, а дальше картина расползается, чтобы собраться уже новой мозаикой...
Он берет пример с Долохова и отступает в тень полуразрушенного дома, пока ураган бесчинствует на улице. Оказавшись под защитой стены, Рабастан проверяет, на месте ли маска. Именно об анонимности он подумал прежде всего, узнав, что авроры вот-вот появятся - его даже смерть так не пугает, как возможность того, что его узнают, а может, он просто плохо себе представляет смерть...
Землетрясение, вызванное братом, играет с Рабастаном дурную шутку. Он не успевает увернуться от падающих кирпичей и один из них по касательной зацепляет его затылок. В глазах вспыхивает, внезапно становится тихо-тихо и кругом белым-бело, и Лестрейндж наощупь продвигается куда-то, вытянув руки и натыкаясь на останки стен, пока земля дрожит под его ногами, забираясь в относительно уцелевшую часть дома.
Когда, наконец-то, возвращаются зрение и слух, он опускается на колени у перевернутого обгоревшего кресла и стаскивает маску, чтобы вздохнуть полной грудью. Его подташнивает, а рука, которой он ощупывает голову, оказывается в крови.
- Раздери тебя фестрал, - ругается Лестрейндж, а когда поднимает взгляд от окровавленной руки, замечает два блестящих глаза в приоткрытом гардеробе.
Рабастан моментально забывает о маске около себя и стискивает палочку.
- Выходи, - говорит он и сам поражается, как спокойно звучит его голос. Совсем не так, как он на самом деле себя чувствует.
Из шкафа появляется пацан лет двенадцати, не старше.
- Мистер, вы наш или тот, ихний? - тихо спрашивает пацан, и Лестрейндж даже не замечает безграмотности во фразе, до того удивлен.
- А ты кто? - спрашивает в ответ он.
- Я Джаред Страйдер. Мои бабушка и дедушка живут здесь. Родители моей мамы. А мой папа - волшебник, как и вы. Вы же волшебник?
Полукровка, потомок предателей крови...
Лестрейндж проходится по Джареду Страйдеру долгим взглядом.
- Волшебник, - отвечает он, не придумав ничего лучше. Ему надо бы убить пацана и идти дальше. Он так и собирается сделать. Через минуту или две. А может, все обойдется.
- Шел бы ты, Джаред, отсюда...
Шум в соседней комнате - спальне хозяев - заставляет Лестрейнджа вскинуть палочку и тут он понимает, что маска по-прежнему лежит у его ног. Мальчишка видел его лицо и любой легиллемент сможет выудить эти воспоминания из его памяти.
Рабастан стремительно поднимается с колен и прикладывает маску к лицу, удерживая ее так свободной рукой, пока Джаред глазеет в комнатный проем.
В проеме появляется фигура в форменной аврорской мантии. Лестрейндж с трудом удерживается от ругательства.
- Avada Kedavra! - мальчик падает на пол как подкошенный, а аврор мгновенно замечает Лестрейнджа по ярко-зеленой вспышке проклятия.
- Stupe...
Но Лестрейндж оказывается быстрее. Он отскакивает дальше и наотмашь бросает невербальное режущее. Аврор хватается за лицо, куда попало заклятье, и, шатаясь, начинает отходить прочь, натыкаясь на мебель.
Лестрейндж поднимает палочку, чтобы довершить дело, однако неожиданная слабость лишает его сил. Он опирается рукой о гардероб, где прятался мальчик-полукровка, в глазах темнеет. Оставаться в доме больше нет необходимости и он выскакивает на улицу, наплевав на оставшегося в доме аврора.

Неожиданно острое воспоминание о том, что, как казалось, давно похоронено на дне его до-азкабанской жизни, сокрушает. Мальчишка-полукровка кажется знакомым - чуть ли не родным, но это только наслаивается на разворачивающееся по своим правилам прошлое.
Он должен был любой ценой защитить этого мальчишку - Лестрейндж не знает, откуда эта дикая мысль, но игнорировать ее он не может - а не дать ему умереть. Должен был защищать его от себя, от Рудольфуса... Этот мальчик значит для него слишком много, этот мальчик - Крис, всплывает из ниоткуда - должен жить.
Рабастану стоит больших усилий сообразить, что эта часть  - от Нарциссы, и он держит это в уме, пока пытается справиться с острой горечью, болью, гневом, ненавистью - мать его, до чего много всего. Не сразу, но у него получается: ком в горле уходит, мысли перестают путаться.
Он дышит коротко и через рот - как прочел в книгах, которые посоветовал Снейп. Окклюменция зависит от самоконтроля, самоконтроль ему сейчас не помешает - ход его мыслей, как и всегда, предельно прямолинеен.
Между своими выдохами он прислушивается к дыханию Нарциссы, ощущая необычайно остро ее присутствие в доме, каждое ее движение. Огонь в ритуальных чашах, как и свечи, прогорел, а за зашторенными окнами давно ночь, но ему кажется, что он может увидеть ее даже с закрытыми глазами - прижимающую руки к лицу, бледную, с растрепанными волосами.
Последнее испытание дало им нечто большее, чем связь - оно дало им возможность раз и навсегда ее разорвать: правда, Лестрейндж уверен, что любая попытка в этом направлении наверняка окончится либо смертью, либо безумием, но тем не менее. Последнее испытание обнажило их слабость, уязвимое место - тайну. Сквиб на попечении леди Малфой - и мальчишка, убитый в одном из первых рейдов младшего Лестрейнджа. То самое, что они прячут даже от самих себя. То, чего не должно было бы быть.
Яркий свет заставляет его зажмуриться, потрясти головой, как будто это поможет - зато когда он промаргивается, то слышит голос Нарциссы. У нее в голосе - вековая усталость, окончание ритуала выпило остатки их сил, источившихся еще на стихийных испытаниях.
И объединил их страх в одно - страх, который для него уже стал реальностью, а для нее - только может.
- Ты знаешь ответ, - подтверждает Лестрейндж. Ему не хочется говорить это - хотя сейчас это глупо и бессмысленно, учитывая, что Нарцисса может заглянуть ему в голову, в душу, как не назови. Это ощущение полной открытости его пугает - он не думал, что будет действительно так, вот именно так.
Нарцисса ему не враг, и даже сейчас он не слышит - не чувствует - в ее голосе осуждения, и все же это слишком близко, и ему на короткий миг становится жаль, что они пошли на это.
Впрочем, это проходит. Лестрейндж до ломоты сжимает зубы, возвращая себе контроль над эмоциями, изгоняет сожаления, которым уже не место, которые припозднились на несколько часов, а если брать во внимание мальчишку, то на несколько лет.
- Я не хотел, чтобы так вышло. Но если потребуется, я сделаю это снова, - неприглядная правда, но сейчас от Нарциссы он не смог бы скрыть и половины. Она должна знать, с кем имеет дело - даже если думает, что знает. Даже если они должны были поговорить об этом раньше. - Ты ведь тоже способна убить, защищая себя.
В его голосе непоколебимая уверенность, и это тоже последствия ритуала. Да, вскоре эта связь ослабнет, будет им подчиняться, перестанет смешивать их память и чувства в единый котел мутного и неприглядного зелья, который едва ли придется кому-то по вкусу, но пока - эти минуты Лестрейндж проживает особенным образом, чувствуя, как его сознание буквально раздваивается, как в голове мелькают обрывки эмоций и воспоминаний, ему не принадлежащих.
Если раньше он боялся за свой рассудок, то теперь практически убежден - если в ближайшее время это не прекратится, он точно свихнется.

Его, вот же проклятье, трогают незатейливые слова Нарциссы о дружбе. Она проговаривает это без пафоса, без напряженного ожидания аналогичного ответа, без намека на то, что дальше последует неприятная просьба или тягостная обязанность. Она просто констатирует это как данность, ничего не требуя взамен, говорит еще и о Снейпе - чем, кстати, несколько успокаивает Лестрейнджа, который все еще обеспокоен последствиями своего визита к зельевару и консультацией по поводу окклюменции - но больше всего его цепляет то, как спокойно она признает, что самообольщению в ее представлении ни о них, ни о себе в ее отношении места нет.
Это полезное качество, и Рабастану, который особенно ценит это умение принимать реальность такой, какая она есть, оно особенно импонирует. Он знал, что Нарцисса наделена им в полной мере - знал и по прошлому, и утвердился в своих воспоминаниях после того их разговора месяц назад - и не хотел бы обмануться в этом, и потому благодарно принимает ее откровение.
Наверное, ему стоит ответить чем-то - чем-то вроде того, что он тоже считает ее своим другом, пожалуй, единственным - не считать же голос мертвого Розье, обретшего пристанище в его сознании. Возможно, стоит сказать, что он ценит ее отношение и ни за что не обманет ее доверие. Может, даже подойти ближе, пожать руку, похлопать по спине - он же знает, на самом деле знает все эти ритуалы и даже умел чувствовать уместность того или иного.
Но с тех пор прошли годы, годы, которые выпотрошили его как трофейную добычу, и он остается на своем месте, молчит, полагаясь на то, что она угадает все и сама.
Между тем, Нарцисса продолжает - и от шанса узнать, кто эти люди, лица которых навсегда осели в его сознании, отказаться Лестрейнджу никак.
- Мальчик. Его зовут Крис. И  он сквиб. С этого можешь начать, - предлагает Рабастан, не особо понимая, что его слова могут звучать обвиняюще или угрожающе. Он не вкладывает подобного смысла, но раз уж она сама начинает - почему бы не узнать, что связывает миссис Малфой, урожденную Нарциссу Блэк, с этим маленьким сквибом. К тому же, как он надеется, это позволит им уйти от того, что она увидела в его воспоминании - там история куда короче и вся развернулась на ее глазах. Единственное, что он может - назвать дату, просто потому что такое не забудешь даже в Азкабане, но едва ли эта информация может представлять интерес для Нарциссы.

Рассказ Нарциссы он слушает молча, кивает в знак понимания - усыновление в роду Малфоев, магическое усыновление, принятие в род, произвело бы своеобразный фурор, как бы толерантно не было настроено общество по нынешним временам. Семейственность для потомственной аристократии не пустой звук, и у Нарциссы действительно не оставалось ни единого шанса  дать мальчику свою защиту и покровительство открыто, особенно с учетом того, что их брак с Люциусом все же оказался плодотворным, а, стало быть, в усыновлении не было необходимости.
Однако она права, упоминая протекцию - даже протекция супруги оправданного Пожирателя Смерти дорогого стоит в Англии, учитывая, что с виду положение Малфоев не претерпело существенных изменений с того момента, как пал Темный Лорд. Мэнор по-прежнему поражает воображение, Нарцисса по-прежнему может не считаться с расходами - и у нее в друзьях ходит Министр Магии.
Сквибу Крису очень повезло бы, не окажись он сквибом.
Для чистокровного в Мерлин знает каком колене Рабастана это "сквиб" звучит даже не как приговор, а как оживший ужас из сказок для детей. Нет ничего страшнее родиться сквибом - в этом он был уверен долгие годы, пока магия не проявилась у него самого - и до сих пор не слишком-то склонен менять мнение. Хвала Мерлину, в семействе Лестрейнджей сквибы не рождались - но он все равно помнит, с каким облегчением смотрел на взмывшую к потолку книгу, доказывающую, что он маг. И помнит, с каким вниманием - что вообще не так уж часто случалось - посмотрел на него отец.
Немудрено, что Нарцисса даже спустя годы так болезненно - он почувствовал эту боль, разумеется - переживает тему Криса-сквиба.
Лестрейнджу наплевать на то, славный ли мальчик Крис - как наплевать и на то, добрый ли он. Ему не наплевать на то, что Нарцисса вслух просит его сохранить эту свою тайну, как будто ей мало и без того негласно заключенных между ними соглашений. Одно это свидетельствует о том, что этот сквиб для нее значит не меньше, чем если бы был официально усыновлен.
- Не переживай об этом. - Лестрейндж гадает, попросит ли Нарцисса позволения наложить на него Обливиэйт - это вопрос сложный, он и так потерял часть своих воспоминаний в Азкабане, а потому не готов расставаться еще с чем-то, к тому же, не уверен, как отреагирует и без того нарушенная память на подобное вмешательство, но признает за ней право на эту просьбу. - Это останется между нами. Я тренируюсь в окклюменции, если тебя это успокоит.
Он тренируется в окклюменции еще с октября - когда она спасла Скримджера из лап Организации. На фоне этого ее заигрывания с миром сквибом - не то мутантов, не то ублюдков магического сообщества - детская шалость, но он понимает, что желание наказать Нарциссу неминуемо приведет Пожирателей Смерти к порогу мальчишки. Возможно, это даже станет его заданием - и тогда соединенное магией ритуала воспоминание обретет плоть.
Лестрейндж прислушивается к себе - но за разговором привкус, ощущение чужого сознания бок о бок со своим окончательно притупилось. Проведенный ритуал уже начинает сглаживаться в воспоминаниях, превращаясь еще одной вехой на пути к тому, что Рабастан мысленно окрестил для себя вторым шансом. Он не строит иллюзий в отношении этого шанса, но не собирается сидеть сложа руки.
Между тем, за окнами маггловского дома стемнело - это видно, несмотря на плотные шторы.
Теперь, когда гостиную освещает маггловское электричество, а не свечи, Лестрейндж чувствует свою здесь неуместность - в отличии от Нарциссы, хозяйки дома.
Он поднимается на ноги, удивленный тем, что это дается ему с трудом - несмотря на подготовку, несмотря на выпитое заранее зелье, его все равно чуть качает. Любые ритуалы, связанные с астральными телами, забирают немало физических сил - он помнит еще по первому разу, но все равно удивляется, пока выжидает, когда в ноги вернется чувствительность.
- Это место... Мы можем встречаться в нем и впредь, не так ли? - переходит он к следующему волнующему его пункту. - Мои частые визиты в Мэнор, да еще и в отсутствие Люциуса, могут вызвать вопросы - здесь же я могу не опасаться ни любопытства, ни авроров.
Вообще-то, это значит еще больше, чем произнесено - это означает, что он собирается продолжить их встречи.
- Да и укреплению связи не помешает, если мы будем встречаться чаще раза в месяц,  - намекает он на то, что с прошлого визиита прошло именно столько времени.